Кортик

Сколько себя помню, он всегда висел на ковре над папимаминой кроватью. В детстве, когда мне разрешалось забраться в нее и попрыгать на панцирной сетке, я первым делом подбиралась к нему и гладила пальчиками казавшуюся теплой желтую рукоять и блестящие львиные морды, и якорь на ножнах. Если папа заставал меня за этим занятием, то всегда очень строгим голосом говорил:"Не трогай, когда он висит на стене. Вот буду чистить, тогда можно. Только у меня в руках
Папы давно уже нет, и некому строго сказать мне: "Не трогай, когда он висит на стене", да и кортик папин давно уже не висит на стене - он лежит в одном из ящиков книжного шкафа, завернутый в черный бархатный мамин шарф и уложенный в два плотных пакета. Так я его упаковала лет 8 назад, боясь, что в мое отсутствие внук вдруг достанет и нечаянно поранится. Мальчишки ведь так любят оружие. Когда мальчик достаточно подрос, я показала ему кортик его прадеда, строго сказав: " Не трогай, когда он лежит в ящике. И вообще без меня не трогай. Это не игрушка. Вот буду чистить и дам тебе его подержать".
Раз в год я достаю из ящика пакет, вынимаю папин кортик, чищу его и вспоминаю...
Как перед каждым праздником или торжественным собранием, или еще по какому-нибудь важному поводу папа снимал со стены кортик, а из шкафа доставал парадный мундир, нес их на кухню, вытаскивал из ящика прямоугольную фибровую дощечку с прорезью, напоминающую замочную скважину, пузырек асидола, вставлял в прорезь дощечки пуговицы и начищал их до зеркального блеска. Потом он чистил латунные вставки на ножнах и рукоятке кортика и львиные морды на ремне с портупеей и, кажется, клинок. И они тоже начинали гореть холодным огнем. Все это время я стояла где-нибудь поблизости, боясь шелохнуться или громко вздохнуть. Наконец папа разрешал мне потрогать кортик, приговаривая: "Осторожно, дочура, осторожно". И я, как во сне или в полуобмороке, прикасалась к этому "золоту". Живому, как мне казалось.
Потом папа еще раз проводил фланелькой по всем металлическим частям, заворачивал кортик в мягкую ткань и клал на стул около окна. И у меня сразу находилось сто дел в родительской спальне, чтобы только лишний раз пройти мимо стула и удостовериться, что КОРТИК ЛЕЖИТ ТАМ.
Последний раз, помню, видела  папу в парадной форме,  при кортике, с белым чехлом на фуражке и в белых перчатках, на своем выпускном вечере. Не знаю, почему он его надел: он уже несколько лет был в запасе. Но мне было приятно видеть его именно в форме, а не в костюме. И мы с ним открывали бал. Танцуя  вальс по всем «офицерским» правилам.  После   этого многие  17-18-летние одиннадцатиклассницы  (из моего и параллельных классов) влюбились в моего пятидесятилетнего папу. И стали всячески одаривать меня знаками внимания. А молодые училки приглашали его на белый танец и лучезарно мне улыбались, как любимой сестре или лучшей подруге.  Даже те, с которыми у меня не сложились отношения, улыбались. И мне было смешно и немного обидно, что нет мамы с нами – она была в Севастополе и ухаживала за умирающей сестрой. После выпускного вечера наш телефон не умолкал несколько дней: звонили девчонки, звонили училки, интересуясь, куда же я надумала поступать. И между делом спрашивая, как там Михаил Павлович.  Папа смеялся и сам к телефону не подходил, а я злилась на свою «секретарскую» долю, на звонивших  и… на папу.

Сегодня утром я снова достала из ящика пакет, вынула кортик и начистила (нет, не асидолом – его уже давно в доме нет, а амвэевской пастой Metal Cleaner) все, что должно блестеть. Оно и заблестело. Может, не так, как у папы, но достаточно ярко. А так, как у папы, и не может быть. Вещи долговечнее своих хозяев. Папы нет, а кортик живет. Но и он стареет. Когда-нибудь он перейдет вместе с медалями и орденами дедушек и бабушек к моему сыну, потом - к внуку, если тот захочет. А если не захочет? Аааа... какое мне дело до того, что станет со всем этим, когда не будет меня....

Вот и вся история. Зачем я ее рассказала? Потому что кортик чистила. А зачем я кортик чистила? Потому что сегодня День ВМФ и потому что я каждый год чищу его именно в этот день. Уже 20 лет ...