Цепь ошибок

Ошибки, совершив и не исправив,
Быть может, выйдешь из беды,
Есть исключения из правил,
Ты только срочно их найди.

Иван Пронин провожал  в последний путь третью по счету жену. Мужик был крепок духом, еще крепче телом, но и у всякой крепости пределы есть. Он был в отчаянии, хотя хлопоты по похоронам пока отвлекали его. Но, что делать после? С чего начинать? Опять он – вдов, но теперь уже с семью детишками, еще не набравшими силу. Самому младшему, Сереже, всего два года, как исполнилось, а самому старшему, Володе – 12 с половиной. И все от разных жен. Детей ведь не бросишь, а с ними куда податься? Работу  не бросишь, кормиться надо. А на работу как, когда такая кагала на шее повисло. Будь в колхозе детский садик, выкрутился бы, а так? Безысходность грудь камнем сдавила. Без бабы не обойтись! А где ж, такую возьмешь, чтоб на семерых пошла. Последняя и то временами руки опускала. Да, хоть бы девочка б была, а то – самые пацаны. Ласковая, добрая была Глаша, да лежит теперь в горнице, на лавке, холодная и чужая. Ни словечка от нее не услышишь больше. А, чтоб семью содержать в порядке, с работы ушла, как квочка с пацанятами возилась, четыре года душа в душу прожили. Ну, почему он такой невезучий? Первые две по болезни отошли, а эту, Глашу - убили. И кто убил?  Племяш родной, тринадцатилетний пацан. Ну, что с ним сделаешь? Не убьешь же?  Играючи убил.
Вот ведь все как складывается, ну словно кто-то за ниточки дергает, как кукол водит,
Из кусочков маленьких  горе большое вышло. Надо было Степану, брату Игната, живущему тут же, рядом, берданку заряженной держать? Хоть бы был охотник, а то так, для видимости ворон пугает. А жене его, Стеше, вздумалось побелку горницы сделать, а для этого ружье со стены  снять, да  в сени выставить, Племянник, никогда в руки прежде ружья не бравший, на этот раз вынес его поиграть. Он еще долго, играючи, его наводил то на одного, то на другого двоюродного брата, громко выкрикивая: « Пиф – паф!» и делал вид, что стреляет. Один раз и курок взводил, и на спусковой крючок нажимал – осечка вышла. Не судьба, знать! И нужно ж было Глаше на порог выйти. Племяш, Валерка,  навел на нее ствол ружья,  скомандовав: «Тетя Глаша, руки вверх!» При этом на спусковой крючок нажал, а оно, возьми, да выстрели. Так весь заряд дроби в живот и угодил. Сам-то, Валерка, ружье бросил, да и сбежал, Только вчера его нашли. Ну, выпорол его Степан так, что все село слышало, а бабы к жизни не вернуть! На крики детей, взрослые прибежали, кто-то из них живот длинным полотенцем перевязал. Пока транспорт искали, пока погрузили ее, а ехали медленно, ведь ухабистая дорога, оно часа 3 времени и ушло. Раненая несколько раз сознание теряла, пока до Красной Зари доехали. В больнице ее сразу в операционную взяли. Селезенку убрали, развалилась она, куски кишечника удалили, дыры в кишках зашивали. Но не удалось спасти, умерла. Вот ведь судьба злосчастная…
Я по вызову Краснозоренской прокуратуры приехал не сразу, убийством занимался в Русском Броде. Только к обеду третьего дня попал. Встречал меня Володя Карамышев, работающий в прокуратуре Красной Зари второй год, и здорово тяготящийся своим пребыванием в захолустном, но неспокойном районе Орловской области. Он сам из Москвы, но не стал прописываться по Красной Заре, так и проживал в своем кабинете.
К нему туда и жена из Москвы каждый месяц на два, три дня приезжала. Я как-то с ней встречался, интересная женщина, невысокомерная, но и некрасивая. Не в пример, Володе.
Мужик он видный, рослый, симпатичный, один дефект – похрамывает. На этот раз, по приезду моему, сообщил неприятную новость – труп погибшей женщины родственники из больницы домой забрали, В село Верхнюю Любовшу.
«А кто разрешил, глав врач? – спросил я.
«Нет, сами забрали. Там их целая толпа приехала. Главврач и уступил! – сказал мне следователь.
«И что теперь делать будем?» - спросил я.
« Придется ехать туда, В Верхнюю Любовшу!»- сказал Карамышев.
И тут мы стали делать одну ошибку за другой, словно нами руководило бестолковье.
Первое, мы не взяли с собой представителя власти, сотрудников милиции. Я слишком понадеялся на административные права сотрудника прокуратуры. На рядовых граждан не предъявление удостоверения действует, а форма.
Автобусы по селам тогда не ходили, и мы стали искать попутный транспорт. Вот, и вторая ошибка. Нам все же повезло, мы скоро остановили грузовую автомашину, идущую в Верхнюю Любовшу, но не выяснили, кто находится в кузове ее. Третья ошибка. Ибо, узнай. Что там находятся музыканты, едущие на похороны той, которую я намеривался вскрывать, заставило бы меня изначально отказаться от своих обязанностей по данному делу. Об этом мы узнали, когда сели в кузов и увидели людей с духовыми музыкальными инструментами. Короче, ехали, понадеясь на русское авось. Дорога грунтовая, заканчивалась высоким подъемом ведущим к избе, где находилась покойница. Возле дома собралась большая толпа. Воскресенье июля. Нерабочий день. Мне показалось, что собралось все село, за исключением детей. Так оно, наверное, и было. Большинство было в хорошем подпитии. Не то чтобы здорово пьяные. На  Руси говорят, если двое ведут, а третий ноги переставляет, то это только выпивши. Женщины, которые там находились, кажется в этом отношении не уступали мужчинам. Приезд судебно-медицинского эксперта и следователя не был запланирован сельским обществом. Прием был слишком неласковым
Я чувствовал себя инородным, и даже враждебным телом. Самым неприятным было то, что мы могли оттянуть время поминок. Во всяком случае, мне тогда так показалось.
Учитывая мой молодой возраст, хотя я всегда казался старше своих лет, со мной церемониться не собирались. Я и следователь вошли в большие сени, через них в горницу.
Здесь на широкой лавке, около окна, на спине лежал труп погибшей. Она была одета в одежду, на лбу венчик со словами святого писания. Я  понял, что все подготовлено к погребению. Я раскрыл свой саквояж и молча стал одеваться. Надел халат, фартук, перчатки. Взял большой ампутационный нож. Дальнейшие мои  действия были прерваны толпой, требовавшей выдачи свидетельства о смерти без вскрытия. И тут я совершаю еще одну ошибку, чуть не ставшую роковой. Я отказал им, да еще в резкой форме. Я стоял спиной к трупу, передо мной стояло человек пять- шесть плотных среднего возраста мужчин. Из сеней послышался голос женщины: «Мужики, бейте их, чего вы смотрите!» Теперь, по прошествии многих лет, я думаю, мне следовало им уступить, а потом – произвести  эксгумацию трупа. Толпа роптала и двигалась, пока на месте, напоминая тесто, бродящее в кадке. Некоторые вооружались, вытаскивая небольшие, но увесистые колья из плетня. По счастью этими кольями затруднительно было воспользоваться в помещении горницы, слишком низкие в ней были потолки – не размахнуться. А потом в моей руке был ампутационный нож, напоминающий небольшой кинжал без ограничителя и вылитый из прекрасной стали. Где в это время находился мой Карамышев, я не знал, да и надеяться на его вмешательство не мог. Что я мог противопоставить толпе, акроме разума и речи, им подсказанной. Речь моя звучала примерно так:
« Вы что решили, что вам с рук сойдет убийство судмедэксперта и прокуратуры?  Вы здорово ошибаетесь!  Вот когда из вас с десяток пойдут под расстрел, а семьи останутся без отцов и кормильцев, тогда вы осознаете, что советская власть есть! И еще, вы полагаете, что я, как баран, подставлю шею. Ошибаетесь, я успею нескольких вас отправить на тот свет и буду, оправдан, так как сделал это, защищая свою жизнь!
Чего вы ждете, подходите!  Не хотите начинать, тогда я вам вот, что скажу, если бы вы не были бы упрямыми, я бы уже закончил вскрытие, и вы сейчас не со мной препирались бы, а сидели бы, поминая усопшую!»
Похоже, вторая часть речи  оказалась более убедительной. Они стали выходить из помещения, дав возможность мне работать. Я так и сделал, подперев дверь колом.. Кажется, я еще никогда так быстро не работал. Я управился за полчаса, успев даже и зашить труп. Мне понадобилась вода, чтобы смыть кровь, Я приоткрыл дверь и в нее вошел муж, держа в руках своих нож. С криком: «Режьте меня, или я вас тут обоих порежу», - он носился вокруг меня. А что я мог ему противопоставить, если в руках моих была анатомическая игла с ниткой. И опять меня выручило слово. Я сказал, как мог мягче: «Мужики, что же вы смотрите на товарища и не можете ему помочь, выведите на воздух, воды дайте попить!» Его вывели в сени, он сел на стул и разрыдался. Слезы великое дело, он освобождают человека от шоковых эмоций. Я закончил работу, и усталый, взмокший от пота, вышел наружу

,