Кикимора

Знакомьтесь. Меня зовут Кикимора, самая несчастная кошка на свете. Целыми днями лежу на форточке, вот как сейчас, наблюдаю за тем, что происходит на улице, птички, там, собачки, очень занимательно. А когда совсем ничего не происходит, то просто вспоминаю свою кошачью жизнь. Вот я совсем маленькая. Как же хочется опять туда в большой теплый ком мягкого и шерстяного с особым кошачьим запахом, где всегда так уютно, спокойно и хорошо. Правда иногда приходили люди, трогали нас, брали в руки, поднимали высоко-высоко, было очень страшно, сердце начинало бешено колотиться в груди, и казалось, что это продолжается бесконечно. Но на самом деле нас отпускали очень быстро, из-под маминого бока это хорошо видно. Потом мы привыкли и даже почти не боялись, кому-то даже стало это нравиться, но я не любила. А однажды пришли какие-то чужие люди, всех нас перехватали, а одного все не отпускали и продолжали тискать и сюсюкать с ним. Потом его унесли куда-то и все, больше мы его не видели. Было грустно и скучно, нас сразу стало как-то меньше, и мама плакала, я видела. Меня почти не трогали. Я сразу поняла, что если пищать, царапаться и кусаться, то быстро кладут на место и больше не берут. Чужие люди все равно меня пытались схватить. Одного из них я очень сильно укусила за руку до крови. Он с силой бросил меня прямо на подстилку. Было больно и в голове зашумело, но зато потом меня долго никто не хватал и уж тем более не уносил с собой. А нас становилось все меньше и меньше, и вот однажды мы с мамой остались вдвоем. Сначала было скучно немного и непривычно. Зато сколько хочешь молока, и мама все время меня одну вылизывала, а я бегала за ней, пыталась схватить ее за хвост или укусить за пятки.
А потом появился он. Почему-то сразу стало понятно, что он пришел за мной. Посмотрел на меня насмешливо, я подумала: сейчас возьмет в руки. Стало страшно, я прижалась к маме, но почему-то захотелось, чтобы он это сделал. Я, конечно, пошипела на него, как полагается, но только он совсем не испугался. Смотрел мне прямо в глаза и улыбался. В его руках было тепло и хорошо. Я помнила, что надо царапаться и кусаться, но не хотелось. Но потом взволнованно замяукала мама, я опомнилась, начала вырываться, царапаться и сильно цапнула его за палец. Он перехватил меня за шкирку, стал смеяться, глядя, как у него из пальца сочиться кровь, и сказал: «Ах ты, Кикимора!»  И унес меня с собой под жалобное мяуканье мамы.
Я уже не помню, как выглядела мама, помню только запах шерсти и молока, тепло, исходящее от них, ощущение маминого языка, с силой проводящего от затылка до хвостика, или щеткой скребущего по мордочке. Но долго я по ней не скучала. Теперь у меня был он. Только когда он уходил, и я скучала по нему, становилось ужасно грустно, и я сразу вспоминала маму,  хотелось, чтобы она была рядом, я бы прижималась к ее теплому боку, а она бы меня вылизывала и мурлыкала.  Но потом он всегда приходил. И мы вместе ели, потом он занимался своими делами, а я охотилась за ним, он сидел на диване, а я дремала у него на коленях, он ложился спать, и я вместе с ним. Только он спал всю ночь, а я просыпалась, ходила по нему, ложилась на разные места, и иногда он даже меня прогонял. И так было каждый день.
Иногда к нам приходили другие люди. Мужчины и женщины. Женщины, бывало, оставались у нас. Тогда он закрывал дверь в спальню, и я спала одна на диване. Было обидно, но утром они всегда уходили и редко приходили еще раз. Пока не появилась она. Они пришли, меня как будто бы и не заметили и почти сразу ушли в спальню. Утром она увидела меня и сразу начала шмыгать носом и что-то быстро и нервно говорить. Чаще всего говорилось слово «аллергия». Вскоре она появилась опять. Затем ее вещи, много разных странных вещей. И каждый раз сморкание и раздраженные слова. Аллергия!! Он что-то ей объяснял и успокаивал, а она недовольно отворачивалась. А однажды он пришел мрачный и злой. Без нее. Посадил меня в коробку и куда-то понес. Принес в квартиру к старушке, которая приходила к нам как-то, оставил меня там и ушел. Насовсем.
И теперь я здесь. Живется мне тут неплохо, старушка ко мне хорошо относится. Она пытается со мной разговаривать, всегда старается угостить чем-то вкусным, только мне почти не хочется есть. Я даже разрешаю ей себя гладить, без особого удовольствия конечно, но не хочется ее обижать, она добрая, иногда я даже пытаюсь мурлыкать, она это очень любит. Не сразу, конечно, так стало. Сначала я все время сидела под диваном, вылезала только на звук дверного звонка. Я тогда еще не поняла, что он больше не вернется. Я ждала, все время ждала, когда он придет и заберет меня. Теперь, конечно, уже не жду. Когда стучат, я не крадусь в прихожую. Я знаю, это опять чужие люди. Не хочу, чтобы они меня трогали и говорили, какая я стала худая и облезлая. Самое приятное в моей жизни теперь это лежать вот так на форточке, наблюдать, дремать, особенно когда солнышко. Хотя я предпочла бы весь день сидеть в темном туалете, но чтобы вечером приходил он, пусть даже и с ней. И хотя бы 5 минут держал меня на коленях, я терлась бы об его ноги, а он дергал бы меня за усы и говорил: Что, Кикимора, не нравится? А потом пусть бы уходили в свою спальню. И ведь мне казалось, что я тоже ему нужна.


Мне уже надоело сидеть под диваном. Уйдет она когда-нибудь или нет? Ладно, посижу еще, лучше не попадаться ей на глаза, когда она собирается, она все время спешит и опаздывает, будет еще говорить опять, что я порвала ее колготки. Не трогала я ее колготки, хотя, конечно, хотелось. Ничего, подождем еще чуть-чуть, не самое это плохое место, давно ли я об этом только мечтала.
В тот вечер я, как обычно, лежала на форточке и почему-то немного нервничала. Становилось зябко, и я собиралась перебраться на кресло. Прозвенел звонок. И отчего-то вдруг ужасно захотелось пойти посмотреть, кто это. Но я не пошла. И даже, когда услышала знакомый голос и от волнения чуть не упала с форточки, нарочно отвернулась на улицу. Потом шаги. Меня больно дернули за хвост: «чего не встречаешь, Кикимора?!»
Я медленно повернула голову, презрительно посмотрела на него взглядом «подлый предатель» и отвернулась. А он схватил меня, прижал к себе, кажется, даже заплакал, а я от счастья не могла дышать. Всю дорогу он нес меня на руках.
Когда мы пришли, она открыла нам дверь и, ничего не говоря, ушла в комнату. Он отпустил меня, она начала чихать и кашлять. Он молча протянул ей какие-то таблетки, она их злобно выпила. Он подошел к ней, обнял и поцеловал, стал что-то говорить, она недобро на меня смотрела и ничего не говорила.
Теперь мы живем втроем. Надо сказать, чихает и сморкается она только при нем. Таблетки пьет тоже. Но теперь уже меньше. А недавно забылась и весь вечер не чихала. Понятно, она меня не любит, как и я ее, гоняет меня из кухни и спальни. Купила какой-то дурацкий домик и хочет, чтобы я в нем все время сидела – нашла дуру. С трудом сдерживаюсь, чтобы не написать ей в сумочку или поваляться на ее черном джемпере. Но совсем не хочется обратно к бабуле. А недавно она завтракала и не прогнала меня из кухни. А потом дала мне необыкновенно вкусный мясной десерт с одуряющим запахом. Я, конечно, при ней есть не стала, поскребла лапой и демонстративно ушла, дергая хвостом, но после ее ухода не удержалась и слопала все подчистую. Подлизывается. Меня она тоже уже меньше раздражает. А если разрешит мне спать с ними, то я ее совсем прощу. Но я и без того самая счастливая кошка на свете. А он говорит, что теперь у него две кикиморы.