О романе Шарлотты Бронте Джейн Эйр - 2 часть

О РОМАНЕ ШАРЛОТТЫ БРОНТЕ "ДЖЕЙН ЭЙР"

В этой статье часто встречаются детали и подробности с комментариями. Эти детали и подробности помогают лучше понять характеры героев книги Шарлотты Бронте "Джейн Эйр".


2. ДЖЕЙН ЭЙР ОБРЕТАЕТ ДРУЗЕЙ

Эпиграф: 
"- Старосты, принесите подносы с ужином!
   Девушки вышли и вскоре вернулись с подносами, на которых лежали порции чего-то, я не рассмотрела чего, а на середине каждого стоял кувшин с водой и кружка. Порции были розданы, те, кто хотел пить, попили воды из общей кружки."


    В ЛОВУДЕ Джейн встретили мисс Темпл — директриса и мисс Миллер — младшая учительница. Приняли они её хорошо: мисс Темпл ласково поговорила с ней, и первую ночь Джейн спала в одной кровати с мисс Миллер, - в школе девочки ложились в кровати по двое, чтобы не замёрзнуть. Школа не отапливалась, даже когда вода в кувшинах для умывания замерзала.
    В Англии подобные условия в школе — это не единичный случай, а усугублённый вариант существующей традиции. В английских публичных школах (то есть в частных школах), где воспитывается элита страны, «считается, что спартанские условия жизни, в частности холод и голод, воспитывают твёрдость духа, выносливость, самообладание и другие ценные черты характера. Чем респектабельнее и, стало быть, дороже школа, тем более суровые условия существуют там для воспитанников.
    Девизом многих публичных школ поистине могли бы стать слова: "Чем хуже питание, тем лучше воспитание." Классы с центральным отоплением — нововведение, которое куда чаще встретишь в какой-нибудь захолустной общеобразовательной школе. Спальни в публичных школах, размещающихся обычно в старинных зданиях, построенных в стиле готики, никогда не отапливаются, как и раздевалки при спортивных залах. В публичной школе Гордон-стаун на севере Шотландии, где в своё время учились муж королевы герцог Эдинбургский и наследник престола принц Уэльский, воспитанники ходят в шортах и принимают холодный душ даже зимой, когда вокруг лежит снег. Окна в спальнях держат круглый год открытыми, и никому не разрешается накрываться больше чем двумя тонкими одеялами.»
    Конечно, дворян и принцев к холодным душам приучали постепенно, с тёплого времени года, и кормили их хотя и скромно, но не впроголодь, как в Ловудской школе во времена единоличного правления мистера Броклхерста. В первые месяцы жизни Джейн в Ловуде ученицы питались скудно и завалящими продуктами. Мистер Броклхерст сам закупал и вещи, и продукты для учениц, и при этом немало клал себе в карман: покупал по самой низкой цене, в документах писал цены хороших продуктов, а разницу между суммой, указанной в документах и полученной от благотворителей, и суммой, реально потраченной на закупки, брал себе и одевал своих дочек в шёлковые платья, которые приютским девочкам не полагались — ради "умервщления суетной гордыни", как он хвалился миссис Рид. О суетной гордыне своих дочек благочестивый священник Броклхерст не беспокоился.

    УЧЕНИЦ В ШКОЛЕ БЫЛО ОКОЛО ВОСЬМИДЕСЯТИ, и все они учились в одной комнате, разные классы — за разными столами. Учительниц было пятеро, включая директрису. Учили девочек истории, грамматике, письму и арифметике, географии и музыке, а также французскому языку и рукоделию. Каждый день читали главы из Библии, пели благодарственные гимны, по воскресеньям ходили в церковь за две мили, оледеневая по дороге, и во время службы мечтали о пылающем камине. «И словами, и собственным примером мисс Темпл призывала нас воспрянуть духом и шагать вперёд — "точно смелые воины", говорила она. Другие учительницы, бедняжки, обычно слишком страдали сами, и у них не хватало сил подбодрять.»
    В школе камин был, и после похода в церковь ученицы толпились вокруг него. Но ближе всего к камину всегда пробивались старшие девочки, а младшим оставалось кутать руки в передники и собираться группками за спинами старших. Это была своего рода дедовщина, которая происходила не только возле камина, но и за едой: изголодавшиеся старшие девочки уговорами или угрозами отбирали у младших, таких же изголодавшихся, часть их скудной порции.
    Если бы старшие девочки были умнее и добрее, все бы меньше страдали от холода: в церкви и возле камина можно было бы действовать, как пингвины во время метели в полярную ночь, — собираться всем в одну плотную толпу и греться по очереди — время от времени пропускать крайних в середину толпы, а уже согревшихся — на край. И спать, сдвигая кровати вместе, — как туристы зимой, которые ложатся в плотный ряд и могут заботиться только о том, чтобы снизу было тепло, потому что сверху становится жарко, особенно тем, кто в середине.
    Но их разъединял страх перед мистером Броклхерстом и его сторонницей — старшей учительницей мисс Скетчерд, а также их бесправное положение и их взаимные обиды. От этого страдали все. И сами учительницы были такими же бесправными и боялись увольнения.
    Ярко это видно в одном эпизоде. В первый же день пребывания Джейн в Ловуде на завтрак подали овсяную кашу, сильно подгоревшую и потому совершенно несъедобную.
    Учительницам на завтрак подавали другую еду, но одна из них попробовала кашу, когда увидела, что ученицы не могут её есть. «Она переглянулась с остальными. На лицах их всех появилась брезгливость, а полная произнесла негромко:
    - Отвратительное варево! Это просто позор!»
    В обед директриса — мисс Темпл — сказала ученицам:
    «- Утром вам подали завтрак, который вы не могли есть, и, следовательно, остались голодными. Я распорядилась, чтобы всем был подан хлеб с сыром.
    Учительницы уставились на неё с изумлением.
    - Ответственность я беру на себя, - добавила она в их сторону и тут же вышла из комнаты.
    Вскоре хлеб с сыром был принесён и роздан к величайшему восторгу и утолению голода всей школы.»
    Нерешительность и отсутствие объединения среди взрослых даже в простых вопросах вели к тому же и среди девочек.

    Но хотя среди девочек не было общей сплочённости, маленькие дружные компании среди них были.
    ДЖЕЙН ТОЖЕ НАШЛА ДРУЗЕЙ. Первой, с кем она познакомилась, была Хелен Бёрнс. Познакомились они на первой же прогулке, во дворе Ловуда. Обычно Джейн никогда не заговаривала первая с незнакомыми людьми, но в руках у Хелен она увидела раскрытую книгу. Джейн сама любила читать, поэтому незнакомая девочка, склонившаяся над книгой, была ей ближе, чем другие девочки. Каждый человек, увлечённо читающий книгу, погружается в свой мысленный мир. Какой этот мир, таким и выглядит человек, когда читает. Хелен Бёрнс была добрым и вдумчивым человеком, поэтому у Джейн появилась к ней симпатия. Их дружба началась очень просто — с вопроса о книге. Потом Джейн попросила растолковать ей надпись над дверью Ловуда, затем спросила об учительницах. Хелен сама ничего не спрашивала, — она только отвечала на вопросы, которые задавала Джейн. Об учительницах она рассказала коротко — только то, что может пригодиться Джейн на будущее. На вопрос, нравятся ли ей учительницы, она ответила: "Более или менее." С этого простого и короткого разговора и началась их дружба, которая была счастьем не только для Джейн, но и для Хелен, у которой до этого тоже не было подруг.
    По характеру Хелен была человеком, всё время погружённым в свой мир, и из этого мира она смотрела на окружающее доброжелательно, но несколько отстранённо: обиды, наказания, несправедливости она сносила терпеливо и стоически, если они касались только её. Но если несправедливо поступали с другими, она смотрела на это далеко не так отстранённо и спокойно. Причиной такой покладистости и беззлобности была не слабость характера, а её внутренние убеждения.
    В тот же день Джейн Эйр увидела, как мисс Скэтчерд наказала Хелен стоянием посреди комнаты, что Джейн представлялось очень позорным, а Хелен восприняла наказание спокойно и печально, и стояла, думая о чем-то своём, не протестуя, но и не унижаясь. На следующий день Джейн опять увидела, что мисс Скэтчерд, придравшись к Хелен из-за пустяка, била её розгами по шее, а Хелен даже не плакала от  боли, и обычное выражение её лица нисколько не изменилось. Для Джейн же это событие стало потрясением: её пальцы дрожали от бессильной ярости, - так она хотела помочь и защитить Хелен, но понимала, что нельзя ничего сделать. Мисс Скэтчерд оценивала стоическое терпение Хелен как "неисправимое упрямство" и ещё больше стремилась подавить девочку, чтобы довести её до состояния униженной покорности, но с Хелен это у неё никак не получалось, — не было ощущения победы. Мисс Скэтчерд преподавала историю, но история её саму ничему не научила...
    ВЕЧЕРОМ У КАМИНА ПРОИЗОШЛА ВТОРАЯ ЗНАМЕНАТЕЛЬНАЯ БЕСЕДА ДЖЕЙН С ХЕЛЕН.
    "Перепрыгивая через скамьи, проползая под столами, я добралась до одного из каминов. Там я увидела Бёрнс: стоя на коленях перед решёткой, безмолвная, сосредоточенная, она спряталась от всего окружающего в книгу, которую читала при тусклом свете догорающих углей."
    Джейн заговорила с Хелен о том, что её мучило днём: о мисс Скэтчерд и о её жестокости.
    «- Но эта учительница, мисс Скэтчерд, она так жестока с тобой!
    - Жестока? Вовсе нет. Она строга и не терпит моих недостатков.»
    Хелен даже не замечала истинных намерений учительницы истории, а Джейн не могла этого не видеть и не чувствовать. Она высказала своё негодование:
    «- А я бы на твоём месте не стерпела таких её придирок, я бы противилась ей! Ударь она меня, я бы вырвала розгу из её рук и сломала бы у неё под носом!»
    Да, Джейн Эйр, столько натерпевшаяся от Джона Рида и от других членов семьи Ридов и молчавшая в ответ долгое время, убедилась сама, что только сопротивление принесло изменение к лучшему — её, наконец-то, оставили в покое. Джейн поняла, что послушность только развращает обидчиков — они всё более и более наглеют и требуют всё большей покорности и поклонения им. Она не могла Хелен рассказать это последовательно и доказательно, потому что, как большинство детей, мало умела выражать то, что чувствовала, словами.
    Хелен была старше Джейн — ей было лет четырнадцать, и она прожила в этом приюте уже два года, поэтому она уверенно ответила Джейн:
    «- Наверное, ничего подобного ты не сделала бы; а сделала бы, так мистер Броклхерст исключил бы тебя из школы, и это было бы большим горем для твоих близких. Куда, куда лучше терпеливо сносить обиды, которых никто, кроме тебя, не чувствует, чем совершить необдуманный поступок, тяжкие последствия которого падут на всех, кто с тобой связан, а к тому же Писание учит нас платить добром за зло.»
    Это утверждение для Хелен казалось верным, но насколько оно было верным на самом деле, посмотрим внимательнее.
    "...ничего подобного ты не сделала бы..."
    Может быть, и не сделала бы, но даже если бы и не сделала, то всё равно мысленно, в душе не смирилась, не подчинилась бы, — а это главное в любой борьбе, — и начала бы сопротивляться при первой же возможности.
    "...а сделала бы, так мистер Броклхерст исключил бы тебя из школы, и это было бы большим горем для твоих близких..."    
    Но разве то, что тебя унижают и тиранят — это радость для твоих близких? Нет, это тоже горе.
     "...куда лучше терпеливо сносить обиды, которых никто, кроме тебя, не чувствует..."
    Но Джейн чувствовала обиды, которые причиняла мисс Скетчерд Хелен. Не могла не чувствовать. Она чувствовала бы их, даже если бы Хелен была чужой для неё. Ведь и сама Хелен тоже не смотрела равнодушно на чужие страдания.
    "...совершить необдуманный поступок, тяжкие последствия которого падут на всех, кто с тобой связан..."
    Если не препятствовать злу и тем самым дать ему возможность распоясаться, то оно не только с тобой, а и с другими будет поступать ещё более жестоко, чем прежде, и это падёт на многих, и, может быть, последствия твоего смирения будут для окружающих ещё более ужасными, чем последствия твоего сопротивления.
    "...Писание учит нас платить добром за зло."
    Отвечать добром на зло — значит сделать то, что в будущем сделает жизнь того, кто тебя обидел, лучше. А что значит "хорошая жизнь"? Жизнь преступника? Жизнь избалованного лентяя, который не знает, куда себя девать от скуки? Жизнь человека, который не знает настоящей радости и счастья? Настоящую радость, настоящее счастье может чувствовать только человек с чистой совестью. У злых людей не бывает радости — есть только злорадство, и не бывает счастья — есть только удовольствие. Поэтому баловать — это не значит делать добро. Воспитание, направление человека в лучшую сторону — это и есть добро для человека, который не может направить себя сам.
    Воспитание — это не месть. Месть всегда делается со злом, с желанием отплатить обидчику тем же или даже большим, чем он сделал. А злу всё равно, через кого проявляться — через обидчика или через обиженного. Ему главное — БЫТЬ! Воспитание же, в отличие от мести, делается беззлобно, с желанием исправить, привести в нормальное состояние, вылечить. Оно даётся ровно в той мере, которая необходима для лечения, и не больше. Оно может быть жёстким, но никогда — жестоким. Воспитание — это борьба со злом, сидящим в человеке, а не с самим человеком.
    Об этом есть очень хороший эпизод:
«Шерлок Холмс: Должен вам признаться, что я не каждого преступника отдаю правосудию.
Доктор Ватсон: Почему?
Шерлок Холмс: Бывают такие незначительные преступления, когда человек уже наказан страхом при его поимке. А это — гарантия, что он сто раз подумает, прежде чем совершит что-либо подобное. А если человека упрятать в тюрьму, то его тюремные привычки могут остаться с ним на всю жизнь.»
(Фильм "Шерлок Холмс и доктор Ватсон. Кровавая надпись".)

    Вторым человеком, с которым подружилась Джейн Эйр в свои первые месяцы в Ловуде, была МАРИЯ ТЕМПЛ, ДИРЕКТРИСА ШКОЛЫ и учительница географии и рисования. Мисс Темпл в школе все уважали, ученицы любили её. Она была хорошей, талантливой учительницей, её уроки были интересными. Мисс Темпл по мере возможности старалась облегчить жизнь учениц, за что и получала выговоры от мистера Броклхерста, которые она выслушивала с каменно-спокойным лицом, не переча и не соглашаясь. Как с мистером Броклхерстом, так и с его семейством она всегда держала себя, как истинный дипломат: не выказывала ни малейших признаков непочтительности и никогда не угождала. А когда мистера Броклхерста не было в школе, она поступала так, как считала нужным, — в тех пределах, которые могла себе позволить, учитывая, что учительница мисс Скэтчерд и экономка миссис Харден — на стороне хозяина школы.
    Мисс Темпл разговаривала с Джейн по-доброму — ласково и уважительно. Она была надёжным другом. Когда мистер Броклхерст публично оклеветал Джейн и назвал её лгуньей, мисс Темпл вечером сама пришла за ней и, пригласив Джейн и Хелен в свою комнату, сказала, что "обвиняемому всегда позволяют защищаться" и, выслушав рассказ Джейн, утешила её:
    «- Я немного знакома с мистером Ллойдом и напишу ему. Если его ответ подтвердит твои слова, ты будешь публично очищена от всех обвинений. Но в моих глазах, Джейн, ты уже чиста.»
    Она доверяла Джейн, потому что сама делала выводы о ней и не меняла своего мнения в зависимости от чужих поверхностных суждений. Так же, как и Хелен Бёрнс, которая принесла Джейн ужин и поговорила с ней, утешая и успокаивая. Такое доверие и было необходимо Джейн, именно его ей не хватало в доме Ридов.
    Джейн любила и восхищалась мисс Темпл. Не только потому, что мисс Темпл была доброй, умной и красивой женщиной, но ещё и потому, что она всем давала сильную моральную поддержку в трудные и тяжёлые часы, каких было немало в Ловуде.
    Мисс Темпл была другом не только для Джейн Эйр, но и для Хелен Бёрнс. Она временами беседовала с Хелен — они говорили о книгах (английских и французских), "о народах и давних временах, о дальних странах, о тайнах природы, открытых или пока не разгаданных" (Хелен очень много читала, знала французский язык и латынь). Так было и в тот вечер, когда Хелен и утешенная Джейн сидели у камина в комнате мисс Темпл, и она угощала их тминным кексом.
    «...но ХЕЛЕН БЁРНС изумила меня. Подкрепляющая еда, яркий огонь, присутствие и доброта любимой наставницы, а возможно, сверх того, её собственный необычный ум пробудили её духовные силы. Они проснулись, они воспряли, они окрасили румянцем её лицо, которое до той минуты я видела всегда бледным и бескровным. Затем они засияли в её оживившихся глазах, который вдруг превзошли красотой глаза мисс Темпл. … Душа её раскрылась, и речь потекла свободно, не знаю из какого истока. Может ли сердце четырнадцатилетней девочки быть настолько большим и настолько сильным, чтобы вместить родник чистого, убедительного, пылкого красноречия? Вот чем поразила меня Хелен в тот достопамятный вечер: её дух словно торопился прожить за краткий срок не менее, чем другие проживают за долгую жизнь.»
    Да, Хелен Бёрнс не была простой тихоней, обыкновенной паинькой, забитой и запуганной. В ней была и внутренняя стойкость, и самостоятельность мышления.

    ПРОШЛО ОКОЛО МЕСЯЦА с того дня, как Джейн Эйр приехала в Ловуд. У неё уже сложились хорошие отношения с другими девочками. Никто её не обижал, учительницы её хвалили, но она не могла быть спокойной за будущее, так как боялась приезда мистера Броклхерста: ведь она ещё ни разу не видела, чтобы клевета оказывалась бессильной перед доверием друзей. Она боялась потерять любовь и уважение, которого ей так долго не хватало, и которое у неё, наконец, появилось. Поэтому для неё было тяжёлым ударом, когда мистер Броклхерст пришёл, поставил её на табуретку на всеобщее обозрение и сказал, стоя как колонна из чёрного мрамора, что воспитанницы должны всячески избегать общества Джейн, наставницы должны подозревать её и карать за малейшее нарушение, потому что она "служанка зла" и лгунья:
    "Ибо (язык отказывается повиноваться мне, пока я повествую об этом) сия девочка, сие дитя, рождённое в христианской стране, гораздо хуже многих маленьких язычников, которые молятся Браме и падают на колени перед Джаггернаутом. Эта девочка... Она — лгунья!"
    Но не смотря на то, что мистер Броклхерст был священник, уважаемый и влиятельный человек в обществе, на большинство воспитанниц и наставниц Ловуда его речь, сказанная с благочестивым пафосом, произвела гораздо меньшее впечатление, чем на саму Джейн. Они уже достаточно хорошо его знали и видели, что то, что он говорит о Джейн во многом больше подходит ему самому: его общества надо сторониться, его должно подозревать, он сам "хуже язычника", потому что он лгун, и добра от него они видели мало.
    Недаром есть пословица: "У кого что болит, тот о том и говорит." Часто так бывает, что человек активно обвиняет других в том, что есть в нём самом. Он всё "меряет на свой аршин", и потому чей бы он портрет ни писал, у него всегда получается автопортрет.

    "…
     Вальвер:
     - Мошенник, негодяй,
     бездельник, плут, дурак!
    
     Сирано: (кланяясь и делая жест шляпой, как если бы Вальвер представил себя)
     - Вот как? Рад вас узнать;
     а я — де Бержерак."

     (Цитата из пьесы Эдмона Ростана "Сирано де Бержерак", перевод Татьяны Щепкиной-Куперник).

    Зная мистера Броклхерста, воспитанницы Ловуда, хоть и послушно не разговаривали с Джейн, но и не верили ему. Поэтому, когда через неделю мисс Темпл, собрав всех воспитанниц и учительниц школы, объявила, что сказанные мистером Броклхерстом обвинения были тщательно проверены и опровергнуты, "учительницы пожали мне руку и поцеловали меня, а по рядам моих приятельниц прокатился одобрительный ропот."

    Все эти события происходили зимой, а в мае в Ловуде началась эпидемия тифа. Местность, в которой был расположен приют, была сырой и туманной. Ученицы измучились за зиму. Они ПИЛИ ИЗ ОДНОЙ КРУЖКИ И СПАЛИ В ОБЩИХ КОМНАТАХ, и это способствовало распространению эпидемии.
    В те времена ещё не понимали, что пользование общей посудой всегда влечёт за собой опасность заражения, и стоило одной девочке заболеть, как это быстро распространилось на большинство остальных. Школа превратилась в больницу, и все строгие правила, которые раньше провозглашались чуть ли не святыней, теперь уже никем не соблюдались и стали неважными. Наставницы были заняты больными, а также спасали, отправляя домой, тех девочек, у которых были родственники, согласные их принять. Те же девочки, которые остались здоровы, но не могли уехать, бегали на свободе по лесам и лугам, радуясь жизни и весне.
    Среди этих девочек была Джейн и её подружка Мэри-Энн Уилсон, но с ними не было Хелен Бёрнс. Она была больна и лежала в комнате мисс Темпл. Но у неё был не тиф, а чахотка (туберкулёз лёгких). Джейн познакомилась с Хелен, когда та уже кашляла. Но Джейн не знала, что этот кашель опасен. Когда же узнала, что Хелен скоро умрёт, она тайком пробралась к ней в комнату мисс Темпл, которая ушла в лазарет.
    Джейн и Хелен поговорили, а потом уснули рядом в одной кровати.
    Джейн спрашивала: "Куда ты уходишь, Хелен? Где бог? Что такое бог?" И думала: "Где эта обитель? Существует ли она?"
    Хотя ей, как и всем остальным, постоянно внушали, что есть бог, есть рай и есть ад, хотя они регулярно читали Библию и ходили в церковь, никто не говорил с ними об этом по-настоящему, и все эти понятия оставались пустыми словами, никак не прилагаемыми к жизни. Никто не говорил с Джейн о боге и о рае так, как Хелен, которая сама много думала об этом и жила этими понятиями. То есть воспитанницы Ловуда, несмотря на "благочестие" священника мистера Броклхерста и христианскую основу всего заведения, имели весьма смутные понятия о христианстве. Их заставили вызубрить свод правил поведения и основных представлений этой религии, но жили они по правилам и понятиям приюта. И  только когда они становились взрослыми, для них начинало что-то проясняться в вопросах христианства — до обычной ясности рядового христианина.

    ХЕЛЕН не боялась смерти и не огорчалась из-за того, что она наступит так скоро, она, наоборот, ждала её с радостью, как избавления, потому что в этом мире она чувствовала себя чужой. Хелен не была активным воином. Она умела стоически защищать свой внутренний мир, но не умела активно действовать во внешнем мире. Она могла бы жить долго и радостно в хороших условиях, но она не умела эти условия защищать. Однажды, когда они с Джейн разговаривали о несправедливостях мисс Скетчерд и о тёте Джейн — миссис Рид, Хелен пояснила ей свой взгляд на обиды и унижения:
    "Никакое дурное обращение со мной не выжигает своего клейма на моих чувствах. Разве ты не была бы более счастлива, попытайся ты забыть её суровость вместе с жгучим возмущением, которое она вызвала. Мне кажется, жизнь слишком коротка, и не стоит тратить её на то, чтобы лелеять в душе вражду и запоминать обиды."
    Хелен была более стоическим, а Джейн была более активным человеком, и поэтому они своей дружбой помогали друг другу. Джейн, слушая и наблюдая за Хелен, начинала лучше чувствовать, что главное в сопротивлении и что является его основой: главное — это внутренне, мысленно стоять на своём, держаться за свои убеждения и не терять внутренней твёрдости ни при каких обстоятельствах. А Хелен дружила с Джейн и радовалась, что есть ещё один хороший человек, пусть и не разделяющий её воззрений, но близкий ей в главном — в совести, в стремлении к справедливости — деятельный и неравнодушный. За всё время их дружбы ни одна из них не изменила своих убеждений, но в душе каждой из них осталась память о понятиях друг друга.
    Джейн во взрослой жизни не раз помогала мысль, которую когда-то высказала Хелен:
    "Я верую в надежду для всех, и она преображает Вечность в обитель безмятежности, в великолепный чертог, а не в бездну и ужас. И, веруя так, я столь же ясно отличаю преступника от его преступления, сколь искренне прощаю первому, питая отвращение ко второму. И потому, что я верую так, жажда мести никогда не терзает моё сердце, унижения не заставляют мучится стыдом, несправедливость не гнетёт меня слишком уж сильно."
    Эта мысль осталась в душе Джейн, и постепенно она стала по-другому действовать: она уже не могла ненавидеть своих обидчиков так, как раньше, поэтому стала спокойнее, и уже не навлекала на себя желания других людей нападать, — в ней уже не было внутренней ощетиненности.

    Эпидемия в Ловуде привлекла к себе внимание общества. Из восьмидесяти девочек заболело сорок пять, многие умерли. ПОШЛИ СЛУХИ О БЕСПОРЯДКАХ В ШКОЛЕ, о нищете и скудном питании воспитанниц. Всё выглядело отлично по документам, которые представлял для отчёта мистер Броклхерст тем меценатам (сейчас они называются спонсорами), которые вносили пожертвования на счёт его школы: ученицы должны были быть обеспечены всем необходимым в должном количестве, ни о каком скудном питании не могло быть и речи. А девочки родственникам рассказывали совсем другое. Девочки и раньше не молчали, но прежде на их жалобы общественность не обращала внимания: мало ли что отдельным воспитанницам не нравиться. А когда дело дошло до смертности, тогда и меценаты возмутились тем, что они оказались причастными к этой трагедии. Начали расследование: организовали комиссию из нескольких человек, которые прибыли в школу, потребовали документы и сличили те продукты и вещи, что были в школе, с теми, которые числились в документах. И тут "всплыли факты, вызвавшие бурю негодования. Нездоровое местоположение школы, количество и качество еды, которой кормили воспитанниц, затхлая вода, употреблявшаяся для её приготовления, убогая одежда и всяческое  урезывание самого необходимого — всё это было обнаружено и привело к результатам весьма неприятным для самомнения мистера Броклхерста, но благотворным для школы."
    Репутация, которую он создавал много лет с такими стараниями, создавая свой образ (сейчас это называется имидж) в высшей степени благочестивого, милосердного и нравственного человека, занимающегося благородным делом, участвовать в котором своими пожертвованиями похвально и почётно, резко упала. Меценаты почувствовали себя оскорблёнными тем, что их так долго "водили за нос" и втянули в скандальную историю. Теперь, получалось, им невозможно на светских раутах и встречах гордиться тем, что они участвуют в столь богоугодном деле, как помощь в обучении детей из бедных семьей. Получалось, что их школа — это последний приют для умирающих нищенок. А где их деньги? Все у мистера Броклхерста и его дочек, которых они видели в шёлковых платьях? Естественно, они давали деньги не для роскоши семьи мистера Броклхерста. Его могли бы вообще привлечь к суду и потребовать неустойку, но его богатство и его семейные связи отчасти оградили его от наказания, и ему просто пришлось разделить свою власть в Ловудской школе с другими.
    "Средствами на содержание школы теперь распоряжался попечительский совет. Мистер Броклхерст … сохранил пост казначея, но в исполнении его обязанностей ему помогали люди с более широкими и более гуманными взглядами. И свою должность инспектора ему пришлось разделить с теми, кто умел сочетать взыскательность с благоразумием, экономность с щедрым обеспечением всем необходимым, праведность с сострадательностью."
    Со временем школа сильно изменилась: "Несколько богатых филантропов в графстве собрали по подписке сумму для постройки более удобного здания в более здоровой местности."
    Мистер Броклхерст уже не мог вернуть себе прежнюю репутацию в обществе. Даже если бы он переехал в другой город, слухи туда всё равно бы дошли. В Англии, где репутация и рекомендации имеют большое значение, это было ударом не только по самолюбию мистера Броклхерста, но и подрывало его будущее и будущее его дочек, которые уже были молодыми девушками. Кто же из респектабельного общества захочет "позволить, чтобы по его родословному древу лазал кто попало"? И чтобы к его дочерям не пристало имя "дочерей мошенника", он уже вёл себя в рамках приличия.
    "После таких улучшений школа стала истинно полезным и образцовым заведением." В благотворительных делах всегда лучше объединение многих заинтересованных людей, чем неконтролируемое единовластие одного человека.

    ПОСЛЕ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ ШКОЛЫ Джейн прожила в ней ещё восемь лет. Шесть лет она училась, а потом её, как отличницу, возвели в учительницы, и она ещё два года занималась с воспитанницами. " Все эти восемь лет моя жизнь оставалась однообразной, но при том достаточно счастливой, так как была деятельной." За эти годы она научилась хорошо рисовать, - это было её любимое занятие. Научилась читать и говорить по-французски очень хорошо и свободно, потому что учительница французского языка была настоящей образованной француженкой. Джейн научилась неплохо играть на фортепиано, что нравилось детям. Курс истории, географии и математики дал ей представление о мире. "Мне была предоставлена возможность приобрести прекрасное образование, подкреплённая горячим интересом к некоторым предметам и желанием преуспеть в них всех. К этому надо добавить пришпоривавшую меня радость, когда я заслуживала похвалу учительниц, и особенно тех, кого любила. "
    Работа учительницей для неё тоже была радостной и приятной. Именно у мисс Темпл она научилась быть учительницей. "Я восприняла что-то от её натуры и немалую часть её принципов — мои мысли обрели некоторую гармоничность, я научилась властвовать над своими чувствами. Приверженность долгу, уважение к порядку стали для меня обязательными. В моей душе царил покой, я верила, что всем довольна. В глазах окружающих и обычно даже в моих собственных глазах мой характер представлялся дисциплинированным и уравновешенным."
    Джейн из нервной и зажатой девочки превратилась в сдержанную, со скрытым внутренним темпераментом, самостоятельную и вдумчивую девушку. Мисс Темпл была для неё сначала как мать и как гувернантка, а потом они стали задушевными подругами. И Ловудская школа стала для Джейн родным домом. Так бы и продолжалась жизнь Джейн, если бы мисс Темпл не уехала в отдалённое графство, выйдя замуж за хорошего человека — священника мистера Нэсмита.

    С её отъездом ЛОВУД ДЛЯ ДЖЕЙН ОПУСТЕЛ. Довольно однообразная и размеренная школьная жизнь, которая раньше была для неё вполне счастливой, потому что скрашивалась дружбой с мисс Темпл, теперь всего в течение нескольких часов после отъезда мисс Темпл стала для неё нестерпимой. Ей захотелось новой жизни, захотелось увидеть большой мир, и мысленно она стала искать дорогу, по которой она могла бы уйти в этот мир. Свобода, перемена, новизна — это были общие слова, а для того, чтобы воплотить их в жизнь, нужно было что-то конкретное. Наконец, она нашла эту конкретную идею: перейти на учительскую работу в новое место. Но каким образом его искать, это новое место? Ведь у неё не было никакого опыта в этом. До этого времени её всегда переводили с места на место другие. Она думала долго и упорно, но ответ на вопрос всё не приходил. Тогда она ненадолго отвлеклась — прошлась по комнате, глянула в окно, увидела звёзды и, продрогнув, вернулась в кровать. Как только её голова коснулась подушки, ответ на вопрос пришёл словно бы сам: "Тот, кто ищет места, помещает объявления в газетах." Так бывает очень часто, когда человек мысленно ищет что-то новое, он сначала долго думает об этом, казалось бы, без всякого результата, словно пробивает канал в скале. Наконец, устав, он ненадолго переключается мыслями на что-то другое. И тут в его спокойных мысленных путешествиях или наблюдениях окружающего промелькивает что-то такое, что "выбивает последний камушек в пробитой скале, открывая доступ ручью", и ответ приходит разом, как вспышка молнии. Это и называется "озарение".  Так было и у Джейн Эйр, и как многие открытия, пришедший ответ выглядел настолько простым и ясным, что трудно было понять, как это она сразу не догадалась.
    На рассвете следующего дня Джейн привела свой план в исполнение. Она написала объявление, которое полностью приведено в книге, и вызвавшись сходить в город за покупками, отнесла письмо на почту, адресовав его редактору газеты, которую знала. В конверте, кроме письма к редактору, лежали деньги — оплата за размещение объявления. Через неделю она опять пошла в город по делу и зашла в почтовую контору. Всю неделю она с нетерпением ждала этого дня, но не была уверена, что сразу получит ответ. Но письмо пришло. Она смогла прочитать его только перед сном, когда освободилась от всех дневных обязанностей.
    В этом письме её просили прислать рекомендации, без которых в Англии не обходится ни одно дело. Джейн, внимательно просмотрев и перечитав письмо, пришла к выводу, что той, кто его написала вполне можно доверять, и место, которое ей предлагают, хорошее.
    Теперь надо было получить рекомендацию, которые должны были подписать школьные инспектора Ловуда. Джейн попросила новую директрису поговорить с мистером Броклхерстом или с кем-нибудь из попечительского совета. Наконец, после долгих проволочек из-за необходимости послать запрос миссис Рид, как опекунше Джейн, разрешение было получено, и рекомендация была выдана. На всё это ушла ещё неделя. Копию рекомендации Джейн сразу отправила миссис Фейрфакс по почте, и та ответила, что ждёт её через две недели. Всего от посылки объявления в газету до переезда на новое место прошло четыре недели — целый месяц.

    ПЕРЕД САМЫМ ОТЪЕЗДОМ в Ловуд приехала Бесси из поместья миссис Рид. Узнав о скором переезде Джейн из Ловуда в более дальнее поместье, она сама приехала вместе с сыном, чтобы повидаться с Джейн, и они хорошо поговорили. Бесси рассказала то, что считала важным для будущего Джейн, - что семь лет назад к ним в поместье попутно заехал "какой-то мистер Эйр" и спрашивал о Джейн. Но заехать в школу не смог, - торопился на корабль, который уходил на Мадейру, куда он должен был ехать по своим коммерческим делам. А у миссис Рид не было никакого желания помогать ему как-то связаться с Джейн, - она даже не сказала мистеру Эйру, как называется школа. Ещё тогда жизнь Джейн могла бы измениться, и она уже могла бы жить в достатке вместе с дядей на Мадейре и получить воспитание там. Но тётина ненависть к девочке помешала в настоящем, но помогая будущему.
    Они поговорили около часа. Утром перед отъездом они увиделись на несколько минут в городе, где Джейн ожидала дилижанса и потом попрощались, чтобы отправиться каждая в свою сторону.

    ОНА ЕХАЛА 16 ЧАСОВ СЫРЫМ ПАСМУРНЫМ ДНЁМ — с 4 утра до 8 вечера, и прибыла в Милкот, который был на 70 миль ближе к Лондону, чем Лоутон и Ловудская школа.
    Милкот — большой фабричный город на берегах речки. "Судя по количеству огней, это был город, с которым Лоутон не шёл ни в какое сравнение."
    Вышла она возле гостиницы "Георг". Не увидев никого, кто бы её встречал, она поинтересовалась: не спрашивал ли кто мисс Эйр? И услышав отрицательный ответ, попросила проводить её в отдельный кабинет. "Какое-то странное чувство, когда неопытная девушка вдруг понимает, что она СОВСЕМ ОДНА, что все связи обрублены, и она не знает, удастся ли ей добраться до гавани, куда она направляется, возвратиться же назад ей мешают непреодолимые препятствия."
    Когда прошло полчаса ожидания, её беспокойство переросло в страх. Это было первое испытание за пределами школьной системы Ловуда, где все жили по заведённому порядку, но под надёжной крышей. И уже теперь, в гостинице, проявились те черты характера, которые были с ней всегда, во всех испытаниях: она не металась, не паниковала, а постаралась взять себя в руки и предприняла простые, разумные действия. Снова позвала того же гостиничного служащего и спросила, есть ли в окрестностях поместье Торнфилд. Но, по видимому, он был новеньким, потому что не знал о таком поместье и пошёл в буфет спросить. Вскоре он вернулся и сказал, что её спрашивают.
    Она, и успокоившись, и взволновавшись, побежала к входной двери. Экипаж, ожидавший её, был удобным, но простым. Это ей понравилось: и возница и экипаж "говорили" о том, что миссис Фейрфакс — женщина умеренная, спокойного характера и не светская — за модой не гоняется. Это немного успокоило Джейн, которая волновалась, как бы миссис Фейрфакс не оказалась похожей на миссис Рид, которая вела светский образ жизни.
    Ехали они не торопясь, около двух часов, среди лугов, по которым были разбросаны домишки. Местность была более населённой и оживлённой, но менее живописной, чем окрестности Ловуда.
    Они подъехали к склону холма, на котором расположилось маленькое селение и церковь с колокольней, которая её встретила звоном колокола, отбивавшим четверть часа ночи. Через 10 минут они подъехали к поместью и затем — к фасаду длинного дома.
    Дом был погружён во тьму, светилось только одно окошечко. Её приезда ожидали.  

    На этом закончилась жизнь Джейн в Ловудском приюте.  

Продолжение будет.

Источники цитат:

1. Шарлотта Бронте "Джейн Эйр", переводчик с английского не указан (Минск, "Харвест", 2012).

2. Всеволод Овчинников "Сакура и дуб" (книга вторая "Корни дуба", "Роман-газета" № 4 (1058) за 1987 г., Москва, издательство "Советская Россия")