Служу Советскому Союзу! - 9

                МЕСТЬ КОМАНДИРА
- Вот что, Долотов. Мы с тобой сейчас поедем в полк на заседание бюро комсомольской организации. Будешь отвечать за ту пьянку, которую организовал в полку.

- Никакая это не пьянка. Пьяным никто не был.

- Вот там все и расскажешь. Дисциплину нарушил? Нарушил. Не предотвратил, а сам участвовал? Участвовал. Так что придется ответить за все.

- А почему на бюро? Вы лучше под суд меня отдайте! – вспылил Долотов. А сам думал о том, что у солдат и в мыслях не было покупать водку, пока не посылали их грузить перегной. Они обиделись, что их заставляют работать как крепостных, и даже борщом не угостили. Вот на суде он бы все и выложил, и тогда посмотрели бы, кто настоящий виновник нарушения дисциплины.

Приехали в полк. Огромный толстый капитан привез на суд общественности маленького худенького младшего сержанта.  Вошли в комнату, где заседало бюро комсомольской организации. Долотов ожидал что угодно, но только не это. В президиуме и на стульях вдоль стены сидели один к одному двенадцать молодых офицеров, и лишь на самом краю примостился человек в солдатской форме. Борису невольно вспомнилась пословица: «Ворон ворону глаз не выклюнет». Никто из присутствующих здесь не станет на его сторону, это понятно. Никто не поймет его солдатской обиды. Следовательно, надо каяться, чтобы избежать худшего.

- Как же это, товарищ Долотов, вышло, что в части была организована пьянка? – задал вопрос секретарь парторганизации. Он был постарше других, видимо уже состоял в партии.

- Совершенно случайно. Особой пьянки и не было. Выпили по чуть-чуть, вспомнили родных, любимых. Часть у нас маленькая, отдых солдат организовать трудно. Я, конечно, виноват, что не вмешался, не запретил. Просто не ожидал, что из-за такой мелочи получится скандал.

- Ну, а дальше как служить будешь?

- Честно и добросовестно. Я всегда был отличником боевой и политической подготовки.

- Как думаешь, справишься в дальнейшем с обязанностями секретаря комитета комсомола?

- Конечно, справлюсь. Уже опытный. Стенгазету выпускаю регулярно. Лозунги обновляю. Комсомольские поручения даю.  Собрания провожу в срок.

Офицеры стали перглядываться, перешептываться. Потом один из них спросил:

- На зимних учениях военного округа в конкурсе на лучшее стихотворение Вы участвовали? И заняли первое место?

- Было дело. Я написал балладу о Ленине.

- Вот-вот! А не напомните ли нам это стихотворение?

Борис, волнуясь, начал вспоминать:


На поле заброшено семя
Породы могучих дубов.
Росло оно в трудное время
Средь бурь, ураганов, снегов.

И выросло дерево-чудо.
И, бросивши вызов векам,
Стал сеять бесстрашно повсюду
Свои семена великан.

- Достаточно. Из окружной газеты «Суворовский натиск» давно спрашивают, а мы потеряли тебя из виду. Будешь в Хабаровске – загляни в редакцию.

- Какие будут предложения по поводу нарушения воинской дисциплины?

- Объявить ему выговор, для воспитания полезно. До конца службы снимет.

Выйдя из помещения, капитан сказал:

- Хоть и поэт ты, и радист хороший, а выговор схлопотал. А я своим приказом разжаловал тебя в ефрейторы. Так, иди в часть, а я сегодня уже не приеду.          

Поскольку Долотов призвался на службу в октябре, то и демобилизоваться должен был осенью. Но уже наступила зима, все его товарищи разъехались по домам, а капитан Слюсаренко все находил причину, чтобы и дальше держать Долотова в части. За отличную службу он восстановил его в звании младшего сержанта, а домой не отпускал.

Миновал ноябрь, наступил декабрь. Ударили морозы до 35 градусов. Вот в это время капитану потребовалось отвезти какие-то документы в отдаленную часть. Самым проворным и надежным курьером капитан посчитал Бориса Долотова.

До трассы он шел пешком пять километров, разогрелся. У солдата обмундирование одинаковое что осенью, что зимой, только теплое белье да байковые портянки добавились. Проголосовал, взяли его в кузов открытого грузовика. Уселся у кабины на запасной скат. Как ни укрывался за кабиной, ветер пронизывал одежду насквозь, доставал до костей.

 Когда приехал, то боялся, что обморозил ноги. Но пока разыскивал начальство и передавал бумаги, немного согрелся. Зашел в столовую. Денег в кармане хватало либо на стакан чаю и пирожок, либо на сто граммов водки, чтобы согреться.

Остановился на чае.

Хорошенько промерз и на обратном пути. Доложил капитану, что задание выполнено. К вечеру почувствовал, что заболел. К утру поднялась температура. Но Долотов не жаловался. В части в этот день протопили баньку. Солдаты мылись группами по четыре человека. Капитан пригласил попариться офицеров из полка, и Борис мылся с ними. Чтобы выгнать простуду, он парился так ожесточенно, что никто не смог находиться с ним рядом на верхней полке.

Натешившись веником, вышел в предбанник на мороз. Хорошо ему было! Дышалось легко и свободно! И вдруг ощутил что-то холодное на лбу.

- Вставай, вставай, простудишься! – услышал он. Кто-то из офицеров стал поднимать его. Оказалось, что он был в обмороке и лежал на полу. Он даже не понял, как это случилось. Видать, переусердствовал, борясь с простудой. Но ведь добился своего - не разболелся! На другой день был как штык на дежурстве.         

Наконец настал день демобилизации. Из вещей у Бориса было ружье в чехле и рюкзак с книгами и всякой мелочью. Демобилизованных собрали в одном месте, набрался полный пассажирский вагон в поезде Хабаровск – Новосибирск. Это был не скорый, а простой пассажирский поезд, поэтому ехали восемь суток. Вот уж отоспались! Коротали время, кто как мог. Ходили по рукам какие-то книжки. Борис предложил соседям по купе свои стихотворения, которыми была заполнена общая тетрадь.

Стихи в основном были о солдатской службе, о подругах на гражданке, о природе и о чувствах. Тетрадь стала переходить из рук в руки, из купе в купе. Борис еле успевал за ней следить. Найдет, подождет, пока все в купе прочитают стихи, и упрячет в рюкзак. Разумеется, тетрадь от этого все время лежала поверх книжек. Уже подъезжали к Новосибирску, когда кто-то снова попросил почитать стихи. Борис сунул руку в рюкзак, а тетради там не оказалось. Весь вагон обошел, всех поспрашивал, но никто не сознался, что присвоил тетрадь.

Борису это было даже приятно: кто-то оценил его стихи! Большинство из них он помнил наизусть и мог восстановить по памяти. Но вот беда: в конце тетради были записаны адреса всех, с кем служил. Так и оборвалась ниточка. Не раз думал о том, чтобы написать в часть старшему лейтенанту Юречко и попросить его выслать ему адреса. А потом подумал: ведь парни его адрес тоже записывали. Напишут письмо – ответит. Но так никто и не написал.