Курсовой. Глава 1

Представленные в рассказе события привязаны к далеким 1970-м годам

                **************************

Размяв кусок черствого белого хлеба, Костя Гладышев высыпал крошки на лист ватмана и принялся старательно растирать. Хлеб, смешиваясь с остатками ластика, хорошо впитывал карандашную грязь, и Костя до жжения в ладони драил лист, словно задался целью придать ему первоначальную белизну. Наконец он угомонился, стряхнул крошки и, близоруко щурясь, окинул чертежи любовным взглядом. 
– Да, здорово получилось – настоящий шедевр! – восхищенно произнес он. – Пять баллов обеспеченны – это как пить дать точно!

Курсовой проект действительно получился отличным. Что-что, а графика у Кости была на высоком уровне. Выполненные в туши, чертежи буквально рябили сплошными и пунктирными линиями, надписями, условными обозначениями. Каждая линия имела  строго определенную толщину. Резко выделялись контуры основных проекций и сечений, немного тоньше были осевые, еще тоньше – штрихи и пунктиры, а множество тончайших размерных линий с изящными стрелками на концах казались сетью невесомой паутины. Все это, сделанное с незаурядным мастерством, невольно заставляло смотреть на чертежи как на некую абстрактную картину, нежели вдаваться в их техническую сущность.

Костя долго с  умилением стоял бы над чертежной доской, но незначительная ошибка вдруг привлекла его внимание.
– Размер забыл поставить. Недоглядел! – сказал он, окуная перо в тушь. – Сейчас поставим. Сколько там у нас?.. Тысяча двести восемьдесят миллиметров, – и, высунув от старательности кончик языка, дописал нужную цифру. – Вот теперь полный ажур!

Дождавшись, когда высохнет тушь, Костя откнопил лист и еще раз горделиво оглядел его, весело напевая:

            Хоть полсвета обойдешь,
            Обойдешь, обойдешь,
            Лучше курсового не найдешь,
            Не найдешь, не найдешь!

Столь высокая приподнятость охватившего Костю настроения легко объяснялась: подходил к финишу нелегкий труд – курсовой проект по железобетонным конструкциям.

Все три с половиной года учебы Кости на вечернем отделении политехнического института характеризовались тяжелой борьбой за существование. Дело в том, что он был тугодумом от природы. Каждый сданный предмет давался ему с боем. Он не обладал  самоуверенной легкостью, с которой некоторые студенты, полистав пару часов конспект, шли на экзамен и зачастую успешно сдавали его. Он не обладал и напористой наглостью здоровяка-однокурсника Рябова, умудрявшегося ни разу не взглянуть в учебник и, тем не менее, смело вступать в единоборство с преподавателем. Да они – эти самоуверенность и наглость – совсем не вязались с его нескладной сутулой фигурой и толстыми минусовыми очками.

Пойти на экзамен не подготовленным? тайком пронести конспект? списать со шпаргалки? – от одних этих мыслей Костю бросало в дрожь. Нет, его главным козырем была зубрежка. И он зубрил – зубрил упорно и настойчиво. Если выпадала свободная минута, сразу брался за учебник. Зубрил везде: в троллейбусе по пути на работу, стоя в очереди в столовой,  иногда в рабочее время, спрятавшись за кульман и рискуя получить нагоняй от начальника. В обеденный перерыв, когда ребята из конструкторского отдела садились забивать «козла», кто-нибудь всегда шутливо говорил:

– Давай с нами, Гладышев!
– Нет, – поднимал голову от книги Костя, – я учу.
– Ну, долби-долби! – смеялись товарищи.

Костя не обращал внимания на их подковырки и только болезненно морщился при сильных ударах костяшек о стол. Так незаметно и прилип к нему этот глагол «долбить», а с ним и кличка – Долбежник.

Зато никто не радовался с таким детским простодушием сданному экзамену, как Костя, – ведь полностью насладиться достигнутой целью удается, когда на пути к ней сполна испытаны сомнения, трудности и страхи. Бледный, словно полотно, выходил он из аудитории, победно держа в руках зачетку, и еще долго вспоминал подробности прошедшего экзамена, вопросы преподавателя и свои ответы. Особенно памятны для Кости были защиты курсовых проектов. Курсовой – не экзамен. Здесь двумя-тремя бессонными ночами не отделаешься – трудиться над ним порой приходилось по несколько месяцев.

Втягивался в работу Костя медленно, с нерешительностью и апатией. Анализировал исходные данные, рылся в справочниках, просто думал. Потом выбирал оптимальный вариант технического решения. Выбрав – погружался  в  расчеты. Наконец начинал чертить, но не сразу на ватмане – на миллиметровке. Однако по мере того, как все отчетливее проглядывались на листе его замыслы, в нем просыпалась жажда деятельности. Он начинал работать с увлечением, забывая о времени и засиживаясь до глубокой ночи. Когда же преподаватель, расписавшись в зачетке, безжалостно складывал и убирал чертежи в папку, сердце Кости замирало – ему было горько, как бывает горько художнику, вынужденному продавать свою лучшую картину.

Сейчас, правда, печальная участь всех курсовых не  удручала Костю. Неделю назад доцент Алексей Петрович, сделав несколько мелких замечаний, сказал:
– Молодец, Гладышев! Справляешься. Еще чуть поднатужься – и твою работу, пожалуй, не стыдно будет вывесить на кафедре. Так что – дерзай!

Костя зарделся от похвалы, и перспектива увидеть свой курсовой, красующийся в качестве образца на стенде кафедры, глубоко запала ему в голову. Он сразу подумал, что для реализации заманчивой перспективы со стопроцентной гарантией чертежи желательно сделать в туши. Такой подход казался  единственно надежным и вполне выполнимым. Надежным – потому что даже на стационаре, не говоря уже о вечернем отделении, мало кто чертил тушью – куда там, успеть бы в карандаше! Выполнимым – потому что работал Костя техником и с рейсфедером был в ладах. Дело оставалось за временем.   

И вот, взяв отгулы, Костя приступил к работе. Четверг и пятницу, не разгибая спины, трудился он над чертежной доской. Зато теперь, когда два еще пахнувших тушью листа были полностью готовы, он, несмотря на боль в пояснице и усталость в руках, чувствовал себя счастливым и нисколько не жалел, что именно так распорядился выходными.

– Да! – цокнул языком  Костя, – отменная работа!

Убирая в готовальню инструменты, он представлял, как придет на консультацию, неторопливо развернет чертежи, как все сбегутся к его столу и протяженное «О-о-о!» пронесется по аудитории. Потом его мысли перенеслись на предстоящую зимнюю сессию. Алексей Петрович, разумеется, сразу даст допуск к защите, ну а не защитить такой курсовой просто невозможно – значит, с этим все в порядке. Ко вторнику, во что бы то ни стало, надлежит сдать два последних зачета и получить в деканате справку для оформления учебного отпуска... Обязательно подучить «Организацию строительного производства». Обязательно!.. Да, забрать у Рябова конспекты по гидравлике – сам никогда не возвратит... После иностранного, наверное, удастся вырваться к деду в деревню. Хорошо!.. Вообще, все пока складывается хорошо...   
               
В седьмом часу Костя завернул чертежи трубочкой в газету и сунул в портфель пояснительную записку. Ехать в учебно-консультативный пункт было порядком. Институт с недавних пор арендовал для учебных целей школу  почти на самой окраине города. Костя изрядно продрог в полупустом трамвае, пока добрался до нужной остановки. Уже стемнело. Первый в этом году снег быстро превращался в слякоть.

– Черт! Не могли поближе места найти – топай тут по грязи! – ругнулся Костя и растеряно добавил: – Куда же поворот запропастился? Ведь где-то рядом был. Он всего один раз – и то в субботу днем – приезжал сюда прежде и плохо ориентировался. Днем здесь было еще сносно, но вечером, в непогоду – сплошная неразбериха. Наконец он отыскал поворот и нырнул в переулок, выведший его к небольшому скверику с детской площадкой, которую в столь не детское время оккупировала группа длинноволосых юнцов, подпевающих плееру. Этот скверик Костя припоминал – в третьем или четвертом здании по параллельной улице находилась школа. Другой дороги к ней от остановки трамвая, очевидно, не существовало, так как за углом начинался глухой забор. Он уже было тронулся дальше, как вдруг из скверика раздался короткий оклик:

– Эй, постой-ка!
«Меня, должно быть» – инстинктивно чуя недобрые намерения зовущего, вздрогнул Костя, но не остановился.
– Кому говорю – стой! – прозвучало более сердитым тоном. – И подваливай сюда, живо!..

У Кости, тихого, застенчивого Кости, с детских лет сторонившегося всего грубого, резкого, громкого, никогда не участвовавшего в озорных мальчишеских играх, любившего тишину и книги, что-то неприятно сжалось в груди – он повернулся и медленно пошел назад. Семеро лбов с любопытством следили за его приближением.

– Ну чего плетешься? Давай живее! – прикрикнул на него тот же сердитый голос, принадлежавший упитанному детине в потертых джинсах. – Сколько тебе раз орать надо? Уши не моешь, что ли?
– Мою, – растерянно ответил Костя, чем вызвал, дружный гогот плотно окруживших его юнцов.

Далее последовал короткий допрос.
– Закурить есть?
– Нет.
– Почему?
– Не курю.
– И не пьешь?
– Не пью.
– Ишь, какой гусь выискался! – повернулся к дружкам детина. – Не пьет, не курит  – деньги, видать, на  «Жигули» копит.

Сделав такое заключение, детина почесал затылок и сплюнул. Его фантазия явно иссякла. В далеко не дружеской беседе наступила пауза, тишину которой нарушала музыка плеера. Решив, что все вопросы выяснены и его присутствие больше не обязательно, Костя сбивчиво заговорил:

– Ну, я пойду, ребята... Мне в институт… Зачет сдавать надо... Пустите, пожалуйста...
– Поставь-ка ему, Сотка, зачет промеж глаз! – хлопнул кто-то детину по плечу, и тот, встрепенувшись, охотно двинулся на Костю, благоухая алкогольными парами.
– Постойте, друзья! – вмешался вдруг высокий субъект с прыщавой физиономией. – Зачем же сразу человека и бить. Давайте лучше познакомимся с ним. Ведь он как-никак студент – умный, стало быть.

Если Сотка представлял собой ударную мощь шайки хулиганов, то Прыщавый, без сомнения, был идейным вдохновителем – слова его имели  вес. Костю не тронули, и он облегченно перевел дыхание. Сотка, правда, пыхтел сбоку: «Чего с ним знакомиться? Врезать разок – и пусть катится! Слышь, чего говорю, врезать – и все дела!» – однако его никто не слушал.

–Так-с, значит, учимся? – гнусаво-елейным голосом обратился к Косте Прыщавый. – И как – трудно, небось?

Костя молчал, не зная, как поступать. Вполне возможно, что Прыщавый, спасший его от Сотки, сам готовит какую-нибудь пакость. Теперь, когда первый испуг прошел, он клял себя за проявленное малодушие и просто фатальное невезение. «Дурак! Зачем подошел к ним?! Надо было идти вперед – или даже побежать, а я... Как кролик в пасть удава – сам!.. Почему мне всегда так везет! Выехать бы раньше – нет, черт дернул ко второй паре  тащиться... И на улице, как назло, никого нет. Хоть бы прошел кто, спугнул их...»

Прыщавый тем временем принялся разглагольствовать, рисуясь перед дружками:
– Да-с, растет с каждым годом тяга к знаниям! Хотят люди дипломы иметь, в белых халатах ходить, денежки хорошие получать. А не понимают, ослы этакие, что одного хотения мало-с, что трудиться нужно – пахать, как за растрату. Вот, взять нашего кореша Сотку. Учился в техникуме, а что толку – винт от болта до сих пор отличить не может! Какой из него, спрашивается, специалист получился бы? Ни-ку-дыш-ний! Вред от таких дармоедов государству только-с. Огромный вред! Гнать их надо от дипломов в три шеи... Как Сотку нашего.

– Бу-у-а-а-а! О, Гнус молодец! О, жару дает! – заржали хулиганы, приглушив плеер – развертывающееся представление нравилось им куда больше, чем завывания поп-музыки.

– Вы, я смотрю, человек-с серьезный, – продолжал  прыщавый Гнус. – Очки носите, портфель-с. Поучите этих шалопаев уму разуму, сделайте милость. Поделитесь своими планами, заботами, объясните им, что науку грызть – не семечки лузгать!
– Бросьте ребята... Да что вы на самом деле… Мне пора… – снова сделал попытку освободиться Костя, но Гнус, взяв его под руку, ласково просипел:
– Не стесняйтесь, прошу Вас. Скажите что-нибудь... Что у вас, кстати, в газете-с завернуто? Чертежи, наверно? Покажите их нам, просветите темных.
– Нет, нет! – воскликнул Костя, прижимая свое сокровище к груди, но тщетно – хулиганы вырвали чертежи и передали Гнусу.

– Так-с, проект одноэтажного железобетонного производственного здания, – развернув лист, прочитал он при свете тусклого фонаря. – Интересно-интересно, опять-с железобетон. Куда ни глянь – кругом железобетон. И в газетах-с и по радио – всюду о нем кричат. А почему, скажите-с? Почему не железокирпич, к примеру, или паркетолинолеум? 

– Ну, железобетон – это такой материал, – вынужден был ответить Костя, чтобы как-то задобрить Гнуса, завладевшего его курсовым, потом проглотил подошедший к горлу ком, вздохнул и пояснил: – Железо хорошо работает на растяжение, а бетон – на сжатие. Кроме того, коэффициенты температурного удлинения у них практически одинаковы, а это основной фактор для совместной работы.

– Скажите на милость! Есть же, черт возьми, умные головы! Я бы в  жизнь до такого-с не допёр, – изумился Гнус и вновь принялся за чертежи: – Угу, план этого самого, производственного здания. Понятно-с, хорошо сделано, красиво... Что там дальше? Поперечный разрез. Это как же понимать? А, ясно! Обвалилась половина дома со всеми потрохами, что осталось, то и срисовали... М-да, странно немного-с, однако бывает и хуже... О, тут таблица какая-то – спецификация металла называется. Цифр-то сколько, боже! Ничего-с не разобрать! – и Гнус вопросительно уставился на Костю. 

– Здесь все просто. Сейчас объясню, – уже смелее ответил тот, – в таблице дана выборка арматуры по диаметрам на каждый элемент. Взять, например, колонну: сразу видно, сколько требуется для ее изготовления стержней одного диаметра, а сколько – другого.
– Вы посмотрите, как ловко студент придумал! – привстал с деревянной лошадки Гнус и показал лист своим тупо таращившимся дружкам. – Это же смерть ворюгам! Захочет кто-нибудь на заводе под шумок арматурину  спереть – ан, нет-с! У студента все учтено, все в таблицу записано. Науку не обманешь! О как!

– Нет, таблицы эти главным образом составляются для калькуляции стоимости, – поправил Гнуса Костя, не замечая, что тот, прикидываясь дурачком, смеется над ним.
– Все равно-с здорово придумано! Не знаю, как калькуляции, а жулью таблицы палкой в колесо станут, – возразил Гнус и взялся за второй лист.

Своеобразный разбор курсового проекта длился уже минут пять, и ничего плохого пока не случилось. Правда, Костя опаздывал на занятие, но напоминать об этом не решался, помня, как реагировали хулиганы на первую попытку покинуть их общество. Оставалось ждать, когда Гнусу надоест разглядывать чертежи, и он отпустит его с миром. В глубине души ему даже начинал нравился этот парень, так искренне старавшийся вникнуть в суть проекта и так восторгавшийся им. А его примитивные вопросы даже умиляли, и Костя все смелее и подробнее отвечал на них.

– А вот здесь халтура, – тыкнул пальцем в лист Гнус и смущенно, как поправляющий учителя ученик, улыбнулся, – Кусок колонны отвалился, и здоровенный притом-с.
– Все правильно, – ответил Костя, – Никакой халтуры нет. Так разрешается делать, когда масштаб большой и весь элемент не умещается на листе. Часть его тогда не показывается, – вот здесь, где обрыв.

– Ах, вон оно что, – понимающе произнес Гнус и тут же спросил: – А это что? Сечение по два-два... Рельс какой-то...
– Это разрез ригеля. Он ведь в виде двутавра, поэтому и похож на рельс.

– И как же его режут, этот, как его... ригель? Автогеном, что ли?
– Да нет же! – воскликнул Костя. – Причем тут автоген! Разрез-то условный. Ну, на чертеже только показывается. Понятно?

Гнус недоверчиво пожал плечами, но спорить не стал. Еще раз взглянув на сечение ригеля, он сказал:
– Точки повсюду... Откуда они? Мухи-с, наверно, нагадили. У, паразитки!
– Ты что! Разве это мухи, – засмеялся Костя, непроизвольно назвав своего оппонента на «ты» – ведь это арматура. Её на разрезах так принято обозначать. Видишь, выноска стоит: восемь стержней диаметром двенадцать миллиметров класса АIII.

– Ладно-с, все ясно! – внезапно заявил Гнус. – Чертежи мы изучили и пришли к выводу-с, что – тут глаза его засверкали холодным блеском, а в голосе послышалось злорадство, – что все у тебя там дерьмо-с!
– Как дерьмо-с? – переспросил Костя, обескураженный столь резким переходом. – Ведь вы сами...

– Молчи! –  крикнул  Гнус. – Я думал, ты серьезный студент – ошибся! Экую чушь нагородил-с! Колонна у него недоделанная, этот... э...ригель изрублен весь сечениями. Тоже мне, нашел полуфабрикаты! Как же строить из таких материалов? Немудрено-с, что даже на картинке у тебя все рассыпалось – как на том  разрезе  поперечном… Нас не обманешь, и мы кой чего понимаем-с. Присобачил таблицы какие-то мудреные, думал ими прикрыться.  Не прошел номер!.. А выполнено-то все как погано! Мухи ведь листы у тебя загадили. Арматура, говоришь? Знаю я эту арматуру! Пьяный, небось, рисовал? Как еще винищем ничего-с не залил, удивительно! А в очках ходишь. Интеллигент!..

– Режь ему правду-матку, Гнус! Режь! – давясь от хохота, стонали хулиганы, дождавшиеся желанной развязки, и Гнус резал:
– Нет, лично я возмущен до предела! Поразительная безответственность! А ну как, дикость эту пустят в дело-с? Боже мой, беды потом не оберешься! Все к черту полетит, все завалится! Кошмар! Твое счастье, студент, что повстречался ты со мною. Я не позволю строить по халтурному проекту. Не позволю-с! А единственный выход – уничтожить чертежи! Чтобы никто не видел их и не знал даже, что они существовали когда-то. А ты сделаешь новые, правильные...

Костя словно загипнотизированный смотрел на Гнуса. Холодный пот выступил на спине, ноги онемели. Он хотел вымолвить что-то – не  получалось. Последние слова Гнуса, однако, взорвали его – он ринулся вперед, к чертежам, хрипло крича: «Отдайте! Отдайте немедленно! Вы не имеете права!», но несколько крепких рук перехватили его и прижали к дереву.

– Права-с мы имеем, не беспокойтесь, – улыбнулся Гнус, глядя, как вырывается Костя. – И вообще, поберегите нервы. Всю ответственность я беру на себя. Однако ближе к делу. Возьми, Сотка, эти бумаги и – в макулатуру их!

Осклабившийся Сотка схватил чертежи и медленно, смакуя, принялся мять, как мнут старую газету.

– Что вы делаете! Не надо! Прошу вас! – взмолился Костя, а потом прикусил нижнюю губу и обмяк – сопротивляться и просить было уже бессмысленно.
– Держи, студент, на память! – швырнул  Сотка скомканные чертежи в лицо Косте под улюлюканье хулиганов.

Вновь заверещал музыкой плеер, и веселая компания, смеясь и подпевая, медленно побрела по переулку.

                Окончание – см. http://www.proza.ru/2013/10/16/1536