Броня крепка

Из «Записок о минувшем»

          После окончания третьего курса нас отправили на месячные военные сборы в танковую часть, расположенную в живописных окрестностях городка Чебаркуль. Жили мы в огромных палатках с деревянным полом-настилом. В каждой палатке, представлявшей собой металлический каркас, обтянутый брезентом, располагалось по 8-10 железных кроватей. 
       Значительная часть времени отводилась муштре – строевой подготовке на плацу под солнцем и дождём, марш-броскам днём и ночью с полной выкладкой, а то и в противогазах. После отбоя, измотанные, мы валились на соломенные матрасы и спали, как убитые, до раннего подъёма.

Стреляли из разного вида оружия, в том числе из танковых пушек и пулемётов, сначала на тренажёрах, потом – в поле. Водили по спецтрассе танк Т-34, поочерёдно в качестве механика-водителя, стрелка-наводчика и заряжающего. Санька Олисов чуть не наехал на группу офицеров в конце трассы, они едва успели разбежаться. Виляя, сбившись с колеи, танк с рёвом проехал за установленный предел и остановился. Из него вылез позеленевший Санька и, отойдя в сторонку, долго натужно блевал.
Имитировали стрельбу с ходу: с помощью подсунутых сзади под траки брёвен танк раскачивали, стрелок внутри танка ловил в прицел пушки ходящую вверх-вниз цель и нажимал на  гашетку.
Довелось видеть настоящие учебные стрельбы в воинской части ночью, на пересечённой местности. Зрелище впечатляющее: рёв моторов, комья земли из-под гусениц, бешеное вращение башен, оглушительный грохот выстрелов…
      Жутковато бывало в оцеплении при учебных стрельбах по мишеням: снаряды с протяжным жалобным воем пролетали над нашими головами куда-то далеко в лес и, несмотря на глубокий окоп, невольно хотелось присесть и втянуть голову в плечи.

Недели через две мы прошли церемонию принятия воинской присяги, отдав себя, тем самым, в полное распоряжение Вооружённых сил СССР.            

Занятия по уставу воинской службы вёл капитан-фронтовик, простовато-хитроватый мужичок с подозрительно красной физиономией и специфическим чувством юмора.
        Основную часть лекций составляли приводимые к месту и не к месту примеры из богатой военной биографии капитана. Истории были, что называется, не для печати. Они могли быть совсем короткими, а могли растягиваться на целый час. Рассказывая, капитан увлекался, входил в раж. Диапазон его эмоций распространялся от задушевной элегичности до безудержного хохота с вытиранием слёз. Глядя на колоритного лектора, хохотали  и мы.

Вот одна из коротких «новелл». Когда капитан служил на границе с Ираном, там возникли какие-то локальные пограничные недоразумения. Недовольные чем-то («так, из-за какой-то херни») соседи глухо ворчали, возмущались. Потом, по словам капитана,  персы обнаглели и начали откровенно «залупаться»: слать петиции, грозить жалобами в ООН, какими-то санкциями. Нашим это не понравилось, они не привыкли к такой наглости и не собирались проглатывать оскорбления. В один прекрасный вечер артиллеристы выкатили на бережок парочку 76-мм орудий и дали несколько залпов по иранской территории.
— И что вы думаете? — хохотал капитан. — Сразу заткнулись, как цуцики! Они ж другого языка не понимают!

Одна из «капитанских историй» была рассказана им при изучении уставных положений патрульно-постовой службы. Речь шла о том, что по уставу старшему патруля категорически запрещается оставлять патрульных без своего присутствия.
      Вскоре после войны в советской зоне Берлина произошёл такой случай. Закончив дежурство, патруль в составе двух автоматчиков и офицера возвращался в расположение воинской части. Идти оставалось совсем немного, и старший патруля, взяв с рядовых честное слово, что всё будет в порядке, куда-то слинял.
Солдатики зашли сначала в одну пивнушку, потом – в другую, набухались до соплей, начали горланить песни и приставать к прохожим девушкам. Когда полиция попыталась их утихомирить, они оказали ей вооружённое сопротивление, забрались в какой-то подвал и «заняли круговую оборону». В общем, «пошмаляли по полицаям славно».

          И всё бы ничего, продолжал капитан свой рассказ, выбрались наши солдатики целыми и невредимыми из подвала уже в сумерках, худо-бедно добрели до своей части, поднялись на последний пригорок, в низине под которым народ – жёны и дети офицеров – рассаживались в импровизированном кинотеатре под открытым небом. И тут, ****ь, на тебе, ребяткам «будто моча в мозги ударила»: сверху, с горочки, они, идиоты, открыли беспорядочный огонь по кинозрителям. Ну, пока то да сё, короче говоря, эффект неожиданности…
После скорбно-печальной паузы капитан заключил: неукоснительное соблюдение воинского устава – первейшая обязанность каждого советского военнослужащего.

         Уже перед самым окончанием сборов старшина роты поведал нам «по секрету», что наш  капитан — личность, известная в бронетанковых войсках, настоящий ас, танковый снайпер. Не так давно за какую-то провинность он был понижен в должности и сослан сюда, в уральский  гарнизон.

           Однажды группа курсантов из пяти человек, в числе которых был и я, была назначена в ночной наряд на кухню. Нужно было напилить и нарубить дров, натаскать воды из колодца в кухонные чаны, растопить огромную печь с таким расчётом, чтобы вода успела закипеть к приходу кашеваров. Всё было подготовлено вовремя и как следует, до растопки оставалось часа два. Мы улеглись на какие-то тряпки, разбудить нас должен был горняк Шин, заранее отправленный нами поспать. Проснулись мы от надсадных, жутких воплей.
— Встать! — орал высоченный мужик в чине подполковника с красными петлицами на кителе.
Это был начальник интендантской службы со свитой. Мы вскочили, вытянули руки по швам. За окном светало, я обомлел: «Проспали! А где ж наш маленький кореец? Спит, небось, скотина!» Интендант с искажённым от ярости лицом кричал так, что не все слова можно было разобрать, но смысл неистовой инвективы был вполне понятен: мы совершили преступление, лишили солдат завтрака, за что нас ждут строжайшие кары — по меньшей мере, гауптвахта, но, скорее всего, трибунал. Продолжая негодовать и угрожать, подполковник вышел из кухни, за ним потянулась суровая свита.
Как ни парадоксально, визит интенданта (это была плановая инспекция) спас нас: неизвестно, сколько бы мы ещё проспали, а так задержка оказалась не слишком значительной, менее получаса. Было решено вначале напоить солдат чаем, а там и каша подоспеет. Мы избежали наказания, если не считать нескольких нарядов вне очереди.

Командиром нашего взвода был молодой лейтенант, но мы видели его редко, постоянно же нами командовал плюгавый сержант-сверхсрочник, явно упивавшийся властью над салагами - интеллигентиками. Его глупые, малограмотные и маловнятные сентенции, изрекаемые с важным видом, первое время смешили, а потом начали бесить. Нескрываемое презрение к «стюдентам» в сочетании с щедро раздаваемыми нарядами вне очереди, сделали сержанта объектом всеобщей ненависти.

Однажды, построив взвод в шеренгу, коротышка, неторопливо расхаживая перед строем, начал пороть очередную нудно-назидательную чушь. Во время короткой паузы раздался негромкий, будничный, чуть ли не через зевоту, голос:
— Пошёл-ка ты, сержант, на…!
Строй замер. Голос принадлежал Льву Велюсу, сдержанному и немногословному, как лондонский джентльмен. Не веря своим ушам, сержант остановился, будто споткнувшись, побледнел, зарыскал глазами по шеренге.
— Кто сказал? — осевшим голосом спросил он.
— Ну я, — насмешливо произнёс Лёвка, не выходя из строя. — Повторить?
Ай да Велюс, ай да аристократ! Я бы так не смог! Разве только если здорово психануть, но чтобы вот так, хладнокровно!..

Велюс получил десять суток гауптвахты, «губы». Перед заточением старшина , усадив Льва на пригорке, прилюдно остриг его наголо. Под неодобрительный ропот зрителей он бесстрастно водил машинкой по Левкиной голове. Густые, волнистые пряди тихо падали на жухлую траву.  До окончания сборов оставалось три дня. Лёвка отсидел их на хлебе и воде, а потом, по ходатайству военной кафедры был помилован и уехал домой вместе со всеми.

* * *

         Через два года, сразу  после защиты диплома нас отправили на военные сборы уже в качестве офицеров, лейтенантов, хотя формально звания ещё не были присвоены.
       По сравнению с прошлыми эти сборы  напоминали загородный отдых из-за почти полного отсутствия муштры и не слишком обременительных занятий.
         С кадровыми офицерами, мучившими нас на прошлых сборах, мы встретились как с добрыми знакомыми. Все они были на месте. Кроме капитана, танкового аса, не вернувшегося  позапрошлой осенью из негостеприимной Венгрии.