Шутник из-за печки

Кузиманза Д Д
   
  ШУТНИК ИЗ-ЗА ПЕЧКИ
  (по мотивам полесских сказок)
   
  На краю вольного леса меж горами и рекой жил дровосек Быш с женой Досей.
  Хотя люди они были молодые, но изба у них покосилась, а крыша прохудилась. Некогда хозяину чинить и поправлять. Каждый день на рассвете брал он топор и шел в лес, целый день помечал зарубками подходящие деревья или срубал их. А ветки приносил домой. Раз в неделю, когда другие отдыхали, нанимал Быш повозку, чтобы забрать бревна из леса и продать в большой деревне.
  Вечером приходил - еле ноги волочил, сил хватало разве что немного дров наколоть.
  Платили за бревна мало, но другого занятия Быш не знал. Хорошо, если попутно мог набрать корзину ягод, грибов или орехов. Ведь жена его, Дося, в лес ходить боялась и не без повода. Да и работы по хозяйству был у нее полон рот. Целый день хлопотала в доме и во дворе. Делала тесто, кормила кур, поправляла жерди в ограде, топила печь, ставила в нее хлебы, полола грядки в огороде, пекла пироги с грибами, ягодами или овощами для мужа, стирала, латала одежду, варила для себя одной незатейливую похлебку и, похлебав ее, садилась у окна вышивать полотенце, скатерть или занавески.
  Красивые получались у Доси рукоделия. Когда ездила с мужем в большую деревню, продавала их купцам и новые заказы брала. За вышиванием любила она песни петь, но когда оставалась на хозяйстве одна-одинешенька, остерегалась: вдруг своей песней недобрых людей приманит.
  Так и жили.
  Как-то в середине лета Быш нанялся за хорошую плату корчевать пни далеко за рекой. Сказал жене, что за день не управится, потому на ночь домой не придет. Не понравилось это Досе. Пока Быша дома нет, может на нее напасть лихой путник или даже разбойники из леса. Какими бедными они с мужем ни были, но всегда найдется кто-то беднее или просто злой и жадный. У Быша сердце тоже было не на месте. Собаку бы завести, так большую им не прокормить, а маленькая ни зверя, ни человека не испугает. Что тут придумаешь? Но деньги на деревьях не растут, а зима на носу, провизию запасать нужно: с огорода не проживешь. Пустыми словами успокоил Быш жену и отправился за реку.
  В заботах день ее прошел, начало темнеть. Обычно Дося радовалась и ожидала в сумерках возвращения Быша. Но в этот вечер пораньше ушла в избу, старательно закрыла на засовы и крючки ставни и двери. Спать еще не хотелось, подложила она дров в печь, села с вышиванием у огня, чтоб лучину не зря не переводить.
  И вот работает Дося: иголка полотно прокалывает - ток-ток, нитка за иглой тянется - шмыг-шмыг, узор все ярче расцветает. Но глаза у вышивальщицы от усталости закрываются, руки терпнут. Все медленнее иголка бегает - ток... ток. Все тише нитка за иглой тянется - шмыг... шмыг. И кажется Досе, что к обычным звукам добавились шаги маленьких ножек: топ... топ... топ. Мыши озоруют?
  Вдруг что-то зашуршало, завозилось громче. Птица днем в избу забралась?
  Был бы дома муж, сердито пугнула: "Кыш! Я вас...". Но сейчас Дося на лавке съежилась от страха, широко открыла глаза, сна - как ни бывало. А на горящие дрова мусор из трубы посыпался, гася огоньки. В избе потемнело, из печи кто-то выбрался. Жизнь в лесу приучает зря не пугаться, но тут уж Дося уронила вышивание.
  - Не бойся, я тебя не обижу.
  Смотрит - перед ней маленький старичок. Ростом чуть выше лавки, седые волосы и борода торчком, морщинистое личико размером с яблочко, все как полагается. Полотняная одежда, лыковые лапти, на голове плетеный из травы брылик с кытычкой поздних цветочков. Только не старческие искорки в его черных глазах.
  "Это же "хозяин"!" - мысленно воскликнула Дося. Не назвала его домовым даже про себя. Нельзя, рассердится.
  - Жил я у ваших соседей, там, за просекой, - сказал он. - Злые они люди, выжили меня. Каждый день готовили щи с мясом, а мне, старику, даже косточку обглоданную жалели за печь положить. Вот и решил я к вам перебраться.
  Дося растерялась: не каждый день вот так, запросто, с "хозяином" поговоришь. Все же вежливо поклонилась:
  - В крыше над головой не откажем, похлебкой, пирогами да кашей угостим, только мясо у нас редко бывает.
  - Спасибо, добрая молодица, чем угостишь, то съем, не побрезгую. А жить буду на чердаке, потому не бойся, если шум там услышишь.
  Совсем успокоилась Дося, заулыбалась:
  - На чердаке у нас лежит мягкое сено, а ужин - вот. - И отрезала ему большой кусок пирога с грибами, а из казанка остатки похлебки налила в глиняную плошку.
  А сама думает: "Вот и не страшно будет, хоть домовой... ой! "хозяин", да свой".
  Так бездомный домовой нашел новое пристанище.
  Назавтра к вечеру вернулся Быш, Дося все ему рассказала.
  - Ну что ж, "хозяин" так "хозяин", наша изба не хуже соседской! - кивнул дровосек.
  А новый жилец услужливым оказался. Заботился, чтоб огонь в печи не гас, ветер ограду не ломал и сено не разбрасывал. С мышами домовой дружил, но запретил им у хозяев воровать. А когда скучно в избе становилось, то он в горшки гудел и ложками стучал - вот и музыка, а Быш и Дося песни пели.
  Так и зажили они втроем. И Быш с легким сердцем уходил на работу, и Ядвига не боялась оставаться одна.
  В конце лета Быш опять собрался на дальнюю делянку.
  - За день не обернусь, на ночь домой не вернусь, - сказал.
  С тем и ушел на рассвете.
  Дося всю работу по хозяйству переделала, а потом села у окна вышивать. И так захотелось ей петь, что и сказать нельзя. "Что, - думает, - за жизнь, если и рта раскрыть нельзя?!" Начала потихоньку мурлыкать под нос, потом громче и громче. И забыла об осторожности! Все дальше, все шире песня разливается.
  Откуда ни возьмись, во дворе детинушка оказался, плечи - косая сажень.
  - Здравствуй, хозяйка, впусти в избу.
  - Иди стороной, добрый человек, там за просекой еще дома есть.
  Понял он, что Дося одна, забрался в курятник и ну кур в мешок кидать.
  - Что же ты делаешь, злодей? - кричит она.
  - А ты прогони меня, - насмехается вор. И только собрался мешок на плечи поднять...
  Вдруг кто-то ему на шею - прыг! Маленький кто-то, будто кошка, но от его тяжести вор до земли присел. Не успел удивиться, его как дернут за волосы, даже искры из глаз посыпались - вжик, вжик. Что за напасть? А напасть его плеткой по плечам и бокам охаживает - хлесь да хлесь - и в ухо скрипит: "А ну-ка, человече, поспешай! Меня потешь, покатай!"
  От боли и страха помчался вор, не разбирая дороги, через овраги и заросли. Бежит, через кусты ломится, одежду на острых сучьях рвет. Ему бы остановиться дух перевести, а его по плечам и бокам стегают опять - хлесь да хлесь. Словно оводы и шершни жалят: "А ну, человече, поспешай, меня потешь, покатай!"
  Дося заметила, как "хозяин" на шею вору запрыгнул, вслед им смеялась. Поделом злодею!
  Вернула она кур в курятник, деревянную миску с картошкой у печи поставила домовому на ужин и спокойно ночь переночевала. А когда муж вернулся, ему рассказала: так и так было, вот какой у нас теперь защитник. Спасибо, "хозяин"!
  Первый осенний месяц наступил, заплатили Бышу за работу, принес он из деревни новый топор, полотно и нитки для вышивания жене, большой шмат сала, горшочек меда, куль муки и кусочек масла в капустном листе. Дося поставила домовому угощение: кашу с маслом да лепешку из новой муки с медом. Утром смотрит: плошка начисто вылизана, и в ней что-то блестит.
  - Погляди, муж! - закричала она.
  Подбежал Быш, а в плошке - серебряная монета. Понравилось, значит, угощение. То-то радость!
  На праздник смог дровосек купить у знакомого охотника утку. Варили хозяева мясной суп, ели да похваливали, а мясо к печке ставили - в благодарность "хозяину". А он им в плошке то пару монет оставит, то горсть червонного бисера для Досиных рукоделий.
  Так и жили.
  Быш деревья рубил, Дося по хозяйству хлопотала да вышивала. А домовой в старый лапоть мышиную тройку запряжет и по округе разъезжает, за всем присматривает - ладно ли?
  Приближалась зима, наступили ранние вечера. Только рассветет, а уже глядь - и темнеет. И опять собрался Быш идти на работу за реку, на ночь не обещал возвращаться. Дося не боялась, на домового надеялась, днем хлопотала по хозяйству, вечером, как обычно, села вышивать у печи.
  Вдруг послышался топот и говор, хриплые голоса, грубые слова. Она выглянула через щель в ставнях, задрожала! Во дворе люди с факелами, высокие, бородатые, за поясами ножи и пистолеты блестят. Разбойники! Ой, несчастье какое!
  А дело в том, что люди болтать стали, будто у дровосека Быша деньги завелись, часто покупки делает. Вот ватага и пришла его грабить.
  Дося за голову схватилась. Хотя двери и ставни на засовах, но лихие люди могучими кажутся, еще и оружие у них. Как маленький домовой с ними сладит? Ой, несчастье!
  А бородачи уже в ставни стучат:
  - Открывай!
  Дося заплакала, по избе мечется. А "хозяина", как назло, нет и нет.
  - Отворяй! Не зли нас, а то спалим избу, - ломятся разбойники в дверь, чуть с петель она уже не падает.
  Что бедной хозяйке делать? Убежать бы, да как из дома выбраться?
  А домовой после ужина спал на чердаке крепко-крепко, ничего не слышал. Но не только Досю разбойники испугали. И мыши всполошились.
  - Если избу сожгут, то куда нам деваться на зиму глядя? В округе все дома уже мышиной братией поделены. Ой, несчастье!
  Полезли они на чердак, давай домового тормошить:
  - Эй, проснись, беда пришла, а ты, хозяин, спишь и ухом не ведешь!
   Спустился он в горницу, а там Дося плачет, дрожит.
  - Чего ревёшь, молодица? Прячься за печку, увидишь, что будет.
  Она медлит, ноги подкашиваются, глаза страх туманом застит...
  Тут этот маленький старичок как подпрыгнет, по столу кулаком как стукнет - и оборотился в высокого и крепкого молодца. Одежда у него из переливчатого атласа, на ногах башмаки из блестящей кожи с красными каблуками, а травяная шляпа превратилась в бархатную да еще и с золотой пряжкой.
  Ахнула Дося и присела за печью.
  А разбойники, услышав в избе мужской голос, приостановились ломать дверь:
  - Как так, неужели дровосек дома? Ну да нас много, мы и его одолеем.
  Домовой тем временем засов бесшумно отодвинул, поставил на стол миску с орехами, а сам сел тут же на лавке.
  Тут разбойники опять закричали-застучали:
  - Открывай, а то избу сожжем!
  Все разом в дверь ударили... и с размаху в избу влетели. Один в печь угодил и, завывая, в кадку с водой присел. "Ш-ш-ш!" - пар от порток пошел. Второй головой о ножку стола стукнулся, да так, что выляски по избе пошли. Только третий разбойник на ногах удержался, бормочет:
  - Что за диво? Была жена дровосека одна, разве нет? Ты кто таков? - вдруг увидел нарядного молодца.
  А тот улыбнулся и провозгласил зычным голосом:
  - Приветствую вас и выполню три желания.
  - Что он говорит? - заволновался разбойник в кадке.
  - Застрелю! - пригрозил стоящий разбойник, нажимая курок, но из миски выскочил орех и с размаху попал в дуло пистолета. Раздался грохот, вопль, грешное тело, набирая скорость, вылетело в дверь. Только кошель с монетами выпал из его кармана и звякнул о пол. Да мигал в небе огонек и раздавались отдаленные крики: "Я не умею лета-а-ать".
  - Бежим, заберем хотя бы припасы в сараюшке! - просипел разбойник из-под стола.
  Домовой улыбнулся:
  - А теперь второе желание.
  Второй орех выскочил из миски и запрыгал к разбойнику, сидящему под столом. Злодей попятился на четвереньках, но орех стукнул его в лоб... и пятиться продолжал уже мышонок. Из-за очага выскочила седая мышь, вручила ему суму и пинками погнала во двор собирать возле курятника недоклеваные зернышки.
  А домовой продолжал:
  - Теперь - внимание! - третье желание. Мое.
  Сидящий в кадке разбойник как услышал это, вырвался, оставив в ней большую часть своих порток, но орех догнал его на пороге. Воткнулся разбойник иголкой в скатерть на пяльцах, вделась в него нитка - и ну игла вышивать, да как шустро: ток-ток-ток, шмыг-шмыг-шмыг!
  Вышивает и приговаривает: "Ох, не слушал я батюшку, не верил я матушке, ох-ох".
  Дося выглянула из-за печи. Вместо молодца у стола опять сидел маленький старичок в брилике, и мыши щёлкали ему орехи. Она опасливо подошла к пяльцам. Ток-ток-ток, шмыг-шмыг-шмыг - игла работала усердно, мелькала, будто молния. "Ох, не слушал я батюшку, не верил я матушке, ох-ох".
  - Споро вышивает? - самодовольно спросил домовой.
  - Споро, да только... - Дося всплеснула руками. - Что же он вышивает? Одни ножи да пистолеты.