И снилось мне - сердце моё не болит

               
             
               
               
                "И вот мне приснилось - что сердце моё не болит…
                Оно колокольчик фарфоровый в жёлтом Китае.
                На пагоде  пёстрой  висит, и приветно звенит,
                В эмалевом  небе  дразня  журавлиные стаи…"
                Николай Гумилёв.



                Пулемётной очередью  по  металлическому  отливу  подоконника  простучал дождь. Сегодня он был особенно назойлив, но свежестью, привычной после ливня, природа не баловала. Душное марево заполняло все уголки  мокрых зданий. 
                В семиместной  палате онкологического отделения городской больницы  женщины  задыхались от духоты. Окна были открыты настежь, двери не закрывались вообще, но и это не спасало. Иногда лёгкий сквознячок пробегал по лицам лежащих, но очень робко и тихо. От такой духоты и душа настраивалась на угрюмость, а выхода не было. Гулять запретили, ибо начинались утренние процедуры и все должны были находиться в палате неотлучно.
                - К вам новенькая, девочки, – услышали женщины  звонкий голос входящей медицинской сестры, - проходите, не стесняйтесь. Вот ваша кровать, вы теперь у нас номер три.
                Вошедшая  за медсестрой  пожилая дама  удивлённо спросила:
                - Что значит номер три? Я вам что трамвай?
                - Вы, баушка не нервничайте. У нас  так всех больных зовут! Объясняю: заходит, к примеру,  медсестра, и приглашая  на лучики,  говорит:  номер три готовьтесь. Что  же мы вас всех будим  по имени  отчеству? Времени не хватит.  Располагайтесь номер три и  меньше эмоций, а то лечение не пойдёт!  Кстати, номеру  седьмому, приготовиться. У  вас сегодня будет лучевая  труба, так что  не пугайтесь,  она  вокруг  крутится.
                Молодая женщина, названная номером седьмым, боязливо спросила:
                - А что  в этой трубе больше  радиации?   
                - Не знаю, милая, не знаю. Это всё к врачу лечащему,- и медсестра  вышла из  палаты.    
                - Ну и больница! Жуть. Надо  было на Каширку  проситься,- громко вскрикнула новенькая,-  как в концлагере. Ещё бы номерки  на руках  накололи. Да что тут говорить! Богом забытая страна… надо было бежать отсюда.  Никто  никогда не улыбнётся, не ободрит! Только злятся, злятся и ненавидят друг друга. Заграницей  все улыбаются, понимают друг друга. А у нас… да будь моя воля, всех бы удушила!
                И она  уставилась в окно. Больные, потрясённые такой открытой злобой, долго молчали. Через несколько секунд заговорила молодая женщина, лежащая  у двери:
                - А,  может быть, с себя начнёте?
Старуха, неприязненно  посмотрев  сквозь  стёкла очков, звякнула:
                - В каком смысле?
                - В прямом. С себя надо начинать. Вот вы зашли в палату и даже не поздоровались, уж не говорю про улыбку. Вы  хотите  чтобы вокруг улыбались, а сами только и делаете, что  злитесь.
                - Мала ещё меня учить,- зло произнесла старуха, и опять уставилась в окно.
                - Ну, мала, не мала, а факт налицо:  хочешь  чтобы с тобой были приветливы, будь сама приветлива. Это закон жизни. И о Родине вы говорите зло: Богом  забытая! Она Богом как раз и не забыта!Россия – заступница за весь мир. Жить в этой стране - счастье, а вы говорите Богом забытая…

                Женщины заворочались. Бесконечно добрая  Ленуська, как её любовно называли в палате, шестидесятилетняя  бойкая дама, всю  жизнь простоявшая у фабричного  станка, попросила:
                - Свет! Ты хоть бы перевела  на русский о чём говоришь, а то нам, рабочей косточке, ничего не понять. Верно девки?
                Все засмеялись. Только старуха  зло оглянулась вокруг, и прошипела:
                - Нет, надо  было на Каширку проситься. Туда надо было!
                - А ты, бабуль, куда всё рвёшься? - спросила, лежащая  на  угловой кровати, Ирина,- мы  здесь все под одной гребёнкой, больные то есть. Что ты выступаешь? Все  раковые корпуса одинаковы: что здесь, что на Каширке, только там денег  больше берут и Светка  права! Зашла в палату так поздоровайся. Уваж  соседей.
                Старуха молчала, презрительно поджав губы, и  Лена продолжала:
                - Светлана,  ну не томи. Что ты там про Родину Россию.
                - Да что я про Родину, - улыбаясь ответила молодая женщина,- любить надо свою Родину. И тогда она будет любить тебя. Нельзя  ругать и ненавидеть   место, где живёшь, это всё равно  что ругать свою мать. Надо принимать Родину такой, какая она есть. И не надо оглядываться на «заграницу».  Для тех, кто там  родился  пусть будет прекрасно. Для  русского человека лучше России  земли не должно  быть.
                - С тобой не соскучишься, - сказала Иринка,- такая молодая и столько знаешь!
                - Да при чём тут  молодая?  А знаю я столько же сколько и любой  человек  будет знать   если  начнёт интересоваться  Миром вообще и  Верой в частности. Вот Вы, простите  не знаю  имени отчества,- обратилась она к новенькой, - говорите Богом забыта наша Родина. А я повторю:  нет! Россия много страдала. И страдает. Но страдает она ради Христа. Это ведь понимать надо! Русь должна за Него терпеть скорби. В её терпение сама Вера.  Скорбями Россия может похвастаться, если можно так выразиться, но это ведь ради Спасения. Я где-то читала, что верующий человек может хвастаться скорбями, именно хвастаться.  Ибо это Бог его отмечает, также и Родину нашу,  многострадальную, Господь отмечает.
                - У,у! Наговорила!  Ты что умнее всех? Лежит тут, моложе меня в три раза, а учит, я жизнь без  твоей Веры прожила, и не жалуюсь,- сказала  старуха.
                Светлана  приподнялась на локти, глаза её округлились:
                - Как это без  Веры?  Вам за семьдесят, а вы без Веры в Бога живёте?
                - В какого Бога?! Где он твой Бог? Кому я должна верить, если вокруг одно хамьё! Тебе надо ты и верь.
И она вышла  в коридор.
                - Страсти то какие,- засмеялась Ленка,- не дай Бог быть такой в старости, не приведи Господи!  Пойду хоть по коридорчику пройдусь, мысли проветрю.       
                За ней  потянулись и другие. В палате остались  двое: пожилая женщина с удивлёнными глазами и Светлана. 
                - Давно я за тобой наблюдаю, Светочка. Необычный ты человек,- улыбнулась женщина, -  ты   мне в дочки годишься, но такие интересные вещи говоришь! А ты...правда веришь? Или только потому что модно?
                Светлана грустно посмотрела на  неё:
                - Да. Увы. Теперь все со свечами стоят в Храме, а что в душе? Я судить никого не хочу. Каждый своей дорогой идёт. Вы  спросили  как я пришла к Вере? Знаете,  мне кажется я с нею родилась.  Всегда чувствовала  чью-то защиту, чей-то добрый взгляд, даже когда в комнате никого не было. И ещё у меня с детства болит сердце  о несправедливости этого мира, я страдаю от неправды,  и когда вижу людей грубых  и наглых, я начинаю болеть. Хорошо мне только в Храме.
                Клавдия Ивановна удивлённо смотрела на Светлану.
                - Не понимаю. Не верю тебе. Как это, в  тридцать, с небольшим, лет оставить  всё земное и  жить только иллюзией будущего, загробного. Бред. Да я в твои годы только жить начала: поклонники, романы, поездки, развлечения, как без этого молодой женщине?
Светлана  улыбнулась  и  покачала головой:
                - Романы? Да это вот и есть бред и обман... Пустое. И всё пройдёт, останется только любовь к Богу.
                - Номер семь и номер пять – на выход к лучам!- звонко пропела у дверей медсестра, и тут же исчезла.
                Женщины накинули  халатики, и пошли к лифту.
                - Погуляем после процедур, Светик?- спросила  по дороге Клавдия Ивановна.
                - Безусловно, Клавочка Ивановна.
                После лучевой терапии женщины вышли на улицу. Было около  двенадцати дня.
                - Ох, Светка! Какая красота! И как хочется жить... И как это  ты не боишься смерти? Не понятно!
                - Смерть не страшна. Страшно перед Богом предстать. Суда боюсь. В ад боюсь попасть...

                - Прости Светочка, но не понимаю тебя. Как - то ты безоглядно веришь во все эти небылицы о рае и аде. Ну откуда ты знаешь точно? Никто оттуда не возвращался, никто! И так  безгранично верить? Это как-то... безумием попахивает, прости  за выражение. 
                Светлана строго посмотрела на  пожилую женщину:
                - Безумие  в вашем возрасте не верить в Бога, и не ходить в Храм, а я не только верю, но и знаю.
                - Откуда?
                - Чувствую. Человек не воспринимает Бога  только по своей лености. Посмотрите на небо, взгляните вокруг! Этот мир прекрасен, но надо быть совершенно безграмотным, чтобы  думать  будто этот мир конечен. И мы, пройдя отрезок  жизни, уходим навсегда. Бог создал нас для вечного блаженства!
                - Блаженства? И это говорит человек, который лежит в онкологии? Где это твоё блаженство?  На муки мы все рождены, на муки! Скорби и печали от этой жизни я видела... Единицы не болеют и не мучаются. В основном  люди только и делают,  что  успевают пригибать головы от ударов созданного мира. Зачем он тогда этот мир? 

                Светлана обняла Клавдию Ивановну:
                - Не  волнуйтесь  пожалуйста, а то давление поднимется. Блаженства  нет здесь, оно будет в жизни вечной. Постойте, я сейчас вам кое что почитаю!
                Девушка сняла с плеча  лёгкую сумку и  достала маленькую  книжечку с крестом.
                - Я просто не умею объяснить, и почитаю что сказал Сам  Господь о том зачем создан этот мир и как всё  вышло.  Послушайте: « Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную. Ибо не послал Бог Сына своего в мир, чтобы  судить мир, но чтобы спасён был мир через Него. Верующий в Него не судится, а неверующий уже осуждён…» Евангелие от Иоанна.  Глава 3.
                Светлана закрыла  книгу. Клавдия Ивановна с удивлением посмотрела на  неё:
                - Ничего я не  поняла  конечно. А почему  же так всё здесь плохо? Почему много страданий,  болезней?
                Светлана опять открыла Евангелие, нашла нужную страницу и  прочла:
                - « Свет пришёл в мир, но люди более  возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы...»
                Клавдия Ивановна беспомощно посмотрела на  Светлану:
                -  Как же всё сложно, и непонятно. Ну скажи мне, разве я зло делала? Ведь я любила людей… и ничего  плохого  им не делала. Ну, подумаешь,  увлекалась  мужчинами в молодости,  погуливала  конечно, но я только отвечала на измены мужа. Куривала, любила винца попить, ну посплетничать... Разве это зло? Я была  как все. Почему же я должна страдать за такие мелочи?
                -  Опять же отвечу не своими словами, милая моя Клавдия Ивановна, а тем, что прочла в священных книгах:  первым признаком начинающегося здравия души является видение грехов своих, бесчисленных, как песок морской.
                -  О! Тогда нет праведников здесь! А какие такие грехи у тебя, девочка? Тебе тридцати нет, а ты больна. И за что такая расплата? Ведь я вижу, что ты человек светлый, мухи не обидишь! Как же так? Нет, нет, ничего мне не объясняй. Не надо, а то я сейчас заплачу. Сердце начинает болеть от этой несправедливости и непонимания.
                - А у меня оно никогда не перестаёт болеть. Только в снах...

                Женщины подошли к  ландшафтному водоёму. Ах, какая красота была вокруг! Всюду росли  тонкие ситцевые берёзы,  раскидистые  кучерявые  липы, элегантные  клёны.  Отражаясь в зеркальной воде, они покачивались и потихоньку сбрасывали золотистые листочки на поверхность  озерца. Листочки тихонечко кружились в лучистой воде, и успокаивали  уставший взгляд. Женщины долго смотрели на  лёгкий золотистый  танец  на воде.
                -  Ведь лето  ещё, а листочки уже  пожелтели. От жары наверное... И падают, падают. Хорошо здесь. Тихо. Славно,- прошептала Клавдия Ивановна.
                - И вот так будет там, куда мы уйдём… А  уйдём мы туда, где нет слёз, нет печалей, нет болезней. Там мы  будем  счастливы и покойны, радостны и  лучезарны! У  меня так болит сердце за весь этот ужас, в котором мы живём, за всю неправду  этого земного существования, что не знаю как выразить.  Я физически ощущаю  неправду  этой жизни,  и душа моя тоскует  по небесам праведности.
               
                И снилось мне: сердце моё не болит…
                Оно колокольчик фарфоровый в жёлтом Китае.
                На пагоде  пёстрой  висит, и приветно звенит,
                В  эмалевом  небе  дразня  журавлиные стаи…

Услышав  стихи, Клавдия Ивановна остановилась, и  долго стояла с удивлёнными глазами, глядя на Светлану:
                - Прекрасные стихи! Это что-то из области высокой музыки. Фарфоровый колокольчик… Ты и есть тот фарфоровый колокольчик. Я просто не нахожу слов.
                Светлана улыбнулась, взяла  под  руку  спутницу и сказала:
                -  Нет, Клавдия Ивановна, это стихи Николая Гумилёва, а первая строчка звучит так: "и вот мне приснилось, что сердце моё не болит."

                Ежедневные  беседы Клавдии Ивановны и Светланы стали  для обеих необходимостью. Днём в корпусе было столько суеты, процедур и всяких событий с больными, что  поговорить было некогда, а вот вечером, когда все женщины упирали свои взгляды в чёрный ящик, Клаве и Светлане было радостно посидеть в столовой, где им никто не мешал.
                Они могли  читать, в больнице была прекрасная библиотека. Либо продолжали нескончаемую беседу о вечном. Однажды, после долгих разговоров о неправде  этого мира, Клавдия Ивановна  задала  Светлане  очередной  вопрос:
                -  Зачем человек возлюбил тьму, а не Свет?
                -  Тьма - проще, доступнее, приятнее, радостней, но  эта радость временная, обманчивая. Быть со Светом - это труд, покаяние, подчинение Воле Божией. Полное отрешение от грехов,  ну хотя бы чёткое желание - не грешить! Это сложно. Человек  был создан  непорочным и нетленным, и принадлежал  только Богу, и мог  общаться с Ним и сорадоваться с Ним. Представляете! Мы могли общаться с Богом, но... предали Его, вкусили запретный плод и пришла погибель. Пришла  она от Адама и Евы, и общение со Всевышним  прекратилось.
                -  Но какое я имею отношение к ним? Я сама по себе!
                -  Н  е  т,   тут вы ошибаетесь! Никто не бывает сам по себе.  Они за нас, мы за них. И если бы мы были отдельно - нас бы не было вообще. Вы хотите не быть вообще?
                Клавдия Ивановна посмотрела в  тёмное окно, и вдруг прошептала:
                - Иногда хочу. Я так несчастна! Жизнь моя не сложилась совсем.  Муж не любит меня, и всю жизнь изменял мне. Когда я заболела, и он узнал об этом, мне  показалось, что в его глазах мелькнула радость, ведь с  раком долго не живут. А вот всё живу... Сын меня не уважает, и практически не общается со мной. Может быть потому, что всю жизнь я вкалывала как лощадь, и меня практически не было дома. Я так несчастна...
                Светлана обняла плачущую  женщину и тихо сказала:
                - Теперь у вас есть дочка. Я не оставлю вас, пока жива. И когда-нибудь мы с вами будем  летать как ангелы! У нас вырастут крылья... и мы будем жить в мире вечного блаженства. Будем радоваться каждой секунде существования... Смотрите какая тьма за окном! Там холодно и сыро, но за этой темнотой сияют сочные и яркие звёзды. И та, иная жизнь, просвечивает сквозь густой мрак, и подаёт нам надежду на  Небесную Обитель, куда мы все, в конце концов - придём... И жизнь наша станет прекрасной и бесконечно доброй. И мы отдохнём от боли... Мы отдохнём...