Дитя застоя

Всю ночь ветер со злорадным завыванием сыпал в окно колючей снежной крошкой. Карниз подоконника хаотично вторил ему ржавым лязганьем железа. Шелестели занавески под порывами сквозняка, позвякивала посуда в кухонном шкафу, и где-то в углу комнаты немощным брюзжанием скрипел паркет…
   Он ничего этого не замечал и не слышал. Он спал. Он был "там" – далеко-далеко, в том измерении и безвозвратно сгинувшем временном цикле, через которые давно уже безжалостно переступила недремлющая история, начав отсчёт для новой эпохи.
   А для него всё осталось "там" – и умершие родители, и бывшая жена, и любимый сын, все закадычные друзья, одноклассники и однокурсники. Он был рождён и воспитан "тем" временем, – с его задорными пионерскими горнами, бодрым кличем "Всегда готов!", геройским "Служу Советскому Союзу!" и бесшабашно-разудалым "Даёшь Нечерноземье!". "Там" осталось сердце, осталась любовь, осталась душа с её безмятежными и светлыми помыслами. Весь смысл существования в этом мире остался "там", за невидимым горизонтом, спрятавшим в туманном небытие детство, отрочество, юность и солидную часть ещё только формировавшейся зрелости. Как ни старался, он так и не смог морально переступить черту, имя которой – Перестройка…
   "Здесь" же с ним остались: ненавистно-изнуряющая работа, одинокое и неухоженное жильё, полуголодное влачение серых будней, неуверенность в завтрашнем дне, жуткое ощущение незащищённости и "кинутости" со стороны правителей, а также мрачные физиономии настороженных и всегда недоброжелательно настроенных сослуживцев.
   Пробуждаясь, он всякий раз с невыразимой тоской в глубине души отмечал, что ему тяжело даже дышать в окружающей обстановке безысходности и обречённости. Так хотелось, чтобы всё вокруг происходящее оказалось лишь затяжным бредовым сном и поскорее начисто выветрилось из памяти!.. Поэтому по вечерам, равнодушно пошуршав свежей газетой, он торопился принять тёплый душ и юркнуть на свой холостяцкий диван, стараясь как можно быстрее перенестись к дивным грёзам уже не существующего ныне бытия.
   Почти каждую ночь, особенно под утро, снился ему один и тот же сон – будто идёт он бескрайним полем, пестреющим от ромашек, васильков, колокольчиков, к далёкому озеру, искрящемуся где-то за перелеском в сиреневой дымке склонившихся над землёй облаков. Ему хочестся поскорее добраться до воды и, спасаясь от жары и жажды, бухнуться в прохладную, освежающую синь озера. Но чем быстрее ускоряет он шаги, тем дальше отходит от него кромка берега. Наконец, не в силах больше передвигать ногами, в изнеможении падает он в густую траву и… неожиданно летит с крутого откоса в глубокий, забитый сухими корягами и замшелыми валунами, заросший овраг…
 …Дико вскрикнув, он опять резко подскочил на диване и, встрепенувшись от кошмарного наваждения, очумело огляделся вокруг. За окнами только-только начинал пробиваться жиденький зимний рассвет. Придя в себя, он вспомнил, что сегодня суббота и, стало быть, не нужно торопиться на работу и можно ещё немного продлить своё пребывание в сладком забытьи сновидений. Удовлетворённо хмыкнув, он перевернулся на другой бок и, закрыв глаза, вновь погрузился в ауру иллюзорно-призрачных миражей той, окончательно ещё не забытой, доперестроечной эпохи.
   И привиделось ему, будто сидит он на опушке леса около трёх корзин, доверху наполненных только что собранными грибами. Рядом с ним – живые и здоровые отец и мать. Приветливо улыбаясь, они расстилают на траве старые газеты, куда выкладывают аппетитные помидоры, огурцы, варёные яйца и картошку, бутерброды с ветчиной и колбасой. Уютно расположившись около вкусно пахнущей снеди, родители начинают усердно поедать разложенное на газетах, а ему, сыну, присоединиться почему-то не предлагают. Тогда он сам, сглатывая голодную слюну, тянется за куском хлеба с двумя толстыми кружками сервелата, но… в этот момент у отца внезапно удлиняются руки (по принципу телескопической удочки), которыми он пытается схватить сына за горло или хотя бы за рубашку. Противно и скрипуче подхихикивая, на помощь отцу приходит мать, у которой появляются точно такие же "грабли". Вместе они тянутся страшными "клешнями" к своему отпрыску и…
   Совершенно необъяснимо, словно по мановению волшебной палочки, родители вдруг уносятся к небу, а перед ним возникает стройная девушка в лёгкой белой кофточке и тёмно-синей юбке. Очень близко от себя видит он её лучистые серо-голубые глаза, распущенные каштановые волосы и озорной, слегка вздёрнутый носик. Ещё не понимая разумом, но уже чувствуя сердцем, начинает осознавать, что перед ним – Таня. Да, та самая Танюшка, с которой учился он в одном институте, и вот прошло уже более двадцати лет, как они расстались и больше ничего не знали друг о друге. Это была его самая первая, по-юношески романтическая и – как очень часто бывает – на всю жизнь запомнившаяся любовь.
   Она, улыбаясь, подходит к нему вплотную и тихо произносит:
  – Эх, Митька!.. Ну что же ты сидишь? Я ведь тебя давно жду! Договорились же сегодня идти купаться. Пошли! А то солнышко сядет…
   На жигулёнке "третьей" модели, который отец разрешал ему водить по доверенности, они лихо уносятся… почему-то к пригородам солнечного Батуми, в сторону живописных субтропических дебрей, среди которых затерялась турбаза "Зелёный мыс". Он вспоминает, что когда-то, сразу после дембеля, отдыхал здесь шесть дней. Но это его нисколько не настораживает и не обескураживает. Напротив, – чувствуя, что в душе зарождается беспокойный червячок сомнения, он старается подавить его и пересказывает Танюшке один из анекдотов про легендарного Чапая. Выруливая на экзотическую полянку, он слышит заразительный смех девушки и невольно хохочет сам – от души, как давно уже не смеялся…
   Они доплывают до бетонных волнорезов и, прочно закрепившись на них, берутся за руки. Танюка, отдышавшись, поправляет купальник и, внимательно заглядывая ему в глаза, говорит:
  – Ты чего сегодня такой грустный?.. Э-эй! Очнись!.. Посмотри, какая погода, какой пейзаж, какое море! Прелесть!.. А скоро и у нас с тобою всё наладится. Вот получишь диплом, будешь работать в КБ, нам дадут с тобой комнату. Здорово, правда?.. И всё будет так, как мы задумали, ничто не сможет нам помешать. Ведь мы любим друг друга, а это – главное! И всё у нас ещё впереди, жизнь только начинается… Встряхнись же, милый! Всё будет очень-очень хорошо! Вот увидишь!.. Мы всегда будем вместе! Я тебя так люблю!.. Не унывай! Ну?.. Я же с тобою…
   И он, внезапно почувствовав тёплое жжение под веками, благодарно обнимает Танечку за плечи и, убрав с её лба прядь мокрых волос, наклоняется и нежно целует в чуть холодноватые, но такие родные, милые губы.
   Тихие волны, ласково резвясь у ног, словно в одобрение, великодушно осыпают их многоцветной россыпью игривых солнечных зайчиков…