Хроники ротмистра Кудашева. Глава 20

«Хроники ротмистра Кудашева или Тайна Туркестанского золота».
Книга V историко-приключенческого романа «Меч и крест ротмистра Кудашева».

Третий дополнительный том романа "Меч и крест ротмистра Кудашева".
Издатель ©  Владимир П.ПАРКИН. 2013.  ISBN 978-5-906066-11-4
Автор ©  Владимир П.Паркин. 2013.

***   *****   ***
***   *****   ***

ГЛАВА XX.

*****

В Театре имени Мейерхольда. Новое назначение или "слуга двух господ". Снова в Асхабаде, снова "подпоручиком" с двумя "кубарями". Семью годами ранее. Погоны подполковника от Джунковского. Прощание с Леночкой.

*****

22 октября 1924.
Москва.

Далеко не в один день была решена моя судьба. Сидел в рабочие часы дома, ждал звонка. Сам не навязывался. На полученный аванс мы при наших потребностях могли спокойно просуществовать месяца три-четыре. Выходил гулять ранним утром до восьми либо вечером после двадцати одного вместе с Леночкой.

Так прошли двадцать дней. Телефон молчал.
Я особо не беспокоился. Постановление о моей реабилитации в силе. Из Бюро переводов Туркменского Областного ГПУ меня никто не увольнял. Значит, я просто в длительной командировке.
Можно и погулять, пока начальство не определилось. Потом некогда будет.

Семнадцатого октября я впервые использовал свой пропуск в Управление ОГПУ при СНК СССР в личных целях: со служебного входа кинотеатра «Арс» купил три билета на дневной сеанс. По пятьдесят копеек серебром. На премьеру фантастического советского фильма «Аэлита».
Леночка и Жорка были в полном восторге. Мой подвиг оценили: у перекупщиков билетики шли от тысячи пятисот рублей кредитками.

Двадцать второго утром Леночка разбудила меня поцелуем.
– С днём рождения, Саша!

Завтракали по-праздничному. Пирогом с белорыбицей с Даниловского рынка. Наша нянечка постаралась. Няне нашей всего семнадцать. Её муж, как и она сама из балашихинских крестьян. Муж – стрелок в кремлёвском комендантском полку. Свои люди.

Я спросил Леночку:
– Как отметим? Пойдём в «Националь»?

– Шутишь? Хочу в театр! – сказала Леночка. – Это сегодня не очень дорого?

Я ответил:
– Выясним. Уже есть театры государственные, там не дорого, а зачастую и вовсе бесплатно. Остальные – нэпмановские.
Приоделись, вышли на бульвар. У первой же рекламной тумбы остановились. Обошли её по кругу. Выбрали пьесу Александра Васильевича Сухово-Кобылина «Смерть Тарелкина». Автор знаком. В Асхабадском Русском театре смотрели его «Свадьбу Кречинского».

– «Театр имени Мейерхольда» на Большой Садовой улице, – сказала Леночка. – Это где?

Я пожал плечами. Спросил:
– А кто такой Мейерхольд?

Леночка развела руками.

В разговор вмешался извозчик, сидевший на козлах своей коляски:
– За полтинник отвезу с ветерком!

Новенький серебряный полтинник выпуска года нынешнего с рельефами рабочего и крестьянина, шагающими к восходу солнца, как в новую жизнь, у меня был. И не один.
Сели. Поехали.

Смотрели в «Театре имени Мейерхольда» пьесу Александра Васильевича Сухово-Кобылина «Смерть Тарелкина» в постановке Сергея Эйзенштейна. Ни имя Мейерхольда, ни Эйзенштейна, нам ни о чём не говорили. Мы, туркестанские провинциалы, только начинали знакомиться с новой пролетарской культурой.

Купили программку. Не так много знакомых имён. Есть фотографии актёров: Михаил Жаров, Игорь Ильинский, Мария Бабанова, Зинаида Райх… Будем знать, кого любить! Правда, с самого начала кое-что насторожило: мадам Брандахлыстову играл мужчина – Михаил Жаров! Ильинский – Расплюева.
Леночка обрадовалась:
– Сашенька! Живого Игоря Ильинского увидим. Вспомни: он сыщика в «Аэлите» играл!
Подумала и добавила:
– Жаль, Зинаида Райх не задействована. Хотела на неё посмотреть.

– Такая знаменитость?

– Ой, Кудашев… Темнота. Она была женой Сергея Есенина! Смотри, какая красавица!

– Откуда мне знать? Я в Индии два раза лишь спектакли теней смотрел. Там понимать ничего не надо. Просто смотришь, и всё.

Читаем программку:
В анонсе расписано: «Комедийно-Сатирическое Светопреставление!». Я понял правильно: не «световое представление», а просто «конец света», и, должно быть, очень весёлый.  Без чертей не обойдётся!
Леночка пожала плечами, но билеты мы купили.

Это было что-то! Жаль, ни я, ни Леночка не были знакомы с оригиналом пьесы. Автор – человек в России известный, серьёзный, хорошо по собственному горькому опыту знакомый с сыскной аналитикой. Мы читали его «Свадьбу Кречинского». Вряд ли он написал то, что увидели мы.
Революция! Авангард! Ниспровержение старого мира и его пороков! Шик, блеск, тру-ля-ля!
Спектакль Энзенштейна закончился для нас обоих головной болью. Мы словно побывали в мире, населённом не людьми – сошедшими с ума демонами алчности, стяжательства, предательства, бесчеловечностью. Масса чисто цирковых эффектов: полётов на трапециях, кульбитов, плясок на проволоке, жонглирования факелами. Шабаш ведьм в кринолинах и ведьмаков во фраках на Лысой горе. Одним словом, не хватало только Махакалы. Если бы Энзенштейн побывал разок на мистерии Цам, он обязательно вставил бы в пьесу пляски этих чудовищ.
Анонс не обманывал. «Конец Света» зрители прочувствовали каждой клеточкой своего тела.
Впрочем, свои восторженные почитатели этой постановки были. На выходе восторженный юноша громко, с расчётом на окружающих, делился впечатлением со своей спутницей:
– Представь себе, большинство сцен – гениальные импровизации самих актёров. Вот истинная свобода творчества!

Леночка сказала:
– Нужно будет пройтись по книжным лавкам, поискать пьесу в печатном издании, сравнить оригинал со сценографией. От наших революционеров сцены всего можно ожидать.

Вернулись домой поздно ночью. Дети спали. Няня спала тоже на старом канапэ, на котором и сидеть то было неловко. Увы, мебель казённая, с инвентарными номерами.

Телефонный звонок не разбудил ни няню, ни детей. Взял трубку. Получил телефонограмму: поутру к девяти прибыть в спецотдел. Своим ходом. Отбой связи. Хорошо, утро вечера мудренее.

Леночка прислушивалась. По окончанию разговора спросила меня:
– А я как же? Мне тоже нужно устроиться. Я не собираюсь прожить жизнь барыней. У меня есть профессия: я дипломированная медицинская операционная сестра хирургического отделения с двенадцатилетним стажем! Если мне не позволят, либо мы не найдём места, я должна вернуться в Асхабад, в свою больницу Красного Креста.

– Мы подумаем,  – ответил я. – Завтра должно решиться и моё трудоустройство. Либо здесь, либо назад, либо снова куда подальше.

– Будем отдыхать, – сказала Леночка. – Тебе будильник, как всегда, на шесть?

*****
Ночью думал.
Не зря мы сходили в театр. Эта постановка Эйзенштейна по-своему гениальна. Она стала отправной точкой моего понимания того, что происходило, происходит и будет происходить в этом мире.
Дело не в революции и не в революциях, которые якобы изменили мир. Дело в самом мире, который изменился, и вместе с которым должно было измениться всё в этом мире. Изменилась Вселенная. Расширилась. Её движение ускорилось. И человек был должен приспособиться к жизни в новом мире.
Вот чисто внешняя примета нового времени: старая пьеса, которая была написана автором совсем в другую эпоху в другой стране, в другом времени, пятьдесят лет назад. И романы того времени, и пьесы, и театральные постановки несли в себе некую скрытую внутреннюю силу, заставляющую человека думать, осмысливать его собственную жизнь, соизмерять собственные мысли и поступки с мыслями и поступками героев книг и театральных подмостков. Вернувшись из театра, зрители не один день вспоминали увиденное. Они заново переживали судьбы героев пьесы, делали для себя некие выводы, становились душевно лучше и чище. Либо начинали непроизвольно стремиться к этому.
Театральная революция мало чем отличается от революции социальной. В первую очередь своей стремительностью. Революция – это взрыв. Революция это шок. Революции не интересен медленный процесс воспитания масс. Зритель должен выйти из зала уже с изменившимся сознанием. Что и делается.
Новое время – новые средства воздействия на сознание масс, новые способы формирования и переформирования духовных ценностей в сознании масс, новые технологии управления массами.

Авангард, социалистический как культурная эпоха, как духовная философия, как образ мысли пришел и вытеснил все иные «измы». Грядёт время простых понятных, штампованных, контрастных, общеобязательных к применению принципов нового общежития.
Уже сложилась государственная система власти. Очень жёсткая система, способная контролировать как собственную целостность,  так и своё независимое положение в мире иных не дружественных систем.
Система, это, прежде всего, жесткий, не аморфный, порядок взаимосвязей частей её составляющих. Каждый человек – частица системы. Вписанный в систему, отторгающий систему либо отторгнутый ею. Для упрощения у каждой частицы свои характерные, признаваемые системой особенности. Хоть по цвету ярлычков. К примеру: красный, белый, зелёный, чёрный, жовто-блакитный и т.д. Свой, системный – только красный. Это у нас. Есть и иные системы – звёздно-полосатые, например. А если кто-то фиолетовый с зелёными крапинками? Нет, фиолетовых персон у «нас!» не может быть, потому что не может быть никогда!

Фиолетовый в крапинку для системы просто урод.
Для бессистемных персон, в системе нет места.
У такого бессистемного в голове своя собственная система.

Человек думающий – сомневающаяся личность.
Личность сомневающаяся – потенциально ненадёжная личность. Просто враг.

Кто не с нами – тот против нас! Кто не сдаётся – того уничтожают!
Насилие?
Революция.
Меньше интеллекта, больше эмоций.
Правой, правой, правой!

Кольцо рассуждения замкнулось. Это что-то новое?
Да нет, всё старо, как сам мир!

Хорошо, а мне что делать?
Да, белым не был. Это уж так сложилось. Нет ни вины, ни заслуги.
Стать красным, это ещё заслужить нужно. «Красненьким». Чужим или собственным. Смогу?  Своим, пожалуй. Чужим? Возможно, нет.
Здесь умствовать не зачем. Жизнь сама предложит выбор, и любой человек этот выбор сделает.

*****
23 октября 1924 года.

Снова на приёме у Бокия.
Глеб Иванович в хорошем настроении. Улыбается. Но держит дистанцию. За руку не здоровается. Из-за стола не выходит. Присесть предложил.

– Хорошо выглядите, Александр Георгиевич! Отдохнули?

– Спасибо, Глеб Иванович. Отдохнул. Готов работать.

– Ждёте назначения?

– Как решите. Назначения или возвращения к прежнему месту службы.

– Вас устроит компромисс между этими альтернативами?

– Фразу понял, несмотря на её изысканность, Глеб Иванович. Не понял, что может стоять между альтернативами?

– Дело в том, Александр Георгиевич, что кадровая проблема с подбором специалистов вашего плана и уровня требует вашего присутствия одновременно и в Полторацке, и в Москве. Скажу проще: ни мне, ни Якову Христофоровичу не хочется прикреплять вас жёстко к одному определённому месту. Тому есть много причин. Первая, она же последняя: мы сошлись во мнении, что вы – персона сама по себе уникальная, штучная. Есть сомнение, что вы станете хорошим организатором некоего коллектива, где будете сами зависеть от дисциплинированности, исполнительности и компетентности ваших подчинённых. Не станете же отрицать, что всё лучшее в своей жизни вы делали исключительно своими руками. Наши аналитики вынесли вам некий вердикт, который в сокращении до одного слова вписывается в образ волка-одиночки. Это не похвала, это не порицание, это признание вас, как личности в некотором роде артистической. Не хотелось прибегать к сравнению, но возможно ли было бы назначить Фёдора Ивановича Шаляпина директором какого-нибудь Тьмутараканского театра-варьете или управляющим «Моссельпрома»? Поверьте, мы умеем не только организовывать массы, мы можем и высоко оценивать талант индивидуальности. Я закончил увертюру. Примите сказанное во внимание. Теперь к делу. Есть такое предложение. Не будем рубить с плеча. На ближайшие три месяца за вами сохраняется должность заведующего Бюро переводов в Туркменском областном ГПУ. В связи с возросшим объёмом работы Бюро будет усилено двумя должностями переводчиков. Как вам кандидатура Жени Григорьева? У него высшее образование. Пока только английский и немецкий. Ему только двадцать четыре года. Всё впереди. Он мечтает о возможности овладеть тюркским и фарси! Не будете возражать?

Я покачал головой.

Бокий продолжил:
– Вторым будет природный перс. Пожилой, но крепкий человек. Он отработал садовником в русском консульстве в Мешхеде восемнадцать лет. У него семейно-клановые проблемы в Персии. Мы взяли его под свою защиту, предоставили убежище. Переводчик с тюркского и узбекского останется прежний. Как видите, чисто техническая сторона вашей занятости заметно понижается. Как говорили в Риме: «Sine cura animarum!» – «Без заботы о душе».

Я подтвердил:
– Да, «синекура» – синяя птица счастья!
А про себя подумал: «Мечта идиота».

Бокий не остановился:
– Должность заведующего Бюро переводов в Полторацке, для вас, Александр Георгиевич – крепкий тыл. Работайте, контролируйте своих подчинённых, помогайте им советами, не распускайте. Будьте построже. И дом ваш рядом, и климат менять не придётся, и семья под отеческим крылом.

Я счел долгом поблагодарить:
– Спасибо, Глеб Иванович!

Бокий продолжил:
– Но это не всё. От имени Якова Христофоровича и по его поручению вам предлагается стать его доверенным лицом в ранге «Эксперта» по вопросам стран, вам хорошо известных – Персии, Индостана и, конечно, вашей родной Туркменской области. К сожалению, Яков Христофорович в настоящее время занят и очень занят. Он сожалеет, что сегодня не говорит с вами лично. Однако, у вас, если дадите своё согласие, будет очень редкая возможность, не побоюсь старорежимного слова «честь», общаться с товарищем Петерсом чаще очень многих, желающих попасть к нему на приём. Понимаете меня?

– Да, понимаю. Благодарю за доверие. Я всегда надеялся, что мои знания, собранные в скитаниях, будут интересны на родине.

Бокий кивком головы подтвердил, моё согласие принято к сведению. Продолжил:
– У вас будет возможность серьёзной работы со специалистами – военными топографами и военными метеорологами. Эта работа по её окончанию может быть опубликована издательством нашего ведомства как монография с грифом «секретно». Подобная монография расценивается как научная работа – диссертация по географии, этнографии и прочем. С грифом «секретно» диссертация рассматривается учёным советом. Защититесь. Вам может быть присвоена учёная степень доктора наук!

Я счёл возможным покачать головой:
– Подумать только!

Бокий продолжал плести свою сеть:
– И это ещё не всё. Меня давно интересуют загадки сверхестественных человеческих способностей.  Вы один из немногих, которые владеют магией. Я предполагаю в своём спецотделе организовать отделение, в котором должны сосредоточиться силы, способные плодотворно трудиться в этом направлении. Понятно, цель этой работы – не ярмарочные фокусы, даже не медицинские аспекты обезболивания при хирургических операциях. Наша цель величественна – оборона нашей Родины. Лично вы, Александр Георгиевич, своим наблюдением, сделанным в Лхасе, подтвердили наши опасения: Германия уже работает в этом направлении. Что же говорить о Великобритании, которая монопольно занимается изучением Тибета и его мистических тайн!
Спросил меня:
 – Не устали, Александр Георгиевич? Поверьте, я давно так пространно не выступал перед единственным слушателем!

Пришлось и мне отвесить реверанс:
– Я благодарный слушатель, Глеб Иванович! Мало кто может поставить перед подчинённым чёткую детализированную задачу. Я уже прикидываю, хватит ли моих сил и компетенции для выполнения задач таких масштабов. Стрелок Кудашев к бою готов!

Бокий улыбнулся:
– Значит договорились. Не будем терять время. Сейчас идёте в кадры, там всё подготовлено. Завтра утром за вами придёт машина. Сдадите комнату коменданту. Не забывайте свои вещи, а главное – детей. Вместе с вами поедет Евгений Григорьев до самого Полторацка. В Полторацке вы будете месяц. Потом назад в Москву на месяц. Комната на Чистых прудах будет за вами сохранена. Работа в Москве будет оплачиваться дополнительно. Пока так. Неформально, но по существу ваша работа в Москве для вас будет основной. В Полторацке об этом будет знать только Председатель Туркменского областного ГПУ НКВД. Больше никто!

Я встал со стула.
– Благодарю за доверие, Глеб Иванович!

Бокия вышел из-за стола. Протянул для прощального рукопожатия руку. Наклонившись, сказал на ухо:
– В кадрах пройдёте как секретный сотрудник Петерса. Все документы будут оформлены на вас через Восточный отдел. Дела со мной в перспективе. В случае крайней необходимости телефон связи Б-373. Мой позывной «Игнат». Ваш?
У меня вырвалось:
– «Кара-Ат»!

Так звали моего вороного из конюшни Первого Таманского казачьего полка, когда полк ещё дислоцировался в ауле Кеши близ Асхабада. Ещё в 1911-м году.

Бокий кивнул. Показал пальцем: стоять на месте. Вернулся к своему столу. Вынул из ящика конверт. Протянул его мне. Ещё раз тронул свой рот большим пальцем.
Сказал громко:
– Счастливого пути, Александр Георгиевич! Не балуйтесь со скуки фокусами, берегите энергию. Будут проблемы, звоните в дежурную службу, нас соединят, поговорим.

Я ответил:
– До свидания, товарищ Бокий!

Прошёл в кадры. Провёл там не менее часа. На выходе из управления меня ждал Женя Григорьев.
– Здравствуйте, Александр Георгиевич! Авто подано!

Сели, поехали.
У меня разболелась голова.
Надо же: я «слуга двух господ»! Этого мне только не хватало!

*****
Документ № 89.
Совершенно секретно.

МАНДАТ

С.С.С.Р.
Об”единенное
ГОСУДАРСТВЕННОЕ
Политическое
У П Р А В Л Е Н И Е
При Совнаркоме
=== * ===
Главное Управление ОГПУ
При С.Н.К.  С.С.С.Р.
Отдел: ВО.
Октября 23 1924 г.
№ 728
Г. Москва.
=== * ===
Телефон: Коммутатор ОГПУ.
=== * ===
На № _______________
От «____»____________
=== * ===

Пред”явитель сего тов. КУДАШЕВ Александр Георгиевич действительно является начальником оперативного пункта особого назначения ВО ОГПУ при СНК СССР.
Тов. КУДАШЕВ А.Г. пользуется всеми правами по занимаемой должности, предусмотренными Положением об Об”единенном ГОСУДАРСТВЕННОМ Политическом У П Р А В Л Е Н И И При Совнаркоме СССР и его органах, утвержденном ЦИК СССР от 16 ноября 1923 года.

Действителен по октябрь 23 1925 г.

ЗАМЕСТИТЕЛЬ НАЧАЛЬНИКА ОТДЕЛА
(роспись.)

НАЧАЛЬНИК АДМИНИСТРАТИВНОЙ ЧАСТИ
(роспись.)

*****


«Хроники»
Кудашева Александра Георгиевича.


1 ноября 1924 года.
Полторацк (бывший Асхабад) Туркменской области (бывшей Закаспийской).

С этим мандатом в кармане новенькой добротной высшего комсостава шинели по самые каблуки хромовых сапог, я пешком прошёл весь путь от своего дома на улице Андижанской до здания Туркменского областного ГПУ на улице Свобода, бывшей Куропаткина. В своём городе Асхабаде, который сейчас Полторацк.
Мне нравилось ходить пешком. Правда, не отказался бы и верхом.
В Москве уже снег. В Асхабаде первый лёгкий морозец. Приказом коменданта гарнизон переведён на ношение зимней формы. Так что, весьма кстати новая шинель.
Город заметно пополнился военными. Многие с оружием. Полторацк приобрёл военно-стратегическое значение. По всей границе от Каспия до Ала-Тау время от времени идут бои местного значения.
Моя кобура пуста. Мой наган мне должны вернуть в ГПУ. Но я не без ствола, во внутреннем кармане, обшитом кожей, трофейный карманный восьмизарядный «Маузер» калибра 7,65.  В Москве на дорожку дали, чтобы доехали без проблем. Маузер такой же, какой Клаус Пенк подарил Уне. Господи, со мной ли всё это было? Сам себе не верю, сколько же я жизней прожил в одной и той же своей собственной телесной оболочке? Неужели одну единственную?

Не только я поминутно отвечаю касанием сжатой ладонью правой руки козырька зимней «будёновки» в ответ на воинские приветствия встречающихся по пути красноармейцев. Рядом со мной переводчик моего отдела Евгений Григорьев. На его синих петлицах по «кубарю», на моих – по два «кубаря». Я начальник, мне хоть на один, но больше положено. Прикидываю, я снова в «подпоручиках»! И, похоже, никто так и не знает, что в феврале 1917-го года я был произведён в подполковники и под моим началом состоял отряд особого назначения в двести пятьдесят стрелков!

*****

Семью годами ранее. 25 декабря 1917 года.
Асхабад Закаспийской области.

В десять вечера на улице Андижанской, как и по всему Асхабаду, хоть глаз выколи. Ни один фонарь не горит. Ни в одном доме не светится электрическая лампочка. От железнодорожной грузовой платформы станции «Асхабад-Навалочная» я шёл домой пешком. Чавкал по грязи мягкими кавказскими сапогами с загнутыми носами. Время от времени за очередным поворотом улицы на меня обрушивали дружный лай попадающиеся бездомные собаки. Собак я не боялся. Не останавливался, не пытался отогнать. Они быстро со мной знакомились, обнюхивали меня на ходу и отставали. Финские ножи возможного полуночного «гоп-стопа» и пьяного хулиганья меня тоже не смущали. Ну, а на серьёзный ствол был и у меня свой собственный аргумент в рукаве поношенной шинели – обрез винтовки Мосина. За моей спиной солдатский вещмешок набитый доверху, под завязку. Целое сокровище: бутылка «Смирновской» с двуглавым орлом  печати на белом сургуче, двадцать две сухие солёные икряные воблы-таранки, стакан чёрной икры красноводского кустарного посола и два фунта армянской фасоли. Было три фунта. Но когда я понял, что вернусь домой в Рождественскую ночь, решился: сменял фунт фасоли на хрустальную ёлочную Вифлеемскую звезду, расписанную миниатюрными золотыми ангелами!

Вот, вроде, и наши ворота. Улица Андижанская. В окне дома, в единственном окне дома на всю улицу, горит, догорает рождественская свеча. Ещё мгновение, и огонёчек погаснет.
Я постучал в окно. Свеча вспыхнула ярче, видно сквозняк дал пламени новые силы. Калитка была не заперта. На ступенях крыльца мне в руки упала Леночка. В полуобморочном состоянии. Я внёс её в дом. Прошёл, в зал, попытался положить жену на тахту. Леночка не отрывала от меня рук. Я встал на колени на пол. Положил её на ковёр. Легонько, как ребёнка, поцеловал. Попросил:
– Отпусти руки. По-моему, мне нужна санобработка. Не дай Бог, привёз в своих лохмотьях тифозных кровопийц.

Свеча на подоконнике все ещё горела.

*****

Чуть было не написал: «И был у нас настоящий праздник!»… Увы, праздник с горечью в сердце и со слезами на глазах. Помянули Татьяну Андреевну и Максима Аверьяновича. Услышав, как погиб дядюшка, любивший свою племянницу, как родную дочь, Леночка сначала словно окаменела. Потом тихо сказала:
– Помнишь, Саша, как я к афганцам попала в заложницы под Бахарденом? И меня на тебя обменяли? В тот день Максим Аверьянович мне показался богом войны, подобным грозному Архистатигу Михаилу Архангелу. Он сказал: «Всем сукам бошки поотрываю!» и ускакал к ущелью. Я не могу себе представить его старым, физически слабым. После того, что он сделал, Максим Аверьянович стал для меня ещё выше, ещё сильнее! Мы за упокой его души всю оставшуюся жизнь молиться должны.
Заплакала и ушла. В спальне зажгла лампадку и долго молилась.
Увы, и Татьяна Андреевна не умерла своей смертью. Сегодня исполнилось тридцать дней, как она вступилась у проходной винзавода за сторожа, нашего соседа, бывшего главного повара ресторана «Гранд Отель» Тиграна Аванова, пытавшегося удержать толпу мародёров, жаждавших отметить и в Асхабаде революционное взятие Петроградского Зимнего дворца. Были убиты оба. 
Я тихо сидел у кроватки Георгия. Над его головой светилась в ночи хрустальная Вифлеемская звезда.

Наступило утро.
Леночка ушла на работу в больницу Красного Креста. Забрала с собой Жорку. Заведёт по пути к нянечке. Не доверила оставить его на денёк со мной.

Остался один. Нужно было решать, что мне делать, чем заняться.

Конечно, за два с половиной месяца моего пути из Баварии в Закаспий я пополнил свои познания в области политической обстановки в Европе и в Азии в целом, в России Европейской и Туркестанской в частности. Источниками этих знаний были и разглагольствующие соседи-попутчики по вагонам в пути следования, и ораторы, митингующие на привокзальных площадях, газеты, листовки на немецком, сербском, русском и турецком языках. При всей своей противоречивости эти политические новости и сводки военных корреспондентов с фронтов суммировались в гнетущее предчувствие надвигающейся катастрофы мирового масштаба. Отречение Российского Императора было лишь вырванной чекой бомбы с запалом замедленного действия. Этот неминуемый взрыв был очевиден. Его ждали. И от этого взрыва должна пострадать не только Россия.
А что здесь происходит? В Закаспийском Асхабаде?
В зале на книжной полке стопа газет и листовок. Конечно, не подшивки, без всякой системной хронологии, но для первого дня и этого достаточно.
Ого, местных изданий прибавилось. Есть даже на персидском языке. «Закаспийская туземная газета». Развернул её первую. Ошибся, статьи на туркменском языке. Набор арабским шрифтом. Прогресс. Первая печатная газета в истории туркмен – не текинцев, йомудов или эрсары – туркмен! Что ещё? Старый знакомый «Асхабад», за ним – «Русский курьер», Владикавказский «Терек». И новые социалистические в восьмушку листа «Молот» и «Солдат».
Пил кипяток, заваренный листом смородины. Чая нет, сахара тоже. Читал газеты.
Искал информацию, конкретно касающуюся только Закаспия и Асхабада. Это в первую очередь. Мне теперь здесь жить и содержать семью. Всё остальное потом, завтра. Надо же, совсем от жизни отстал. Кадета не отличу от эсера, а меньшевика от большевика. Возможно, и различий нет. Это просто группы, каждая из которых пытается натянуть одеяло власти на себя. Нет, нужно разбираться. За каждой партией – идеи. И методы, которыми эти идеи реализуются. А методы могут быть очень болезненными.
Начал читать.
Мой мозг привычно отсекал эмоции от сущности. Выстраивал картину расстановки новых политических сил. Было ясно, старый военно-административный аппарат рухнул. В Петрограде революционный кровавый хаос. Наивно полагать, что эта эпидемия не распространится циркулярно на самые отдалённые окраины.
Так, старые газеты направо, года семнадцатого налево. Теперь читаем.
  Новость первая, административно-территориальные изменения: уезды переименованы в комиссарства. Все приставства переименованы в участковые комиссарства.
О, сразу почувствовался дух Французской Революции!
Ликвидированы сословия, чины и сословные привилегии.
Долой самодержавие!
Долой войну!
Мир народам!
Красные флаги. Митинги. Ораторы. Винные погромы. Листовки, распространяемые открыто, не прятались и хорошо шли на кулёчки с семечками. Новые газеты. Распахнутые ворота городской тюрьмы. Полицейские без кокард и погон с красными бантами на мундирах. Все они уже служат трудовому народу народными же защитниками милиционерами.
То, что в эти же дни были ликвидированы жандармерия и его охранные отделения, понятно, но в газетах об этом ни строчки.
Рабочий день сокращён до восьми часов.
Лозунг «Земля крестьянам» аккуратно был предан забвению. Слишком больной вопрос для всей России, а для Закаспия, где земля неразрывно связана и с водопользованием – сверхострый!

Лозунгов тысячи, а что нужно, не найдёшь!
Так, кто у нас в Президентах Асхабадского Конвента? Кто в «Робеспьерах»?
Вот, наконец-то, что-то нашёл.
Последним исполняющим обязанности Начальника и Командующего войсками Закаспийской области был генерал-майор Колмаков Николай Клавдиевич, бывший в одиннадцатом году градоначальником Ташкента, в тринадцатом помощником военного губернатора Ферганской области, а в Асхабаде помощником Начальника с тринадцатого по февраль семнадцатого.
Что ж, понятно. Абсолютная монархия закончилась не отречением 2 марта 1917 года монарха Николая II от престола, а самим фактом формирования в этот день состава Временного правительства Временным же комитетом Государственной думы. Без на то личного волеизъявления Государя Императора. Увы, уже никому не нужен.
Про Петроград и Всероссийское Временное правительство не пишу, без меня много мемуаров лиц, к этому правительству имевших прямое отношение.

В Асхабаде оппозиционные силы не дремали. Держали руку на Петроградском пульсе.
Вот, и наш Закаспийский «Робеспьер»! Первое революционное лицо нового мира без самодержавия в отдельно взятой области.
Уже пятого марта 1917 года, исполняющим обязанности Начальника Закаспийской области в должности Председателя «Асхабадского временного исполнительного комитета», назначен граф Доррер А.И. Он же, 29-го марта утверждён Комиссаром области!
Стоп, имя знакомо. Был циркуляр на члена партии социалистов-революционеров Доррера Алексея Иосифовича, студента Харьковского университета. Был судим, приговорён к двум с половиной лет тюремного заключения и лишён графского достоинства. Вот где объявился. Служил присяжным поверенным в асхабадском окружном суде. И титул графа при нём, при революционере. 
Так, кто ещё из старых знакомых есть?
Некий господин, или уже товарищ, Безруких, без имени и отчества – товарищ   Комиссара, с июля сего года и.о. Комиссара. Не знаком.
Далее, Грудзиньский, управляющий канцелярией Комиссариата, и.о. с октября семнадцатого. Тоже не знаю.
Вот, нашёл знакомое имя. Ораз Сердар, подполковник российской армии, начальник личной гвардии Махтум-Кули-хана! Сердар или Сардар? Не имеет значения. В другой газетке его вообще Ураз-Сердаром называют. Как не знать, помню по операции в Ков-Ата. Эх, были времена… Кем он сейчас?  С августа Председатель «Туркменского областного комитета». Ясно.
Далее. «Областной Совет депутатов» – это наименование на слуху. Что означает на деле? Законодательный орган? Исполнительный, административный? Не понятно. Да они сами не знают разницы. Карягин, председатель, после него с сентября Печатников Зиновий Исаевич. Вот ещё информация: «Областной Совет депутатов» распущен 2-го декабря 1917 г.». И ещё одна: «Со 2-го декабря 1917 года – Областной Совет Рабочих Солдатских и Крестьянских Депутатов Закаспийской области расформирован и создан Совет Народных Комиссаров Закаспийской области». Это грамотней. Если верить лозунгу «Вся Власть Советам!», в этих «Советах» сосредоточены две ветви, составляющие власти? Интересно, а третья, судебная? Пока неизвестно.
И последняя новость: «Всетуркменским съездом 29-го ноября создан «Мусульманский Комитет Закаспийской Области» с центром в ауле Кеши». Съезд избрал председателем некоего Овезова.
Ба! Да здесь, в Асхабаде, демократическая тишь и благодать по сравнению с Петроградом или Кавказом. Железная дорога работает, Красноводский порт трудится. Керосиновый завод гонит бензин-керосин. Чая нет, но есть хлеб. И молоко соседка носит по божеским ценам! За царский старый рубль мука продаётся на вес, как до войны можно было купить на четырнадцать копеек. Чудовищная инфляция? Вовсе нет. В Киеве, говорят, бумажки царские вообще не в ходу! Со светом перебои, сам свидетель, но Красный Крест электростанция не отключает. Нет полиции и жандармерии, но за истекшую ночь ни одного выстрела не слышал…

Вернулась из больницы Леночка. Лицо белое. Дважды вздохнула, прежде, чем начала говорить:
– Саша, последние новости. Плохие. Очень плохие. На вокзал воинский эшелон пришёл из Ташкента. Говорят, большевики. Без погон. Все с оружием, с пулемётами. Каратели. Заняли Канцелярию Начальника, все учреждения. Арестовывали правительство. Разогнали базары, грабят магазины, склады. На месте расстреливают без разбора кадетов, эсеров, бывших полицейских, жандармов. Ведут обыски. За хранение оружия – расстрел. Без документов – расстрел! У нас даже в хирургическом отделении всех лежачих переворошили! Быстро собирайся. На чердаке поживёшь, пока здесь всё успокоится.

На сборы мне понадобились сорок пять секунд.
Леночка посмотрела на меня, ахнула:
– Господи! Саша! На кого ты похож?

– За меня не беспокойся. У меня хорошие документы. И неотразимые аргументы. Пережил войну, переживём и карателей! До свидания. Я вернусь!
Поцеловал Леночку.

В дверь дома постучали. Видно калитку закрыть Леночка не успела. Я в три бесшумных шага отступил в спальню. Леночка прикрыла за мной дверь. На улице раздался винтовочный выстрел. Визгнула собака. Второй выстрел. Шаги в зале. По звуку слышу – двое. Скрип тахты, шорох сдвинутого табурета. Звук опущенного приклада винтовки на пол.
Я выглянул в окно, приоткрыв занавеску. В саду никого. Можно было уйти свободно. Это как? И оставить Леночку эти двум?! Мой обрез с полной обоймой на пять патронов. И вторая обойма в нагрудном кармане. Решил не торопиться.
Пока слушаю. Там видно будет.

Мужской голос:
 – Здравствуйте, Елена Сергеевна!

Голос Леночки:
– Здравствуйте, товарищи военные революционеры.

– Не пугайтесь, Елена Сергеевна. Вам ничего не угрожает. Меня Денисом Ивановичем зовут, а товарища моего можно просто Федотом. Казаки мы, как и вы. Из Семиреченских. Ты, Федот, иди, подыши свежим воздухом. Ежели, не дай Бог, квартирьеры из эшелона побеспокоят, скажи, занято для комсостава! Иди!

Звук шагов. Хлопнула дверь.
Мужской голос:
– Собственно, я по поручению начальства из Ташкента. К вашему мужу, Александру Георгиевичу. Хочу узнать, не появлялся ли он? Слово у меня есть для него заветное. Ну, а коли, нет, и суда нет. Мы у вас в прихожей два-три дня покараулим, пока наши ироды не успокоятся, а потом уйдём.

Голос Леночки:
– На фронте мой муж. Где – не знаю. Писем нет. И войне нет ни конца, ни краю. Придёт, передам ему от вас поклон, добрый человек. Охрана мне не нужна. Я уходить собралась, меня в больнице ждут. Я в хирургическом отделении служу. Проводите меня лучше до больницы. Там уже ваши озоруют!

Мужской голос:
– Можно и проводить. А слово заветное я сейчас скажу. Вы запомните, мужу передадите. Это слово только ему, никому другому: «Маскарад»!

Я переложил обрез в левую руку, опустил ствол вниз. Вышел.
Крепкий мужчина лет пятидесяти в солдатской шинели без погон, но перетянутый офицерским ремнём с портупеей, мгновенно поднялся с табурета, успев нахлобучить на голову папаху и стукнуть прикладом винтовки о пол. Сказал чётко, но в полголоса:
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! Имею приказ Его Превосходительства господина генерал-майора, известного вам, вручить вам сей пакет!

Пакет я принял.
Осмотрел – подивился. Пакет прошит шнуром и опечатан в пять печатей № 3 ТуркВО с двуглавым орлом. Без каких-либо надписей.
Ответил казаку:
– Присаживайтесь, Денис Иванович.
Вышел в спальню.
Вскрыл пакет.
В пакете две пары погон подполковника пехоты. Красное сукно, золотой галун, три звёздочки. Одна пара на мундир, вторая на шинель. Удостоверение подполковника на моё имя, за подписью генерал-майора Кондратовича Л.Л. Это кто? Не знаком. Пачка сторублёвых кредитных билетов выпуска 1910 года. «Катеньки». Ага, моё жалованье за шесть лет! Ну, это Леночке пригодится. Короткая записка машинописным текстом: «По получению прибыть незамедлительно. Инструкции устно доверенным лицом».

Вернулся в залу.
Денис Иванович снова поднялся, вытянулся во фрунт:
– Разрешите представиться: капитан Ремизов Денис Иванович. Имею для вас устное предписание.

Леночка набросила на плечи пальто, вышла во двор.

Капитан Ремизов продолжил:
– Военная контрразведка. Служба в подчинении Евгения Фёдоровича Джунковского. Имею разрешение доложить: с четырнадцатого года ваш дом, ваша семья под охраной нашего ведомства. С вами трижды пытались установить связь. Не получалось. Даром людей теряли. Но не теряли надежды. Я со своими людьми здесь ради вас. Уверенности встретить вас не было, но мы озадачены уберечь вашу семью от мародёров. Цели этого большевистского эшелона нам известны. Предотвратить экспедицию не могли. Разъясняю момент дня: Ташкентский большевистский совет раздражает политическая, а главное, экономическая независимость Закаспия. Здесь реально у власти Управление Железной дороги. Есть приказ вывести всех управленцев и спецов в Ташкент. В самом Ташкенте хаос. Двоевластие. Проблема решаема, проблема решается. Для вас у Евгения Фёдоровича есть серьёзное предложение. Он в вас уверен. Мы выезжаем сегодня в полночь. За семью не беспокойтесь. Она останется под скрытым охранением. Никто не тронет.

Я кивнул. Спросил:
– Под каким прикрытием повезёте меня?

– Инкогнито!

Вошла Леночка.
– Одна беда! Покормить бы вас, да нечем. Даже чаю нет…

Обедали втроём.
Щи и макароны по-флотски с ливером. В судках из ресторана «Гранд Отеля» как в старые добрые времена.

Постучавшись, вошёл Федот. Положил на тахту большой свёрток и сапоги.

Капитан Ремизов пояснил:
– Обмундирование. Переодевайтесь, ваше высокоблагородие. Я пройдусь по Андижанской, сменю посты. Ребят тоже покормить нужно. У вас есть семь часов. Потом отбудем.
Вышел во двор, хлопнул калиткой.

Леночка не плакала.
Снова зажгла свечку.
Мы сидели на тахте, а я рассказывал ей про Персию, про Индию. Чудные сказки, которые можно было бы рассказывать тысячу и одну ночь. Но у нас было всего семь часов.
В двадцать три двадцать Леночка заперла за мной и моим сопровождением калитку на засов.
Я знал: она сначала выпустит из сарайчика алабая. Потом, вернувшись в дом, сядет на тахту и будет смотреть на циферблат ходиков. В полночь услышит гудок паровоза. Перекрестится…

Мы оба были уверены: расстаёмся надолго. Нет, судьба была милостива. Через три недели она подарила нам новую встречу.
Правда, за теми короткими днями встречи новую долгую разлуку…

*****     *****     *****
*****     *****     *****

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

***  *****  ***
***  *****  ***