Жизнь после победы

                Отрывок из книги

                М Е Ж Д У   М О С К В О Й  И  В О Л Г О Г Р А Д О М.

                В М Е С Т О  ПРОЛОГА.


                МОЙ ТУЛОН, ИЛИ ПРИКЛЮЧЕНИЕ НА ВСЮ ЖИЗНЬ.

                «Хоть в 33 Христа уже распяли, но Муромец лишь           только встал с печи...»
                ПЕСНЯ

Год 88-й. Служебная командировка. Вечер в Москве. Я сижу на диване рядом с прехорошенькой девушкой. Ей 22, только из института. Я – матерый инженер 38-ми лет. Разгар "командировочного" романа. На ее лице восхищенное

любопытство, руки с нежным нетерпением гладят меня, поощряя к продолжению речи... А я вещаю: "...В школе ты

слышала краем уха про Наполеона,... Бородино там... и все такое, а ведь он был той редкой личностью, которой

удалось оседлать судьбу... Эталон для честолюбцев всего мира... А начал в 24 года, воевал младшим офицериком в

артиллерии. Есть во Франции городишко – Тулон. Его тогда какие-то "душманы " захватили, и никак не выбить. А

Наполеон начальству план предложил, чтоб взять город за одну атаку, те и согласились от безнадеги, только пусть

сам всем командует, а коли не получится, то идет под трибунал и к "стенке". А у него все получилось... Так его

сразу из лейте-нантов в генерал-майоры произвели и в Париж взяли... Он и там не сробел... В императоры

пробился... Вот и у меня есть идея. Второй год пробиваю... Ее бы только попробовать, опыт сделать. Удастся

опыт, считай – Тулон взят... Мой Тулон... ". Я так и не рассказал ей тогда – в чем идея. Собственно говоря

вообще не было необходимости об этом говорить. Мы были знакомы уже полторы недели, и впечатление от меня у нее

было более чем достаточное. Недаром же в этот вечер мы сидели в ее квартире, а родители на выходные уехали на

дачу. Просто меня переполняла радостная надежда, надо было хоть немного выплеснуть, казалось, цель уже в

руках! Как же я ошибался тогда, а потом еще и еще... целых четыре года. Идея пришла в голову два года назад,

когда по всему Союзу загремела московская "Школа роста". Некий врач предлагал всем желающим методику, согласно

которой, если год-два посидеть на спецдиете и поделать набор упражнений типа йоги, то сможешь в любом возрасте

увеличить рост на сколько хочешь (!). Опять же будучи в командировке в Москве, я зашел в эту "Школу"

полюбопытствовать и застал огромный хвост людей со всего Союза в возрасте от 14 до 60 (!) лет. Не скрою, 170 см

моего тела меня тоже не устраивали, поэтому я активно принял участие в разговорах, которые вели люди в очереди.

Мы с жаром обсуждали все слухи, случаи и мифы на эту тему, набрасывались с расспросами на тех, кто выходил из

"Школы", проделав очередную порцию чудо-гимнастики... Через год "Школа роста" лопнула как мыльный пузырь, чуда

не случилось. Но у меня в голове крепко проросла мысль, что скольким же людям --  хочется подрасти... Это же

просто – мировой рынок! Дальше пошли новые толчки. Несколько раз, читая газеты и журналы, глаз цеплялся за

публикации, посвященные новаторским разработкам хирургов-ортопедов и то тут, то там натыкался на сообщения об

удлинении костей ног людям, часто не имевшим никаких травм. Это разожгло любопытство и подвигнуло на разговор с

местными, волгоградскими ортопедами. Вот тут и случилась молния, а озарила она меня или "стукнула", пусть судят

другие. Оказалось, что природным карликам и людям, у которых одна нога короче другой от рождения уже давно

делают операции по удлинению ног, есть отработанные технологии. Риск осложнений после таких операций ничтожен,

и нет официального запрета делать их обычным людям с косметической целью! Я тут же загорелся и предложил

сделать такую операцию на мне. И тогда услышал от врачей историю о том, что в конце 60-х годов сам Илизаров

увеличил вполне удачно рост какому-то студенту и чуть не сел на 10 лет за опыты на здоровом человеке. Только

через много лет я узнал, что этот миф родился после художественного фильма "Каждый день доктора Калинниковой",

где журналист из-за трудностей с невестой просит хирурга удлинить ему ноги. Хирурга играет Ия Савина, а

журналиста – Валерий Золотухин. Но тогда этот миф меня вдохновил, и пошел я по главкам и Минздравам за бумагой,

разрешающей повторить на мне - якобы опыт - доктора Илизарова. Поневоле вспомнишь Анну Ахматову: "... Бог знает

из какого сора растут стихи, не ведая стыда...". А идеи –  тем более, это уж от себя добавлю... В главках и

Минздравах встречали вежливо, не отказывали, разговаривали с интересом, а бумагу не давали: "...Нет же запрета,

договорись с врачами, к нам и ни к чему... Перестройка ж, блин ...". Пошел по врачам, частые командировки по

Союзу помогали, везде побывал, у всех... А у врачей свое: "...Мы - не против, давай бумагу". Так и ходил по

кругу, от надежды к облому и наоборот. Это уже каким-то хобби стало, цель – ничто, движение – все. Были,

однако, и поощрительные моменты. В 89-м, в Запорожье, изложил идею доктору Девятову Анатолию Андреевичу, он там

ортопедию возглавлял, ученик Илизарова. А Девятов мне и сказал, чтоб приезжал осенью, будет операция. В

сентябре позвонил, огорошили – умер Девятов от сердца в Ленинграде, возвращаясь из Финляндии. Земля ему пухом,

настоящий был мужик. С горя начал работу с общественностью. Стал в Волгограде перед студентами выступать, они

петицию подписывали, чтоб союзный наш депутат к Чазову - министру здравоохранения сходил, да и получил

разрешение. Петицию с подписями, мешок целый, депутат на 2-м съезде нардепов СССР сдал, а Чазов ничего не

ответил, Я же такой опыт получил, что в 90-м году выдвинулся и, победив пятерых, стал депутатом горсовета.

Осенью 91-го года опять вроде удача улыбнулась, договорился об операции в Москве, с известным ортопедом из

ЦИТО, идея ему жутко понравилась. Договорились обо всем, я приехал в указанное время и был в ЦИТО

госпитализирован, неделю отлежал, ожидая, а потом врач приходит понурый, извиняется, ученый совет ЦИТО операцию

не разрешил. Вот тут меня впервые хватила крутая депрессия. Вышел из ЦИТО, да и позвонил давешней подружке

московской: "...Я – не Наполеон, я – дерьмо...". Потом в гостинице напился вдрабадан, а наутро домой уехал.

Все, думаю, хорош бредить, 40 лет – пора остепениться. Да не тут-то было! Видно Бог любит активных мечтателей!

В марте 1992 года мой друг-предприниматель предлагает мне переговорить с врачом-ортопедом из Волгограда, тот

предлагал продавать результаты его изобретений. Поехал я, говорю врачу, он кандидатом наук был: "Кто твои

разработки купит, такие изобретатели чуть не в каждой клинике, свои идеи не знают куда деть, сам видел...".

Сказал это, а потом про свою идею возьми и ляпни. А он – ухватился! Через три дня прооперировал, только диагноз

написал заумный, чтоб начальство не мешало. Очнулся после операции, на ноге аппарат, самочувствие - как после

наркоза естественно, а на душе птицы поют. Я такое состояние хоть секунду в жизни каждому поиметь желаю.

Счастье в чистом виде! Дальше – почти год в больнице. Было все, то есть пот, кровь и слезы, но когда душа

парит, остальное  – мелочевка! В марте 1993 года вышел, вытянув ноги на 6 см. К тому времени в местных СМИ уже

были сообщения, так что, когда пришел на заседание горсовета, где год не был, то фурор произвел, весь состав,

почти 200 человек, вокруг, столпился, кто расспрашивает, кто ростом меряется. Тут впервые и почуял себя, как

Наполеон после Тулона. Потом месяца четыре ходить учился на "новых" ногах. Мышцы к новым костям привыкали, а я

равновесие вырабатывал, ведь центр тяжести тела сместился, иной раз повернешься резко и валишься, особенно на

лестницах. То-то у быстрорастущих подростков походка вихлястая да неуверенная. А тем временем мой доктор

сообщил, что такой же технологией здоровым людям кривые ноги выпрямлять вообще легко, за 2 месяца можно. Так

что пришло время работы: спонсоров искать, да человечеству глаза открывать на новые возможности. Ушел я с

завода, в 1993 году горсовет распустили, целый год подходящую работу искал, набедствовался выше крыши. Потом

наладилось как-то, ноги стали совсем нормальными, приятель к себе в фирму взял, начал я что-то зарабатывать. Да

тут опять идея сверкнула. Рост увеличил, а как насчет омоложения? Я книгу профессора Николаева прочел, где он

рассказывает, что у его пациентов, людей больных, при лечении их голоданием, попутно организм резко

омолаживался. Связался с профессором, договорились, что приеду к нему в Москву, в клинику, опыт сделаем. Опять

пришлось конспирировать, к нему иногородних больных только по путевкам Минздрава пускали, но мы это преодолели,

я приехал вроде как с аллергией, на лечение. Проголодал я у Николаева благополучно 18 дней, сбросил 12 кг. А

когда вышел, физкультурой занялся, все что в армии на турнике и брусьях умел, за 2 месяца восстановил, потом на

кулаках отжиматься начал, так через 4 месяца 120 раз отжаться кряду в быстром темпе мог. Норма офицера

американского спецназа - 50 таких отжиманий на "отлично Вечерами на дискотеки несколько раз заходил, так

молодежь за своего принимала, лет 26 давали, а мне 44 было. В 1996 году со мной связалось и взяло интервью

агентство Франс Пресс, потом это сообщение прошло по многим известным изданиям Запада, а у нас перепечатывали в

газете "За рубежом". Врача моего наперебой стали приглашать по обмену опытом иностранные ортопедические центры,

он побывал в США, Швеции, Литве, Германии. Сам тоже на месте не стоял, защитил первую в мире докторскую

диссертацию по "антропометрической косметологии", получил более 30 патентов на изобретения в этой области и

звание "Заслуженный изобретатель РФ". Теперь Егоров М.Ф. - академик РАЕН, доктор медицинских наук. А меня в

1998 году отметили в российской книге рекордов и достижений "Диво", стр. 194, как первого в мире здорового

человека, увеличившего рост в зрелом возрасте.
Потом стали меня приглашать на телевидение, в различные ток-шоу, после них люди на улице узнавать начали, и

пошли в моей жизни события, которые сделали её течение весьма любопытным. Кое- что из пережитого я попытаюсь

изложить на этих страницах, и поскольку почти всё описанное происходило или начиналось в поездах между Москвой

и Волгоградом, то я и дал своим писаниям соответствующий заголовок.

               







                А  М  Е  Р  И  К  А  Н  К  А
               

                Ей жить бы   хотелось иначе…
                Носить драгоценный наряд,
                Но кони всё скачут и скачут,
                А избы горят и горят…
                Н. Коржавин

Однажды, в последнюю неделю августа, когда погода устанавливается солнечная, но не жаркая, я шёл по перрону

Павелецкого вокзала, чтобы сесть на поезд до Волгограда. Подходя к своему вагону, обратил внимание на молодую

особу, утомлённо стоявшую возле заметного скопища чемоданов и сумок. Она стояла, задумчиво вглядываясь  в

сторону здания вокзала, как бы чего-то ожидая. Была она красива той неброской, но отчётливой красотой, которую

замечаешь не с первого, а со второго взгляда. То есть она не соответствовала модным эталонам, изображения

которых кричат с обложек и плакатов. Но именно таких женщин нормальный мужской организм всегда жаждет себе в

жёны.
На ней был лёгкий джинсовый костюм в обтяжку, но не туго, на  ногах – кроссовки. Всё это было новым и кра-

сивым, совсем не похожим на базарную дешёвку. Её фигура была очень пропорциональной и округлой, по-женски

сильной. Черты лица тоже  кругловаты, но весь рисунок лица был, на мой взгляд, просто срисован с ликов русских

красавиц на картинах старинных мастеров. Только её глаза и волосы были не светлых, а тёмных тонов. От неё так и

веяло вольным воздухом и сельским здоровьем.
Я зашёл в вагон, положил свои вещи. Потом появился первый сосед. Это был молодой мужик, добродушнейший

выпивоха, он едва держался на ногах, но имел желание – обнять весь мир, так ему было хорошо. Я, по его просьбе,

помог  ему забраться на его верхнюю полку, где он тут же уснул. Потом я вышел на перрон, побыть на свежем

воздухе.
На улице  пробыл минут двадцать и возвратился перед самым отходом поезда. В купе была следующая картина, на

нижней полке, напротив меня, у двери, сидела давешняя молодица, а на полке лежал, положив ей голову на колени,

весёлый старичок лет 60-ти, белесый, розоволицый, голубоглазый, его ступни были босы.
Я поздоровался, молодая женщина мне ответила, а старичок вежливо кивнул. Через некоторое время соседи

заговорили между собой, разговор этот вёлся по-английски. Причём, если у старичка английская речь звучала

естественно, то очень странно было слышать такой же бойкий английский говор в устах его спутницы, которая

только что разговаривала по-русски, да ещё с характерным казачьим акцентом…
Постепенно мы познакомились и разговорились. Соседи оказались интернациональной супружеской парой. Она была

родом из села в одном из районов Волгоградской области. Он – американец из штата Новая Англия. Познакомились и

поженились они пять лет назад через какую-то брачную контору. Сейчас  ехали навестить её семью и собирались

выходить перед Волгоградом, в своём райцентре.
Надо заметить, что в описываемый период я лично был в неплохой телесной форме. Около года назад мне удалось во

второй раз пройти 20-тидневный курс омолаживающего голодания и удачно после него восстановиться.  В этот период

я с удовольствием ловил в женских взглядах интерес к своей персоне, причём даже у совсем юных особ. Так что

возникшее у меня повышенное любопытство и мои расспросы «американку» совсем не тяготили, она общалась абсолютно

непринуждённо.
Сначала я всё больше разговаривал с мужчиной, его звали Джефри. Вопросы задавал  общие, типа: «Как тебе

нравится Россия?» Потом я начал его пытать по поводу американского кино. Меня давно мучил вопрос, почему в

современных американских фильмах актёры, когда замолкают, держат рты слегка открытыми. Меня это начало

непроизвольно раздражать ещё в сериале «Санта Барбара», а потом я заметил, что этой же манеры актёры

придерживаются во всех американских фильмах и даже снимаясь на фотографиях. А в старом американском кино не

было ничего подобного. Джефри этим вопросом был озадачен, ответить не смог. «Да он теперь смотрит только старое

кино » – с мягкой улыбкой заметила супруга. А ещё Джефри был какой-то беспокойный, всё время выглядывал за

дверь и пару раз пробежался по вагону. «Что с ним?» – спрашиваю. Жена ответила: « Пить хочет. Но воду и чай не

желает. Ждёт, когда понесут на продажу кока или пепси-колу. Другое питьё не признаёт.» Когда появилась со своей

тележкой продавщица из ресторана, Джефри купил сразу пять бутылок кока-колы, одну тут же выпил, а вторую открыл

и забрался с ней на свою верхнюю полку, где и затих, расслабившись.
А мы с его женой увлечённо болтали, радуясь, что время в поезде течёт для нас нескучно. Я отображу наш раз-

говор так, как это делают в распечатках театральных пьес.
Я. А кто твои родители?
Она (слегка смутившись). Они – фермеры. Совхоз наш развалился давно, они выделились с землёй, но дело идёт

тяжело, в основном держатся за счёт огорода. У меня ещё сестра и брат младшие. Сестра сейчас  английский

зубрит… Тоже для замужества.
Я. А как с Джефри у вас всё было?
Она. Да обратилась по почте и телефону в московскую брачную фирму. Они за год мне Джефри и сосватали. Он два

раза знакомиться приезжал. У нас там, в Новой Англии, тоже ферма, животноводческая… Стараемся разводить то, что

пользуется спросом. Последние три года занимаемся страусами. В Новой Англии хорошая почва, и
постоянно идут небольшие дожди, трава отлично растёт. Страусы травой питаются, как гуси. Мясо у нас берут для

магазинов и ресторанов. Азиатские и африканские рестораны берут ещё и излишки яиц.
Я. А страусы австралийские или африканские?
Она. Африканские.
Я. Так у них же перья роскошные, особенно у самцов!
Она. Да. К нам обращались, чтобы продавать эти перья в театры, киностудиям и в сувенирные мастерские. Но

страусы постоянно трутся об землю. А у нас не песок, как в Африке, а влажный чернозём. Перья всё время во вла-

жной грязи, от этого они безвозвратно портятся, так что этот бизнес не получился. Сейчас вообще многие занялись

страусами, заработки падают, думаем переходить на другую продукцию. Фермерам в Америке льгот много всяких,

особенно для развития, но дело это всё равно трудное и малоприбыльное.
Я. Джефри в годах… У него до тебя жена была?
Она. Да не в годах, а -- старый, ему 61 год. Мы пять лет женаты. Мне 19 было, когда поженились. Была у него

жена. Она ушла к какому-то мексиканцу. Он в Портленде работает крановщиком. Грузит цемент на корабли. В

Портленде много цементных заводов. Этот крановщик зарабатывает лучше фермеров.
Я. Готовкой небось ты занимаешься? Как тебе американская еда? А мужу что-нибудь русское готовишь?
Она. Да уж, кухня вся на мне… И тут, особенно поначалу, были изрядные проблемы… Они там в домашнем питании не

любят ничего нового, к тому же просто помешаны на здоровье и долголетии… Необычную для них еду согласны

пробовать только в ресторане. Многие продукты, к которым привыкла, у них в магазинах просто не бывают. Нет

солёной селёдки, нет рыбных консервов, гречки, чёрного хлеба, сметаны нету… Достать можно только на заказ, а

это дорого… Рыбу продают свежую, либо жареную, для подогрева в микроволновке. А жарят они её плохо, на

больничную еду похожа. Я люблю готовить, умею с детства. Решила однажды, когда Джефри в гости родственников

позвал, угостить их пельменями. Целый день лепила. А когда они пришли, то попробовали, похвалили, но есть не

стали. Сказали, что от такой еды легко потолстеть!! А потом с двоюродной сестрой Джефри мы пошли на кухню. Она

там нажарила свиные стейки, здоровенные куски филе, и их подали с салатом и купленной жареной картошкой,

подогретой в микроволновке. Вот это они уписывали с пивом и кока-колой, а потом запили виски. Однажды купила

рыбу, похожа на рыбец, сама завялила и как-то подала к пиву. Так Джефри есть не стал, мол, разве можно есть

сырую рыбу!? Это только для японского ресторана! Щи сварила как-то, суточные. Они ведь на второй день самые

вкусные. Джефри их похлебал, как сварила, а на второй день не стал и мне не дал. Говорит, что на второй день

супы не едят, можно отравиться!
Как-то мы собрались к его брату, в Нью-Йорк, а перед этим Джефри попросил меня испечь яблочный пирог. Я

расстаралась. Сделала сдобное тесто, сама сварила яблочное повидло. Испекла большой пирог, а на повидле решё-

точки из теста, как в России делают. Джефри посмотрел и заявил, что это совсем не то. Позвал опять двоюродную

сестру, она стала показывать. Для теста намешала муку с маргарином и содой! Сделала ковригу, наложила на неё

резаных яблок и всё это запекла. Дрянь такая, я есть не могла. А они с этим пирогом носятся, как с писаной

торбой. Привезли кусок этого печева брату в Нью-Йорк, уж он так благодарил, так благодарил…
Я. А язык ты до замужества освоила?
Она. Куда там! Совсем не знала. Разговаривали сначала через электронный словарь-переводчик. Когда в Америку

переехала, так друзья и родня Джефри целый клуб организовали, учили меня языку по вечерам и всячески

тренировали. Они – молодцы вообще-то, никогда в помощи не откажут, если не деньги просишь. Через год я свободно

заговорила, а теперь даже и думать могу по-английски. Когда в Россию приезжаю, то первые сутки привыкаю к

русской речи. Я её на слух воспринимаю в это время как немецкую из старых фильмов про войну, какое-то гавканье…
Я. Зачем вам столько багажа, вы же, говоришь, на две недели только?
Она. Да это подарки моей родне. Каждый раз возим, грузимся как «челноки». Всё-таки помощь им.
Время незаметно пришло к вечеру. Джефри мирно подрёмывал у себя наверху, а я проголодался. В дорогу я взял

немного ветчины, купил крупной балтийской салаки горячего копчения и пару лепёшек пита.  Достав всё это и

соорудив бутерброды, я спросил: « А вы с Джефри чего не перекусываете?». В ответ она сказала: « Да у нас

сегодня по расписанию разгрузочный день. Джефри считает, что я толстовата и, чтоб похудеть, соблюдаю голодные

дни, а он тогда тоже не ест, дразнить не хочет…». Тут мы услышали сверху яростный шёпот: « Совсем вы у себя в

Америке охренели… Какая ты толстая!? Да у тебя всё при всём и ещё добавить можно. Такая шикарная баба, а мужа

воспитать не можешь!». Оказывается, это выпивоха оклемался и уже довольно давно слушал наш разговор. Вдвоём с

ним мы буквально заставили её сжевать изрядный бутерброд с салакой. Она сделала это, боязливо поглядывая

наверх, но с удовольствием и весёлым детским азартом. К счастью,  Джефри не очнулся от дремоты.
Потом я немного, но выигрышно, рассказал о себе. Её реакция была для меня обычной, то есть она сделала большие

глаза и закидала меня вопросами. Наша болтовня затянулась к 23 часам. Джефри проснулся, забеспокоился,

несколько раз тихо просил её заканчивать. Когда он это сделал особенно сердито, она порывисто встала,

расцеловала его и сказала со смехом несколько фраз. Он улыбнулся и успокоился. Потом она мне сообщила: « Я

сказала ему, что расспрашиваю вас о Волгограде, на следующей неделе поеду туда на три дня к родственникам, мол,

вы мне рассказываете, где лучше найти и купить нужные нам сувениры.
-3-
Рано утром, перед Волгоградом, была короткая остановка на станции, где выходили американские попутчики. Мы с

выпивохой усердно помогали вытаскивать их вещи на перрон. Джефри тоже суетился, а она стояла и приглядывала за

добром. Улучив момент, я сунул ей бумажку с телефоном, предложив позвонить мне в Волгограде, если желает. Она,

весело и как-то смело улыбнувшись, заявила: « А вот и позвоню! Хочу посмотреть видеокассеты с вашими

передачами. Так что ждите…».
Дней через пять у меня позвонил телефон. Сняв трубку, я услышал голос моей американской попутчицы: «

Здравствуйте… Звоню, как договорились. Можем увидеться завтра, если не раздумали.». Мы договорились о встрече в

первой половине следующего дня возле Центральной набережной в Волгограде.
Когда я пришёл на условленное место, то её ещё не было. Ждать пришлось очень недолго, минуты через три она

окликнула меня сзади. Я обернулся и – опешил!
Она стояла, облитая лучами летнего солнца, и была совсем непохожа на себя, какой выглядела в поезде. Густые

длинные волосы пушистыми волнами струились по плечам. На ней были открытая блузка и юбка выше колен. Изящные

босоножки выгодно подчёркивали манящую красоту её прямых, сильных и высоких ног. Кожа уже успела покрыться

привычным сельским загаром и сияла, как полированная. Через плечо висела модная сумочка.
« Не фига себе… -- выдохнул я вместо приветствия – ну ты расцвела!». Секунду она недоумевала, потом прыснула и

зашлась в звонком хохоте, привлекая внимание прохожих. « Ну хватит, хватит, -- с трудом унимал я её – людей

пугаешь…Пошли вон за столик сядем, мороженое будешь? День сегодня не голодный?». «Буду, буду – отвечала она – я

эти голодные дни решила, ха-ха, не соблюдать, только секретно, чтоб Джефри не обидеть, совратили вы меня, ха-

ха!».
Мы сели в летнем кафе, я заказал сок и мороженое. Начался разговор.
Я. Надолго сюда?
Она. На три дня к двоюродной сестре.               

               
Я. Джефри с тобой?
Она. Нет. Ему там интересно. Младшую сестру по английскому тренирует. С отцом они кореша, не разлей вода.

Каждое утро – на рыбалку, речка в двух шагах. Джефри кучу снастей привёз на пробу. На его рыбалку весь совхоз

смотреть сбегается… Он ловит всегда помногу, но каждую рыбину сберегает живой, фотографируется с ней, а потом

выпускает. Уж сколько его отец ни просил, не позволяет Джефри есть свою рыбу. Они в Америке, если хотят съесть

рыбу после рыбалки, то сначала несут её к ветеринару, на обследование. А это обследование стоит столько, что в

магазине такую же рыбу можно купить за эти деньги целую охапку. Чтоб Джефри не скучал, взяла вот мобильник.

Если захочет, то позвонит мне с почты, дома телефона нету.
Я. Ты сегодня так здорово смотришься… Джефри должен лопаться от гордости, когда бывает с тобой на людях. Я

прав?
Она (загрустив). Нет. Он просит меня не выглядеть на людях яркой. Его это смущает. Вы не думайте… Он ведь всё

понимает. Он чуткий, деликатный, заботливый и очень терпеливый. Вот сейчас устраивает меня на заочные курсы

подготовки в колледж. Открыто говорит, что он же не вечен, а мне ещё жить долго… Прямо – второй отец. А ещё

достаёт и заставляет меня читать книги русские, ему кто-то сказал, что русская литература делает людей лучше. Я

в школе троечница была, не любила учёбу, а теперь всю классику перечитала: Толстого, Достоевского, Набокова. И

ведь интересно!
Я. А парни в Америке к тебе не клеятся?
Она. Бывает. Чаще всего в маркетах, я же там без Джефри бываю. Но у меня на них всех неприязнь, вроде аллергии.

Тамошние бабы тупых мужиков говорящими мулами зовут. Я всех ихних парней так и воспринимаю, других не

попадалось… Джефри не в счёт. Это – другое дело.
Я. Ты хотела кассеты мои посмотреть. Пошли? Здесь недалеко.
Она. Пошли.
Идти действительно было недалеко. Один из моих приятелей, такой же, как я  -- разведённый холостяк, недавно

купил и обустроил однокомнатную квартиру. После  трудов этих он махнул в Сочи на пару недель, а меня попросил

приглядывать за его гнездом. Вот туда мы и направились.
Квартира приятеля была однокомнатная, но современная, крупногабаритная с большой кухней, застеклённой лоджией и

просторной ванной. В самой комнате стояла огромная кровать-тахта, стол со стульями, небольшой сервант, имелся

телевизор с видео и стереопроигрыватель компакт-дисков. На задней стене было прикреплено большое количество

навесных полок, уставленных множеством книг, видеокассет, журналов и компакт-дисков.
«Вот так аэродром!» -- удивилась она на тахту, когда вошла в комнату – Ваш друг, похоже, большой озорник…». Я

начал готовить видео для просмотра моей кассеты, затем сказал: « Сейчас будешь смотреть, что просила, можешь

сесть на тахту или лечь, как тебе удобно… Выпьешь чего-нибудь? Есть коньяк, сухое вино…».
«Мне лучше вино, -- ответила она – что-то пить захотелось…»
Я прошёл на кухню, налил себе рюмку коньяку, а ей – бокал вина. Когда вернулся, она смотрела на экран, улёг-

шись на тахту животом, подперев лицо руками и побалтывая босыми ногами. Я подал ей вино, а сам улёгся на дру-

гом крае тахты с коньяком и каким-то журналом. Она смотрела мои передачи живо, то задавая  вопросы по ходу,
то делая мне похвальные замечания. Когда кассета закончилась, она повернулась  и затараторила: «Вот здорово!
Всё так интересно! Ведь в Америке нашим рассказать – не поверят, долбаки дремучие! Жаль, что кассета не на

английском, я бы переписала…».Тогда я сообщил: «У нас есть сайт, там большая страница на английском и полно

моих фоток, Джефри подтвердит вашим, что это – я и есть.» Она обрадовалась: «Ой, как хорошо! Давайте адрес.

Жалко, я на компьютере пока еле-еле, да теперь интереснее будет…»
Когда с этим вопросом закончили, я предложил перекусить. Она не возражала, но вдруг неожиданно спросила: « А у

вашего друга кассеты с порнухой есть?». Далее состоялся диалог, который я тоже привожу в лицах.
Я. Зачем тебе?
Она. Да так… Каприз. Знаете, когда у нас с Джефри интим бывает, я  всегда равнодушная. Мне это скучно, с ним.

Хотя и не противно, человек-то хороший… Но его моё безразличие сбивает, что ли… Не знаю, как сказать… Однажды

вечером он предложил мне посмотреть с ним «возбуждающую» кассету, порнуху в общем. Я глянула и так тошно стало,

аж озверела лицом. Джефри даже испугался… Сказала ему, что мне видеть это неприятно, чтоб больше не предлагал,

а сам пусть смотрит. Он теперь и смотрит, у него после этого всё как-то удачней со мной проходит. А сейчас 

самой поглядеть захотелось. Почему? Не знаю.
Я. Слушай! Неужели у тебя Джефри был первым?!
Она. Да нет. Был до него парень из совхоза,  на три года меня старше. Женихались всерьёз. О свадьбе думали. Да

не случилось, не захотела я такого «счастья». Позавчера встретила случайно его, спился, облик потерял, еле

узнала.
Я. Порнокассет здесь нету. Есть хорошие эротические фильмы с откровенными сценами. Поставить?
Она. Давайте.
Я порылся у приятеля в разделе « Эротика». Там стояли «Эммануэль», «Греческая смоковница», «Последнее танго в

Париже», «Любовник леди Чаттерлей» и всё такое.  Выбрал фильм «Миранда» Тинто Брасса, поставил его и ушёл на

кухню.
На кухне сделал бутерброды с колбасой и сыром. Затем нарезал в блюдо помидор, огурцов, сладких перцев, зелёного

лука и укропа. Посолил, чуть поперчил, заправил виноградным уксусом и густейшим каймаком, я любил им заменять в

салатах масло. Салат разложил на тарелки, налил два больших стакана минералки. Затем вернулся в комнату,

расстелил на углу тахты пластиковую скатерть, куда и перенёс из кухни всю снедь.
Пока я хлопотал, она внимательно смотрела фильм. Он её заинтересовал целиком, а не только интимом, это было

неслучайно, она сама в некоторых деталях напоминала мне героиню «Миранды», даже внешне они походили, только

фигура американки была более девичьей. Впрочем, я заметил, что просмотр интимных сцен она всегда сопровождала

какой-то особенно сладкой улыбкой.
Не отрываясь от фильма, мы приступили к еде. Хоть и рассеянно, но ела она с большой охотой и вкусом, без

всякого жеманства. К концу фильма мы съели  всё, что я приготовил.
Кино закончилось очень весёлой сексуально-игривой сценкой. Она с благодарностью сказала: « Какой хороший фильм!

В Америке найду и куплю себе обязательно. Вы такой гостеприимный! Дайте, я хоть уберу всё это за нами и посуду

помою».
Вернувшись из кухни, она подошла к полке с журналами, взяла какой-то, начала перелистывать… Увидев что-то,

подозвала меня. На фотографии была трогательная сценка, трёхлетний малыш встал на цыпочки, пытаясь поцеловать

девочку лет пяти.
«… Такие пупсики оба, не могу… -- вздохнула она – А  Джефри  детей иметь не может, ни со мной, ни с прежней

женой…».
До сих пор гадаю, какой «стоп-кран» сорвали  во мне эти её слова? Но тогда мои руки как-то сами поднялись,

обняли и сжали её плечи. Она посмотрела мне в лицо, и я внутренне съёжился, ожидая отпора, неловкости, конфуза…

Но на её губах появилась робкая улыбка, а в глазах растерянное ожидание. Каким-то звериным чутьём  понял, что

сейчас не надо слов, она не будет знать, что говорить в ответ, это её только напугает… Я стал жадно и нескладно

целовать её лицо, мои руки обнимали, гладили, обнажали…
Когда на ней остались только трусики, послышался сдавленный шёпот: « Погоди… те… Я быстро… В душе ополоснусь…».
Дальнейшее вспоминается мне теперь нестерпимо яркой пестротой мгновений и обрывков.
Всё остальное время мы провели на тахте, вставая на очень короткие перерывы по нужде, в душ, перекусить. Пару

раз звонил её мобильник: сначала это была  двоюродная сестра, с которой она быстро договорилась, что вернётся

на следующее утро, а ближе к вечеру позвонил Джефри, с ним она говорила очень нежно, весело, на прощание

чмокнув трубку, а потом прижалась ко мне,  детски шаловливо изображая порочность.
Даже не могу сказать, сколько раз у нас были пики близости… Много… Утомившись, мы впадали в дремоту, но

ненадолго, кто-нибудь просыпался и сразу начинал тормошить другого поцелуями и обнимками. Нашим общим чувством

было упоение. Тому, что тело меня не подводило, я не удивлялся, ибо холил, берёг и упражнял его постоянно,

внимательно и грамотно. Зато рассудок иногда вспыхивал другими вопросами: « Тебе же до пятидесяти меньше двух

лет осталось… Откуда резвость взялась? На ладно, здоровье не износил, но чувства-то поистёрлись…
Сколько раз убеждался… А тут половой гигант прорезался!?… С чего бы такие хотелки?». Но эти редкие вспышки

ошеломлённой самоиронии быстро тонули в волнах  щенячьего восторга, тупейшего и прекраснейшего. Похоже, что она

тоже испытывала какое-то внутренне удивление на себя, и оно её очень возбуждало и подстёгивало. До моих ушей

доносились ликующие слова, похожие на что-то вроде оправданий: «Ты такой понятливый, умный…С тобой хорошо… Не

стыдно… Не страшно… Надо же, как повезло… Я уж и не чаяла, смогу ли когда бабью радость поиметь…Не иначе, Бог

помог!… Откуда ты такой молодец взялся?..  Спасибо тебе…».
Мы окончательно иссякли к пяти часам утра. Оба отключились чуть ли не замертво.
В семь утра раздался рёв будильника. Не просыпаясь, я сел и выключил звонок. Разлепив глаза, посмотрел на

американку, она проснулась на мгновение и тут же заснула снова. Тогда, шатаясь от недосыпа, я прошёл в  ванную.

Душ прогнал сон, я почистил зубы и побрился. Вернувшись в комнату, начал будить американку настойчивыми

поцелуями, ей надо было вернуться вовремя, она сама об этом просила. Пробудилась с трудом и тоже пошла в душ.

Вернулась совершенно свежая, как после хорошего отсыпа, глядела весело. Увидев меня, воскликнула: « Ой, какой

ты замученный! Трудяга… Днём поспи обязательно, а то будешь ходить варёный, ещё под машину попадёшь». Затем

собрала подушки и простыни и понесла в бельевой шкаф, он был встроен в коридоре. Она была совершенно голая, я

не мог ею налюбоваться, она это знала, ей это нравилось.
И вдруг опять сорвался «стоп-кран». Я невыносимо остро осознал, что мы видимся последние часы и минуты.

Организм вздыбился в бессмысленном и яростном протесте. Чуть ли не одним прыжком я оказался возле бельевого

шкафа и овладел ею тут же, стоя, прижав к куче одеял, матрацев и подушек. Она приняла мой порыв без испуга,

спокойно. Пока я неистовствовал, стояла, обхватив мне шею руками и приобняв меня одной ногой. Когда  затих,

потёрлась своей щекой о мою и грустно сказала: « Перед смертью не надышишься… Уходить всё равно надо. Проводи

меня…».
Мы собрались, вышли на улицу. Потом недолго ехали на маршрутке. Затем подошли к какому-то дому, на углу

которого остановились.
«…Дальше пойду одна,  – сказала она – вон мой подъезд, в доме напротив». Я хотел её поцеловать, но она от-

странилась, мягко и уверенно: « Нельзя. Здесь меня многие знают… Мало ли … Всё было хорошо. Прощай.»
Провожал её взглядом из-за угла до самого подъезда, она ни разу не обернулась. Я поплёлся восвояси. Давила

тоска.
Жизнь – бессердечная любовница, сначала  она обольщает мимолётными радостями, потом теряет к тебе интерес и

уходит навсегда…


Август 1999 г.