Приключения.. 41. За коньяк, туалеты и мужчин. Отр

ЗА ХОРОШИЙ КОНЬЯК, НОРМАЛЬНЫЕ ТУАЛЕТЫ И УВЕРЕННЫХ В СЕБЕ МУЖЧИН В БЕРКУТЕ.

-- Оша, -- Наташкин голос в трубке звучит испуганно.  -- Где ты вчера пропала? 
-- О! Ты? -- говорю я.  -- Где-где?  Насиловали, вестимо.  Я, конечно, понимаю, что это десятиминутное дело.  Остальное время валялась в собственных ссаках и ревела, как белуга. 
Я ужаснулась своего непринуждённого тона.
-- Тебя... Чего? -- спросила Наташка.
-- Ой, давай лучше встретимся, и я всё подробно расскажу. -- ответила я.


-- Боже, какой ужас. -- сказала Наташка.  Её сигарета тлела между пальцами, пепел отпадал сам, а она слушала меня, время от времени округляя глаза и раскрывая рот. 
-- Родителям, прикинь, сейчас рассказать об этом.  -- отвечаю я, зарывая ногой в  сланце камушек в песок. -- Они только начали мне доверять.  Четыреста гривен вместо ста выдали на погулять.
-- Мы так накидались, меня под руки вели, а Барашка вообще не помнит, что было после того, как вы пошли в туалет.  Она помнит, что шла, чтобы нас позвать, а когда пришла, забыла, зачем шла.  Да и мы все ничего не соображали.
-- Да какая разница уже.  -- пожимаю плечами я, наступая большим пальцем ноги на закопанный камушек. -- Понажирались с двух часов дня палённого коньяку без закуски.  Понятно, что мозги у всех поотшибало.  Пили все наравне -- дохрена.  Мне по ногам дало.  Как живы остались, неизвестно.  Сколько народу травится этой палёнкой. Главное, мне казалось, что я плакала, но не отключалась.  Люди всякие периодически подходили, помогали встать, потом бросали эту затею.  А потом в метро еду, смотрю на руки -- кольца нет.  Мацнула уши -- серёжек тоже нет. 
-- Блиин, золото? -- ахнула в ужасе Наташка.  Я отметила про себя, что на пропажу золотых украшений она ахнула громче, чем на изнасилование.
-- Ага.  Мамин подарок за поступление. -- отвечаю я. -- Заметит.  Не столько жалко, сколько отмазок налепить придётся.
-- Наплетём чё-нить, я тебе помогу. -- сказала Наташка. -- после метро что было?
-- Барашкины родители приютили. -- Хорошо, что туфли заехали к ней поменять вчера,иначе куда бы я ехала, не знаю.  Снова под забор кому-нибудь под член подстилкой.
Наташка криво хихикнула. 
-- Мама Барашкина так сокрушалась, а где ж её дочка в таком виде где-то шляется.  Я выглядела ужасно.  Дали полотенце, отправили в ванну, чистую футболку, уложили спать на раскладушке.  Утром просыпаюсь от шипения утюга.  Её мама гладит мои постиранные джинсы.  Я расплакалась. 
-- Милые какие. -- сказала Наташка. -- слушай, это всё-таки такая кака -- быть изнасилованной. 
-- Тоже попадала? - спрашиваю я.
Наташка кивнула.
--  И, главное, трезвая была. 
Я поёрзала на лавке в предвкушении истории. 
Наташка продолжала:
-- Вырядилась, как барыня, в синее платье в облипончик.  Ждала Ситу на дамбе.  Не слышала вообще, как подошёл, сзади рукой только рот закрыл, и всё мне “чшшшшш” в ухо шипел.  Все быстренько сам нашёл, всунул, ёрзнул пару раз, кончил и был таков.  Я оборачиваюсь, темнота кругом и никого нет.  Ватой что-ли ботинки обернул.  Только трусы в сперме. 
-- Не представился даже. -- хихикнула я. 
-- Ну.  Хоть бы сказал чего кроме чшшш.  И тоже ж -- член манюсенький видимо, боится кому-то показать.  И смылся небось от стыда.  Дебил.  Так мне тоже не больно было, гадко просто, будто кто-то накакал подошёл под нос.
-- В трусы. -- говорю я.
-- Фу.  В нос. -- говорит она.
Мы рассмеялись.  Становилось легче.

-- Меня тоже изнасиловали однажды.  Лучший друг Вовка. -- сказала Сита тем же вечером, блеснув в темноте раскосыми глазами.  Мы собрались впятером в дубках: я, Наташка, Сита, Мирка и Алька. Там лавочки лицом друг к другу стоят. Выпили по первой за то, чтобы у Миши и у Жеки больше не стояло.  Наташка уверила нас, что пять девчёнок, это силища, и что если все пожелают одного и того же, то так оно и случится. 
-- И меня, -- сказала Мирка, протягивая стаканчик Наташке, которая разливала следующую порцию водки. -- на ящиках.  Собутыльник один.
-- И меня, - вздохнула еле слышно Алька. -- Кум одноклассницы.  Нажрался тоже.
-- Ого-ого! Давайте по порядку. -- оживилась я. -- У меня защекотали нервы.  Как в детстве, в больничной палате, все рассказывают друг другу страшилки или про свои первые сексуальные опыты.  Как оказалось, для некоторых из нас изнасилование и было первым сексуальным опытом. Сита, давай ты первая.
-- Что рассказывать, -- начала Сита, -- Висела в компании.  Домой собралась.  Взялся проводить меня лучший друг.  В школе за одной партой сидели.  Записков писал в школе. -- Мы похихикивали.  Ситин татарский говор с ошибками всегда вызывал  у нас улыбку. И никогда не поправляли, -- Любит, уверял.  Вообщем, провожал он меня.  Зазвал к себе кофем отпоить.  Типа, куда пойдёшь так, протрезвей у меня немножко.  Пошли к нему.  Дома мама там за стенкой хропит.  Младший брат спит в зале.  Безопаснее нет места кофе выпить.  Сидим у него в комнате на кровати.  Я пустую чашку поставила только, он уже навалился сверху и к лицу что-то холодное приставил.  Нож.  Говорит: тебя убью, потом маму, брата, потом себя, если моей не дашься.  А убью, потом всё равно сначала изнасилую.  Отак хочу.
-- Я плакала, просила, -- продолжала Сита, -- Девочка же ещё была.  Мало того, что  больно было, кровь на покрывало хлещет, не слазил полночи, так ещё и забеременела. -- она хлопнула себя ладошкой по джинсовой коленке. -- Ему религия не позволяла в Ташкенте, а сюда переехал и добрался до бесплатного.  Забеременела близнецами.  В тринадцать лет.  Сейчас бы им уже по пять лет было.
-- Дебила. -- мотаю я головой в ужасе. 
-- Аборт? -- спрашивает Наташка.
-- А что делать? -- отвечает Сита. -- В подвале от папы прятаться с двумя детьми?  Вы же знаете: папа -- татарин, убил бы его.  Убил бы, и хорошо, просто на улицу меня бы потом больше не выпустил.
-- Офигеть. -- говорю я и восторженно улыбаюсь. Понравилось. Убийство -- ничего, а на улицу не выпустят -- вот настоящее убийство.
-- Ага, вот и мы с Ошей о том же, -- говорит Наташка, -- узнают родители, запрут на даче до тридцати лет петрушку полоть да картошку сажать.
-- Прийдётся пить, чтобы у школьного друга тоже не стояло. -- говорит Наташка, поднимая давно нагретый стаканчик.
Выпили.  Закурили. 
-- Слушайте, может провериться пойти. Вдруг заразили. -- говорю несмело я.
-- Куда! -- кричат все в голос. -- сдерут бабло, не успеешь за порог переступить. -- добавляет Алька.
-- Да они же сказали тебе, что бабы полтора года небыло. -- говорит Наташка. -- Если сифилис или гонорея, то через две недели и так проявится.
-- Да, и если пойдешь, до мамы по-любому докатится. -- говорит скуластая, с кошачьими зелёными глазами, Мирка. Она даже курит, зажимая сигарету спичками, чтобы мама не унюхала. Вместо мундштука.
Мне стало страшно. И очень я стала надеяться, что беркуты и вправду были голодные и без девчонки полтора года.

-- Теперь я расскажу, -- сказала Мирка. -- у меня, правда, не так драматично всё было.  Слава Богу, не забеременела.  Но жухали меня тоже полночи.  Короче.  Напилась в какой-то момент.  Все ушли куда-то.  Он тупо, шутя что-ли, без разговоров, главно, стянул с меня всё и сказал, что не отдаст одежду, пока не дам. Я ему говорю, оглядываясь: “ Где?  Здесь?” А вокруг одни пустые пластмассовые ящики из-под пивных бутылок. Так что, Оша, я очень хорошо знаю, что такое исцарапанная поясница.
-- На ящиках? -- я взвизгнула.
-- Он, правда, тоже не кончил ни хрена, -- Мирка улыбается, -- я как зарядила песни петь и ржать сквозь слёзы.  Жухал, жухал, да и обломался.  Отдал одежду и я ушла.  Униженная, но улыбчивая, напевая весёленький мотивчик в голове.
Мы хихикали.
-- Ну, надо выпить, чтобы никогда кончить не смог, -- сказала Наташка и потянулась за полупустой бутылкой.
-- Ого,  это жестоко. -- сказала я. -- представь, сколько он девок пережухает.
-- Ну, тогда, чтобы в штаны кончал, как только подумает о сексе. -- сказала задорно Наташка, разливая водку в стопки.
-- А вот это замечательный тост. -- сказала Мирка. -- чтоб все деньги на памперсы ему уходили.
Мы выпили.  Алька закурила.  За ней потянулись остальные.  Я была уверена, что молчаливая Алька не расскажет.  Мы затягиваемся в тишине.
-- А у мого кума, -- начинает она, -- ось такой ***ка.
Смеёмся, узнав фразу из известного анекдота. Особенно на Алькином ломаном украинском.  ( упомянуть обязательно, что недавно приехала из Казахстана) -- На нему вмищивается трыдцять тры воробцы, да? -- ищет нужное слово.  В ответ прысканье. -- И он, значит, вот этой вот елдой, -- продолжает она, -- любя!  не от страху и лютой ненависти, а любя, -- Алька слушает, как мы смеёмся, -- да.   Решил он влюбиться в меня, видите ли.  Он ведь кум мне и был.  Женат на моей однокласснице.  Она раньше него свалила в Испанию, а он тосковал за ней здесь.  Я к нему на её день рождения и пришла.  Нажрались, естесссно.  Завёл волынку: Алечка, я кроме тебя никого не любил.  А детей, говорю, пальцами наделал, что-ли?  Сморозила и пожалела.  Тут он мне палец свой и показал.  С кухни в спальню утащил, глаза бешенные.  Я брыкаюсь, а маленькая.  Как киданёт на кровать, одной рукой рот зажимает, другой суёт свою хрень.  Хоть бы трусы снял сначала.  Пришлось самой отодвинуть, чтобы не затолкал трусы в меня.. Два дня ходить не могла.  А воняет от него как.  -- она сморщилась, будто понюхала дохлую мышиную тушку.  -- Заплатит кому, никто не поведётся.  А меня на шару удалось.
Мы сидим и смотрим в пустые стаканчики в руках.
-- Убила бы их всех, придурков. -- говорю я.
-- Чего пожелать ему такого эндакого. -- поёт ехидно Наташка. -- Двое детей, муж подруги. 
-- Да простить их всех надо и жить дальше, -- говорит Сита, блеснув влажными глазами.  -- я вас с Пащей познакомлю, вот такой мудрец. Меня отец с ним познакомил. Он говорит, что кому пожелаешь, то к тебе и вернётся.
Молчим.  И возразить хочется и права она в то же время. 
-- Снова Паща.  Я его у Катьки в последний раз в общаге видела.  Ану, развивай тему. -- говорю я, кусая губу. 
-- Не простить, значит, так и лазить с этим чувством ненависти, -- говорит Сита, -- оно же тяжело.  Когда я поговорила с Пащей, то простила насильника своего. У меня будто новая жизнь началась и я всё могу.  Бог прикоснулся ко мне..
-- Хм, -- Алька почесала затылок.  -- А если он других так же будет насиловать?  -- она гневно сверкнула глазами. --  Ты ему простила, а потом другая зайдет на кофе и останется с двумя близнецами в тринадцать лет. 
Сита пожала плечами и сказала:
-- Я была маленькая и глупая.  Уже не изменишь ситуацию, правильно?  Так получилось.  Бог их накажет. 
-- Не нравится мне такая логика. -- говорит Алька. -- не наказывает Бог всех подряд.  Вон Карабас сколько перенасиловал, ничего не наказывал его никто.  Пока всю семью не убил гирей десятикилограммовой и мёртвую маму с разможженым черепом на глазах у дочки не изнасиловал, никакой Бог не вмешивался с наказаниями.
-- Да, -- мы все вздохнули вспомнив ужасную историю, облетевшую весь Холмистый несколько лет назад. 
-- Девчонка то жива осталась, выпустил её Воробей, пока Карабас не видел.  сказала я.  Я хорошо знала эту историю, Карабас тогда на каратэ ходил в тот же клуб, что и я.  Чётко помню белые лица девчонок, когда тренер сообщил тем вечером. 
-- А психика? -- говорит Алька.  И снова сказать нечего.  Алька права.
-- Лучшая защита от ненависти, -- не унимается Сита, -- это оставить всё на волю Аллаха.
-- Я согласна, -- сказала Мирка. -- царь знает, что делает.  Бог не Антошка, видит немножко. 
-- Да нифига он не знает и не видит. Ваш Бог или Аллах по имени Антошка. -- тихо говорит Алька.
Я молчу.  Наташка разливает последнюю водку.  Скоро идти за второй.
-- Для души, каанешна, каак Сита предлагает, -- говорит Наташка, -- Всех праастить, отпустить, помолиться, свечку поставить и жить дальше. -- заключает  внезапно подобревшая Наташка, шатаясь и отпивая колы из бутылки.
-- Ну, -- кивает Мирка, --  в душе простить всех я согласна, но за справедливость бороться.  Если есть возможность.  А если нет -- выпить и попуститься.  Действительно, нет смысла носить всю эту злость в себе.
 
-- Да, наверное, так лучше будет.  -- соглашаюсь я. -- Тем более за справедливость, как и за свою любовь, можно бороться разными способами.  Как мама сказала, любить, это не значит спать с любимым по каждому свистку. Можно стих или статью в газету написать, а если нет возможности на них в милицию пожаловаться -- вон, карикатуру нарисовать в журнал "Крокодил", сценарий к фильму придумать. 
-- Или выпить и попуститься.-- снова добавила Мирка.
Алька поёрзала на лавке.  Пожала плечами.
-- Ну, может быть. -- говорит она. -- я бы всё равно, как взяла бы биту, с шипами желательно..
-- Булаву, -- подсказываю я.
-- Булаву, -- повторяет она быстро, -- как излупасила бы череп одному и другому, натянула бы яйца -- левое на одно ухо, правое -- на другое.  Засунула бы бревно в жопу, такое, с корой, и пнула бы нна..  под трамвай.  А потом и простить можно.
Мы закатились смехом.  Алька прыснула и тоже захохотала.  Хохотали мы долго, расплескав водку на джинсы.  Хохотали до слёз.  И уже не над Алькиной речью, почти падая с лавочек, а над тем, как долго мы смеёмся, и что даже в такой ситуации нам всё равно весело друг с другом. 
-- Алька, а ты возьми, поступи на режиссёрский, и фильм об этом сними. -- сказала я и подняла стаканчик.  -- девок надо предостерегать малолетних.
-- Чтобы палёный коньяк бочками не хлестали, -- сказала Мирка и подняла свой стаканчик.
-- Да туалетов чтобы на Крещатике понастроили, -- говорит Сита и поднимает свой.
-- Сами же девки, -- добавляет Мирка.  Смеёмся. -- чтобы если падать, так в общественном месте, где уборщица найдёт, а не на холме в деревьях, где пьяницы и насильники в формах Беркута.
-- Да мужиков нормальных в Беркут, -- говорит Алька. -- которым бабы и так дают.  За границей вон, я слышала, вообще специально солдатам по субботам баб завозят.  Ну и что, что проститутки, может им солдаты нравятся.
-- Каароче, -- поёт Наташка пьяным голосом, -- з’хаароший кааньяк, наармально понастроенные туалеты по всей Украине, особенно по дороге в Одессу есть один, -- она скосила и без того повисшие на носу глаза и прикрыла рот рукой с красным маникюром, --  и увереннах в себе мужиков.
Раскат смеха.  Выпиваем дружно.  Если бы недалеко от дубков, кто-то в спальне читал всё это время под открытой форточкой, ему казалось бы, что кто-то травит анекдоты весь вечер. 
-- А ещё, девчонки, давайте договоримся, -- говорит Мирка, -- если пьём в незнакомых компаниях, пьём по три, а потом только пригубляем.
-- Точно. -- соглашаемся мы и выпиваем залпом.

Продолжение здесь http://www.proza.ru/2013/09/30/1307

Начало здесь: http://www.proza.ru/2013/09/03/1308