Движение на красный свет

Книгу «Красный свет» Максима Кантора проанонсировали и пропиарили, – как для наших скудных времен, – мощно и напористо. Я имею в виду пиар со стороны «красной», «патриотической», «левой» etc. составляющей того, что нынче в РФ принято называть оппозицией. От кампании PR в интернете и до прочтения мной этой книги прошло свыше 2-х месяцев: на украинском книжном рынке она реально появилась лишь в средине сентября.

…Книга объемистая, – свыше 600 стр., – тираж довольно ограниченный, особенно если сравнивать с тем селевым потоком детективно-развлекательного чтива, которое девятым валом захлестнуло место, – мозги и сердце читателя, – литературы нормальной. Добротной. Сразу стало понятным, чем писатель отличается от «литератора» и уж тем более – от писюка, литературный китч – от добротной литературы, талант – от графоманствующей, – воинственной и воинствующей, – посредственности.

Длится это безобразие уже свыше 20 лет, т.е. появилась генерация читателей, просто не знающая, какой бывает и может быть, – и должна быть, – настоящая, добротная, действительная, уж не говоря – классическая, литература. А оно ж понятно: нельзя аплодировать одной рукой. Т.е. – не бывает писателя, извиняюсь: литератора, без читателя, еще раз извиняюсь: без потребителя нетребовательного чтива. Иными словами: каков писатель, –  каков поп – таков приход, – таков читатель. А каков он, потребитель предлагаемого худпродукта? Ну уж во всяком случае – не культурный, тонкий, глубокий etc. Он даже не «начитанный». Он – обчитанный. Есть обкуренные («обдолбанные»), а есть обчитанные.

О такой очевидной вещи, как то, что вся эта индустрия дебилизации «этой» страны, ее культурной деградации и вырождения, что эта непреложная установка на «игру на понижение» – это отнюдь не случайность, не «стечение обстоятельств» etc., но процесс, обильно финансируемый и осуществляющийся под очень пристальным и недреманным приглядом, говорить не буду. Это – очевидность. Здесь – о другом.

Вы спросите: а от названной-то книги, – «Красный свет», – какое впечатление? Если одним словом, то: хреновое. Особенно ввиду вышеотмеченного обстоятельства: восторгались и пиарили в основном «красные»… Другое дело, если бы: «букеровский лауреат», «лауреат премии Сахарова (Солженицина)», «входит в десятку лучших книг месяца» («десятку» тщательно составляют деятели из «Эха» и похожих контор) etc. Уже не говоря о вещах банальных: чем больше у автора есть что сказать, тем меньше для этого требуется времени. И – бумаги, разумеется. Поскольку по стилю указанный опус литературный синкретичен: здесь определенный микс: и, – правда, весьма произвольно трактуемая, – историческая документалистика, и публицистика на, что называется, злобу дня, и фрагменты, имманентные «чисто» художественной литературе, беллетристике, то оценивать ее, и, соответственно – автора, представляется возможным т.с. стереоскопически, т.е. во многих явлениях и автоипостасях. Ну, ясно, что не во всех, но, скажем так, в главных.

Цепок и наблюдателен. Чужд сентиментальности и даже циничен. Напорист. Достаточно остроумен. Сарказм – на грани фола, т.е. хамства. Категоричен в суждениях и в то же время – весьма осторожен и предусмотрителен в публичной демонстрации своих личных симпатий и антипатий. Ну, т.е. по принципу: «я не правый и не левый. Я – валенок». Но в подобной тематике быть валенком – это все равно, что: девственницей – в борделе… Слабое место – «лепка» художественных образов, линий и сюжетов. Ходульны портреты практически всех вымышленных персонажей. Основательно оболганы – персонажи невымышленные. Впрочем, возможно, это просто невежество? Самое сильное, – повторяю и подчеркиваю: это чисто субъективная, т.е. моя личная оценка и характеристика, – отдельные, их наберется из всего толстого фолианта… с десяток – лаконичные, в репортерском стиле, а вернее сказать – публицистические зарисовки с, т.с., натуры. Ситуаций и типажей, вызванных к жизни нашей «бучей кипучей» последних десятилетий. Ну, понятно, не «нашей» и даже предельно и откровенно антинашей, но: автору удается. Иные из сюжетов – просто своеобразные шедевры. Три из них я привожу ниже. Там: колоритный портрет и «богача», и «интеллигента», и характера их взаимодействия в современных условиях.

Там – о клиповой культуре и алхимии ее продуцирования, там – о лапше на уши под названием «открытое общество». А главное: лаконично. Ни одного лишнего слова. И все сущие, – слова, – на месте. Т.е. уместны. Почему в кавычках слова «богач» и «интеллигент»?

О, вот здесь собака зарыта. Большая и дурно пахнущая (хотя еще об одной: еще большей и еще более дурно пахнущей, я скажу ниже).

Речь об авторе как об исследователе. А вот здесь: Amicus Plato, sed magis amica veritas. Я должен, – ибо это просто очевидно, – констатировать, что нельзя подступаться к сложнейшим вопросам, вопросам непосредственно связанным с людоведением, с обществоведением, с человековедением etc. по принципу: «я не гинеколог, по посмотреть могу». Нельзя, недопустимо. Категорически! 

…В свое время в КПИ расхожей была пословица: «сдал сопромат – можешь жениться». Не исключаю, что сопромат – это сложно. Может быть, даже: очень сложно. Но кто сказал, а тем более: доказал, что сопролюд – это проще?!! Отнюдь не проще. Правда, можно: простовато. Но, не мной и не вчера о такой «простоте» сказано: «простота хуже воровства». Примером указанной необязательности специальной и к тому же – основательной (ведь можно и верно, да скверно) подготовки, в которой базовое высшее образование – всего лишь минимально необходимое, но отнюдь не достаточное основание (в данном случае, как нетрудно догадаться, речь идет о регулярном, и что очень важно: добротном, научно-состоятельном философском образовании, а не о той постмодернистской окрошке из отбросов духа, которой фаршируют студентов в официальных, ныне сущих в РФ, на Украине etc. вышах на философских факультетах, а затем подобное «образование», уже, в основном, в режиме автофарширования, продолжается в годы аспирантские…). Так вот, примером такой, мягко говоря, методологической неряшливости, – отнюдь не по причине вредности: не обучен потому что; (возможно и хотел бы, да не может, не способен) – есть его обращение с базовыми категориями философского, – научно-состоятельного, – человековедения: «богатство» и «интеллигентность». Ну, в контексте авторской фабулы: «богачи» и «интеллигенты». Его, – автора, – «богачи» в лучшем случае тянут на плебеев с деньгами, на имущих, денежных, зажиточных etc. людей.

Ничуть не лучше и его «интеллигенты». Это – те, кого на Западе принято называть интеллектуалами, т.е. наемными работниками, – пролетариями, – умственного труда. Об интеллигентности и интеллигенции, – феномене сугубо русского и советского свойства и качества, происхождения и производства, – см. в наших работах. Ну, т.е. в том числе и в наших работах.   

И все же основной грех и порок характеризуемой нами, – предельно  бегло, – работы «Красный свет» – ее откровенная реакционность. Кстати – вовсе не эксклюзивная. Это – Ханна Арендт. Разумеется, в «художественной обработке», в аранжировке М. Кантора. Не стану утверждать, что замыслено и исполнено это намеренно и сознательно: попытка писать «красный» и «коричневый» – через дефис. Скорее всего – от дефицита, от недостатка той самой «грамотешки», а уж тем более – «культурки», о которой я упоминал выше. Так что: Danger! Vorsicht! Опасно! Небезпечно! Стой. Жди зеленого. Т.е. – трудись. Над собой прежде всего. Самосовершенствуйся. Обретешь действительное мастерство – появится основание и право других учить. Только так. Иначе – превращенка.

…Но местами, локально – прелесть, что за точные наблюдения.

Зарисовки с натуры. Маленький пример – ниже - приведенные материалы.      

«Богачи обласкали интеллигенцию. Отплатили интеллигентам за преданность. [Вернее сказать – оплатили предательство. – Б.Н.].

Яхты, газеты, заводы и шахты имелись – но чего-то не хватало для полноты достатка. Ах, куршевельский разгул всем хорош, но что-то еще просится на стол! Капитализм достиг той стадии спелости, когда богачи захотели быть не только самыми сытыми, но еще и самыми умными. Богачи обнаружили, что нуждаются в интеллектуальном признании. Богачи требовали, чтобы интеллигенты признали, что богачи не просто богаче, но и умнее их.

Казалось бы, зачем признание очкариков? Однажды, выбирая, кем стать, богач отринул возможность стать поэтом или ученым и решил, что хочет сделаться спекулянтом – поскольку спекулянтом быть выгоднее. Но после того как успешные спекуляции вознесли ловкача на вершину жизни, ловкач осмотрел с высоты подвластный мир и решил, что быть только богатым ему мало; надо еще, чтобы люди признали, что он стал богатым по причине интеллектуального превосходства над поэтами и учеными. Надо сделать так, чтобы его богатство стало вопло-щением всего того, что он отринул прежде, выбирая спекуляции. Надо, чтобы люди, ставшие учеными, истратившие жизнь на науку и не заработавшие денег, сами признали, что ошиблись в выборе – выбор их был жалок. Жизнь прошмыгнула мимо, пока они прели в библиотеках и музеях, а вот сейчас, созерцая прозорливого властелина, они понимают, в чем состоит истинная мудрость. О, полнокровный румяный держатель акций! Теперь те, кто некогда корил тебя невежеством, поняли, что подлинная мудрость в накопительстве, действительное знание выражается в негоциях и марже. Вот если бы ученые и философы, подобно успешному богачу, выбрали путь стяжательства, их разум укрепился бы - а так они доживают свой жалкий век, сознавая тщету потраченных усилий. Черви книжные, клопы обойные, обитатели блочных трехкомнатных квартир, – да знаете ли вы, что такое плеск средиземноморской волны под форштевнем трехпалубной яхты? Слышали вы, как хрустят панцири омаров и хлопает пробка Дома Периньон? Видели вы закат над оффшорными берегами? А что вы вообще знаете, ничтожества?

Богачи окружили себя интеллигентами, которые ежедневно сообщали своим патронам, что богатство дается именно в силу выдающихся гуманитарных свойств капиталиста и только сокрушительная сила интеллекта может сделать человека миллиардером. Спекулянты слушали профессоров, и мурлыкали от удовольствия, и подставляли интеллигентам пятки: чеши мне пятки, очкарик! И те чесали, а иногда проворно склонялись к пятке, чтобы лизнуть. О нет, не от подобострастия вовсе, но объективно выражая уважение. Богатые богаты потому, что они умнее бедных, – этот простой силлогизм следовало утвердить повсеместно. Профессора сообщали богачам, что более глубоких собеседников, чем банкиры, они не встречали. Рассуждения о прибыли, процентах и вкладах содержат в себе анализ мира, не дающийся никому, кроме богачей. Профессора уверяли, что богачи являются философами в подлинном смысле слова, что богачи - это ученые в превосходной степени, и в поэзии спекулянты разбираются лучше, нежели поэты, а уж в картинах и статуях понимают решительно все.

Богачи любили проводить с придворными интеллигентами откровенные разговоры – для этого охрана привозила интеллигентов на дачи богачей. Обыкновенно богач звонил интеллигенту и предлагал: что если нам поужинать вместе в субботу? У меня как раз нет совещаний... Пришлю за вами автомобиль – а то, знаете, охрана, могут не пустить... Ну, и супругу вашу, само собой, захватите. Взволнованный интеллигент мечется по бирюлевской своей квартире, ищет глаженую рубашку, недырявые носки, а жена рассказывает подругам: нас позвали на ужин… И вот присланный за ними «Мерседес» фырчит у подъезда, вот уже мчатся они по городу, и за унылыми новостройками распахивается шоссе, уходящее в сосновый бор, и вот уже ворота усадьбы медленно раскрыва-ются (ах, у них все здесь автоматическое!). Ах, судьбоносный момент встречи с идеалом – вот мажордом вводит чету интеллигентов в богатую столовую! И куда ни посмотришь, сознание трепещет, ошеломленное размахом бытия! Супруга ощупывает взглядом мебель, супруг понимает, что напрасно захватил в подарок хозяину свою последнюю брошюру о борьбе идей в пореформенной России... А где же хозяин, интересуется чета робко. А хозяин сейчас занят – как раз срочное дело: проблема с филиалом во Франкфурте... Интеллигенты сочувственно ахают: ах, неужели же мы не понимаем! С филиалом во Франкфурте! Боже мой, какие же сомнения, разумеется, он нужен там! Кто мы – и кто филиал во Франкфурте! Мы посидим в коридоре, подождем, вот, газетку почитаем... Однако мажордом усаживает их за обеденный стол, прислуга кормит интеллигентов едой, коей они сроду не нюхивали, лакеи устраивают им экскурсию по особняку: вот эту картину хозяин взял на «Сотбис», а эту статую прикупил на «Кристи». А это что за комната? А, это зал для медитаций – хозяин часто бывает на Тибете, привозит культовую скульптуру. А здесь что? Ну это, это так... концертный зал... И затем, ошеломив интеллигентов роскошью, слуги ведут их в кабинет к хозяину; вот он сам, за резной дверью кабинета – он там работает! Тише! Тише! Мы мешаем сосредоточиться деловому человеку! Деловой человек принимает судьбоносные решения; сколько процентов вложить туда, а сколько сюда! Это вам не латынь учить, голубчики! Тихонечко, на цыпочках, постоим вот тут в уголочке, вдруг заметит... Хозяин строгий, лоб у него наморщен, он резко говорит в телефонную трубку важные слова: отгрузили? растаможили? забашляли? И супруги жмутся у дверей, как бы не помешать беседе. Богач замечает присутствие профессора: ах вот он где, раздавленный великолепием сморчок... Хозяин машет рукой: ну, садись, как тебя там, садись... вон кресло пододвинь, не бойся... штаны у тебя вроде чистые, присаживайся. Хозяин поощрительно скалит зубы: и вы, милая, присядьте. Ваша супруга? Да? Неплохая, неплохая... Дом уже по-глядели? Понравилось вам? А накормили вкусно? Нет, без дураков, терпимо? А то я предыдущего повара уволил, отослал обратно на Сардинию... Шельмец, лентяй! Впрочем, сегодня все было удачно, не так ли? Да вы не бойтесь, говорите как есть! У интеллигента кружится голова... Он сидит в кабинете воротилы, говорит почти что как с равным, он даже дарит ему свою монографию... И барин задает интеллигенту доброжелательный вопрос: ну что, мудила очкастая, понял теперь, в чем смысл жизни? И разомлевший от дорогой еды, оглушенный роскошью интеллигент отвечает, что смысл жизни в том, чтобы пытаться стать таким вот воротилой – прозорливым ворюгой, опытным спекулянтом, смелым богачом.   

Интеллигенты выделяли из прочих богачей тех, которые создавали газеты и журналы, открывали галереи и магазины – то есть давали им рабочие места. К этим богачам ходили на поклон регулярно и кланялись особенно усердно. И богачи привыкли к мысли, что в искусстве они разбираются лучше интеллигентов, а с течением времени они в самом деле стали разбираться лучше – они полюбили высказывать мнения по поводу картин или книг, их вкус стал мерой искусства.

Диктат богача лишь по видимости вступал в противоречие с обещанными демократией свободами: даже когда богач впадал в неистовство и начинал вдруг орать на интеллигента, тот понимал – это ради свободы в высшем смысле». [Максим Кантор, «Красный свет», стр. 433-435].

«…Книги делались короче, а потом вовсе исчезли. Книги заменили яркими высказываниями колумнистов – при каждой газете была горстка свободолюбивых людей со взглядами. Общество решило, что разумнее иметь тысячу колумнистов (каждый – адекватная личность) и бомбардировать население равномерным дождем реплик, нежели писать многотомные труды, которые никто никогда не прочтет. Литераторы участвовали в ток-шоу, художники устраивали перформансы, философы писали в модные журналы, историки вели кулинарные передачи – общая задача; не дать почувствовать соседу, что ты знаешь на гран больше него. Каждый говорил соседу: я ровно такой же поэт, какой ты художник, а он философ – так будем же взаимно вежливы. Следовало обменяться взаимными гарантиями неподлинности, и новые интеллектуалы не замедлили это сделать. Производить стало не вполне приличным – можно разрушить весь баланс культурного строительства. Сочинитель Силовский ничего не сочинял не по причине бездарности, но из вежливости; очаровательный Митя Бимбом ничего не писал вообще, но высказывался адекватно, его называли публицистом; писательница Придворова была признанным мастером ремарки – разве миру нужно большее? Собственно говоря, кандидатура Халфина рассматривалась придирчиво, хотели отклонить: написать трехтомник о России бестактно; однако решили рискнуть.

Это была стратегия взаимных кредитов – таких же, какие существовали в финансовом мире. Новый средний класс не-производителей (в отличие от среднего класса производителей восемнадцатого века) возник как гомункулус, образованный кредитной политикой финансового капитализма. Обыватели стали владельцами акций, оказались соучастниками финансового капитализма наряду с Рокфеллером, приобрели в кредит дома, машины и кофемолки. И акционеры пожелали иметь такую культуру, которая не напоминала бы им о том, что некогда сапожники тачали сапоги, а художники рисовали картины. По тем самым законам, по каким образовали имущественный средний класс, образовали средний класс новых интеллектуалов.

Выданные акции интеллектуальных достижений без реального покрытия – есть высшая точка либеральных достижений мира. Так новый средний класс Запада получил приемлемые духовные стандарты.

Все крупное пугало: религия, категориальная философия, образное искусство – это казалось фанатизмом. Попробуй начни отстаивать иконопись – так и до концлагеря недалеко. Новый средний класс не-производителей нуждался в необременительных убеждениях, а если и был к кому строг, то лишь к тем, кто выражался определенно и что-нибудь делал. Каждый представитель интеллигенции среднего класса принимал необременительные взгляды соседа, а сосед с уважением относился к его необременительным взглядам. Так в обществе возник феномен «адекватной личности» – явления, полярного личности ренессансной.  «Persona adequate» выражала себя умеренно, не нарушая общей гармонии равномерного потребления. Немного свободолюбия, щепоть убеждений, чуть-чуть знаний, темперамент добавить по вкусу.

То была подлинная алхимия культуры: ошибиться в пропорциях ингредиентов нельзя. Реторта булькала: пустослов неизбежно делался колумнистом, а рэкетир – депутатом; затем колумнист превращался в литератора, а депутат – в министра; далее литератор становился властителем дум, а министр – премьером страны. Важно соблюдение равномерной адекватности. Каждый получит свои пятнадцать минут славы, лишь бы полновесный час славы не достался никому.

Постепенно общество открыло формулу свободного мира: требуется взаимная вежливость посредственностей – я не отношусь к другому так же, как хотел бы, чтобы другой не относился ко мне.

Исчерпывающей концепцией стала мудрая концепция премьер-министра страны: «Свобода лучше, чем несвобода» – и сверх того слышать никто не хотел. Апофатическое мышление современной интеллигенции, воспитанное Поппером, нашло, наконец, адекватное определение свободы. Что там Гегель! «Лучше, чем несвобода» – этим сказано все. Открытое общество лучше, чем закрытое! Гитлер лучше, чем Сталин! Демократия лучше, чем Гитлер! Три рубля лучше, чем два! К чему иные определения блага? Никто не ждал от Дмитрия Медведева строительства сиротских домов, обеспечения жизни пенсионеров и государственной программы ухода за больными – это было бы избыточно. Когда премьер провозгласил, что к 2013 году каждому ветерану Великой Отечественной войны дадут по квартире, общество даже вздрогнуло от напора премьерской мысли. Это что ж получается? Значит, те из ветеранов, кто доживет до этого дня (самому молодому могло бы быть 90 лет),  безвозмездно получат жилье от государства? Не слишком ли?» [там же, стр. 416-417].

«…Либеральная демократия», «национальный социализм» – суть диалектические единства, перпетуум-мобиле мироздания, а вершиной неслиянных нераздельностей является – открытое общество, построенное из обществ закрытых.

Корпорации, встроенные в открытое общество, были сами по себе закрытыми обществами, однако их закрытость обеспечивала жизнедеятельность общества открытого. Как может быть, что открытое общество состоит из многих закрытых обществ, этого никто не объяснял; принимали как обязательное условие. Людям внушали, что они имеют право знать все про своих правителей – кто на ком женат, где отдыхает и т. п., но про корпорации никто ничего не знал. Очень часто никто не знал ни имен собственников, ни членов совета директоров, ни размеров прибыли, ни сфер деятельности закрытых структур. В прогрессивном мире создалась особенная конструкция: либерально-демократическое государство с гражданскими правами и свободами, с выборами и многопартийной системой – состоит из сотен закрытых корпоративных обществ, совершенно не либеральных и абсолютно не демократических. Никакой многопартийности внутри «Газпрома», «Дойче банка», «Бритиш петролеум» существовать в принципе не могло. Но именно интересы «Бритиш петролеум» (недемократической организации) и интересы «Газпрома» (нелиберальной структуры) руководили свободолюбивым миром. Конструкция корпорации была насквозь тоталитарной, со строгой дисциплиной и системой подчинения, с неравномерным распределением прибыли и льгот. Но члены тоталитарной корпорации в то же самое время являлись гражданами демократического общества, и в качестве граждан они выражали свои права.

Скажем, гражданин мог протестовать против войны в Афганистане, которую вело его правительство, но как член корпорации он не мог протестовать против того, чтобы снабжать армию боевыми машинами и наживаться на войне.

Способность человека выражать гражданские чувства зависит от его жизненных сил, а его жизненные силы зависят от членства в тоталитарной организации. Таким образом, корпоративная модель оказалась движущей силой того, что носило название открытого общества.

В отношении государства демократическая риторика сохранялась, и населению внушали, что обладание этой риторикой делает их свободными. Они даже иногда организовывали демонстрации против правительства. Правда, никто не предлагал людям восстать против интересов «Бритиш петролеум». Попробуй гражданин учинить бунт против начальства своей корпорации – его немедленно уволят: но против правительства страны – роптать разрешали.

И свободолюбивые граждане молились на тоталитарные корпорации и на богачей – все боялись одного: а вдруг благостная осень демократии закончится, вдруг настанет зима демократии – вдруг станут закрываться корпорации, богачи начнут беднеть? Свободолюбивые граждане понимали: если такое горе случится с корпоративной демократией, будет война; их пошлют воевать за интересы корпораций. Их тогда пошлют не на игрушечные демонстрации, а ввергнут в жестокое и тотальное убивство» [там же, стр. 439-440].

…На красный свет светофора прут либо по дремучему неведению, либо умышленно, т.е. внаглую. Однако результат пересечения двух (минимум двух) необходимостей, – пешехода и транспортного средства, либо двух транспортных средств, – называется: случайность. Лапидарно: случай. В данном случае: несчастный случай. Как правило – с печальными последствиями и исходами. Бывает: с очень печальными.

…Историческая необходимость и необходимости прочие, включая отдельного человека (людей и даже общество в целом), которые являются носителями каких бы то ни было социальных ролей и функций (политики, журналисты, писатели etc.) при пересечении дают похожий результат: несчастный случай. Не для исторической необходимости, понятно…