Первая драма моей жизни

Валентин Пирогов

      Сороковые годы прошлого столетия. Процветали неформальные браки. В одном из таких браков и был зачат я. Отец – путейский рабочий, а точнее путевой обходчик, железнодорожник. Мать – домохозяйка. Шла война. У отца была бронь от войны. Мать была перед войной замужем. И ребенок у неё был от первого брака – моя сестра Тася. А  первый муж, отец Таси, Михаил,  воевал.
 
      Отец был на восемнадцать лет старше матери. Он был ранее женат, но жена умерла ещё до войны. Детей у них не было. Вот они, с моей мамой и выстрогали Валика, то есть меня. Папа, кроме  железнодорожной  профессии еще профессионально занимался  столярными, плотницкими работами, то есть  строгать умел. Я удачно родился, как раз немцы решили  бомбить станцию Таловая и перегон Таловая – Новохоперск, где я и обитал после рождения в железнодорожной казарме. Так, что уже в недельном возрасте  знал не понаслышке, что такое бомбежка. Были вырыты окопы метрах в двухстах от казармы, устроена  сигнализация о приближении  бомбардировщиков. При  поступлении сигналов о подлете фашистских бомбардировщиков мама хватала меня и дочь и бежала в укрытие, где я и проходил курс молодого младенца. Так я и рос под звуки день и ночь проходящих составов (окна дома находились примерно в 20  - 30 метрах от путей). Надо сказать, что я был очень спокойным младенцем – соседи спрашивали : - «Жив ли ваш ребенок? Что - то его не слышно?»

      Шло время. Война откатывалась вместе с бомбежками постепенно на запад. Потом война кончилась. Пошли эшелоны с танками и солдатами на Новохоперск – на Запад. На Японию.
 
       Самое запомнившееся из тех лет – 1947 голодный год. Помню кушать хотелось постоянно. Нас спасало то, что у нас была корова, а значит и молоко. Я додумался упрекнуть маму, что у нас мало хлеба. Вот соседские дети, мл де полненькие, а мы голодные. Мама заплакала. Дурачек, они же пухлые от голода. Той весной соседи похоронили нескольких детишек. С наступлением весны пришло спасение – молодая лебеда. Мама делала из неё вкусные котлеты. Я так наелся этих котлет, что мне стало плохо. Меня вырвало. С тех пор я долго не мог слышать запах вареной травы, меня подташнивало.

          Весной 1949 года мы переехали в колхоз за 30 километров от казармы, в которой до этого жили. Поселок назывался Копытинка. Дворов сорок. Поселились у маминой старшей сестры тети Даши. В этом же году я пошел в 1-й класс. В соседнем селе Васильевка родители купили на снос дубовый дом, разобрали, пометили и перевезли на быках в Копытинку. И за год построили новый дом. И начали в нём жить.
 
            Но, не долго спокойно жили в новом доме. Года через два начались скандалы в семье. Я в начале не понимал отчего нелады в семье. Оказывается появился отец моей сестры, мамин первый муж Михаил. По легенде Михаил в войну воевал, а после войны попал в тюрьму. Отсидел и вернулся.  И появился у нас, в  Копытинке. Формально он посетил свою дочь, мою сестру Тасю.   И, естественно, его визит вызвал скандалы в нашей семье. Тем более, Михаил  был старше мамы лет на пять, а мой папа на восемнадцать.

             Кончилось это уходом мамы и сестры в Таловую, где жила моя крестная тетя Вера и откуда был родом Михаил. Перед уходом меня «делили» - «С кем останешься?». На что я твердо заявил – «Останусь в своём доме!» И остался с отцом, которого очень любил. И стали мы с ним жить – поживать, ничего не наживать. Корову мать, конечно оставила нам, потому, что некуда было брать. Научились доить корову. Содержать и ухаживать за коровой мы и раньше умели. Хуже было с готовкой. Но кое - как управлялись. Через  два  – три месяца папа начал затевать разговоры о том, что без женщины в доме плохо. Я с ним согласился. Оказывается папу уже сватали за женщину из соседнего села – Васильевки. Звали её Ольга. Оказалось у неё была ненормальная дочь моего возраста. Но она была от рождения не нормальная – у неё непроизвольно текли слюни. Вот такую мне папа добыл сестричку. И вскоре он их перевез к нам.

                Конечно, с мачехой жить было немножко проще, но по маме я тосковал. Однако, натура у меня была твердая. Я не раскисал, понимал, что это последствия проклятой войны  и чей-то дури
 
                И, вот она , зима! Прошло около полугода, как ушла мама. Наступали новогодние праздники.
 
                Здесь надо сделать отступление. У нас бытовало  такое выражение – уродился. Так вот я уродился очень любопытным. На тот момент меня мучила такая проблема. Вот пьяный человек становится другим. Это видно не вооруженным взглядом. Меняется поведение, жесты, мимика, и многое в человеке. Вот и проснулся во мне исследователь. Почему??? Как??? Одна из доступных версий – водку пьют для запаха. А, при наличии специфичного запаха можно себя вести кто как придумает. Версия интересная, но надо проверить.
 
               Как люди выпивают, я видел на опыте отца. В тот день отец с мачехой ушли на гулянку к соседям. А я должен был встретиться с другом Шуриком. Собрался, оделся и решил сделать эксперимент с выпивкой. Действительно ли человек меняется, или это маскировка для притворства? Самогон стоял в столе на кухне. Я налил, как папа, граммов сто пятьдесят, выпил и закусил соленым огурцом и ещё чем то, не помню. Понаблюдал за собой минут пять. Ну вот и ничего не меняется, так я и думал. Значит  пьют для запаха. И ушел к другу. На улице за ночь выпал снег. Подхожу к дому друга. Ребята, мои сверстники, играют в снежки. Я прошел во двор к Шурику и постучал в дверь. Закрыто. Я ещё постучал. Никто не открывает! Открывать было некому. На двери висел большой амбарный замок!  ЗНАЧИТ Я УЖЕ НАЧАЛ ПЬЯНЕТЬ! Пошел на улицу. И тут меня ждал сюрприз. Неожиданно сапоги мои испортились. Они стали невыносимо скользкими. Я падал и вставал, падал и вставал. Ребята решили, что я изображаю пьяного. И начали меня лупить снежками. Я, помню, пытался им объяснить, что у меня испортились сапоги. Но всё воспринималось, как шутка. А я вставал и падал. Всё это происходило под окнами того дома, где гулял мой отец. Последнее, что я видел – из дома выскочил мой отец в белой рубашке, поднял меня со снега и взял на руки. И я отключился!
 
              В сознание я пришел через несколько дней. Помню, меня потрясло то, что я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой, ни даже пальцем. И я тут – же отключился. Потом сознание приходить начало чаще. Но сперва это окружающие не замечали. А я замечал, что в комнате         какая – то тетка в белом халате. Но больше всего меня потрясло присутствие мамы и, одновременно, мачехи. С ума сойти! Постепенно я стал шевелить руками, ногами.

             Оказалось, у меня было сильнейшее отравление самогоном. Ближайшее медицинское учреждение было в селе Васильевка в семи километрах от моего поселка. От туда прислали врача и медсестру.  Они меня промыли, оказали необходимую помощь. И оставили медсестру.  Сообщили матери о происшествии. Мать пришла из Таловой,  до которой двадцать восемь километров. И я  сообщил маме об удачно  проведенном научном эксперименте. Постепенно я выздоравливал. Мама остановилась у сестры, которая жила на другой стороне улицы. Медсестру отвезли домой. Всё вроде бы налаживалось. Но  мама то с нами не живет!!! Я зла ни на кого не имел.
 
               Я стал ходить к тете Даше, у которой жила мама. И меня стали науськивать на тетю Олю – мачеху. Попросили рассыпать из варежки песка на пол, пусть подумает, что это колдовство!  Мне это «колдовство» очень не нравилось. В конце концов я спросил у мамы чего она добивается?  И она мне сказала, что ей жалко меня, сиротинушку при живых родителях. А что делать? У отца, мол, другая женщина.  И я спросил её, хотела бы она жить с отцом, как прежде?

           Мама сказала, что да, а куда девать Ольгу? Вы представляете, какие задачи пришлось решать десятилетнему мальчишке? Иду к отцу! Заезжаю с теми же вопросами. Отец был выпивши. Ольги дома не было. Надо сказать, что отец очень любил маму и раньше и сейчас. И в этом,  всплакнув, он признался. Но, опять проблема, что делать с Ольгой? И, я таки решил.

          Наши  поселки были в то время бригадой в колхозе. Правление было в Васильевке. И был у нас чудесный человек – бригадир Иван Семенович, он же депутат районного  Совета, он же верховная власть в наших поселках. И это, действительно было так. Не знаю, за что можно уважать в десять лет человека? Но я всегда чувствовал  по отношению к себе особое отношение.  И я побежал к Ивану Семеновичу. Объяснил ему всю сложность ситуации. У Ивана Семеновича на глазах появились слезы. Младший сын его, Генка был моим сверстником, приятелем. Что –то  отеческое чувствовал я в Иване Семеновиче. И он  пообещал мне, что всё будет хорошо.

Далее события развивались так. Иван Семенович  в ультимативном порядке предложил Ольге собрать вещички, дал команду снарядить сани с возчиком.  Ольга пыталась возражать. Но ей было указано, что её депортируют с милицией. И Ольга начала собираться. Папа на этот момент, куда - то делся. И вдруг я замечаю, что какие - то вещи перетекают в кучу Ольги.  Я - в рёв. Опять к  Семенычу, благо жил он рядом. Поступило категорическое указании мне быть судьёй в дележе. Я был доволен, как слон. Вскоре Ольга отбыла.

Появилась в доме мама, моя мама. Поступила команда Ивана Семеновича об организации банкета. В доме не было солений, самогона. По указанию бригадира народ тащил в наш дом всё - от продуктов до пития, тем более  что почти половина поселка – родня. И пошла народная гульба. Свадьба, да и только!!! Я, алкоголик уже со стажем, конечно ни-ни. А, если без шуток, запах спиртного, особенно самогона, преследовал  моё обоняние долгие годы. Я,  на спор,  запросто по запаху  определял, в каком доме в поселке  гонят самогон.

Через некоторое время вернулась домой сестра Тася.  А через 21 год в 1973 году родители зарегистрировали брак, в связи с оформлением пенсии. Да, да, не удивляйтесь такому мотиву!  Почему то было принято жить в семье без регистрации брака. А учет работы в колхозе? Женщину учитывали по фамилии мужа. Паспортов всё равно в колхозах не было. Вот и пришлось маме регистрировать брак, чтобы получить пенсию при достижении пенсионного возраста.

А если муж погиб в войну, а ситуация такая же? Правительством для таких случаев было принято решение – регистрировать браки посмертно при подтверждении свидетелями факта совместного проживания и ведения совместного хозяйства в районных судах.
 
         Через год я закончил начальную  школу – четыре класса. У многих ребят на этом и закончилось образование.  А у меня началось хождение по образованию. И жил я дома только летом, на каникулах.

                Но первые исследования, пусть  глупые, дали в будущем, импульс к научной работе. В семидесятые я, таки, стал старшим научным сотрудником одного из НИИ.

                И личную драму я пережил с достоинством. И этот опыт помогал мне в дальнейшей жизни