Болесть

Надсадный сухой кашель не давал Таисии Варфоломеевне уснуть. Она ворочалась с боку на бок. Перекладывала повыше подушки. Дремала между приступами. Проваливалась между ними в забытье, пока опять глухой, разрывающий грудь, лающий кашель не начинал сотрясать ее. Отразив его очередной натиск, она лежала с открытыми глазами, всматриваясь, казалось, не в темноту комнаты, а себе в грудь. Туда, где было пока тихо, но начиналось непонятное, сначала слабое, а потом  усиливающееся шевеление. Словно старая собака принялась нерешительно топтаться на месте, не зная улечься ей или нет. Заручившись пригодностью выбранного места, собака стала вертеться волчком, утаптывая лежанку для своего исхудалого облезлого тела. Изрядно промучив Таисию Варфоломеевну, блохастая дрянь вместо того, чтобы плюхнуться и успокоиться, зашлась хрипатым заливистым лаем.

«Ах ты, сука» - в сердцах ругнулась на болезнь старуха и, продолжая кашлять, принялась вставать. Опираясь на локоть, она тяжело приподнялась с постели, помогая себе второй рукой, кое-как села. Кашель и подъем отняли столько сил, что Таисия Варфоломеевна вспотела. Утирая со лба испарину, она ненароком вызвала у себя одно очень давнее воспоминание.

«Дитэтко, подь до мэне». Память воскресила не только в точности бабушкин голос, но и все движения тела, которые за ним следовали - переворот Таички на живот, отползание к краю, свешивание ножек, и страх вперемешку с радостным ожиданием того момента, когда носочки коснуться пола. «Баба, баба» - Таичкино ликование от проделанного маневра было так велико, что не умещалось в груди и передавалось во все члены. «Тихэнько, тихэнько» - пыталась присмирить девочку бабушка – «Ходи до мэне». Один неуверенный шаг и рука еще держится за кровать, второй - уже без страховки. Страшно и весело одновременно. Ножки пока не слушаются, и, не выдерживая качки, Тая шлепается попой на пол. Острая обида, поднявшись от ушибленного места, заполняет все пространство у нее внутри и выплескивается наружу слезами. Вместе с криком они открывают в Таечке какую-то дверь, через которую не только выходит боль, а и вообще все. Становится хорошо и легко, а пустота заполняется бабушкиной теплотой, которая спешит взять внучку на руки.

Вся описываемая сценка промелькнула в сознании Таисии Варфоломеевны за одно мгновение разом  и скомканной бумажкой упала прямо под нос собаке. Дурное животное шарахнулось в сторону, и обиженно завывая, неожиданно ретировалось.

Звук открывающихся дверей лифта отвлек внимание Таисии Варфоломеевны от надоевшего кашля. Она, стараясь дышать потише, прислушалась. По всей видимости, люди в подъезде спорили на пониженных, не желая обнаруживать свое присутствие. Причина для ссоры вероятно была серьезной – через некоторое время незнакомцы перешли на крик. Спорили долго, потом двери лифта открылись-закрылись, он уехал и все стихло. «Наркоманы колобродят» - Таисия Варфоломеевна опять легла.

Она полежала, поворочилась и поняла, что чувствует себя неуютно – на нее ощутимо давила темнота. Конечно, Таисия Варфоломеевна не знала, что тьма в предрассветную пору - живое существо, которое раздражают неспящие, но упрямо не теряющие надежды уснуть люди.  Темнота имеет форму, границы - она дышит, двигается и не желает быть подчиненной. Любой неспящий автоматически становится либо соучастником ее действий, либо противником – зажигая свет или включая телевизор.

Темнота может измываться над лежащим беззащитным человеком по-всякому. В основном, она лишает его чувства сопричастности, родственности – вне зависимости, сколько у него родни и друзей. Маящийся от бессонницы человек как младенец одинок и испуган. Обычно он жадно и тщетно ищет средства успокоения: закрывает глаза, залезает под одеяло, притворяется спящим. У Таисии Варфоломеевны был свой рецепт спасения от страха, который она и не замедлила применить.

«Богородице Дева радуйся…», «Достойно есть…», «Царице моя преблагая…» - хорошо знакомые слова нанизывались, как бусины на нитку. Строчка цеплялась за строчку, непрерывным потоком лился стих. Вскоре бус этих стало так много, что они перемешались. Одни бусинки приставали к чужому ряду, другие увлекали за собой всю нить, третьи закручивали снизку. Так старуха в полудреме стала путать слова и заменять строчки, не заканчивая стих, начинать новый. Одна половина ее уже спала, а другая пыталась сопротивляться дремоте. Чтобы не путаться в молитве, ей пришлось параллельно впустить в себя насущные житейские мысли – о дороговизне нужных лекарств, о походе на рынок. Держась за эти реальные и крепкие помыслы, можно было сохранять осознанность и продолжать молитву. Таисия Варфоломеевна так успешно лавировала между двумя потоками, что наверняка могла бы вызвать зависть внука – тот удивился бы, узнав, что бабка серфит в сознании лучше, чем он в интернете.

«Зриши мою беду, зриши мою скорбь» - нараспев читала Таисия Варфоломеевна, вместе со словами уплывая куда-то вдаль. На краю своего сна она на мгновенье задержалась - ей то ли привиделось, то ли вспомнилось. Маленькая девочка, играющая на коленях у бабушки, толстомордая собака в будке и пушистые белоснежные облака, скользящие по глади реки. «Помози ми, яко немощну, окорми мя, яко странна!...»