Приходите завтра, а лучше -никогда!

Трагифарс «Приходите завтра, а лучше — никогда.»

Я сидела в организации Пенсионный Фонд и читала мемуары Комаровского о компании 1812 года.
Вдруг затренькал мобильный. Звонил начальник.
Светлана Викторовна, вы где?
Что значит где? Где договорились - в Пенсионном Фонде.
Немедленно все бросайте, концепция меняется, вы срочно нужны  в стационаре! Приказ начмеда!
 Голос начальника моего Петрищева, психиатра-нарколога, был так взволнован, что я даже не нашлась что возразить.
Буду, - зло буркнула я. Зло, потому что я тотчас и сильно разозлилась. В самом деле, ну что такого экстренного могло произойти в стационаре по инфекционным заболеваниям, что требовало бы немедленного и безоговорочного присутствия психолога, и ради чего нужно было выдрать меня из уютной дремотной  очереди. Всю дорогу до стационара я возмущалась и даже пришла к мысли, а не написать ли заявление об уходе. Что я, собачка - бегать по свистку.
Однако в стационаре меня поджидали начмед, точнее в ее отсутствие ио начмеда Кижло и завотделением Курбатова.
 При виде меня они страшно обрадовались.
Светлана Викторовна, у нас экстренная ситуация, нужно срочно сопроводить одного больного в ПНД.
???
Ну, собственно, это наш медбрат Петя. Как бы это... сошел с катушек. Надо съездить с ним к нему домой, взять паспорт и потом доставить его в ПНД  на консультацию.
Насколько сильно?
Что - на сколько?
 Насколько сильно он сошел с этих, как вы изволили выразиться, катушек.
А, это... он не опасен.
Вы уверены?
Мы - нет, а психиатр - да.
-  Вы находите разумным ехать в метро через весь город с человеком, который нуждается в экстренной помощи психиатра? Давайте машину...
И почему именно я? 
Да больше некого! Одна санитарка ушла с ночной, вторая в запое.  Да и вообще, вы хоть там разберетесь что к чему. А машину добудем, ну в крайнем случае такси.
 Виолетта Андреевна стала звонить по поводу машины, я спустилась к нам в отдел, чтобы Петрищев написал сопроводительную цидулу.
 Петя, Петя... Милый мальчик, похожий на выпавшего из гнезда кукушенка. С тощим нескладным подростковым телом. Большеголовый, длинноносый, с круглыми черными глазками, утонувшими в глубоких темных полукружьях.
С самого начала, он был несколько... человеком с запятой.
Увлекался мистицизмом, разными там потусторонними сущностями. Все привыкли и не обращали внимания на то, что собственно говорит в курилке медбрат. Последнее время он говорил все больше и все непонятнее, но опять же — работы много и прислушиваться к Петиным словам было недосуг. Пока одна из психологов, Ангелина,  наконец не заинтересовалась Петиными высказываниями.  А как следует вслушавшись в монотонное Петино бормотание немедленно примчалась к нашему психиатру.
 Последние дни Петя спасался от вурдалаков, которые его преследовали вылезши из фильма «Ночной дозор» - носил в кармане головку чеснока, обмазывал чесноком окна, а  в выходные съездил за город, чтобы настрогать осиновых кольев. Однако вернулся без них, поскольку не нашел осин.  При этом исправно выполнял обязанности медбрата - делал больным капельницы и уколы.
- Вы только никому не говорите, - попросила психиатра Ангелина, - Петя мне это рассказал под большим секретом, и просил сохранить в тайне.
Вы-то  сами в своем уме, Ангеля? Что вы несете?!! Какая тайна! У вас медбрат в психозе ставит больным капельницы! - Взвился психиатр, и... маховик завертелся...
 Забрав у психиатра сопроводительное письмо, я направилась на поиски несчастного медбрата. Наткнулась на старшую сестру отделения, Катерину Фаридовну, высокую красивую даму, в растерянности стоявшую посреди коридора.
Где Петя?
Переодевается. В раздевалке. Но на телефон не отвечает.
И давно он там?
Давно, - удрученно сказала Катерина Фаридовна.
Так чего стоим?!!
 Мы помчались  в цокольный этаж. У раздевалки уже маялся какой-то служащий и постукивал в запертую дверь.
«Ну, начинается» - замерла я.
Катерина Фаридовна стала тарабанить в дверь кулаком: «Петя, Петя...»
Дверь была заперта, за дверью тишина...
Что вы думаете?- спросила я Катерину Фаридовну. В красивых, волооких глазах старшей сестры, плескался испуг:
Как говорила наша любимая инфекционист, у него в голове полный эклер!
То есть надо ломать дверь?- уточнила я.
Тут дверь отворилась и вышел Петя, аккуратно расчесанный, прибранный в дорогу. Мы не стали у него ничего спрашивать.
 Сантранспорт уже стоял у входа.
 Я посадила Петю в салон, а сама села к водителю.
Вот тут момент.
Я не смогла сесть вместе с Петей. Не то, чтобы я его боялась, но была мысль, что я не понимаю того, что происходит в темных глубинах Петиной психики, и не только я, но и все  доктора, включая нашего психиатра, не могли этого знать и понимать.
Водитель был довольно хмур - вероятно его планы тоже были внезапно порушены.
 - Так, сначала едем на Большевиков, потом  на Гагарина.
 Тут водитель грязно и грубо выругался:
-  Что я вам, такси?
  - Если бы вы были  такси, я бы с вами сейчас в Мариинский театр или на базар поехала, а  вы  - сантранспорт нашего стационара - так и поедем в ПНД. Наконец мы выехали...
Диспансер располагался в глубине жилой застройки за тонкой железной решеткой. Вдоль фасада были разбиты цветочные клумбы, свежие газоны, какие-то каменные горки, ко входу вели вежливые ступеньки с ажурной оградкой. Идиллическое место.
 Внутри было прохладно и пусто, слегка пахло краской.
 Окно регистратуры было задвинуто фанеркой  к которой прилепили бумажку - перерыв до пятнадцати часов. Было начало третьего.
 Достучавшись, я объяснила цель нашего появления. 
 Я сказала, что психолог, работаю в больнице и сопровождаю нашего сотрудника, который «неважно себя почувствовал». 
Петя стоял рядом, теребил паспорт, уговорить его посидеть не удавалось.
 - Но у нас сейчас никого нет. Врач будет в три часа.
 - Что, ни одного врача нет?
Нет. У нас вообще работать некому и те кто работает, в отпусках! Вам придется подождать.
Тут я услышала разговор: « Мы сегодня вообще отменили вечерний прием. Я всем звоню, пусть ждут понедельника или вызывают на дом».
  Возле стойки вдруг оказался неизвестно откуда взявшийся мужчина лет тридцати пяти, но как-то нездорово оплывший. На голове его плоско лежала кожаная кепи, и куртка на нем была кожаная и казалось даже усы какие-то кожаные.
 Увидев, что регистратор заполняет карточку по Петиному паспорту, он, с укором в мой адрес, сказал:
- Ну вот, закопали парня.
Никто никого не закапывал, не нагнетайте.
Уж мне ли не знать,  - многозначительно сказал усатый дядя. - У меня родители профессора. А тоже и денег платили и так. Хотите можете деньги платить ваше дело, но... никто не знает в психиатрии ничего. Никто не определит здоров ты или болен. Доктор мне сказал, если можешь управиться со своими мыслями, голосами, контролировать все эти мысли, держать их, значит здоров. Неважно есть мысли или нет, важно чтобы их контролировать. Понятно? Я научился контролировать, значит я здоров. До свиданье, думаю я вам помог.
 И испарился, как не было. Я слегка тряхнула головой.
Посмотрела на Петю - как он все это переносит.
Вид у Пети был довольно жалкий, он будто стал еще плоше, еще суше, а круги вокруг глаз совсем почернели.
Нас направили  в 27 кабинет.
 Мы шли по длинному свежеокрашенному коридору. Вдоль стен тянулись двери с одинаковыми новыми табличками: «Прием ведет врач-психиатр». Дверей этих я насчитала штук двадцать. Все они были закрыты (из любопытства я подергала несколько ручек)  - никаких психиатров «ведущих прием» не наблюдалось. «Некому работать» - вспомнила я.
 Мы сели возле кабинета.
Это все из-за них, - внезапно сказал Петя. - Суки!
Из-за кого? - осторожно поинтересовалась я.
 Из-за травмы Александровской. У них даже перчаток нет,  даже шприцов, даже дезинфекции, все крадут! Меня попросили коробки вынести прямо к багажнику частной машины. А в коробках - перчатки, а у нас на смену одна пара. Суки! А еще бабушки. Федотов мне говорит,- Мы эту бабку выпишем, а ты ее отвези в Шлиссельбург — спрашиваю - а точнее, по какому адресу? - а он - да ты ее там на скамеечку посади где-нибудь. Он бабок прямо на улицу выписывает. Сука! Я стал говорить всем новым чтобы они не поддавались. Что это преступление. Теперь меня хотят убрать.
Физически?
Почему физически, отделаться от меня хотят, в суд подают. За клевету. У меня после них крышу сорвало. Полтора месяца не сплю... И еще... гипноз.
???
- Они меня гипнотизируют. Я же знаю, ууух.
 И обреченно вздохнув, добавил, - теперь на работе все меня будут считать психом, коситься начнут.
Вряд ли. К тебе хорошо относятся, с каждым может случиться... переутомление.
Не разговаривайте со мной, как с больным.
И не думала.
Может и не думали, а ваше подсознание уже подумало и все решило.
 В это время стали появляться больные. Напротив нас сел представительный мужчина с академической бородкой,  в жилетке, на коленях разложил толстую папку и стал любовно перекладывать файлы из стороны в сторону.
  Уже пятнадцать дня, время начала приема, а врача все нет. Петя был заметно возбужден, я встала.- Найду начмеда, что за бардак!
Мужчина удивленно на меня посмотрел:
Что вы так нервничаете, успокойтесь.
Я хмыкнула: изо всех этих тихо и благородно, без тени нетерпения, сидящих больных, я выглядела самой ненормальной.
Петя говорил без умолку и часто ругался. Мужчина с академической бородкой нахмурился и выговорил Пете строго:
- Вы что, не видите? Кругом больные люди, вы им мешаете, вы знаете где находитесь, помолчите.
Петя тут же умолк.
 В это время  в глубине коридора появилась еще одна пациентка. Она была одета в великолепный фиалковый шифоновый балахон. Но еле-еле передвигалась, маленькими шажками, ее мотало. Она была, что называется, хорошо выпимши. Лицо у нее было страшно опухшим от многолетних возлияний. Кое-как эта дама добрела до кабинета, но не стала спрашивать как остальные - кто последний - а вдруг стала тыкать ключом в замочную скважину. Я даже не сразу сообразила что к чему. Мой бог! Это же психиатр! У меня отвалилась челюсть.
 Я вошла в кабинет вслед за, хм, психиатром; та, покачиваясь, достигла журнального столика, сунула себе под мышку две большие коробки конфет, будто это папки с документами и направилась  к выходу.
 У меня ссо-совещание, - еле ворочая языком, но все же внятно сказал мне.
Но, позвольте!
Вернусь. Приму. Ждите. - Все эти отдельные слова давались ей с трудом. Вылетев пулей из кабинета, я бросила Пете: «Сидеть» и помчалась к начмеду, на второй этаж.
Краем глаза заметила, что в ту же сторону, куда скрылась в развевающемся шифоне психиатр, гуськом потянулась цепочка белых халатов. Ну-ну. Все-ж таки какие-то специалисты тут работают.
 - Где у вас начмед? Мне нужно немедленно с ним говорить!- Очень сердито приступила я  к секретарше. На мой голос из кабинета начмеда вышла та самая регистратор, которая отменяла вечерний прием.
Что у вас тут происходит вообще?!!! Я ВИДЕЛА вашего психиатра!
С конфетами под мышкой на совещания не ходят.
Ой! Вы нам только не мешайте. Мы ее сегодня провожаем на пенсию. Еле-еле избавились.  Начмед как раз сейчас прощальную речь произносит.
То есть у вас сабантуй, а не совещание, так бы сразу и говорили.
Ну да. Вы знаете, вам сегодня вряд ли она сможет помочь.
Да по-моему ей самой нужна помощь,  у нее диагноз на лице написан крупным планом!
Да, нужна. Поэтому. Вы понимаете? Еле избавились, - опять повторила регистратор и, подумав, добавила, - но диагност она хороший.
И на том спасибо. Ладно, подождем.
Через полчаса появилась наконец психиатр.
 Сначала она упала животом на стол, пыталась что-то написать, но повалила прибор с ручками, потом кое-как ей удалось сесть.
На Петю я старалась не смотреть, мне было стыдно.
Что еще добавить.
Минут двадцать мы втолковывали кто мы вообще такие, откуда и зачем. Когда Петя услышал в пятый раз вопрос о том, где он учился, то, подпрыгнул, крикнул, что «в конно-гвардейской школе» и хотел выбежать из кабинета.
Видите, как он у вас стал хорошо говорить, -заметила мне психиатр. Закончился прием выписанным рецептом от бессоницы и предложением придти завтра.
В коридоре чинно и спокойно сидели чистенькие трезвые больные, ждали своей очереди.
Завтра была суббота. Неприемный день.