Велосипед и яблоко

Кронштадт я помню плохо. Сохранилось ощущение холода, промозглости, ветра. Там мало приходилось гулять: не с кем было. Ребеночек у мамы так и не родился, “выкинулся”, и она долго болела. Не брала меня на руки, когда я плакала, не бегала за мной по узенькому дворику возле офицерского общежития, в котором мы вчетвером жили, не купала меня (это делали папа и бабуся), но зато больше читала мне книжек. И к четырем годам, когда папу перевели в Ленинград, я уже умела складывать буквы в слоги и писать печатными буквами пять слов: мама, папа, бабуся, Лана и море. Вот только буква “я” никак не хотела рисоваться правильно, а всегда наоборот, наподобие английского “R”. А слово “море” и вовсе выпадало из этого родственного круга: видимо оно было там настолько необычным, что заставило меня научиться писать его. До этого я видела лишь теплое Черное море, когда гостила с родителями у тетушек в Севастополе или Ялте. А это – вечно сердитое, вечно с белой окантовкой на волнах, вечно шумящее и холодное. Мой детский ум никак не хотел признавать его морем. Какое же это море, если в нем нельзя купаться? Просто холодная вода.

Помню офицерское общежитие: длиннющий коридор, куда выходило множество дверей, а в конце коридора – огромная кухня с неисчислимым количеством столов, на каждом из которых стояли либо примус, либо керогаз, и лишь на нашем столе – керосинка, которую папа купил в Москве, когда мы ехали в Кронштадт.
И вечный запах керосина…
И праздничный запах посылок из Крыма к “красным датам календаря”. А посылки пахли – куда там маминым духам до них! Ведь там лежали обернутые тонкой бумагой - каждый плод отдельно – яблоки и груши. И это для Кронштадта было покруче орехов в фольге, шоколадных конфет и мандаринов на елке. Ах, что это были за фрукты! Крымские яблоки – продолговатые, светло-желтые, с нежным румянцем на одном из бочков. И груши, которые бабуся называла “бера”, - желтовато-коричневатые, сочные, сладкие. В нашей квартирке, состоящей из двух крохотных комнат и коридорчика, наступало лето, причем в любое время года. Я до сих пор люблю именно эти яблоки и эти груши.

И первое признание в любви…

На всю многочисленную детвору, обитавшую в холодное и дождливое время в огромном коридоре общежития, был всего один трехколесный велосипед и масса “финских” саней, которые висели чуть ли не около каждой двери (слева – сани, справа – корыто, или наоборот). Так что “финскими” санями там никого не удивишь, но обладатель трехколесного велосипеда, мальчик Миша, был в центре внимания. Конфеты, пряники, булочки – все шло в обмен на “один раз прокатиться по коридору”. Вот только я не обменивалась, потому что бабуся сказала, что это плохо, что Боженька будет недоволен, лучше дать конфету, или еще что, просто так. Тогда я верила “в Боженьку”, неверие пришло позже.

И вот пришла традиционная посылка из Крыма под Новый год - мой день рождения – Рождество. С яблоками и грушами, орехами и айвой – большущая посылка (или даже две – не помню). И я, взяв яблоко, откусив от него малюсенький кусочек и держа его за щекой, чтобы подольше растянуть это удовольствие, павой выплываю в коридор. А там – никого, лишь Миша сиротливо ездит туда-сюда на своем экипаже. Пава сразу сникла: зрелища не получалось, а акт угощения одним яблоком десяти карапузов отменялся. Тут лихо подруливает сопливый (по причине насморка) велогонщик и, глядя на яблоко, спрашивает:
- Это яблоко?
На что четырехлетняя язва женского пола отвечает:
- Нет, это картошка.
- Ну да, она такая не бывает!
- Бывает, бывает. Это крымская картошка. Специально крестная для меня вырастила.
- А она вкусная?
И царственный жест рукой, держащей надкушенное яблоко.
- На, ешь. У меня их полно. Полный ящик. И даже больше.
Миша недоверчиво берет яблоко, нюхает, пробует языком тот бочок, где уже нет кожуры, а потом застенчиво откусывает кусочек. Минуту мы молчим. Он жует МОЕ яблоко, а я смотрю на велосипед.
- Вкусно, Но это яблоко. На… - протягивает он мне половинку моего же лакомства.
- Не надо, я уже наелась, во как… - говорю я, проводя ладошкой по горлу, чтобы показать, по какое место моя утроба набита этими самыми яблоками. Миша переминается с ноги на ногу. Он еще не в силах поверить, что это яблоко – его. Потом он, наверное, думает, что же дать мне взамен?
- Вот, - подталкивает он ко мне свой велосипед. – Катайся аж 3 раза туда и обратно.
- Не надо, - говорит маленькая королева. – Я тебе яблоко за просто так дала. У тебя же нет!

Так как смотреть на это действо некому, я поворачиваюсь и иду в свои “апартаменты”. За моей спиной – тишина, лишь хлюпанье носом и хруст съедаемого яблока. МОЕГО, между прочим, яблока. И когда я уже от дверей своей резиденции бросаю взгляд в коридор, Миша подбегает ко мне и говорит:
- Ланочка, я тебя очень люблю и завтра женюсь на тебе. Целый день буду играть с твоими куклами, а ты будешь кататься на велосипеде.
О, неизмеримая детская щедрость шестилетнего мальчика!

Счастливая, я вваливаюсь в нашу квартирку и верещу так, что слышно, наверное, на улице: “Бабуся, мамуля, а Мишка меня любит, и мы завтра женимся!”