В контрах

                В контрах

               У берега, в тени раскидистой вербы сидели двое. На голове одного был еще прадедовский, наверное, неизвестно как доживший до наших славных дней, соломенный брыль, на голове другого…
               Видимо по случаю того, что сидели в тени – вообще ничего. Но на нем были, модные сейчас, камуфлированные шорты и такая же майка. А, на шее, тяжеленная рыжая цепура. То, во что был одет обладатель брыля… 
               Такое, описанию не поддавалось.
               С одной стороны вербы был прислонен видавший виды велосипед, с другой – заботливо загнанная в тень новенькая белая «Нива-Шевроле»
               Не клевало. На зеркальной глади воды уснули два поплавка. В высокой синеве, кое-где застыли редкие облачка. На разморенной всепобеждающем зноем земле тоже все было неподвижно. Даже на вербе не шевелился ни один листик. У берегов, под камышком, на зеркальной глади воды – ни единой морщинки. Лишь над самой серединой канала, все-таки тянул, наверное, какой-никакой неощущаемый отсюда ветерок, поднимая на поверхности воды легчайшую рябь. Отражаясь от нее, солнечные зайчики слепили, и рыбаки все время  щурились.    
               На той стороне, у камыша, время от времени, зеркало воды иногда нарушала выпрыгивающая из нее, гоняемая щуренком или окуньком, рыбная молодь. Нарезающий неподалеку ленивые круги баклан, тут же бросался вниз и вскоре, довольный, взмывал с рыбешкой в клюве, радостно работая крыльями.
               Проводив взглядом очередного крылатого счастливчика, тот что в брыле, видимо продолжая давно начатый разговор, неспешно сказал – ну-ну – и помолчав, продолжил – так-таки и не разбавляешь? Не разбодяживаешь? – и, видимо только для того чтобы хоть как-то разнообразить, расшевелить уснувший пейзаж, потянув за удилище заставил поплавок резко нырнуть и, вынырнуть уже, заметно ближе к берегу.
             - А для ча?.. – вопросом на вопрос бодро ответил его собеседник – да и чем разбавлять? Щебенкой, что ли?
             - Ты мне уши не три! – заметно закипая, возразил тот что в брыле. Я не первый год живу на земле и то, чем вы разбодяживаете...
               Внезапно мысль его скакнула куда-то в сторону, так как, то что он сказал было, казалось, совсем из другой оперы – и что интересно, отчего я всегда хренею, балдею и вообще о****еваю сталкиваясь с таким, так это от вашей лютой жадности. Не знающие и даже не подозревающие о вашем существовании пчела или корова, добросовестно и честно, как и тысячи лет назад, тащат человеку свои чистейшие и натуральнейшие мед и молоко.
               И только человек…
               Только это милейшее мордорылое, отбивающее в храме поклоны и лживо произносящее строки из «Отче наш»… Только оно, только это с «честно» нажитым пузцом, с неприкрытым намеком во взгляде глянув на Цеперу, на его заметно переваливающийся через пояс шорт внушительный животик, только оно,  пуская от вожделения слезу, соплю и слюну, подсчитывая в уме будущие барыши, в припадке настигшего их бескорыстия и человеколюбия разбавляет, разбодяживает, расхреначивает этот мед и молоко, доводя до непригодных, несъедобных, непищевых кондиций. И до чего дошли, ссуки?.. – зло сплюнув в сторону, продолжил - даже сметану, даже ее умудряетесь уже делать без единой капли молока!!..
               Ну что прикажете с вами делать за такое?
               Пороть?..
               Вешать?..
               Расстреливать?..
               Сажать на кол?.. 
               Его собеседник был заметно упитаннее, и, судя по всему, не только физиологически, но и по роду занятий как раз-то и принадлежал к тому отряду двуногих прямоходящих которых имел ввиду Брыль. В своих живописных обносках, он заметно уступал Цепуре в разнообразии получаемых жизненных благ. Может по этой причине, а может просто от природы, был заметно суше, но так же заметно шире в кости и жилистее.
               Есть такой склад человеческой фигуры - на них не обнаружишь эффектных бицепсов, грудных мышц или пресса. Их широкая, сухая, мосластая кость не обременена   бросающимися в глаза мясами. Но те мяса которые, все-таки, были…
               Приросли к этим костям так, что…
               В общем, ничего лишнего, но каждая сухая, прилаженная точно туда куда и надо их мышца отчетливо просматривалась, а такая же сухая, жилистая, также отчетливо чувствовавшаяся в них сила способна противостоять любым выпадающим на их долю передрягам. И, противостоять, столько, сколько понадобится. Так что, в способности Брыля помахать кулаками… 
               В чем в чем, а в этом обладатель воинственного камуфляжа не то чтобы не сомневался - знал. По каким-то, непонятно каким признакам, было видно – они не сегодня узнали друг друга и знакомы, еще, наверное, со школы. А еще было заметно – там, в школе, никакими такими особыми успехами Цепура не блистал. А вот, поди ж ты...
               По чему-то неуловимому, чему-то такому, что не выразить словами, можно было догадаться – Брыль, тогда, в школе, частенько поколачивал Цепуру. А так как они, здесь, были одни…
               Притворно вздохнув, Цепура осторожно, с опаской, глянув в сторону Брыля, ответил – а что делать? Закон, ведь, не запрещает. Не нравится - не бери!
               Брыль вскипел. Вскипел, до покраснения, до клекота, до враз осипшего голоса – а где брать-то, твою мать?..
               Где брать, если даже хлеба уже не стало? Если даже туда вы умудрились насовать всякой гадости, превратив его в несъедобную пластмассу? – все больше свирепея распалялся он. Ничего ведь не осталось натурального! Ни картошины! Ни помидора! Ни арбуза! Ни…
               Мясо, и то…
               Еще будучи на кости, будучи еще на живом животном – оно уже не пригодно в пищу. Ведь то чем вы их кормите…
               Ни для кого не секрет, что, товарных, предназначенных на убой животных из экономии и своей лютой щедрости вы кормите такой гадостью, что они становятся неспособны даже к воспроизводству. На племя, их использовать уже нельзя! Так что же это за животные? И что за мясо, что за мышцы на них, если не годятся даже для того чтобы зачать себе подобных? И на что будет годен человек, вынужденный употреблять то чем вы его пичкаете?..
               Круто спикировав, очередной баклан взмывал с рыбешкой в клюве. Проводив его  взглядом, словно говорившим – вот и этот еще… Брыль сказал – ни один волк, ни один лев или тигр, перед употреблением, не станет нашпиговывать курицу, кролика или рыбу водой, целлюлозой, селитрой и всем тем, чем нашпиговываете вы. И только человек…
               Только это, гомо ist пузикус… -  (по видимому в той, своей школе они изучали немецкий) продолжал Брыль и, притворно любовно погладив Цепуру по животу, продолжил – и только оно, только это гомо ist обжорикус, это вечно жующее, сопящее прямоходящее человекоподобное мордорылое, только оно…   
               И замолчал, открыв от удивления рот - взмывший вверх очередной баклан вдруг замотав головой, выбросил, выплюнул свою добычу. Нет! Он не сплоховал, не обронил ее ненароком - а именно выбросил. По тому как брезгливо замотал головой, как, даже не глянул в ее сторону не делая никаких попыток вновь поймать, было видно – что-то здесь не то. То ли та рыбешка влезла в одно из пятен солярки и мазута радужно поблескивающих на поверхности воды, то ли хватанула какой другой химии щедро разнообразившей сегодняшнюю нашу жизнь, только...      
               Недовольно крякнув, Брыль нервно дернул удилище. Не ожидавший ничего такого поплавок, обиженно нырнув, вынырнул, на этот раз, почти у самого берега. Удочку надо было перезабрасывать. Что Брыль и сделал, в сердцах взмахнув удилищем с таким видом, словно в контрах к нему, сегодня, была не только жара, не только этот Цепура и иже с ним со всеми их маклями, не только, приближающиеся к поплавку радужные пятна солярки и мазута, но и вообще, весь белый свет.