Зоргенфрессер

           Я хожу между и собираю все то, что бросается как бесценок. Все слова, выражения лиц, движения облаков, лай собак и стрекот вертолетов. Потом делаю из этой браги самогон.
           Например:
           -- Ты же будешь ругаться.
           -- Ну и что, тебя никогда это не пугало.
           Или:
           Зоргенфрессер – это пожиратель забот. Плюшевое чудище с молнией вместо рта. Туда засовываются записки с проблемами, и он их лопает, избавляя нас.
           Но на самом деле.
           Ты там «лежишь». Странное выражение для обозначения того, что... Странное выражения для бесконечно. Длить выражение не всегда пустое дело. Иногда полезное. Кто там у тебя на соседней койке в палате? Турки? Хорваты? А в окошко, что видно в окошко? Турок и хорватов? Деревья похожие на капельницы? 
           Силы пока есть.
           Втыкаешь в розетку вилку и подпитываешься. Розетка называется «Бог», вилка называется «совесть». Оттуда сюда любовь и вера. От тебя к остальным то же самое. От них, бывает радость, бывает скорбь, бывает ничего. Но ничего не бывает. Поэтому ты «лежишь», а многие стоят и ходят.
           И, конечно, река. Пусть называется хоть так, хоть эдак. Пусть называется: Нева, Нил, Рейн, Волга, Миссисипи, Лимпомпо, Речка-срачка. Лишь бы текла. Пока она течет, мы-то знаем, все будет нормально. «Нормально» в нашем понимании, это – нравственно. И чтобы дети были здоровы, и чтобы их дети были здоровы, и чтобы все дети были здоровы. Турецкие, хорватские, марсианские, вон той собачки дети и той ромашки лепестки.
           Ты здесь для того. Поэтому.
           А хлеборезку мы ему пошире сделаем, и молнию покрепче. Чтобы все печали убрались, все расстройства и мелкие пакости. И обратно не выскочили. Он вообще смешной. Купили на «чего-то там штрассе». В магазине около больницы. Недорого, на самом деле.
           А ты что думала? 
           Что сами смастерили, сшили? И вот эти смешные полосатые рожки? И глаза? И молния криво? Так у меня пальцы грубые, толстые и заскорузлые, я же ими только гаечные ключи сжимал, сварочный держак, лом, кувалду и ебтвоюмать. Нет, ничего более нежного не доводилось. Хотя, как-то, пару лет назад, посчастливилось мне… а ладно, не об этом сейчас, да и боль еще не прошла.
           Ну и что, что другие. Сартр утверждал, что они ад? Нет, другие такие же мы (это если честно). Нет других, все свои. Нет своих, все мы. Все я. И ты права, конечно, я этого зоргенфрессера-профессора сам сляпал. Из старой варежки и двух разноцветных пуговиц от детской пижамы и спецовки. Потому что мне очень захотелось, чтобы ваша мука ушла. Чтобы сердце, кровь и мозг – жили. Чтобы жилы жили. Чтобы все как обычно: кашель, сопли, понос, золотуха. Нормальные детские болезни. Нормальные детские врачи. Не ад. Не другие. Не здесь и не сейчас. Не катетер в сердце.
           Держи, напиши там все на бумажке и засунь ему в пасть.
           Мы сожрем.
           И поцелуй ребенка.