Человеческий лес

Посвящается моему ушедшему деду и бабушке.



Помню дом деда и бабки, небольшой, низенький. Внутри уют и какой-то особый запах. Странная мебель и вещи. Всё не такое как дома. Дед – серьёзный, немногословный, но какой-то необычайно величественный, сильный. На полу стоят пудовые гири, дед ловко ими управляется по утрам. Бабка – с удивлённо приподнятыми бровями и особенным говорком, в фартуке, на кухне, возле печки, уже и не помню что готовила. Стол деревянный, табуретки, ложки деревянные. Вёдра с водой. Сколько мне тогда было, восемь или меньше? Время летит очень быстро, никого не щадит. Уже нет ни деда, ни бабки, ни дома – все дома на улице Могилевской (Могилевского? ) поторопились снести, с особой беспощадностью сравняли с землёй, как будто стыдливо пытаясь освободиться от прошлого. На  месте тех домов так ещё ничего и не построили до сих пор.  А старики померли уже там, на новой земле, поехали вслед  за младшим сыном. Немного там пожили, и потухли, как свечки, почти один за другим.

Что осталось – кусочки памяти, перемешанные в голове как разноцветные пазлы. Собираешь картинку и думаешь, а так ли оно было? Точна ли память, всё ли вспомнил, или что-то упустил?

Люди раньше были другие, что-то мы упускаем, что-то едва уловимое, но, несомненно, важное, его-то и чувствуешь едва-едва, почти интуитивно. А общество изменилось и продолжает меняться. Какими мы становимся – движения быстрые, взгляды хитрые, улыбки ненастоящие, мысли только об одном – не люди, а ящеры. Неужели пошутит над нами природа и повернёт эволюция вспять – превратит в динозавров? Пусть внешность пока человеческая, а внутри одни жилы, мышцы и желание жить лучше, проще и сытнее. Бежать от проблем, бежать, пусть другие расхлёбываются! А время крутится всё быстрее и быстрее, чтобы не оставить нам шанса остановиться, подумать, оценить, стать людьми в полном смысле этого слова. Дальше будет только хуже.

Корни фамильного древа уходят в землю, а молодые, зелёные побеги тянутся вверх, но вскоре желтеют, сохнут и осыпаются, а поверх них зеленеют новые. Шумит, и тянется верхушками к вечности человеческий лес.