Крепость у истоков жизни

„Человек – царь природы, властелин на планете, единственное существо, сумевшее приспособиться к жизни во всех уголках Земли. Чушь! Иллюзия и самообман. Человек всемогущ лишь в тех зонах обитания, где путём технократического вмешательства смог уничтожить большую часть дикой природы. В таких местах человек находится в безопасности, там действуют его законы. Такие места обрастают иными ценностями, ценятся иные знания. Человек построил себе дом.

Но представим человека вне этой территории. Например, в горах или джунглях, или в северных холодных лесах. Всё. Практически все полученные знания, приобретённые навыки становятся бесполезными. Тело человека не имеет ничего, что помогло бы ему выжить в естественных для нашей планеты условиях.
Так кто же ты, человек? И где твой истинный дом?”

Кирилл закрыл блокнот и покрутил в пальцах огрызок карандаша.

- Надо двигаться дальше, - сказал он в прохладное осеннее небо, положил блокнот в карман рюкзака и захромал в сторону деревьев.

Густая цветная листва окружила долину цельной стеной. Здесь было уютно, но небезопасно. Там где лес был самым высоким, вероятно, должен был быть проход к озеру, а оттуда до старого поселения километров сорок.

Тяжело переставляя ноги, он стал подниматься по холму, поросшему мелким кустарником. Ямки с водой собирали над собой последнюю мошкару.

- ... И ты туда же... Вся, вся природа... И даже малюсенький комаришка пытается отхватить кусочек. – он хлопнул себя по щетинистой щеке, оставив кровяное пятнышко.

Деревья приближались.

Ремни тяжёлого рюкзака сдавливали плечи. Кирилл нёс с собой в основном книги и собственные рукописи. Ещё задолго до выхода он начал собирать тексты, которые в самую трудную минуту могли бы его вдохновить, заставить подняться и двигаться дальше. Двигаться, чтобы найти, осмыслить и обрести.

- Кирилл и кириллица - лучшие друзья! Но им нужен дом, чтобы обрести форму.
 
Девятнадцать дней пути стёрли из памяти лица и события. Сохранилось лишь ощущение оставленной городской жизни. Кирилл для себя определил его, как „безысходная пустота”. Напрягая память, он пытался переключиться с букв и строк на цифры, чтобы рассчитать коэффициент собственной наивности в той жизни.

Камни стали попадаться реже, земля выровнялась, размякла. Кусты сменились молодняком лиственницы. Идти стало легче. Кирилл сел на землю, нащупал за спиной карман рюкзака и извлёк блокнот. Огрызок карандаша излучал готовность.

„Попытки познать себя, определить своё место в мире и записать в понятных другим символах – есть великая миссия, дело всей жизни, которое должно быть долгом каждого.”

Кирилл ещё долго сидел, обдумывая, стоит ли написанная фраза незапланированного отдыха. Сидеть и наблюдать было также приятно, как рождать строки. Деревья манили, как недописанное полотно. Солнце сквозь дымку облаков грозилось провалиться в сон. Недосказанность в природе непонятным образом граничила с совершенством. Нужно было продолжать путь.

Лес втянул в себя внезапно и полностью, как будто десятка километров каменистой долины и не было. В отличие от долины, в гуще цветных деревьев был уже поздний вечер. Кирилл нацелился на холм за березняком. На смену романтике шли неоспоримые правила выживания в дикой природе. Хворост, имитация безопасного ночлега, по возможности вода и еда.
 
Солнце сдалось. Лес превратился в мизерную площадку между деревьями. По еловым иголкам на стенках шалаша мелькали тени и искры от костра. Горсть брусники. Тепло. Свежесть. Необъятного чёрного леса вокруг как будто не существует. Маленький безопасный мир. Почти дом.

Кирилл залез в шалаш, высыпал ягоды в рот и потянулся к карману рюкзака. Рядом с рюкзаком нож и заострённая палка - страховка. Блокнот распахивается, как дверь. Карандаш, как машина времени, расширяет и сужает пространство. В черноте деревьев показываются очертания города.
 
„Там, в монолите города, в прочных, бетонных стенах, в мягком кресле я никогда не чувствовал себя дома. Здания, пропитанные ложью, запахом алкоголя и бензина  превращались в непроходимые дебри. Праздность и беззаботность была ничем иным, как шторкой между теми, кого используют и теми, кто пользуется. На каждом шагу могли лишить жизни. Очень легко, быстро, по разным причинам.
Здесь всё не так. Всё по-настоящему. Если льёт дождь, значит мокро. Северный ветер – холодно. Закат – красиво. Ночь – темно. Всё искренне. И не смотря на постоянное присутствие опасности, она известна, логична, хотя не менее смертоносна.

Здесь лучше, чем там. Но ни здесь, ни там нет желанного чувства дома. Вместо внутреннего уюта – постоянные мысли: „А что если…”.

Нужна середина, и она существует. Крепость в диком месте – остров необходимой безопасности у истоков жизни. То место, в котором внутренняя гармония наступит сама собой, строки польются легко, как слёзы безграничной радости.”

Сердце сжалось в предвкушении. Кирилл положил голову на блокнот и в ту же секунду уснул.

Темнота стала превращаться в светлые точки и скоро отступила. За деревьями до горизонта растянулась широкая светлая улица. У фонаря с часами открытое кафе. Запах свежеиспечённых булочек. Лучи солнца исчезают и появляются в стёклах. Утренняя тишина успокаивает. На улице пусто. Лишь из-за угла нового здания выглядывает и снова прячется мужская голова. Кирилл идёт дальше по улице. Мужчина решается выйти и направляется вдоль домов навстречу Кириллу. За ним на поводке, обнюхивая выпуклости, семенит маленькая собачонка. Запах булочек сменяется на запах рождественской ёлки. Кирилл оглядывается, чтобы понять, откуда в это время в городе ёлка. Запах усиливается. Мужчина уже поравнялся с Кириллом. Его лицо Кириллу очень знакомо: тёмные впадины глаз, широкий нос, грубая щетина. Из кармана пиджака торчит блокнот. Знакомый блокнот.

Собачка, нерешительно приближаясь, рассматривает Кирилла и нюхает воздух. Поводок натягивается, мокрый собачий нос замирает в нескольких сантиметрах от его ноги. Животное злится, скалится. Обнажённые от злости зубы кажутся Кириллу чудовищными и несоизмеримо большими. Мужчина отпускает поводок. Собака с рыком кидается под ноги. Но Кирилл не видит её, он смотрит на незнакомца, и огонь обжигает его с ног до головы – в незнакомце он узнаёт себя. Два Кирилла смотрят друг на друга. Запах ели становится невыносимым. Под ногами слышится рык, Кирилл ощущает жгучую боль в ноге. Маленькая собачка превращается в огромную пасть, острые зубы впиваются в мясо до самой кости. Улица погружается в темноту, еловые ветви впиваются в лицо. Кирилл открывает глаза. Резкая боль заставляет его закричать. Рывок, рык. С двух сторон густые ветви. Шалаш. Кто-то вцепился в ногу. В треугольнике шалаша на фоне тлеющих углей мелькает собачий силуэт. Волк. Нестерпимая боль. Кирилл хватает заготовленную палку и вонзает в пространство впереди себя. Рык превращается в вой, угли разлетаются в стороны и, как далёкие звёзды, продолжают мерцать в чёрном пространстве. Наступает тишина. Сквозь звон в голове Кирилл отчётливо слышит бешеный стук своего сердца и откуда-то издалека - свои стоны. Из темноты ему улыбается он же сам в рабочем пиджаке с искорками неподдельной радости в тёмных впадинах глаз. В руке висит поводок.

Мокрые листья, покружив, ложатся рядом с огнём, скорчиваются и меняются в цвете. Редкие капли дождя шипят на кусках раскалённого дерева. Ночь ушла вместе с болью. Вода разбавляет багровый ковёр. Капли крови продолжают сочиться, как осенние строки, ложась на листья. Всё должно быть в меру, но это длится слишком долго.  Лес затих. Кирилл, прислонясь к стволу огромного дерева, слушает тишину. Вокруг аккуратно разложены книги и рукописи. Словно кирпичики, книга за книгой, тетрадь за тетрадью возвели вокруг него непреступную крепость. Крепость в диком месте – остров безопасности у истоков жизни. Кирилл водит пальцем по строкам, улыбается и одобрительно кивает. Блокнот и карандаш ждут своей очереди.

„Вот мой дом. Я сам его  создал: надёжным, светлым, именно таким, каким представлял. Я дома. Дома. Дом – это не место. Понять это трудно, но жизненно необходимо. Кирилл и кириллица - лучшие друзья! И они наконец-то дома, чтобы обрести форму. Форму самих себя:  надёжных, светлых, таких, какими им хотелось быть.”

Блокнот падает на мокрые листья, ветер с нетерпением принимается перелистывать страницы.