Люди воды. Глава 16

ГЛАВА 16

Майлл уловил тот момент, когда его мозг начал выходить из подчинения. Он с удовольствием отключил бы эмоции и посылал Эльль только фактическую информацию, но «функция полного отключения» предусмотрена не была – Яааа важны были все ощущения Улыбчивых, все до единого.

- «Лови... сестра...» – еле уловимая мысль Майлла долетела до Эльль, но не принесла с собой ничего кроме тревоги.

- «Майлл???» – зов сестры повис в вакууме, а потом… потом, совершенно неожиданно для нее, они отправились в путешествие, проводником в котором им служило чье-то третье, неведомое ей, сознание – сознание Шепотуна.

Неведомыми ей были и дали, куда Шепотун понес их, ведь находились эти дали в незапамятных временах – в тех, память о которых Яааа утратили, безымянными Странниками пронесясь сквозь пространство на зов безымянной Планеты.

По своей сути, полившийся в сознание Эльль поток эмоций, был очень похож на потоки эмоций Яааа и людей, но вот по структуре... Он не был единым, а состоял из миллионов, миллиардов мельчайших крупиц оттенков. И именно эти крупицы соединялись в цветовые пятна – картину мира, который принадлежал только им... Пыли и Яааа. Мира, который они – Пыль и Яааа – играючи строили вместе...

«Залогом их дружбы, если их взаимоотношения можно было назвать дружбой, было то, что при всей непохожести, они идеально дополняли друг друга. Без Яааа Пыль никогда не познала бы счастья единения, ведь даже малейшее дуновение ветерка разносило пылинки на огромные расстояния друг от друга, и на то, чтобы собрать их вместе, у Пыли уходили немалые промежутки вечности. Яааа же нужен был лишь один взмах волны, лишь один, погружавший Пыль в полный покой. Она засыпала под толщами Яааа, а просыпалась перерожденной в камень, а иногда и в огромные скалы. И Яааа расступались, чтобы дать всему миру любоваться ее мощью и непоколебимостью…

Игра эта приносила радость не только Пыли, но и самим Яааа. Ведь не будь Пыли, Яааа так никогда и не познали бы счастья сотворения красоты. Но, раз познав это счастье, отказаться от него Яааа были уже не в силах. И Яааа заскучали в спокойствии их, пусть и прекрасного, но знакомого уже до мельчайших трещинок, мира.

Пыль не сразу поняла, что происходит с ее другом, ведь сама она всегда стремилась к покою. Притяжение было для нее величайшим подарком, а невесомость хищной темноты, окружавшей их уютный дом со всех сторон, вызывала у нее дикий ужас, ведь не несла пылинкам ничего, кроме вечного разобщения.

Но для Яааа величайшим подарком могла стать уже только возможность творить дальше. И Яааа потянулись потоками пара к границам пугающей Пыль черной бездны, как только оттуда донесся зов – зов, исполненный жаждой красоты, зов чего-то очень очень далекого, но от этого манящего лишь сильнее. Потянулись тут же, ведь Яааа неведом был страх, заставлявший трепетать разобщенные пылинки.

Но… Яааа обещали Пыли вернуться. Вернуться и наполнить их дом новым счастьем из нового мира. И сомневаться в этих обещаниях у Пыли причин не было. Да, и не знала она, что такое сомнения.

- «Да помогут вам силы Природы!» – тогда-то впервые и родилось подобие этого пожелания. Только выражено было оно не словами, а прощальным вихрем пылинок, сорванных грубым порывом воздуха с округлых боков огромной ледяной капли Яааа, нырнувшей в темень пространства.

Влекомые зовом безымянной Планеты, Яааа и не заметили, как пересекли ту грань, где все, что связывало их с Пылью ушло в небытие, рассеявшись осколками памяти по черной бездне. Не заметили Яааа и того, как превратились в безымянных Странников. Пыль же...

Когда стремительный прощальный единящий вихрь утратил свою силу, раскрученные им пылинки разбросало по всему небу, и каждая из них осталась оплакивать расставание с Яааа, неприкаянно витая в одиночестве.

Ожидание Пыли длилось долго. Она терпеливо сносила все ветра, вновь и вновь собираясь воедино, хотя бы на короткие мгновения, ведь без Яааа ощутить радость единства камня она уже не могла.

Время шло. И утекло его так много, что сотворенные когда-то вместе с Яааа горы раскололись на мелкий щебень, а тот расщепился в пыль. Мир Пыли и Яааа рушился. И, ведомая высшим законом – законом справедливости, Пыль решила разузнать причины.

Она нашла в себе силы преодолеть страх и оторваться от того, что осталось от их общего дома, который, к тому времени и сам уже почти превратился в пыль.

Разобщенные пылинки долго плутали по пугающей черной бездне, очень долго. Но время для них важно не было. Важна была цель – вернуть счастье, и, ощутив, наконец, присутствие Яааа на одном из безымянных небесных тел, Пыль возликовала. Возликовала и тут же послала Яааа весть о себе. Но Яааа... Яааа не разделили с ней ее радость. Яааа не ответили ей...»

***

На какое-то мгновение рассказ, невольным слушателем которого Эльль оказалась, прервался, будто рассказчик, переживая все заново, взял паузу, прежде чем продолжить.

«Итак, Яааа не ответили…

Что-то было не так, как прежде…

Из глубин пыльной сути возникло решение: а может, прикосновение?

Так и не дождавшись приглашения друга, Пыль спустилась к поверхности нового дома Яааа сама. По пути ей встретилось много чудесного, но ничто, кроме гор и песчаных просторов пустынь, не было ей близко.

Наконец, пылинки легко осели на играющие солнечными бликами волны. Но… Яааа не узнали Пыль. Не приняли ее в свои объятия! В холодном океане не было ничего от тех Яааа, с которыми Пыль вместе строила когда-то свой… их мир. Будто общего прошлого у них никогда и не было…

Вместо того, чтобы согреть и обласкать Пыль, волны опалили пылинки злом и агрессией. И Пыль поняла, что этот, казалось бы, совершенный мир красоты и изобилия оказался ловушкой для ее друга – ловушкой, лишившей Яааа возможности быть счастливыми.

Пыли взгрустнулось тогда, ведь в их общем доме все было с точностью до наоборот. Там они довольствовались малым – теплотой и радостью взаимопонимания. Малым, но именно тем, что и могло принести настоящее счастье.

Друга надо было спасать. Яааа должны были испытать весь ужас последствий нарушенного Яааа слово. Должны были прочувствовать все вплоть до разрушения их прекрасного общего мира. Но Пыль слишком любила друга, чтобы погружать Яааа в страдания целиком. Благо, все прекрасное в этом мире было с Яааа связано. И Пыль нашла тех, кто доставит Яааа весточку быстрее всего.»

***

Услышать скрип двери мистер Браун не надеялся уже никогда, а услышать голос Генри тем более.

- Дядя?

- Не уж то небеса повернулись к нам лицом?! Мальчик мой! – дядя Стив кинулся к племяннику, но Генри остановил его:
- Осторожно! Ведро!

Что-то в нотках его голоса выдало не заботу, а отчужденность.

- Да, да, конечно, мой мальчик… – мистер Браун ногой нащупал стенку емкости. От легкого толчка вода в ведре всплеснула.

- Он дал нам воды? Он для этого тебя звал?

- Я… Он…

Мистер Браун присел и стал жадно загребать воду ладонями и пить.

- «Пей, пей…» – Генри был рад возможности оттянуть то, что должен был сделать.

В отличие от дяди, он ведь часто смотрел кино, и подобные сцены видел ни раз. Он мог прямо сейчас, подскочить и окунуть его голову в воду, минуты на две, для верности. Но ведь дядя тогда, наверняка, начнет брыкаться, отбиваться, а, может, додумается и ведро перевернуть. А тогда – прощай свобода. Ведь Благодетель четко сказал – не пролить! Без убеждения все же было не обойтись.

- Ну, спасибо тебе! Уж, повезло, так повезло… – мистер Браун с блаженством провел ладонью по рту и подбородку, обтирая их от живительной влаги.

- Не совсем повезло, дядя… Но частично повезти может… – Генри уже выработал тактику поведения и твердо решил ей придерживаться, отбросив сантименты, к которым, в общем-то, он никогда склонен и не был.

- Что ты имеешь в виду?

- Вам отсюда не выйти уже никогда. Он так сказал. А вот у меня шанс может появиться…

- Каким же образом? – дядя Стив выслушал рассказ Генри, не издав ни звука.

- Вот такие дела… Кто бы мог подумать, что нам придется экспериментально проверить, действительно, ли Вы готовы ради меня на все, как говорили, – от этой последней фразы племянника мистера Брауна покоробило.

- Он не отпустит тебя…

- Он обещал, а по Вашим словам, он ни разу не дал Вам повода усомниться в его правдивости.

- Это так, – мистер Браун уныло кивнул головой.

- Думать будете? Или прямо сейчас вопрос решим?

- А ты торопишься?

- Да, нет…

- Тогда дай мне пару минут… подумать…

- Без проблем, – вглубь помещения, что служило им общей камерой, Генри не прошел, так и оставшись стоять у приоткрытой двери.

В принципе, эта пара минут мистеру Брауну нужна была совсем не для того, чтобы подумать. Он давно уже прокрутил в памяти всю свою не такую уж и безоблачную жизнь, самым светлым событием которой стало появление в его доме Генри (пусть и омраченное гибелью его брата – отца мальчика – во время одного из экспериментов). Генри, вообще, словно преследовал какой-то рок. Его мать умерла во время родов, и врачи больше недели боролись за его собственную жизнь. Его отец впал тогда в такую глубокую депрессию, что целыми днями у окна реанимационного отделения для новорожденных, молясь за малыша, проводил именно дядя Стив.

Потом, он же помогал брату найти кормилицу и сиделку, устроить ребенка в детский сад и школу. Помогал Генри делать уроки по вечерам, пока отец уезжал в долгосрочные командировки.

Собственно, из-за Генри мистер Браун и не смог полностью реализовать себя в науке, сделать успешную карьеру. Поэтому, когда брат сообщил ему о том, что он с девятилетним сыном уезжает на другой конец страны, где будет руководить крупным секретным проектом, Стив почувствовал себя незаслуженно обиженным и обделенным.

Сейчас он уже и не помнил, но, возможно, тогда он и пожелал брату мысленно чего-то несовместимого с братской любовью, чего-то, что могло вернуть ему, Стиву, Генри. Но… он точно не желал брату смерти… А случилось то, что случилось. Генри вошел в его дом уже навсегда, и дядя Стив с готовностью принял на себя всю заботу о его настоящем и будущем.

Эту пару минут дядя Стив дал скорее племяннику. Дал на то, чтобы тот подошел и обнял его. Чтобы они вместе погоревали над тем, что должно будет произойти здесь минутой позже. Чтобы у Генри было время просто сказать ему: «Спасибо!».

Но Генри уже давно выкинул из головы настоящее. Он жил уже будущим, причем довольно далеким. Будущим уже после того как…

- Уже можем?

- Да… Мне жаль, что ты стал тем, кем стал… Но… я все равно люблю тебя.

- Ну… я же не убийца… Чего меня жалеть… Только воду постарайтесь не разлить…

- Да, я не об этом… Прощай… – встав на колени, мистер Браун окунул голову в ведро до того, как Генри успел подойти к нему. Последнее, что он почувствовал, прежде чем его уже незрячие глаза уставились в дно ведра, была крепкая хватка любимого племянника, с силой вдавившая его голову в толщу воды.

***

Сквозь полудрему или полузабытье Майлл ощутил движение пыли у своей головы. Подобие рук, сжимавших его голову, ослабило свою хватку.

Майлл нашел в себе силы пошевелить губами, но максимум, на что он оказался способен, был шепот:
- Я ошибся… ты тоже знаешь боль. Боль измены, обмана, предательства… – он с трудом сглотнул, но спасительной слюны, которая смочила бы его горло, во рту не оказалось. – Только гневом и агрессией ты другу не поможешь…

- Откуда знаешь? – прошипел термитник. Сквозь приоткрытые щелки глаз, Майлл увидел, что воображаемое лицо Шепотуна вновь находится прямо перед его лицом. Это означало, что тот тоже повис в воздухе вниз головой.

- «Интересно, а как выглядят его ноги? И почему туника не упала ему на лицо?» – прежде чем дать Шепотуну ответ, Майлл успел повеселить себя этими нелепыми вопросами и пожалеть о том, что он не мог поднять шею и посмотреть:
- «Ты ж сам сказал, что я – не только Яааа, но и человек. Так что я знаю кое-что и о людях, а они довольно часто практикуют методы с применением и того, и другого. В основном, безрезультатно…»
 
- Откуда нам знать, что ты не лжешь?

- «Яааа никогда не лгут... Мы уже обсуждали это... или у меня де жавю?»

В ответ шлейф пыли, который Майлл называл для себя телом Шепотуна, резко метнулся к дальней стене комнаты. Майллу стало легче дышать, и он вдохнул столько воздуха, сколько ему позволили его переломанные ребра. Шепотун словно задумался на несколько минут, а потом медленно и плавно прошепелявил: 
- Точно... Яааа просто, как оказалось, забывают обещания, что ничуть не лучше...

Майлл не стал комментировать. Он просто задумался о том, что все могло бы быть совсем иначе. Они могли узнать свое прошлое и дружно сидя на берегу и наблюдая за накатывающими на песчаный берег волнами океана, символизирующими в этом мире близость двух друзей – Пыли и Яааа.

Шепотун за сотую долю мгновения опять окутал собой тело Майлла и стал постепенно сжимать его:
- Не шутишь?! Не пытаешься меня вразумить?! Ведь ты часть Яааа. И я должна уничтожить тебя, чтобы Яааа все вспомнили и оценили!... Боишься?! Проси о милости!

- О милости? Вот, уж нет... – Майлл почти сразу перешел с шепота на мысли. – «Милости твоей мне не надо. Яааа за справедливость, а чего о ней просить. Что толку, если ты понимаешь ее иначе?! Ты победил, тебе решать, что справедливо! Я подчинюсь!»

Было удивительно, но он действительно не испытывал к Шепотуну ненависти, и он, как всегда, был искренен в своих словах:
- «У меня только одна просьба, если позволишь... Разбирайся со своим бывшим другом по своим законам, вот только людей не впутывай... пожалуйста... И еще... я желаю тебе, чтобы ты нашел мир, где ты сможешь быть счастлив! И да помогут тебе силы Природы! – его отяжелевшие веки закрылись. - А эта планета, она действительно прекрасна, и она действительно ловушка, но только не та, что ты думаешь. Когда Яааа оказались здесь, она была царством пустоты. А всю эту красоту Яааа создали позже... Просто, притяжение у нее такое сильное, что Яааа не смогли преодолеть его, даже если бы и прилагали усилия! А потом... в мир агрессии Яааа приглашать тебя, наверное, уже и не хотели...»

Последней фразы Майлла Шепотун будто не услышал, так как отреагировал он на предпоследнюю:
- А... Яааа хоть раз приложили усилия???

Долгий разговор Майлла утомил:
- «Я не знаю… Я не помню… Чистейшие знают, только они...»

После этих слов столб вдруг перевернул его головой вверх, чем вызвал очередную волну резкой боли. Майлл уже был готов к чему угодно: что пыль забьет ему нос и рот, лишив его возможности дышать; что воронка сожмет его настолько, что его кожа просто не выдержит напряжения и лопнет; что вихрь просто швырнет его о стену, и череп его двуногого тела, о котором он уже привык говорить «я», расколется от удара. Он был готов к чему угодно, но его воображение не могло даже примерно создать того, что произошло.

***

Осторожно ступая по коридору, Генри уже и не вспоминал о том, как откинул тело дяди Стива на бок, и обтер руки о подкладку его костюма. Из его головы не выходила только одна фраза: «Мне жаль, что ты стал тем, кем стал…».

- «Вот жалость тебя и сгубила… Твоя жалость… жалость вас всех меня и достала…»

Он всю жизнь пытался всем доказать, что жалеть его не надо, но… все только этим и занимались. Жалели потому, что он сирота, жалели потому, что он не сходится со сверстниками, жалели потому, что у него нет девушки, жалели даже потому, что он намного выше среднего по своим умственным способностям, но… не гений. Жалость директора Уилкинса по поводу снятия Генри с конференции (выражая которую он не смог скрыть неловкость) и заставила Генри пуститься во все тяжкие.

Его озарило, что не жалел его только… Благодетель. Благодетель поверил в него. Он поставил перед Генри задачу, в выполнимость которой Генри не верил и сам. Но… он сделал это… Он смог… И теперь он поверил в себя больше, чем когда-либо.

Главное сейчас, чтобы Благодетель его не подвел – не стал его жалеть за то, какое испытание ему пришлось пройти, и… чтобы Благодетель остался собой, а не кинулся подставлять ему свое плечо, как это постоянно делал дядя, боясь, что следующее препятствие сам Генри уже не преодолеет,… и чтобы Благодетель сдержал свое слово…

- Поставь ведро, и пойдем. Ты справился с задачей, и можешь уходить. Ты свободен…

- «Он не обманул!!!» – Генри наполнил восторг. – «Он действительно отпускает меня!... Но…»

- Чего ты замер опять? Пошли…

- Но… я не хочу уходить. Мне можно остаться с Вами?

- Интересно с чего это вдруг?

- Вы поверили в меня. И я бы хотел…

- Ну, раз хотел бы… Работа для тебя найдется… Справишься – сможешь остаться здесь навсегда, – стена замерцала тусклым светом уже в знакомом Генри месте. - Обговорим все подробней чуть позже. Тело надо убрать. Жди тут.

Генри шагнул в круг света, сел на пол, упершись спиной в стену, и заснул. Его беспокойный сон длился недолго.

***

- Извини, заморыш, – прошепелявил Шепотун, - но нам тоже нужно узнать все,… даже если твой сосуд не сможет вынести…

- «Извини???... Или это был только звуковой мираж?»

Времени узнать ответ Шепотун Майллу не дал. Завернув его тело в тугой кокон, Пыль раскрутила его с бешеной скоростью, чтобы выжать из него все знания до последней капли. Связь Майлла с Эльль оборвалась.

Пыль начала познание с самых глубин памяти Яааа, хранящихся в теле «заморыша». Она ощутила все нарастающую силу притяжения серого небесного тела и вместе с Яааа рухнула в точку, которую позже, намного позже, люди назвали Южным полюсом.

За считанные минуты по времяисчислению людей она пережила каждое мгновение хода сотворения красоты. Она познала и мгновения высшего счастья, когда у Яааа появился первый верный помощник – зелень, и печаль мгновений, когда начался разлад отношений между Творцами Жизни и другим их твореньем – людьми. Воспоминаний о Пыли в этом сонме эмоций не было…

В какой-то момент размах восприятия мира уменьшился в миллиарды раз – это воспоминания Яааа сменились воспоминаниями «заморыша». Но при этом гамма эмоций стала столь широка, что в их мире – мире Пыли и Яааа – испытать ничего подобного Пыли никогда не доводилось.

Пропустив через себя и радость, и печаль, и недоумение, и восхищение, и разочарование, и любовь взрослых двуногих, она попала и в мир их детей. Эти крохи покорили ее своей отзывчивостью на малейшие проблески даримого им добра! Они отражали его с тем же восторгом, с которым когда-то делали это и Яааа…

- Смешон кукушенок в капюшоне! Смешон кукушенок в капюшоне! – на этот раз память Яааа привела Пыль в тело другого «заморыша». Но для Пыли Яааа всегда оставались Яааа, и вместе с Яааа Пыль купалась в переливах смеха, наполнявших комнату вновь и вновь.

- «Ведь вот оно – счастье!» – что-то теплое и давно ушедшее в забытье шевельнулось в Шепотуне. Пыль продолжала ловить каждое мгновение, не спеша, упиваясь сладостными воспоминаниями:

«- Ну, а сейчас, мое любимое! – воскликнула Эльль, и по комнате полилось многоголосое:
  Брызги разбиваются,
  В пылинки превращаются,
Пыль ручьями льется,
Камнем обернется.

- У вас отлично получается! Молодцы! И еще разок, все вместе! Марк, не отставай!»

Пыль вслушалась в строки детского стишка еще раз:
  Брызги разбиваются,
  В пылинки превращаются,
  Пыль ручьями льется,
  Камнем обернется.

- «Значит, все же что-то запомнили...?» – в мгновение ока для Пыли все встало на свои места. – «Заморыш был прав!»
 
Где-то глубоко глубоко Яааа все же несли в себе светлую память об их счастье через вечность. Конечно, Яааа многое растеряли, но то, что Чистейшие из них сохранили, должно было рано или поздно напомнить о себе в полную силу!... Значит, просто для встречи еще не пришло время! Пыль должна верить другу! Верить в его силу! Верить в то, что Яааа исполнят обещание, и они смогут снова быть вместе и строить вместе… там или здесь...

Если бы Пыль умела улыбаться, в этот миг подобие ее лица озарилось бы самой лучезарной из всех возможных улыбок, и дикий танец пыльного столба прекратился.

***

Когда Майлл пришел в себя и приоткрыл глаза, он висел будто в невесомости в центре идеально ровного столба пыли. Извне его дыхания ничто не затрудняло – из стенок столба не выбивалась ни одна пылинка.

- То, что мы скажем сейчас, – Майлл опять услышал шепелявый голос со всех сторон, а не внутри своей головы, - не для чужих ушей... лишь для твоих, заморыш... Прости нас… Мы были несправедливы… Мы будем ждать Яааа столько, сколько понадобится...

- «Ах, так все-таки там были извинения... Приятно, что ты понял, что не только люди совершают ошибки?»

- Яааа знают, что ошибок не бывает... бывают уроки, и наш, пожалуй, в том, чтобы научиться просить прощения у... для нас важно, чтобы ты понял, что мы просим прощения не у Яааа, а у тебя, двуногий заморыш Майлл с Яааа в сердце.

- «Да, я-то понял... Вот только в целях общего образования – сердце двуногих находится значительно выше... А попросить прощения у Яааа у тебя просто не получилось бы, ведь Яааа не знают, что значит вина... Но я – Майлл – принимаю твои извинения, Шепотун,… ведь ты уже знал, что я тебя так назвал, правда?» – потрескавшиеся губы Майлла растянулись в попытке улыбнуться. Из трещинок слабо заструилась кровь.

Ответил ему уже знакомый шуршащий хохот:
- Шепотун... да…, для нас это не новость. И знаешь, нам сразу понравилось это имя. Спасибо!

- «Смотри-ка, сначала извинения, теперь благодарность, еще пару часов вместе, и в любви мне начнешь признаваться! Хотя... если честно, я предпочел бы, чтобы мы отдохнули друг от друга для начала, а там, время покажет. Вот так-то,» – прищелкнуть пересохшим языком у Майлла не получилось. – «Мне бы сейчас домой пойти...»

- Конечно, иди... если знаешь где твой дом, и знаешь путь.

- «Уж, найду как-нибудь. Не беспокойся...»

Пыль стала оседать. Но, как только она опустилась Майллу до пояса, его тело опять пронзила боль, и оно стало непослушно заваливаться на бок.

Бережно подхватив его в падении, столб из мельчайших пылинок, превратился вдруг во что-то подобное ковру-самолету, только точно повторяющее очертания тела Майлла, и плавно понес его в сторону двери. Майлл впервые ощутил насколько мягким и нежным может быть прикосновение Шепотуна.

- «Не мешало бы дверь открыть...» – Майлл начал обдумывать возможности сделать это.

- Не стоит переживать...

Реакция у Майлла была замедлена, и его глаза не успели уловить молниеносного движения одного из углов ковра-самолета, который и повернул ручку, и оттолкнул кусок древесно-стружечной плиты, загораживавший им путь.

Они плавно поплыли по коридору, и речь Пыли совершенно естественно влилась в это течение:
- Здесь происходит много необъяснимого... странного для нас. Вот зачем Яааа поселились в заморышей, которые слабы: которым нужны глаза, чтобы смотреть, уши, чтобы слышать, странные отростки, чтобы передвигаться? Причем, даже имея все это, они часто не в состоянии попасть туда, куда им хочется, и когда им хочется! Нам действительно лучше поискать другое пристанище и ждать...

Они уже приближались к входной двери, когда Пыль вдруг приостановилась, будто задумавшись:
- Нам жаль, что мы отпустили Яааа сюда. Здесь царят злость и агрессия.

- «Ты не прав! В этом мире много и хорошего! Он намного сложнее. И его можно познавать вечность!»

- Возможно,… но зачем выискивать песчинки счастья в пучине терзаний и страданий? Заморышам это интересно?... Злость – это страшно! И знать, что ее здесь не счесть, нам достаточно, чтобы возникло желание оставить это место как можно скорее. Если даже нас за считанные секунды это чувство заставило запутаться, что же оно сделало с Яааа за вечность?

- «Ты же должен уже знать, что Чистейшие остались вне злобы! Они создали нас, чтобы все исправить!»

- Всего не исправишь... и даже ваши Чистейшие – лишь часть Яааа... и... жаль, но заглянув в будущее я вижу, что Яааа, еще только предстоит узнать от Яааа настоящие мучения. Но только Яааа и сможете помочь Яааа вернуть себя..., если сможет! И да помогут вам силы Природы! Прощай, заморыш Майлл!

- «Но...» – расспросить Шепотуна о том, что значил высказанный им бред, Майлл не успел. Как только ласковые струи крохотных пылинок уложили его на пол у входа, дверь распахнулась.

Порыв воздуха сорвал с места и унес вдаль по коридору необычайно плотное облако пыли, но никто из вбежавших не обратил на него внимания.
 
- «Вы? Так сразу?» – затухающим взглядом Майлл обвел самые близкие ему во всех мирах лица: Джой, Эльль, Джо, Пит...!

- «Как только ты позвал!» – Эльль присела и коснулась его левой руки. Джой тут же опустилась справа.

- «Но я не...» – теперь его сознание имело полное право отключиться, и оно сразу воспользовалось этим правом!