Картинки с выставки

Любая новая выставка - событие для провинциального города. А если она из Москвы - тем более, и неважно, что передвижки часто компоновались из второ- и третьесортных работ. Важен был сам факт появления новой экспозиции.

В музей привезли выставку японского фарфора, и жизнь его сотрудников сразу закипела: новые экскурсии, статьи в местных газетах, информация по радио и одноминутный сюжет в ТВ-новостях. И народ валил валом. Книга отзывов уже распухла от бурных эмоций ростовчан типа - "Великолепно! Восхищен! Во дают японцы! А у нас в магазинах одни стаканы граненые. Стыдно, товарищи!" - и подпись: рабочий "Ростсельмаша" Горюнов Петр Игнатьич. Скорее всего, это был прикол. Попадались и вполне патриотические отзывы: "Зачем нам японский фарфор? У нас что, своего нету?" - Иванов. Или назидательные:"Мы должны учиться понимать прекрасное".

Одному из ведущих режиссеров ТВ пришла в голову мысль сделать передачу-экскурсию по новой экспозиции, о чем он за неделю до того сообщил директрисе. Причем не студийно смонтированную после съемки, а ПТС, т.е. "вживую".
И вот что из этого вышло.

- Передачу с выставки будешь вести ты, - директорским металлическим голосом сказала Л.Л. девушке.
- Я? Но я же....
- Знаю, ты ни черта не понимаешь в японском фарфоре и ничего о нем не знаешь. Это учтено. По крайней мере, не будешь импровизировать, как Валера с кубачинцами.
Валера - второй экскурсовод музея. Вернее - первый, учитывая его возраст (28 лет), образование (Суриковка) и опыт работы.

- Не волнуйся, сценарий напишу я, тебе останется только выучить и отрепетировать подход и показ экспонатов, чтобы видели не тебя, а их. Ну и позанимаются с тобой: поучат ходить, поворачиваться и прочее.
- Хорошооо, но почему все же не Вы сама?
- Я не могу.. - и жалостливо, по- бабьи: - Вчера мне два зуба вырвали (директриса демонстрирует свой щербатый рот), а передача через 5 дней. Пока читай литературу по фарфору, смотри иллюстрации и слайды.

И через 5 дней

- Так, садись вот сюда, я буду приводить тебя в порядок, - изрекла скрипучим голосом дебелая гримерша, утрамбовывая девушку в директорское кресло.
- А разве я не в порядке? Голову вымыла, маникюр сделала, а утром еще и умылась, - пыталась шутить утрамбовываемая, но от волнения у нее это плохо получалось.
- Она еще спрашивает! - гаркнул гримерский голос. - Где ты видишь порядок? Волосы надо уложить как следует, волосок к волоску, чтобы они в софитах не высвечивали паутиной. Глаза сделать поярче, чтобы они взгляд держали, а то будешь как моль безглазая. И одеться обязательно в соответствии. А то что это за одежда? Эта твоя юбочка? Это одно название. А блузка? Ты советская девушка или гетера какая-то?

- Что она несет? Какая гетера? Кто ей дал право? - девушка вытолкнулась из кресла.

- На-ка, надевай побыстрее, да будем голову делать, - гримерша достала из своего необъятного чемодана что-то переливчато-зеленое, с разводами, без рукавов.
Девушка послушно натянула на себя свободную хламиду-миди, подпоясалась золотистым пояском, накинула шарф..
- Вот, теперь то, что надо. Не кимоно, конечно, но и не этот твой стыд и срам, - кивнула гримерша не девушкины одежки.

"Какая противная тетка, - подумала девушка. - Сказать на ее любимую юбку и блузку "стыд и срам". Сама она моль безглазая!"

А тетка уже снова утрамбовывала девушку в кресло. Она сняла заколку с ее волос и зачем-то трясла их на ладонях, то сворачивая вдвое-втрое, то заводя наверх.
- Ну, и что я из этих волос могу сделать?
- Сделайте ей прическу как у гейши, - хихикнул из-за перегородки Валера.
- Без советчиков обойдусь, - отрезала тетка, - у японок волосы жесткие и густые, их в любые спирали закрутить можно.
- У меня тоже густые, - обиделась за свои волосы девушка.
- А толку-то? Они ж тонкие и мягкие, из любой прически высыпятся, тут одного лака 2 пузыря пойдет.

"Ой, только не это", - с тоской подумала девушка, ненавидевшая все липкое и липучее. А вслух сказала:

- А может, без лака, шпильками?
- А то я без тебя не знаю! Учи ученого ... - и она заржала. - Откуда ты такая умная выискалась? Я уже 30 лет все телевидение причесываю. Как-нибудь без сопливых обойдусь.

Девушка заскучала, ей хотелось заплакать от обиды и грубости тетки. Но она сдержалась и лишь закрыла глаза, чтобы не видеть в зеркале, что с ней будут вытворять. Она стоически терпела, когда гнусные шпильки впивались ей в голову. Она терпела и тогда, когда отвратительный запах лака "Прелесть" забивал ноздри. Она ни слова не произнесла, когда тетка что-то музюкала на ее веках, щеках и губах, дыша на девушку липким запахом ирисок "Кис-кис". Она все это вытерпела.
- Готово! - возопила гримерша, - подойди к зеркалу.
- Минуточку! Минуточку!
В кабинет бочком втиснулся "придворный" фотограф Двойский.
- Минуточку! Смотри сюда! Улыбочка! Еще разочек! Чудесненько! Вот и все, будет фото для музейной летописи.

Врал, как всегда, все фотки он продавал в газеты, добавляя таким образом к пенсионному хлебу кусочек масла.

Девушка подошла к зеркалу. Это был ужас! Вместо миловидной восемнадцатилетней девчонки на нее глядела тридцатилетняя женщина-вамп - то ли актриса из фильма о шпионах, то ли статистка из оперетты о разбитых семьях.
- Ой, мамочки! Да как же я такая выйду? Это же не я... это же....
И девушка бросилась вон из кабинета, по коридору, по лестнице, через вестибюль, опять по лестнице...
- Стой, шею свернешь! Стой, куда несешься! - бежал за ней валеркин голос.
- Валер, миленький, ты посмотри, что эта кикимора со мной сделала? Как же я буду вести? Ведь все знают, будут ждать, а тут таакоеее...
И тут девушка не выдержала: черные слезы в 4 ручья полились по щекам.
- И откуда она это уродище зеленое выкопала? Это же зеленая смирительная рубашка!
- Мдаааа... бездна вкуса, шарм и умение, - сострил Валерка. - Ты только не реви. Сейчас что-нибудь придумаем. Жди меня в хранилище, я заберу твою одежду, а потом мы пойдем к моей Ленке.

Ровно за 20 минут до начала передачи они вошли в зал: впереди - Валера, сияя торжествующей улыбкой, а за его широкой спиной на цыпочках - девушка, в коротенькой юбочке и шифоновой блузке с длинными узкими рукавами. К счастью, гримерши в зале не было. Не было и директрисы: она вместе с режиссером сидела в автобусе. Были только телевизионщики с аппаратурой и сотрудники музея, изображавшие заинтересованных зрителей.
Передача началась. Но никто, кроме верного друга Валеры, спасшего девушку от телевизионного позора чуть ли не ценой ссоры с любимой Ленкой (именно к ней он притащил зареванную девушку, чтобы она могла разломать сооруженную на голове халу, вымыть и высушить волосы и отмыть боевую раскраску ирокезов), - никто не знал, что они с девушкой приготовили еще один сюрприз.
***
Передача подходила к концу. Оставался последний зал, где, согласно директорскому сценарию, нужно было показать стенд с императорской посудой. Это был, пожалуй, самый интересный стенд на выставке. В сопроводиловке говорилось, что все эти молочно-белые с голубыми рисунками чашки, вазы, кувшины и блюда были созданы если не самим великим Кидзаэмоном, то кем-то из его потомков, и что право пользоваться такой посудой имели лишь члены императорской семьи да самые богатые и знатные вельможи. Это же слово в слово директриса вписала и в свой сценарий. Так что девушке оставалось обвести рукой стенд, сказав последних несколько слов. После этого, по замыслу режиссера, камера должна была сперва остановиться крупным планом на каком-то одном предмете, а потом под тихую японскую музыку медленно удаляться в другой конец зала, пока стенд не превратится в маленькую точку.

И девушка уже подняла руку, чтобы сделать это обводящее движение, а потом исчезнуть с экрана, как вдруг наклонилась над стендом и взяла чашку, стоящую в самой его глубине. Подняв ее так, чтобы она оказалась прямо перед камерой, и медленно обводя пальцами ее плавные изгибы, девушка стала говорить то, чего не было ни в сопроводиловке, ни в сценарии: роясь в монографиях и журналах музейной библиотеки, они с Валерием нашли красивую легенду. И еще цветную фотографию. Чашка на фотографии и та, что на стенде, походили друг на друга как две капли воды.

- Лет 300 тому назад, когда Японией правили сёгуны из династии Токугава, молодой император (то ли Нарухито, то ли Фумихито - разве запомнишь эти трудные японские имена) полюбил красавицу дочь мастера Кидзаэмона. Девушка тоже полюбила его. Да только кто же разрешит императору жениться на дочке горшечника? Ему была предназначена от рождения невеста знатная, богатая, благородных кровей.
День свадьбы приближался быстрее, чем того хотелось влюбленным. Уже были сшиты свадебные наряды, и повара начали греметь котлами, готовя изысканные блюда для празднества, и печи "фарфоровых" мастеров не затухали ни днем, ни ночью, обжигая посуду для свадебного стола.
Не описать отчаяния двух любящих сердец. Они не мыслили жить друг без друга, а потому решили уйти из жизни вместе, в одно время, одним способом - броситься вниз с высокой горы.
И вот настало их последнее свидание. И красавица сказала своему возлюбленному, что умереть должна она одна. Потому что ее жизнь принадлежит лишь ему и ее смерть не принесет никому бед. Тогда как его жизнь принадлежит богам и его смерть может стать источником многочисленных бед для всего народа.
И еще сказала она любимому, чтобы он не горевал о ней слишком сильно, потому что они до скончания его дней будут вместе, и каждый день его руки будут ласкать ее, как сейчас, а его губы прикасаться к ее губам.
Вернулась девушка в дом отца и бросилась в печь, в которой обжигали посуду для свадьбы императора.
И в день свадьбы, когда император и его молодая жена уже сидели за свадебным столом, а многочисленные гости подносили свои дары, во дворец пришел фарфоровых дел мастер Кидзаэмон. Он преподнес императору чашку такой необыкновенной красоты, что все гости онемели от восторга и застыли, как статуи. Ах, что это была за чашка! Прекраснее ее еще не создавали и уже не создадут человеческие руки. Среди бело-голубого свадебного фарфора засияло нежное матово-смуглое солнышко. Чашка походила на стройную девушку. Ни единого рисунка не было на ней. А края напоминали причудливые изгибы женских уст.
Взял император чашку обеими руками, боясь ненароком уронить это чудо, и почувствовал в тот же миг, что обнимает любимую. Прикоснулся губами к краям-лепесткам и понял, что целует любимую.
Прошло много лет. Как обычно, старый, седой, больной император сидел перед окном, глядя на восходящее солнце. Он очень любил это время, когда солнечные лучи не жалят, а лишь нежно ласкают. В руках у него была его любимая чашка, с которой он никогда не расставался. И вдруг будто пчелка ужалила его в сердце, оно трепыхнулось, громко и больно стукнулось о ребра и замерло. Навсегда. И в тот же миг оранжево-смуглая чашка выпала из его рук на каменный пол и разбилась на тысячу мелких осколков. Так исполнилась мечта Той, которая не могла ни одного дня прожить без своего любимого.

Закончив легенду, девушка поставила чашку на стенд и только было собралась произнести последние по сценарию слова, как свет неожиданно потух и камера стала отъезжать назад. Девушка с удивлением повернулась к двери.
Оххх! Оттуда к ней, чуть ли не отпихивая друг дружку, бежали директриса и гримерша. И трудно было сказать, кто же из них выглядел злее, кажется, обе одинаково.

- Ты запорола передачу! - завопила директриса, ничуть не стесняясь еще не ушедших телевизионщиков. - Ты испортила МОЙ ТЕКСТ. А я ведь тебя предупреждала, чтобы без импровизаций, я тебя предупреждала... Но не надейся, это тебе так не сойдет. Ты ни копейки лишней не получишь.

- Как тебе не стыдно? Я столько времени потратила, делая из тебя ОБРАЗ, а ты все испортила, - орала багровая гримерша-костюмерша, прикладывая к глазам крохотный платочек.
Неизвестно, что и как долго они еще орали бы, но тут подошел режиссер передачи.

- Какой неожиданный ход! Лина (это он директрисе), какая ты молодец, что вставила этот эпизод в сценарий. Нам даже добавили 7 минут. Это удача! Но почему же ты мне заранее не сказала? Мы бы, может, что-нибудь еще придумали. Впрочем, и так хорошо получилось.
- Да ты знаешь, Лева, я хотела тебе позвонить, но все некогда, некогда… надо было порепетировать с девочкой, - кивнула она в сторону "провинившейся", - научить ее ходить в кадре, эта молодежь… они же ничего толком не умеют.
- Я всегда говорил, что Ангелина Львовна - отличный специалист, - улыбнулся режиссер. И повернулся к гримерше.
- А тебе, Лукинична….
- Я тут ни при чем. Я все сделала, как надо, это все она сама, это их… - зачастила тетка.
- Да полноте, Лукинична, не скромничай, очень удачный и естественный грим. Образ получился таким свежим и индивидуальным...

Гримерша, перестав промокать несуществующие слезы, заулыбалась.

А девушка, подмигнув своему "сообщнику", отвернулась к окну, чтобы не расхохотаться от вида его раздутых щек, за которыми он еле удерживал смех.

Однако выговор девушке все-таки вынесли, и он 3 дня висел на музейной Доске объявлений. За несогласование своих действий с руководством. Это был ее первый выговор. Но за передачу все же заплатили. Целых 35 руб. И это был ее первый гонорар.