Конфискация воблы

В самом начале лета в училище, где служили наши отцы, привозили то ли в бочках, то ли в ящиках (сейчас уже не помню) соленую рыбу – воблу, настоящую, волжскую. Ее запасали для курсантской столовой и офицерских пайков. На какое-то время наш городок превращался в рыбколхоз. Мамы и бабушки выносили рыбу во двор и дружно нанизывали ее на леску. Затем торжественно несли эти «ожерелья» каждая в свой отсек длиннющего сарая и развешивали многочисленными рядами на стенках. В эти дни земля перед домами была усыпана рыбьей чешуей, коты до блеска натирали своими боками и хвостами ножки лавочек, не в силах оторваться от дивного запаха, а сарай, который служил нам «шхуной», так как мы плавали по морям на его крыше, так пах рыбой, будто и вправду был рыбачьим баркасом.

Для того чтобы рыба хорошо провялилась, двери отсеков днем держали открытыми, а нам поручали стеречь, чтобы коты не забредали полакомиться рыбой. Привязанные к сараю столь ответственным заданием, мы тем не менее не скучали: играли в мяч, что есть силы лупили им по стенкам сарая (видно крепко были сколочены, коль не развалились), в «штандер», в догонялки, в «цепи».

Но вот чья-нибудь мама, или даже сам папа, шли в сарай, отрывали от своей связки несколько рыбин и несли домой на ужин или к пивному ларьку, что был в соседнем с нашим летном городке. Это был сигнал – рыба готова! Дверцы отсеков запирались на хилые замочки, и нам уже нечего было делать возле сарая.

Вот тут-то все и начиналось. Вся соль нашей проделки состояла в том, чтобы потихоньку в течение дня пробраться в чей-нибудь отсек, оторвать от связки несколько рыбин, да так, чтобы не образовалось дыр между ними и хозяева не хватились пропажи. Потом запереть дверь (без ключа, конечно) и незаметно пронести рыбу в «тайник». А как ее пронесешь незаметно, если у многих окна глядели прямиком на сарай и в них частенько торчали головы бабушек или младших сетренок-братишек, которые запросто могли просигналить маме:
- А вон наш Витек в сарай полез. И Тоня, верхняя, тоже.
- Зачем, - подумает мама и выйдет посмотреть.
И тайна будет раскрыта. Ругать, конечно, никого не ругали бы, только за «без спросу», а так – рыбы что ли жалко для любимого чада? Но тайна… Она бы безвозвратно ушла.

В общем, некоторые умудрялся выносить за пазухой, но в основном - на голове, накрывшись лопухами якобы от солнца. А мамы потом удивлялись, почему у ребенка волосы пахнут рыбой, и подушка тоже. Кто-то нес, прижав к пузу мячом. У кого как получалось. А вечером с ломтями хлеба за пазухой или в карманах «добытчики» собиралась позади домов, т.к. перед домами был «клуб по интересам» для взрослых: папы играли в домино, бабушки вязали, мамы разговаривали.

Мы разводили маленький костерок, сжигая щепки и прошлогоднюю траву, и коптили на прутиках над огнем рыбьи пузыри. Рыба и хлеб съедались с огромным аппетитом, а пузыри, пахнущие дымком, горьковато-соленые на вкус, еще долго жевались, совсем как нынешняя жвачка, только в сто раз вкуснее. И мы, как настоящие путешественники, до самой темноты сидели вокруг уже потухшего костерка, рассказывая всякие истории, случаи, легенды. Да пострашнее, пострашнее…

Конечно, секрет недолго оставался секретом. До тех пор, пока мамы не озаботились, отчего это по вечерам и даже ночью на всех почти детей городка нападает неутолимая жажда. А домашние кошки спят буквально на ребячьих головах, зарывшись носом в волосы. Да еще и вылизывают подушки.
Но это разоблачение не было для нас ударом. Никого почти и не ругали, а тем более не наказывали. Лишь пожурили слегка.

А мы тут же придумали новую игру. Зарывали клады, рисовали карты, составляли планы действий, писали зашифрованные записки, разговаривали при «чужих» на своем птичьем языке (изобретенном нами же), подключали к игре мелких, которые были либо курьерами, либо почтальонами, либо наблюдателями. И так до тех пор, пока эта игра не надоедала. А потом придумывалась следующая, и еще одна, и еще…