Ученица Художника

Часть I
Она стояла одна на piazza del Duomo перед гигантским собором Santa Maria del Fiore, чей красновато-коричневый купол опрокинутой чашей врезался в темное ночное небо.
Она любила ночь и не любила день.
Она любила тишину и тайну, и не любила дневной шум и толкотню в туристических автобусах под унылые рассказы уставших экскурсоводов, привыкших повторять одно и то же каждый день на разные лады и уже сами не верившие в то, о чем они говорили.
Экскурсоводы делали на этих древних памятниках архитектуры и культуры бизнес, а она в каждом камне видела дух, в каждом памятнике находила магию. Поэтому она могла рассказать о них лучше любого экскурсовода.
Так часто она сама брала карту и в полном одиночестве бродила по улицам незнакомых городов. Вот так одна и с картой в руках она обошла довольно много городов и никогда не загадывала наперед, куда она еще захочет поехать.
Но этот город не был для нее незнакомым. Он наполнен был для нее смыслом большим, чем для любого из туристов, приехавших поглазеть на собрание редких картин в Galleria degli Uffizi или выбрать себе изысканные украшения в ювелирных лавочках на расположенном неподалеку Ponte Vecchio, или пощелкать фотоаппаратом с 84 метровой Campanile di Giotto. Она искала здесь не просто историю. Она искала Дух Времени.
Это был город Леонардо Да Винчи, на чью Мона Лизу она столько раз любовалась на страницах сборника репродукций, это был город Макиавелли, чей роман De Principatibus она сделала когда то своей настольной книгой, это был город Екатерины Медичи, которая казалась ей непревзойденной в умении вести интриги и устранять врагов.
Но последнее время совсем другие образы занимали ее гораздо больше.
Она была совсем одна. Ее взгляд скользнул по куполу собора и медленно переместился на часы. Часы шли в обратную сторону.
Она сделала шаг навстречу и вздрогнула от удивления.
Мрачный монах шел ей навстречу в черной рясе, подпоясанным шнуром, на его лицо был надвинут капюшон, из-под которого смотрели глаза, которые светились в твердости, упорстве и решительности. В этом соборе проповедовал когда-то Джироламо Савоноролла, это был его собор. Но она увидела его не во время проповеди, когда восторженная паства едва не носила его на руках. Сейчас он шел через огненный коридор, с двух сторон от него горели вязанки вороха. Внезапно, язык пламени метнулся на его рясу и она загорелась. Тогда в его глазах отразилось изумление и ужас. Он начал метаться, и огонь разгорался все сильнее - горела его одежда. Он верил, что говорил от имени бога, но бог его оставил. Именно тогда знаменитый проповедник не прошел уготованное ему испытание огнем и был выдан разочарованными гражданами папским стражникам. Ее всегда волновали его последние дни, последние дни, которые он провел в тюрьме. Она имела удивительную способность уважать всех, кто имел выдающуюся сильную волю, даже если они придерживались иных взглядов. Она любила только силу и ненавидела слабость, презирала трусость. Теперь она уже видела перед собой не площадь, а мрачную тюрьму. Его пытали по 14 раз в день, жгли раскаленным железом, вздергивали на дыбе и отпускали, так что связки на руках были частично растянуты, частично порваны… Джироламо сидел в углу на охапке гнилой соломы, все его одежда была в кровавых пятнах, торчавшие из под лохмотьев ступни были покрыты страшными ожогами, запястья были покрыты отекшими кровоточащими рубцами. Но его взгляд смотрел куда-то вдаль, а едва шевелившаяся рука сжимала перо и старательно выводила на книжном переплете строки своего последнего предсмертного сочинения. Бог отвернулся от него, святой дух, казалось, давно его оставил, но даже в тюрьме после изнурительных пыток и издевательств, он продолжал хранить огонь своей веры. В его теле едва теплилась жизнь, но ее искры светились так, что продолжали ложиться на бумагу. Ей было жутко интересно, сколько бы продержались некоторые из знакомых ей современных проповедников, как скоро они отреклись бы от всех своих слов и работ, лишь бы избежать боли. Особенно это не вязалось с тем, с какой они тщательностью описывали боль, так будто хотели к ней прикоснуться, но это им почему-то не удавалось.
Последние искры света слетели с слегка вздрагивающего пера. Монах медленно поднял голову и обменялся с нее длинным взглядом, понятным только им двоим. Его образ прочно запечатался у нее в сознании, он казался образцом понятия Верность, не свету, не абстрактному богу, но Верность себе, своему пути, своим идеалам. Она запомнила.
Мрачная тюремная камера быстро развеялась в воздухе.
Двери собора широко распахнулись, и взволнованные горожане вынесли из собора на носилках правителя Джулиано Медичи. Он был уже мертв, ставший жертвой громкого убийства в церкви прямо во время пасхальной мессы. Вслед за мертвым братом вышел Лоренцо Медичи, его одежда была забрызгана кровью, он оказал заговорщикам жесткое сопротивление и поэтому, отделавшись несколькими ранениями, остался жив. Лоренцо был интересен ей всегда тем, что при его дворе начинал свой творческий путь великий скульптор и художник, которого она безмерно уважала и любила. Она сразу вспомнила его статую, посвященную Лоренцо, который лицом был ничуть не похож на себя, зато был отлично передан дух мудрого правителя, покровителя искусств и талантов.
Сейчас же Лоренцо Медичи стоял буквально в нескольких метрах от нее. Он глядел на мертвого брата с невыносимой тоской, и все эмоции были написаны у него на лице. Сильный и самоуверенный правитель, правивший в те времена, когда родственные связи мало, что значили в борьбе за власть, когда братья так часто убивали друг друга, чтобы править безраздельно, Лоренцо неожиданно для себя почувствовал невероятную горечь утраты. Он бы много отдал в это мгновение, чтобы оказаться на месте брата, он жалел, что не защитил его, не закрыл его своим телом, а получив первый, вскользь прошедший удар, скрылся и заперся в ризнице. Сильный воин, он считал себя трусом. У него на глазах наворачивались слезы. Жертвенность значила готовность отдать жизнь за родного брата. Да он не смог это сделать в тот момент, но он бы это сделал, случись нападение в это самое мгновение. Он жалел потом о своей ошибке всю оставшуюся жизнь. Это был момент кровной жертвенности. Она запомнила.
Толпа, окружившая братьев Медичи – одного мертвого и одного живого, медленно развеялась в легкой ночной дымке. А время на часах продолжало идти вспять. Такие, есть не в каждом городе. Далеко не в каждом.

Часть II

Она вздрогнула и быстро пошла вперед. Она долго двигалась почти по прямой по сравнительно широкой Via dei  Calzaiuoli и лишь на Piazza della Signoria свернула в переулок. Дальше она шла по узким улочкам, где дома так часто были один продолжением другого, вдоль закрытых на ночь, но освященных яркими фонарями ресторанов и магазинчиков. Город стал таким тихим и пустынным, что она перестала понимать, где оно – время? Плывет ли оно медленно, как воды Арно или летит со скоростью падающих звезд, которые иногда могут неожиданно вспыхнуть и погаснуть в ночном небе. Она потерялась во Времени. Ночной город был пронизан его Духом. Иногда она ловила на себе взгляды, она поднимала голову вверх и смотрела на эти крыши, покрытые темной черепицей, по которым можно было бежать, ловко перескакивая с одной на другую. И ей казалось, что действительно по ним движутся какие-то тени. Она ускорила шаг и быстро вышла к Арно.
Вбежав на гранитную набережную, она буквально повисла на широких каменных перилах и пристально взглянула на воду. Потом она стала искать спуск и, наконец, ее взгляд упал на лестницу – она спустилась вниз на траву у самой воды и долго смотрела на свое отражение в мутной реке времен. Отражение начало туманиться, вырисовывая до боли знакомые картины. Она точно знала, что на этом месте стоял Данте Алигьери, когда увидел в темных водах реки первые смутные очертания кругов Ада. Она с завораживающим вниманием следила за этими сценами и запоминала их до мельчайших деталей. Она была начинающей художницей. Ей нужно было видеть все, что она нарисует. А потом она отвлеклась от этих страшных картин и вспомнила о том светлом и прекрасном, что особенно потрясала ее в этом городе, она вспомнила историю любви. Она подняла глаза. Они стояли совсем рядом, две тени в черных плащах. А, может быть, и два человека, а она, напротив, была тенью, тихо и почтительно наблюдавшей за ними.

Часть III
Только для Моих друзей.

Часть IV

... она поднималась с набережной со спокойной уверенностью и легкой довольной улыбкой на устах.

Она сама была похожа на тень, скользившую по медленно пробуждающимся улицам. В свою гостиницу Минерва она вернулась с первыми лучами зари.

Гостиница «Минерва» была выбрана ее не случайно. Она никогда не смотрела ни на что, кроме вывески. А на вывеске была изображена воительница Минерва в своем грозном шлеме. Минерва вызывала у нее особенное уважение, среди других римских богинь. Минерве не нужен был рядом воин, чтобы постоять за себя, она сама была воином. Она всегда была вооружена и готова к бою. Она победила в бесчисленном количестве битв и могла вести за собою Легионы.
Минерва держала в руках щит, на котором была голова, с развивающимися змеями вместо волос. Это щит был орудием нападения. Взгляд Горгоны обращал в камень. Когда художница после длительной прогулки бросилась на постель, то немедленно заснула. Ей приснилось, что Минерва пришла к ней в гости и стояла с нею рядом. Она шутливо побранила ее, что она мало уделяет военному делу и слишком много рисует. Она протянула ей свой щит и копье и предложила подержать. И какими бы тяжелыми они не были, художница стойко и уверенно держала их, пока богиня расчесывала гребнем свои очаровательные локоны возле зеркала. «Ну что, - спросила Минерва.- Не тяжело было держать?» «Я еще подержу, если надо»,- улыбнулась художница. «А держать мало, нужно воевать»,- сурово сказала Минерва.- «Копье пускать так, чтоб попадало в самое сердце врагу. Щит ставить так, чтобы от одного взгляда на него не могли пошевелиться. Ничего, детка. Придется сражаться – научишься. Мы все когда-то учились. А пока учись рисовать».
Художница проснулась около часу пополудни. Она медленно и сладко потянулась на постели. Спустившись в столовую и, выпив там чашку крепкого кофе, она вышла из гостиницы и остановилась, а потом стала задумчиво бродить по площади, так, будто она что-то забыла и хотела вспомнить.  Взгляд ее внезапно упал на фасад церкви Santa Maria Novella. Она постояла несколько минут перед входом и, наконец, решила зайти. Самое интересное, что еще вчера эта церковь нисколько не привлекла ее внимания, тогда как сегодня она потянула ее как магнитом. И вот она приоткрыла узорную калитку и вошла во внутренний двор. Мимо нее прошли две монахини, и скрылись в крытой галереи. В тенистом дворе она была совершенно одна. Она тоже прошла в галерею и остановилась перед фреской, на которой была расположена стая черно-белых собак, отгоняющая от стада овец стаю волков. Она задумалась о смысле, который должен был быть явно глубже, чем на первый взгляд казался. Тогда она услышала слева шаги и шорох плаща. Он стоял рядом и мило ей улыбнулся. Он также улыбался, как и два месяца назад в Петербурге. Его черный плащ струящими складками спадал вниз по мантии, черные волосы всколыхались от ворвавшегося сюда порыва ветра. Глаза его блестели живым, ярким огнем.
-Ну что, удобное я время выбрал, не правда ли?
-Ты?- она слегка растерялась.- Не ожидала тебя здесь увидеть.
-А что. Хороший город. И я знаю, ты здесь времени даром не теряешь.
-На что ты намекаешь? – смутилась художница.
-Как на что, милая. Вот рассматриваешь эту удивительную фреску. Знаешь, как опытный художник…
-Ты не говорил мне раньше,- она смущенно пожала плечами.
-Я им был всегда,- ответил ее знакомый.- Я рисую свои картины кровью на страницах истории человечества. Я рисую не хуже, чем твой Микеланджело. Вот как бы я изобразил эту фреску…
С этими словами он открыл папку, которую держал в руках и достал оттуда альбом. Затем он извлек из складок плаща удобную тонкую кисть и пробирку со смесью, чем-то напоминающую смесь красок и крови.
Она удивленно взглянула на него.
-Подержи,- приветливо сказал он, сунув ей в руки пробирку.
-А если кто-то увидит.
-Никто,- заверил ее обладатель жутких красок.- Считай, что я поставил невидимую стражу.
-Здесь, в доминиканском монастыре? – удивилась она.
-Конечно, милая. Именно здесь. А почему бы и нет, в конце концов? Здесь ярче всего заметен контраст добра и зла.
Она держала пробирку то ли с краской, то ли с кровью. А он начал рисовать. Он медленно перерисовывал всех участников сценки в виде людей. На месте овец он рисовал пугливых граждан, стоящих на коленях, крестящихся, целующих распятие. На месте волков обнаженных ангелов с черными крыльями, рогами и стоящими торчком фаллосами внушительных размеров. На месте первого ряда собачьего оцепления строгих и угрюмых доминиканских инквизиторов с крестами, впрочем, среди них были те, кто, смущаясь закрывал глаза руками, а ряса топорщилась в положенном месте – столь сильное впечатление на целомудренных монахов производили развратные ангелы. На месте второго ряда собак он нарисовал очаровательных пышногрудых монахинь, которые бежали к ангелам, на ходу сбрасывая с себя рясы и платки и порочно ласкавшие себя всеми возможными способами. Некоторые инквизиторы с нескрываемым интересом тянули руки им навстречу, другие защищались фигурками распятия, некоторые при виде их занимались самобичеванием. Некоторые монахини прорвались через монашеский заслон и уже сливались в любовном экстазе с черными ангелами.
Он улыбнулся. Вырвал альбомный лист и чиркнул внизу цифру 32 и значок в виде восьмерки лежащей на боку. И протянул ей.
-Что это? – пожала она плечами.
-Это номер моей печати в гоэтии, и твой градус через несколько лет.
-Не может быть!- она вздрогнула.
-Смотря где,- он подмигнул лукаво.
-А второе?
-Ты не знаешь?
-Я знаю,- она закивала смущенно.- Но я хочу знать, что вложил в символ ты.
-Мою бесконечную любовь,- шепнул он ей на ухо.
После этого их губы впервые слились в поцелуе. Она сама не поняла, как это получилось. Он целовал ее и шептал:
-А знаешь, это я познакомил в этой церкви Джованни Боккаччо с его очаровательной любовницей, которой он посвятил большую часть Декамерона.
-Поэтому здесь знакомятся главные герои романа?
-Конечно,- он улыбнулся.- Все авторы пишут о том, что им близко и дорого. Клеймят позором пороки, кои ненавидят, воспевают и превозносят то, что любят. Посвящают свои произведения тем, кто им дорог. И это правильно.
Она подняла глаза, но его уже не было рядом. Но его поцелуй по-прежнему горел на губах.
Она покрутила в руках рисунок, провела рукой по значку бесконечности. Убедившись, что краска высохла полностью, она аккуратно сложила его и спрятала глубоко под одеждой в области декольте, как это делали с записками возлюбленных симпатичные донны в начале XVII века. Она улыбнулась. Кажется, она поймала Дух Времени.
Вернувшись в номер, она включила ноут, wi-fi в этом городе давно свободный и бесплатный.
Она набрала то, что хотела и открыла Ключ Соломона. Не потому что не знала, а чтобы убедиться снова. «32й дух зовется Асмодей…» - тихо прочитала она.

Сентябрь 2013 г.