Попутчица

Мы ехали в поезде. Моя соседка, строгая, педантичная  женщина с крупными чертами лица, рассказала, под стук колёс, как это  принято  в поездах среди  незнакомых людей, свою историю. Нам как раз принесли слабый чай в подстаканниках, и она себя назвала.
 - Лариса, –  представилась  попутчица, позвякивая ложечкой о толстое маркированное стекло.
Я так и оставлю это имя. С  тех пор, как появился интернет и электронная почта, а вместе с нею – логины «охотник», «смеющийся» и прочее в этом же роде, реальные имена утратили первоначальный свой вес и стали в некотором роде,  как вымысел, пусть будет Ларисой.
- Я работаю доцентом в политехническом вузе того города, в который мы с вами едем, - приступила попутчица (Это было и понятно по пиджаку и значку на лацкане).  -  Лет, как вы видите, мне уже немало.   И захотелось кому-нибудь рассказать о том, что со мной случилось.  А вы как-то располагаете. Хотя и это неважно, просто время пришло рассказать.
Заинтригованная этим вступлением, я как-то опешила, а потом  даже ощутила неловкость. Но отговаривать было бессмысленно, мы же –попутчицы, надо как-то скоротать время, пока движемся  из пункта А в пункт Б. Итак. Оперлась рукой о подбородок, глядя на собеседницу, приготовилась слушать. А она, в свою очередь, поправила дужки очков с толстыми стёклами и сосредоточилась на своей исповеди.
 - Вам знакомо, что такое читать много книжек? Детство провести не среди сверстников, а, так сказать, в тиши библиотек? Впрочем, это фигуральность. Дома стеллажи с книгами доходили до потолка, у меня папа профессор, так что библиотеки особо не требовались, хотя смысл оставался тем же: я росла среди книг и, преимущественно, старых сюжетов. Лет тридцать  назад меня бы назвали «тургеневской барышней», но боюсь, что нынешняя молодежь этого термина не поймёт. Хотелось  высоких идеалов, жертвенности хотелось и чистоты, ну и, конечно, сказочного принца. Одним словом, когда я закончила вуз и аспирантуру и оглянулась назад, выяснилось, что все подруги уже нянчат детей, перекинуться парой фраз  некогда даже по телефону, а я, при всех своих регалиях и статусе одинока  как перст,  что называется, «синий чулок». И даже причёска тому соответствует -  длинный конский  хвост, закрученный в кокон.  В  тридцать лет  независимость уже балансирует на грани одиночества  и  портит репутацию, а родители ещё более книжные, чем  я, и посоветовать в житейских вопросах ничего ровным счётом не могли.
      Анатолий оказался поэтом. В отличие от моих оппонентов и коллег по институту, более раскрепощён и улыбчив. Джинсовый такой, необычный среди нашей серой массы при галстуках. Пару раз подарил мне цветы, выпили в летнем кафе шампанского, сходили в кино и однажды – на его литературное сборище, где он  читал  стихи про любовь,  но мне там не понравилось.   
Свадьбу сыграли тихо, пара  моих подруг, его одноклассник и наши родители. А потом  начался сущий ад. То, что произошло в первую брачную ночь, перевернуло все мои представления. Любовь, в её плотском выражении, показалась мне пошлой. Ну  вы меня понимаете?
Я молча уставилась в окно.
- Под утро я окончательно распсиховалась, муж вылил на меня таз воды. Может, мне и не нужно было всё это замужество, и дело вовсе не в Анатолии, я в этом до сих пор не уверена. Одним словом, под утро я взяла подушку и  ушла спать в соседнюю комнату, моих родителей это сильно шокировало. И чтобы их не смущать нашими притирками и неурядицами, мы сняли отдельную квартиру. Но только от этого  стало  ещё хуже.
     Анатолий и его представления о супружеских обязанностях оказались  сущим варварством. А его бездарные стихи, которые он читал, пытаясь продемонстрировать порывы  души  – и того хуже, такая кичь и бессмыслица! Я не подпускала мужа к себе, и он основательно запил, а  может, и по жизни был пьяницей – кто теперь скажет?  Но только вся эта беда случилась уже через пару месяцев после свадьбы. Мы собирались в гости к родителям,  чтобы там отпраздновать мой  день рождения. По этому поводу в парикмахерской мне соорудили сложную причёску,  залили крутым лаком, в руках были цветы. Анатолий встретил меня у дверей, когда я уже выходила. И тут ему снова захотелось исполнить супружеский долг, который, по правде сказать, я давно бойкотировала,  и он потащил меня назад, в эту злосчастную квартиру… Одним словом, там я его и убила.
   Лариса сделала паузу. Она всё ждала и ждала какой-то моей реакции, ей казалось, что я как-то должна реагировать в ответ на это убийство ни в чём не повинного человека, но я в ответ только молчала. Действительно, что тут скажешь!
     - Вы думаете, я специально? – продолжала Лариса. - Конечно же нет. Я просто его сильно толкнула. А он покатился с лестницы, выпивши был, кривлялся, а может, – просто судьба. Анатолий упал и катился, катился, а я смотрела на него, вытаращив глаза, в полном оцепенении.  И всё это было,  как в замедленной съёмке, пока его  неестественно выгнутая спина и рыжие ботинки с такой же подошвой  не оказались на нижнем пролёте. Из глаз у меня выплеснулись и застыли  слёзы, а больше я  не плакала. День оказался чудовищным. Вызвали  милицию, «скорую». Дознания, как такового,  не было, весь двор знал, что муж попивал, оказывается, и до нашей встречи – он жил в соседнем дворе, бабули  этот факт подтвердили.
Наверное, и человек он был никчёмный: в свои сорок лет выпустил одну только тонкую книжицу, а всё остальное время неизвестно  чем занимался, ходил и нудил о своей гениальности, стаканы под эту марку сшибал. Но хоронить его пришло много народу, туда же, для Анатолия пошли и мои цветы с дня рождения. Не знаю, зачем я вам всё это рассказываю.  Столько лет прошло. И я ни в чём себя не виню. Много лет подряд в свой день рождения я не комплексовала, отмечала с подругами, хотя, конечно, всё помнила.
Поезд почти что подъезжал, и Лариса заметно торопилась  закончить рассказ.
- Замуж я потом так и не вышла, на этом поставила крест, как и на могиле у Анатолия, и окончательно успокоилась. Сделала хорошую карьеру, коллеги и студенты меня уважают. Но вот как-то на склоне дней всё чаще задумываюсь. Может, я всё-таки причастна  к его гибели?  Не так давно он мне пару раз  приснился, сходила в церковь, свечку поставила. Но отчего-то чувство неуспокоенности не оставляет. Что вы мне скажете?
Поезд подъезжал к станции. Люди в соседних купе заметно оживились и задвигали сумками. И я воспользовалась этим моментом, чтобы ничего не ответить. Все двинулись к выходу.