Узелки на память. 3. Очепятка

       Как-то так вышло, что поэзия начала интересовать меня ещё в далёком детстве. Боже, какую глупость я тогда рифмовал – самому сейчас вспоминать стыдно! Единственное оправдание – молодость… Лет в 15–16, как и положено молодым людям уже достигшим возраста юношеских прыщей и любовного томления, я начал интересоваться, кроме окружающих меня девочек и девушек, ещё и гитарой. Пошёл на курсы, старательно репетировал по ночам («…и на пальцах от струн волдыри» – это из личного опыта). Был очень горд, когда освоил несколько расхожих аккордов! Тут же пришла в голову резонная мысль – если я уже такой из себя Эрик Клэптон, то не попробовать ли положить что-нибудь из имеющихся стишков собственного сочинения на музыку? Хотя – это, пожалуй, слишком сильно сказано: скорее на какую-нибудь простенькую мелодию. Зато – и это главное! – на свою, выстраданную, ни у кого не «слямзенную», родную.

       Как всегда бывает в таких случаях – я приставал ко всем друзьям и знакомым с настырным предложением «заценить пестню», и однажды мой приятель Юрка Белкин, не выдержав очередной порции моих рифмованных откровений, отвёл меня в городской клуб самодеятельной песни «Пангея», о существовании которого я до этого момента даже и не догадывался. Это было уже в начале 80-х, движение КСП было «на взлёте» – только в одном нашем южном приморском городке было аж два клуба (второй – «Дельфиния» объединял, в основном, любителей туристическо-походной лирики)! Вот где была настоящая творческая мастерская для всех пишущих и поющих! Народу в клубе была масса – человек 30–40, много интересных авторов, простых исполнителей, были дуэты, а также пара-тройка поэтов хоть и лишённых музыкального слуха, но не обделённых взбалмошным вниманием её величества Музы, и поэтому искренне любимых всеми нами…

       В уютном подвальчике, называвшемся незатейливо и по тем временам вполне стандартно «Молодёжное кафе», мы проникновенно слушали выступления заезжих «звёзд» бардовской песни. Именно там я впервые услышал квартет «Шляпа», каждая из весёлых и смешных песенок которого была представлена как мини-спектакль, этакая костюмированная буффонада с добрым юмором. Получилось вполне профессионально поставленное шоу, говоря современными терминами! И неудивительно, ведь участники «Шляпы» учились в Киевском институте циркового и эстрадного искусства. Как сейчас помню маленькую сцену – слишком тесноватую для четырёх человек! – на которой не просто стоят у микрофонов и поют, а создают некое забавное «действо» две девушки и два парня – ну, почти любимая тогда всеми «АББА». Одного из парней, что пониже и потолще, звали Александр Цекало, а стоящую рядом с ним девушку, что повыше – Лолита Милявская… (Это уже потом, когда эта сладкая парочка начала успешно выступать дуэтом, они назывались «кабаре-дуэт Академия»). Да, было, было! Как пел Высоцкий «ни единою буквой не лгу!». Приезжал к нам с авторским концертом и Григорий Гладков, автор песенки из мультика «Пластилиновая ворона» и саунд-трека из другого пластилинового шедевра «Падал прошлогодний снег», бывал и Александр Дольский – вот поистине философ-песенник! – и много разных ещё.

       Но не всё же время слушать одних мэтров – в душе аж свербит, как у той вороны из басни Крылова, самому спеть своё заветное «кар-р!». И вот осенью 85-го (уже пошла-поехала «перестройка» и даже объявлена «гласность»), всех обитателей нашего местечкового Парнаса осчастливило неожиданное известие: в городе будет проводиться открытый конкурс авторской песни и поэзии «Свежий ветер» (или «Ветер перестройки», точно уже и не помню всех этих ядрёных комсомольских штампов). Конкурс будет транслироваться в прямом эфире по местному телевидению – это же надо! Свобода, блин, свобода! Но тексты песен и стихов, вместе с заявкой на участие, нужно подавать в трёх экземплярах для предварительного ознакомления и «литирования» компетентными органами.

       Для детей Индиго и вообще для всех, кто не успел родиться в СССР, объясню, что существовало раньше такое скромное советское учреждение, которое давало – или не давало, это уж как повезёт! – официальное разрешение на исполнение любых песенно-поэтических произведений в общественных местах. В царское время это называлось «цензура» и от её докучливого внимания страдал даже сам А. С. Пушкин – всё, бывало, жаловался Николаю Васильевичу Гоголю, мол «Булгарин (цензор) заругает»! Но то было давно, а в Советском союзе официальной цензуры уже не было, но цензоры оставались – видимо внуки и правнуки тех самых булгариных.  Хотя… Слушая сегодня с эстрады «Сука-любовь» или любую другую пошлятину нет-нет да и вспомнишь добром те старые «жуткие» времена мрачного социализма.

       Но я, кажется, отвлёкся.

       Итак, после долгих раздумий и копания в мусорной куче уже написанного материала, я остановил свой выбор на трёх песенках. Названий первых двух уже не помню, а вот с третьей-то и приключилась та небольшая история, которую я вам и пытаюсь рассказать, начав, по своему обыкновению, ещё от Адама и Евы (ну, или от печки, если вам будет угодно). Песенка грустно повествовала о том, что где-то очень-очень далеко «на пустынный берег набежала волна, здесь ещё недавно крепостная стена и пустынные башни смотрели вдаль, вместе с морем встречая радость и печаль…». И дальше:

Вот такой рассказ –
Жил один чудак,
Строил замок на горе
У златого ручья.

Только в замке том
Было всё не так:
Стены были из идей,
Не из кирпича!

И так далее, в том же минорном ключе. Называлось всё это довольно непритязательно – «Замок на песке».

       Определившись с репертуаром, я направился в близлежащее «Машбюро». В большом полуподвальном помещении, освещённом вечно моргающими лампами «дневного света», грохотало чуть ли не с десяток электрических пишущих машинок (про лазерные принтеры и ксероксы наши люди в те далёкие годы даже в научно-фантастических рассказах не читали). Было душно, толкался разномастный народ, в основном с озабоченно-сосредоточенными лицами – печатались серьёзные документы: справки о составе семьи, копии договоров и дипломов, курсовые работы, отчёты, а не разная глупостная лирическая мутотень.

       Всего за один советский рубль (у меня как раз был металлический, прозванный в народе «лысым» из-за выбитого на нём профиля Ильича) усталая тётенька мне распечатала через почти прозрачную от долгого использования копирку по три копии выбранных текстов. При этом она успевала грызть яблоко, разговаривать с подельницами и барабанить всеми десятью пальцами, вызывая моё искреннее восхищение скоростью набора. К сожалению, что быстро – то не всегда хорошо. В этом я убедился уже через день.

       На конкурс я пришёл за час до начала и всё равно не был первым. Долго искал укромный уголок, чтобы настроить гитару. Поверьте мне – очень сложно настроить гитару, когда в относительно небольшом зале разговаривают, спорят, смеются, распеваются и тоже настраивают свои инструменты несколько десятков нервирующихся конкурсантов. (У одного из них даже была настоящая украинская бандура!) На сцене уже устанавливали микрофоны, и время от времени раздавалось оглушительное «Раз-раз-раз! Как меня слышно?» моментально переходящее то в свист, то в гул, будто за окнами в этот момент взлетал реактивный истребитель. Кто хоть раз участвовал в каком-нибудь творческом конкурсе – наверняка знаком с подобного рода волнительной метушнёй.

        И вдруг над всем этим шумом и гамом разнёсся взволнованный женский голос, пронзительный,  словно крик раненой чайки:
       – Где он, где?! Срочно, сию же минуту найдите его и немедленно приведите в комнату Жюри. Я хочу его видеть!

(Ну, совсем как у Есенина в его «Пугачёве»! Монолог Хлопуши: Проведите, проведите меня к нему! Я хочу видеть этого человека!)

       При этом всё время упоминалась почему-то моя фамилия.

       Если я скажу, что моё сердце ёкнуло – считайте, что я ничего не говорил! Это же надо – ещё рта не успел открыть, а на меня уже хочет полюбоваться всё Жюри. Неспроста это, тут пахнет либо лауреатством, либо большим скандалом. Воленс-неволенс, а надо было идти выяснять, зачем я им так срочно понадобился.

       Когда я робко приоткрыл дверь с кривовато прикнопленной бумажкой «Жюри» и назвал себя, ко мне тут же подлетела разгневанная дама с режиссёрскими замашками и начальственным голосом:
       – Вы что, посадить меня хотите? Да как у вас хватило наглости предлагать на конкурс такую антисоветчину!– и, как бы обращаясь за поддержкой к остальным присутствующим, возмущённо всплеснула своими холёными руками инструктора по культуре.– Ну, вы только подумайте! Люди совсем голову потеряли. Я, конечно, понимаю: гласность, открытость, новое мЫшление, но ведь что-то святое должно остаться! Так нет – сразу очернительство и оплёвывание всего вокруг, всех наших достижений, всех наших завоеваний. Да, конечно, у нас ещё имеются отдельные недостатки, но… 

       Я робко покашлял, пытаясь привлечь внимание к своей скромной персоне, и честно признался, что ровным счётом ничего не понимаю! Ну, а плеваться в кого бы то ни было, мне мама ещё в детстве строго-настрого запретила.

       – А вот это, это – ваше? Ваше?!– дама схватила со стола и возмущённо протянула мне лист бумаги.– Как вам только могло прийти такое в голову! Вам что – петь запрещают, у нас что – нет свободы слова? Вы это на что намекали?

       Я взял в руки листок с текстом, который действительно оказался моим, и с удивлением прочитал набранное крупным шрифтом название «ЗАМОК НА ПЕСНЕ». Вот, вот – именно на песНе, а не на песКе! Наискось, через весь лист синел прямоугольник печати «К исполнению не рекомендуется!» и какая-то закорючка вместо подписи.

       Можно было попытался объяснить, что это просто нелепое недоразумение, элементарная ошибка машинистки перепутавшей буквы, и это видно из самого дальнейшего текста, где речь идёт об обычном песке, на котором какой-то наивный болван построил замок (крепость, фортецию, да просто домик с башенкой) для своей возлюбленной. Воздушный зАмок, а не амбарный замОк! Но это было бы также бесполезно, как размахивать кулаками после драки.

       До меня очень скоро дошло, что члены Жюри дальше названия так и не пошли, сразу споткнувшись на лиловой печатке «к исполнению не рекомендуется». Скорее всего, неизвестный цензор (видимо очень захлопотанный человек, занятый более серьёзными государственными делами, чем какой-то местечковый конкурс поющих графоманов) полностью текст песни тоже не читал – некогда! А если и дочитал до места «стены были из идей, не из кирпича», то первым делом подумал о чём-то явно нехорошем, бросающем тень на нашу светлую советскую действительность.

       Конечно же, песню с прослушивания сняли. Меня, правда, оставили – всё-таки перестройка, гласность и этот – как его? – ветер перемен! Но настроение у меня уже было не то… Настроение, прямо скажем, было как у человека, вышедшего на сцену с расстёгнутой на брюках ширинкой, о чём ему прямо из первых рядов громким шёпотом тактично и намекнули.

       Прошла уже целая уйма лет, рассохлась и потрескалась моя старенькая гитара, мои песни сегодня – «ой, мороз, мороз, не морозь меня!» или «мы пойдём с конём по полю вдвоём» в редкие теперь уже застолья. Но когда я иногда брожу по литературно-поэтическим сайтам и наталкиваюсь вдруг на смешные «очепятки» (вроде «пуковки» вместо буковок или «плешка» вместо флешки), я невольно вспоминаю тот забавный случай из своей далёкой юности, и улыбка на моём лице сама собой расползается от уха до уха.

Сентябрь 2013 г.