Сказание об ушкуйниках

                / Кинороман /

      В ХIV ВЕКЕ ЗОЛОТАЯ ОРДА ДОСТИГЛА ЗЕНИТА СВОЕГО МОГУЩЕСТВА. ИЗО ВСЕХ ПОКОРЁННЫХ СТРАН В СТОЛИЦУ ВЕЛИКОГО ХАНА - ГОРОД САРАЙ СТЕКАЛИСЬ БОГАТСТВА И РАБЫ. ПО ВОЛГЕ ШЛИ КАРАВАНЫ СУДОВ С ТОВАРАМИ ИЗ СТРАН БЛИЖНЕГО И СРЕДНЕГО ВОСТОКА, ИНДИИ И КИТАЯ. ТОРГОВЫЙ ПУТЬ ПО ВОЛГЕ ДЛЯ ТАТАР БЫЛ НАСТОЛЬКО ВАЖЕН, ЧТО НАПАДЕНИЯ НА КУПЦОВ КАРАЛИ СМЕРТНОЙ КАЗНЬЮ. НИКТО И НИЧТО НЕ МОГЛО ПРОТИВИТЬСЯ ВЛАСТИ ОРДЫ. РУССКИЕ КНЯЖЕСТВА, НАРАВНЕ СО ВСЕМИ, ПЛАТИЛИ ОРДЫНЦАМ ЕЖЕГОДНУЮ ДАНЬ...
      НО ВСЁ ЖЕ БЫЛИ НА РУСИ В ТЕ ГОДЫ СИЛЫ, КОТОРЫЕ В ЭТО ТРУДНОЕ ВРЕМЯ НЕ ПРИЗНАВАЛИ НАД СОБОЙ ЧУЖЕЗЕМНОГО ИГА, И ВЕЛИ С НИМ БЕСПОЩАДНУЮ БОРЬБУ.
      О ЛИХИХ ПОДВИГАХ И ПРИКЛЮЧЕНИЯХ НОВГОРОДСКИХ УШКУЙНИКОВ, ВОСПИТАННЫХ В ДУХЕ ВОЛЬНОСТИ И ОТВАГИ, И РАССКАЗЫВАЕТ ЭТА ИСТОРИЯ...

                Часть первая
 
                Н О В Г О Р О Д С К И Е   М О Л О Д Ц Ы

               

                ГОСПОДИН ВЕЛИКИЙ НОВГОРОД.
                ЛЕТО ОТ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА 1360-Е.

   Колокол вечевой башни Ярославова дворища звенел гулко и протяжно, и этот протяжный, размеренный звон медленно опускался на крыши домов, ремесленных мастерских, на широкий мост через Волхов, на деревянные мостовые, на каменные громады многочисленных церквей, и на бесчисленные ряды ловок, торговых рядов и амбаров Софийской стороны. На призывный звон колокола, - сначала медленно, понемногу, а затем - всё быстрее и быстрее, из близлежащих переулков, ворот, подворий, стал появляться народ и, оживлённо переговариваясь, повалил знакомой дорогой, прямиком на площадь, - "обжимать степень", - помост у вечевой башни, вокруг которого всегда собиралось вече.
   Когда площадь была уже порядком заполнена шумящей, гомонящей толпой, из дверей вечевой канцелярии, расположенной у подножия соборной башни, неспешно вышли несколько человек: степенный длиннобородый священник, двое из городской "старшины", и соборный дьяк, замыкавший процессию; и так же неспешно поднялись на помост. Колокола, по сигналу дьяка, давшего отмашку вверх, разом умолкли. Один из "старшины" - пожилой, тучный, краснолицый, в широком тёмно-синем кафтане с серебряными разводами, и богатой куньей шапке с малиновым верхом, поднял руку, призывая ко вниманию.
   Толпа затихла.

                *   *   *
 
   - Люди новгородские! - густым басом пророкотал краснолицый.
   В толпе раздался свист, и недовольное гудение.
   - Шапку забыл снять, дядя! - раздался чей-то насмешливый голос. - Аль, боисси, украдут?
   Брови краснолицего недовольно сошлись к переносице, но он, поиграв челюстями, сдержался.
   - Люди новгородские! - повторил он, снимая шапку и кланяясь толпе, запрудившей площадь у его ног. - Дозвольте слово молвить...
   - Дык, те не дозволишь - враз в пытошную сволокёшь! - опять раздался откуда-то снизу всё тот же голос. Со всех сторон понеслись смешки. Видно,стоящего на помосте новгородцы хорошо знали, и не шибко жаловали. И лишь когда представитель духовенства примиряюще поднял руки, толпа постепенно угомонилась.
   - Устами боярина-воеводы Осипа Варфоломеича, славного сына новогородского, буду молвить... - продолжал рокотать краснолицый.
   - А иде ж Осип-то сам? Цто ж сам Осип-то не пожаловал? Али брезгует? - снова послышались в толпе недовольные крики.
   - Занедужил! - стараясь перекрыть шум толпы, отвечал человек из "старшины". - Третьего дня как занедужил... Раны старые открылись... Мне велел к народу идти, за него красное слово молвить!
   - Ну, послухаем, коли так, твоё красное слово! - произнёс седобородый, сурового вида старик, стоявший у самого помоста и, обернувшись назад, сделал предостерегающий знак рукой.
                *   *   *

   - Вы Осипа Варфоломеича знаете... - помяв в кулаке бороду, и подыскивая, видимо, нужные слова, продолжал краснолицый. - Много для земли новгородской он хорошево сделал...
   - Дак ить и собя при том не забывал! - раздалось снизу, и толпа снова засмеялась и заулюлюкала. Пыхтя от злости, и сдерживаясь из последних сил, краснолицый заорал, пытаясь перекричать весь этот шум и гвалт:
   - Ну, пёс с вами, - меня не хотите слушать, дак хоць Никиту-то послушайте! Он - Варфоломеича доверенный человек, ему и слово!
   И, сердито нахлобучив шапку, отошёл в сторону.
   Вместо него к краю помоста подошёл худощавый, чернобородый новгородец лет тридцати-сорока, с тёмными, плутоватыми глазами, и лицом, сильно загорелым, говорившем о том, что человек сей часто посещал южные страны. На голове у него была лихо заломленная назад чёрная шапка, в левом ухе светилось кольцо, а на поясе чёрного кафтана висел внушительных размеров меч в богато украшенных ножнах. Немного выждав, и оглядев насмешливым взглядом гомонящую внизу толпу, человек в чёрном неожиданно сунул в рот пальцы, и длинно и заливисто засвистал. Внизу этот жест был встречен радостно-недоуменным хохотом, и над площадью, наконец, повисла тишина.

                *   *   *

   - А цто, люд новогородский, покажись, кто средь вас богат, аль подвигами славен?! - гаркнул на всю площадь чернобородый. - Аль нету таких?
   - Эко рявкнул - аж, поди, до самого Детинца слыхать ! - произнёс суровый старик, стоявший у края помоста, и ковырнул в ухе. - Отцего ж - нету? Славных подвигами - хочь пруд пруди! А уж богатыми-то - ан, гляди, вся площадь усеяна, аж до самого Волховского моста!
   Вокруг одобрительно-грустно засмеялись и завздыхали одновременно.
   - Оно и видно! - тем же насмешливым голосом отвечал чернобородый. - Весь цвет, как я погляжу!.. На кого ни глянь - али князь, али купечь...
   - Ты, давай, зубы-то ни скаль, - прервал его старик, - а реки, цего хотел, коли уж на помост взошёл! Мы люди работные, нам долго лясы точить недосуг... Ежли сказать цто имеишь - скажи, а нет, - так неча было и в колокол бить!
   - Да ить! - поддержал его стоящий рядом детина в кожаном фартуке, с подпалённой рыжей бородой. - А то за зряшный звон можно и в бубен полуцить...
   И внушительно покрутил огромным закопчёным кулаком.
   Человек в чёрном засмеялся, скаля белые зубы, особо заметные на его загорелом лице.
   
                *   *   *

   - Ан ладно! - удалым жестом отмахнулся он, - скажу, как оно есть... Задумала "старшина" новогородская, да во главе со славным боярином Осипом Варфломеицем, набольшим воеводою к тому делу избранным, молодецкий поход! И велено мне, Никите, сыну Силантьеву, молодшим воеводой к походу нарецённому, для дела ентого по всему Нову Городу добрых молодцев кликнуть - таких, цтоб имели и силу в руках, и тяжесть в плецах, да и тута вот, - он костяшками согнутых пальцев постучал себе по виску, - кой-цего тож цто б имели! Вот и велено было в колокол вдарить, да народ новгородский собрать, да спросить со степени ентой высокой, - чернобородый пристукнул ногой по деревянному помосту, и голос его, внезапно взлетев, зарокотал на всю площадь, - а не перевелись ли ныне на Руси Святой богатыри, цто к самому цорту в пекло прыгнуть не забояцца? Аль нет уж таких? Аль всех латиняне, да татарове поганые к корню свели?
   - Отцего ж нет? - отвечал суровый старик, стоящий внизу, у помоста. - Мотри луцше! Я он на цто?! Аль не сгожуся? - И неожиданно улыбнулся, обнажая в улыбке наполовину беззубый рот.
   - Ты, дед, може и сгодисси, - почесав за ухом, насмешливо оскалился чернобородый Никита, - да тольки на печке, шептунов пускать!
   По толпе снова пронеслись смех и улюлюканье.
   - А вот ты бы, паря, нам сгодился! - ткнул Никита Силантьевич пальцем в стоящего рядом со стариком рыжеволосого детину в кожаном фартуке. - Не желашь-то булавою кости поразмять?
   - Не,- помотал головой детина, - мы при кузне, нам куражицца не в обыцяй!
   - Ну, кажному своё... - с сожалением в голосе произнёс чернобородый. - А ты, братец, как? - обратился он к стоящему неподалеку белокурому молодцу в зелёном кафтане.
   Тот снял с голову потёртую шапку, подбросил её вверх, поймал, и ответил, смеясь:
   - Мне бы мёда кадь, да с сударушкой поспать! А енти походы - не по мне...
   Вокруг снова одобрительно засмеялись.

               
                *  *  *

   - Экой, гляжу, ныне народ весёлый пошёл! - переглянувшись с краснолицым боярином, досадливо заметил Никита Силантьевич, и снова оглядел гомонящий внизу люд.
   - Ну, а вы, воины святорусские, - крикнул он троим, стоящим справа от него дружинникам, в накинутых на плечи лёгких плащаницах, сколотых на груди бляхами с княжеским гербом, и в блистающих шишаками на солнце тяжёлых железных шлемах, - цто скажете? Не хоцца ль вам десницу свою над рекой, аль в цистом поле потешить, себе да Нову городу славы приумножить, в делах воинских с ворогом силушкой переведацца?
   Но суровые лица воинов при его словах остались такими же суровыми, и лишь один из них, выглядевший моложе двух других, с пронзительно-серыми глазами, и светлой курчавой бородкой, усмехнувшись, произнёс:
   - Да мы и так, навроде, при деле воинском - княжьи люди!
   И ткнул кулаком в бляху с княжеским гербом на груди.
   - Эх, - с сожалением вздохнул Никита, - а вы б нам дюже сгодились!..
   Чей-то звучный голос из середины толпы гаркнул на всю площадь:
   - А ты, Никитушка, сын Силантьев, - аль как там тебя ешчо, - ты к пскопским обратися! Они, чай, от нас отдельные тепериця, своим умом живуть! Глядишь, и сманишь кого...
   - И к пскопским, и к новогородским, и ко всем другим молодцам земли русской глас мой! - отвечал чернобородый оратор, прижимая ладонь к сердцу. - Ежли кто возжелаить в поход с нами иттить, милости прошу... Сам я с Софийской стороны, но ныне сыскать меня можно издесь, на стороне Торговой, на дворе купца Антифия, с Пробойной улицы... Знаете, поди, кто таков?
   - Знам, знам... - прокатилось по толпе.
   - Там я енти дни буду столовацца, там и людишек для походу сбирать... Ежли кто прибудет ко двору Антифия, пущай меня, Никиту Силантьича, и спросит... Ан, не буит меня, так целовек мой завсегда там обретаецца...
   - А Антифий каким боком тута? - ревниво выкрикнул старик, стоящий у помоста. - Али, можа в поход сбираецца? Так ить он, поди, старей Волховского моста!
   Окружающие его новгородцы разом засмеялись.

                *   *   *

   - Антифий, дед, денежку на енто дело кладёт! - поднял вверх палец чернобородый. - Он, да сотоварищи...
   - Ага! - Понимаим! - Ну, а каку ж он кладёт денежку? - раздались в толпе заинтересованные голоса.
   - Тому, кто пешим в поход сберёцца, плата будет до двух рублёв... Кто в конце походу ешчо долее останется - до трёх рублёв... Конному ж ратнику - от трёх до пяти рублёв...
   Мнения толпы после его слов разделились: кто-то откровенно смеялся и освистывал говорившего, кто-то в раздумье чесал в затылке, кто-то довольно цокал языком.
   - Ну, навроде и всё, народ новгородский! - выкрикнул напоследок Никита. - Ежли кому по сердцу слово моё пришлось, - тот знает, игде меня искать... Ну, а кому не по сердцу,- то уж, как говорицца, - за спрос не бьют в нос, и - спаси Христос!
  При этих словах стоявший с важным видом на помосте священник не спеша поднял руку, и так же не спеша перекрестил толпу, после чего удалился - опять же неспешным шагом, а вслед за ним - и все стоявшие на помосте лица. Видя это, народ на площади тоже стал понемногу расходиться.
  - Ну, так цто, Твердило, - можа, и мы пойдём? - обратился тот, что помоложе, сероглазый, со светлой бородкой дружинник к одному из своих сурового вида товарищей.
  - Пойдём, Невзор! - отвечал тот, кого он назвал именем Твердило. - Князь, ужо, ждать не будет...

                *   *   *
   
    На Софийской стороне, при входе в княжескую обитель - Детинец, у высоких, свежетёсанных ворот, ведущих в княжий двор, стояли молчаливые стражники с копьями, пропуская тех, кого знали в лицо, и скрещивая копья перед теми, кто оказывался здесь впервые, не обращая внимания - конный то был, или пеший, в расшитом ли убранстве конь и всадник, или в одежонке, подбитой ветром. Каждого вновь прибывшего они останавливали, беря его коня под уздцы, или перегораживая дорогу копьём, и строго спрашивали: "Кто таков?" "Откудова пожаловал?". И, лишь когда новоприбывший излагал всё по существу, вызывали из расположенной тут же, у ворот, сторожевой избы старшего стражника. Тот, набычив голову, и покусывая длинный ус, выслушивал,  о чём ему докладывали стражники, и затем уже взмахом руки разрешал пропустить пришельца, если считал, что сие лицо достойно пребывания на княжьем дворе. Трое княжеских дружинников, только что прибывшие с народного собрания на Ярославовом дворище, торопливо подошли к воротам. Стража, заметив их, приветственно потрясла в воздухе копьями, а старший стражник, тронув за плечо сероглазого Невзора, пророкотал:
   - Погодь, Невзор Микулинич! Тут тобя твой дворовый целовек давненько ужо дожидаицца!
   - Кто? Где? - недоумённо остановился Невзор.
   - А вона, за тем возком, у стенки жмёцца! - махнул рукавицей старший стражник.
   Видя удивление на лицах двух других дружинников, Невзор успокаивающе поднял руку:
   - Идите, братия, я догоню!               
   Твердило и второй воин зашагали через ворота во двор, а Невзор подошёл к запряженному каурым коньком возку, стоящему у длинной деревянной стены, снаружи огораживавшей княжеский двор. При виде подошедшего воина от стены отделился невысокий худощавый человечек в сером армяке и такого же цвета войлочной шапке, лихо сдвинутой чуть ли не на ухо.
   - Ты цто, Бориско? - подходя, спросил его Невзор. - Аль дома цто стряслось?
   - Стряслось, Микулинич, стряслось, как Бог свят! - снимая с головы шапку, тяжко вздохнул Бориско. - Жана твоя, Настасья Никитишна, пропала...

                *   *   *

   - К...как пропала? Да ты цто?!! - вскричал Невзор, хватая его за грудки. - Пошто лжу городишь?!
   - Ан, не горожу, Невзор Микулинич! - затараторил Бориско, мелко крестясь,- ан, не горожу! Как Бог свят, всё истинно так!.. Вышла было в садок, на задний двор, воздухом божьим подышать, да яблочков для детинушки вашего, Никитки, сорвать, - и сгинула! Её уж и девки дворовые кликали, и матушка ваша, Устинья Ермиловна,- а ее всё нет как нет! Стали уж по суседству пытать, по улицам окрест, цуть не весь Людин конец оббегали, - можа, хто цто видал, хто цто слыхал...
   - Ну, и?.. - нетерпеливо теребя свою светлую бородку, выдохнул княжий дружинник.
   - Нашлися, однако, глаза... - продолжал Бориско, комкая шапку в руках, - видали мальцы суседские, с тына, - како через задню стену-то нашу, со стороны садка, двое сиганули, да третьему перекинули цавой-то в ковёр загорнутое... А ковёр тот шевелилси, да дрыгалси дюже!.. А опосля ейный-то, третий, коней в поводу к им подвёл... Ковёр тот оне на-конь взгромоздили, сами - в сёдла и, - тольке их и виделе!
   - Н...ну... - свирепо сверкая глазами, только и смог сказать Невзор. - Попадись оне только... Весь Великий Новгород перерою, а хоць на дне Волхова, - всё одно сыщу, кто такие!
   - Кхм... - Бориско кашлянул в кулак, и зыркнул глазами по сторонам. - Дак ить, зачем, - на дне?.. Поди, знамо, хто наозоровал-то!

                *   *   *

   - Знамо?! - насторожился княжий дружинник. - А ну, реки, цто знаешь!..
   - Узрели... - снова бросая вправо-влево тревожный взгляд, пробормотал Бориско, и наклонился чуть ли не к самому уху хозяина, - узрели, грю, мальцы те суседские, обличье-то одного, из ентих трёх! Узре-е-ели...
   - Не тяни, Бориско... - свирепо сверкнул глазами Невзор, - не то огрею, чем попадя! Ей-бо, огрею!
   - Во! - Бориско ткнул заскорузлым пальцем себе в левую щеку. - Во тута у ево метка-то!
   - Цто за метка? - Хозяин из всех сил тряхнул его за плечи. - Реки!
   - Узор... Узор, булатом оставленный... Ланита у его мечом рублена... Рубец! От так... А рубец сей, почитай, всему Нову Городу известен, - да и тебе, Микулинич, тож... Рагнар, варяг свейский, тако украшенье носит не первой год... И шелом у его пером украшен чёрным... Мальцы и шелом, и перо тож углядели!
   - Реки дальше... - стиснув зубы, произнёс Невзор.
   - А Рагнар сей, сам знашь, в дружках-услужниках у Ставра издавна ходит... - продолжал нашептывать на ухо Бориско. - У Ставра, сынка тысяцкого, боярина Калины Романовича, цто из Мишиничей-то... Скольке оне вместях с Рагнаром тем наозоровали, скольке слёз да кровушки новгородской пролили! А им всё с рук сходило... Отец-боярин пред князем завсегда сынка выгораживал... Ну, сам знашь!...
   - Знаю! - глядя невидящими глазами через Борискину голову, выдохнул Невзор.
   Мимо, совсем близко от них, проскакал всадник, торопя коня к воротам княжеского двора, и они оба замолчали.

                *   *   *

   - Знашь! - кивнул Бориско, когда всадник проскакал мимо. - И про то знашь, цто Ставр сей, сын боярский, издавна к жене твоей подбираецца, - с тех пор, коли она ишшо незамужней была, и проживала в Славенском конце! Скольки разов он её перестревал, скольки разов, опосля тово, как она замуж за тя вышла, тайком в наш, Неревский конец, наведывалси в твоё отцуцтвие... Громогласно умыкнуть грозилси! "Запала, - орал, - Настасья Никитична, зазнобой ты в моё молодецкое серцце! По-хорошему, - грил - ко мне не пойдёшь, так я тя всё одно, - и по-плохому возьму!" Знашь ить про то, Невзор Микулинич?
   - И про то знаю! - кивнул княжий дружинник, опустив голову.
   - Так ить, по всему выходит, Невзор Микулинич, - жарко зашептал Бориско, - Ставр-то её и умыкнул, пресветлую нашу красу Настасью Никитичну, -  как Бог свят!
   - Умыкнул-то не он... - мрачно теребя бородку, возразил Невзор.
   - Ну да, ну да! - закивал согласно Бориско. - Рагнар, змий свейский, со своими подручниками умыкнул... Но не для себя ж, ясно дело! Для дружка свово, Ставра, будь он трижды неладен! И сыскивать надоть нашу лебедушку в Славенском конце, на Путной улице, игде хоромы боярина Калины Романовича стоят... Тамо она, как Бог свят, тамо!
   - Ну, самого боярина Калину ныне мне лицезреть ужо пришлось - на Ярославовом дворище, на помосте стоял, речь держал от городской "старшины"... - сквозь зубы процедил Невзор. - А с сынком его покаместь не переведались... Ну да, ешчо не вечер! Вот цто... - подумав, он решительно тряхнул головой. - Ты домой езжай, да найди там дружка мово Митрю Ослопа - передай ему, цтоб собирал уличан, кого сыщет - пущай собираюцца, вооружаютцца, да ждут мово прибытия! Матушке ж моей про то - пока ни слова! Кабы сама не учудила чего... Понял?
   - Ну, как не понять! - Бориско лихо сдвинул шапку на затылок. - Сей миг - и нет меня здеся! Стрелой долечу, - как Бог свят!
   - А я - ткнул его рукавицей в грудь Невзор, - разом к князю, покажусь пред его пресветлые очи, поведаю, цто и как, помочь каку вымолю, - а не вымолю, дак и ладно, - один домой помчусь... А уж тамо - поглядим!
   И, погрозив небу кулаком, он развернулся, и торопливой походкой направился к воротам.

                *   *   *

   - Ты цто? - настороженно глядя на вошедшего в гридницу Невзора, спросил суровый густобородый дружинник Твердило. - На те лица нет... Cтряслось цто, або как?
   - Стряслось, Твердило, - ох, стряслось! - только и успел ответить тот, как был тут же перехвачен дружинным десяцким:
   - А ну, сокол, поведай, игде летал? Отцего, как все, в нужный час пред князем не предстал?! Князь дюже гневаться изволил! Меня аж в трепет вогнал... Велел-де, како явишься, представить пред его светлы очи!
   - Сам, сам Никита Олфимович, его жажду увидеть, да словечко ему замолвить... - угрюмо глядя в деревянный, истоптанный множеством ног пол, отвечал молодой дружинник.
   - Жаждешь? - насмешливо поднял лохматую бровь десяцкий. - Цто ж, утолим твою жажду... А ну, пошли к князю!
   - Нам с тобой, аль как? - с нажимом произнёс Твердило в спину уходящему Невзору, и многозначительно глянул на подошедшего третьего их сотоварища - Дороню.
   - Погодьте, братья, - бросил через плечо Невзор. - Я пока цто один думаю управицца... А тамо - видно будет!
   - Цто ж, погодим... - пробормотал Твердило, и задумчиво подкрутил ус.
   - Цевой-то наш Микулинич пошёл, яко в воду опущенный... - кивнул Дороня в сторону уходящего друга. - Ай стряслось цево?
   - Знамо, так оно и ессь! - пожал могучими плечами Твердило. - А цто стряслось - то мне неведомо... Погодим, друже, погодим!
   И они оба встревоженными очами следили на Невзором, - до тех пор, пока тот вместе с десяцким не скрылся за изукрашенной резными железными узорами дверью, ведущей в княжеские покои.

                *   *   *

   Князь Дмитрий Константинович сидел за столом, и устало пережёвывал что-то из блюда, лежавшего у него под рукой. В другой руке он держал высокий оловянный кубок, из которого раз за разом прихлёбывал. За спиной его молчаливо стоял телохранитель; другой высился у двери, и резким движением загородил путь вошедшим дружинному десяцкому и Невзору.
   - Не изволь гневаться, княже... - приложив руку к груди и кланяясь, произнёс десяцкий. - Вот, нашлася пропажа! Сам пришёл, никого и послать не успели...
   Князь вяло взмахнул рукой, и телохранитель отступил.
   - Ну, давай его сюда... - разрешил князь. Десяцкий подтолкнул молодого дружинника к столу. Тот, опустив глаза долу, молча и низко поклонился. Дмитрий Константинович хмуро глянул, глотнул из кубка, и вопросил:
   - И где ж ты кружил, сокол? В каких краях?.. А ведомо ль тебе, что нам через два дня выступать в поход во Владимир?
   - Ведомо, княже... - со вздохом отвечал "сокол".
   - А ведомо ль тебе, что ты есть княжий дружинник, и ежечастно должон быть при князе? - снова вопросил князь, строжая голосом.
   - Ведомо, княже! - снова вздохнул Невзор.
   - А ведомо ль тебе, что ещё третьего дня назначен мной был на нынешнее утро сбор всей дружины, и моей личной стражи, к коей ты принадлежишь, а?!
   Голос князя с каждым разом крепчал, как ветер во время бури.
   - И то мне ведомо... - кланяясь, глухим голосом отвечал молодой дружинник, попеременно то бледнея, то краснея, и кося глазом на других присутствующих. Ему явно было неприятно за тот разнос, который при них ему устраивает князь.
   - Так тебе что, слово князя - уже не указка?! - стукнув по столу дном оловянного кубка, грозно произнёс князь. - Тебе что, служба княжья надоела?! Из дружины вылететь хочешь?!! Так это - запросто!!! На твоё место, чай, желающих сотня найдётся... Пошто не был на сборе, отвечай?

                *   *   *

   Невзор поднял голову и, играя желваками, медленно произнёс, глядя князю в глаза:
   - Отвечу, князь, отвечу... Но только допреж вот цто скажу... Прадед мой, Олекса, верой и правдой служил прадеду твоему, - Невскому  Александру Ярославичу... Тот его лично знал и привечал. И дед мой, и отец, Микула - Рубленый Панцирь, геройски погибший в походе, - все они были славными воинами, все служили в княжьей новгородской дружине, и никогда их не честили и не срамили, да ешчо при всех! И я досель таково позору не знал... Ты, князь, сначала вызнай, цто да как, а опосля уж суди! Так у нас умны люди-то рекут... Беда у меня стряслась, княже...
   - "Умны люди рекут"... Ишь ты, умник какой! - ухмыльнулся Дмитрий Константинович, и продолжил уже несколько остывшим голосом. - Ну, давай, излагай, что за беда такая?
   - Не хоцу, княже, при всех... - смело глядя ему в глаза, сказал Невзор. - Оно, того, дело семейное... Кабы ты соизволил указать, штоб они-то все... - И покосился на присутствующих. - Тогда я тебе одному, как отцу родному...
   Слова насчёт "отца родного" подействовали, и князь, подумав, и ещё раз ухмыльнувшись, повёл бровью:
   - Ну, коли так... А ну, Олфимыч, выдь-ка отсель! И вы, отроки, тож...

                *   *   *

   Как только Никита Олфимыч оказался за обитой железными узорами дверью, он тут же оказался зажатым с двух сторон богатырскими телами Невзоровых друзей. Оба княжьих телохранителя,выйдя вслед за ним, застыли у дверей каменными исполинами.
   - Ну, цто там, а, Олфимыч? - забасил у десяцкого над ухом Дороня. - Цто? Дюже жарко?
   - Не ведаю... - поджав обидчиво губы, отвечал десяцкий. - Не ведаю, ибо вместях с сими отроками, - он кивнул на застывших в дверях телохранителей, - был выдворен из княжьих покоев..
   - Выдворен? - поднял брови Твердило. - О как!
   - Да! - сухо повторил Олфимыч. - Дружок ваш упросил князя, "как отца родного", для беседушки, с глазу на глаз... Тот нас всех трёх и выставил вон!
   - О как! - ещё раз повторил Твердило, и бросил на Дороню недоуменный взгляд.
   - Хм... - Дороня сдвинул шелом на затылок, и задумчиво поскрёб свои буйные кудрявые вихры. - Об чём жа у них беседушка такая могёт быть, да ешчо "с глазу на глаз"?
   - Не ведаю... - нервно крутя ус, буркнул Никита Олфимыч. - Тольки слыхал от Невзора, цто, грит, "дело семейное"...
   - Семейное? - ещё выше поднял брови Твердило. - Это цто ж такое у его стряслось в семье-то? Али умер кто?
   И десяцкому, и Дороне ничего не оставалось, как только пожать плечами ему в ответ.
   
                *   *   *

   - Та-а-ак, стало быть... - задумчиво протянул князь, и повертел в руках пустой кубок. - Украли... Ставр, стало быть... Угу...
   - Помоги, княже... - белыми от волнения губами прошептал Невзор.- Богом тебя молю!
   - Дак, "помоги"... - Князь снова стал вертеть кубок в руках, теперь уже в другую сторону. - Тут, вишь ли, дело трудное! Так сразу его и не решишь... Ставр-то - самого тысяцкого боярина Калины Романыча сынок! А Калина Романыч в Великом Новгороде ого-го какой вес имеет! Как и весь род Мишиничей...Супротив  него так сразу не попрёшь!
   - Так он - боярин... - глухо заметил молодой дружинник. - А ты всё ж - князь новогородский!
   - Так-то оно так... - пробормотал князь и вздохнул. - Да ить я тут - гость заезжий! Моя вотчина - Суздаль... Да вот от хана ярлык получил на великое владимирское княжение, куда и путь держать днями намерен... А тут - што я... Тут степенные посадники властвуют, сам знаешь... И Калина Романыч - в числе том... А я тут - как гость заезжий... - повторил он, и снова вздохнул. - И раздоры чинить с Великим Посадом мне не резон... Сам одним боком на престоле новгородском сижу!
   И в третий раз вздохнул, опустив глаза долу.
   На лице Невзора Микулинича заходили желваки.
   - Не поможешь, стало быть? - угрюмо спросил он.
   - Да чем же я помогу-то? - развёл руками князь. - Дружину свою супротив Ставра пошлю, аль што? Подумай сам... Ну, укажу я Калине Романычу, как свидимся с ним, на сынка его непотребства! Так то не ныне будет...
   Заметив, что лицо дружинника темнее тучи, князь поманил его рукой:
   - А ты... тово... Ты к кому из посадников степенных обратись! Они ж ваши, новгородские... К Андреяну Захариничу, аль к Сильвестру Леонтьичу... А то - к Мишате Леонтьичу... Никита Матвеич тож - он завсегда поможет...
   - Да не помогут они никто! - сдерживая ярость, сквозь зубы произнёс дружинник. - Они все с Калиной Романычем заодно... Рука руку завсегда моет!
   - Ну, тогда не знаю... - опять развёл руками князь.

                *   *   *

   - Ну, цто? - уперев руки в бока, и сурово глядя из-под кустистых бровей, спросил десяцкий, когда дверь, ведущая в княжьи покои, отворилась, и из-за неё появился Невзор Микулинич. - Утолил свою жажду, аль как?
   - Ох, утолил! - сквозь зубы отвечал дружинник, с лицом, белым от еле сдерживаемой ярости. - Словно мёду хмельного напился... Так утолил, цто надолго у князюшки боле пити не попрошу!
   - Это как тебя понимать? - опуская голову, и глядя на него исподлобья, ещё строже спросил Никита Олфимович. - Цто князь с тобою делать повелел? Простить, аль батогами бить?
   - Меня, Олфимыч, досель ешчо никто батогами не бил! - отвечая ему таким же взглядом исподлобья, медленно проговорил Невзор. - Да и дале вряд кто посмеет... Я тому быстро башку снесу! А цто князь сказывал - поди у него сам спроси, коль охота...
   - Иш-шь ты! - угрожающе крутнул головой десяцкий. - И пойду... И спрошу... Да тольки как бы тебе опосля не пожалеть об том!
   И, ещё раз смерив дружинника взглядом, не предвещавшим ничего хорошего, скрылся за окованной железными узорами дверью.
   Друзья тут же окружили Невзора.
   - Сказывай, не тяни... - схватил его за плечо Дороня.
   - Недосуг мне туто стоять, да разговоры разговаривать! - убирая его руку с плеча, ответил молодой дружинник. - Да и чужих уш кругом полно... Ан выйдемо во двор, там вам всё и поведаю!
   - И то верно! - кивнул головой Твердило, и все трое, тихо переговариваясь, быстрыми шагами покинули гридницу.

                *   *   * 

   Дружинники слушали взволнованный рассказ своего друга молча - Твердило стоял набычившись и сердито сдвинув брови, а Дороня то и дело крутил головой и стукал кулаком в кулак, выражая тем самым своё крайнее негодование.
   - Ну, Ставр, ну сволота! - рявкнул он, когда Невзор, бледный от гнева, замолчал. - Знает, цто он сынок боярский, дак ему всё с рук сойдёт? Знает, в Новогороде на его и управы не сыскать?!
   - Да, плохо дело... - угрюмо вымолвил Твердило, глядя в землю. - Помочь те надобна, Невзор, да немалая, коли супротив самого Калины Романыча иттить придётся... Он же, ежли цто, за сынка-то завсегда вступитцца, ясен пень!
   - А ты вот цто, Невзорушка... - обрадованный внезапной мыслью, воскликнул Дороня, и хлопнул Микулинича по плечу. - Ты не к боярам за помочью иди, а к епископу! А то - и к самому архиепископу, понимашшь! А цто? Помню, бивали меня, молодого, крепко, - но всё ж вбили в башку "Устав" церковный... А тама сказано, цто убиение аль умыкание душ христианских подлежит церковному разбирательству и суду! Архиепископ-то наш не дюже с боярами ладит, а особливо - с Мишиничами... Он подсобит, верно те грю!
   - На то время надобно -по епископам да архиепископам бегать! - печально вздохнул Невзор. - А нету ево у меня... Може, в сей миг Ставр проклятый мою Настасью сильничает... Аль уже вовсе сгубил!
   Он судорожно всхлипнул, и глухо добавил, с трудом сдерживая набежавшую слезу:
   - Мчать мне домой надо, сбирать дворню, да жену вызволять!
   - Мы с тобой! - вскинулся Дороня.
   - Нет, братья, то - моё дело! - стиснув зубы, пробормотал молодой дружинник. - Вам вязаться в него не надобно... Князь сие не простит, погонит вас из дружины, - а то, и в кандалы заковать велит! Я уж... тово... один буду ответ держать, коли цто! Десяцкому, Олфимычу, скажите, ежли спросит: "Куда Невзор делся?" - мол, пущай у князя сведает, куда! Князь, мол, знает - куда!
   С этими словами он огляделся и, увидев стоящего у коновязи чьего-то холопа, держащего под уздцы осёдланного коня, с решительным видом подошёл к нему, вырвал из рук поводья, опрокинул ударом в грудь и, вскочив  в седло, понёсся к воротам.
   - Ку...куды? - завопил в растерянности холоп, вскакивая, и размахивая руками. - Сто-о-ой!
   - Молчи, пёс! - тихо, но угрожающе произнёс Дороня, приближаясь к нему. Затем нанёс холопу короткий, тяжёлый удар кулаком в лицо, отчего холоп, захлебнувшись в крике, снова рухнул на землю и испуганно затих.
   - Вякнешь - убью! - наклоняясь к нему, свирепо произнёс дружинник.
   Твердило хмуро глянул на него, но ничего не сказал, а лишь осуждающе покачал головой.

                *   *   *

   Вихрем пролетев на чужом коне по бревенчатым новгородским улицам, Невзор вздыбил его только у своих деревянных, новотёсанных ворот, с вбитым в них намертво большим железным кольцом. Резво соскочив с коня, молодой дружинник несколько раз подёргал за кольцо, а затем нетерпеливо стал стучать кулаками в ворота.
   - Эй, есть там кто - нет? Отворяй! Живо!
   Выше над кольцом приоткрылось маленькое, забранное мелкой деревянной решёткой окошко.
   - Бориско, мать твою так! - рявкнул Невзор. - Цто медлишь? Отворяй, не то ворота разнесу!
   Ворота заскрипели, и через мгновение перед дружинником предстал верный Бориско.
   - Ну? - проходя в ворота, и бросая ему поводья, нетерпеливо спросил Невзор. - Всё сполнил, цто я тебе велел?
   - Откуда коняга-то? -недоуменно воззрился холоп.
   - Не твоё дело! - рявкнул Невзор. - Коня надобно на княжий двор опосля вернуть... Ты луцше реки - всё сполнил?!
   - Всё! - торопливо закивал Бориско. - Всё, - как Бог свят! Митрю Ослопа сыскал, всё ему поведал... Он грозилси тотчас поднять нашу Козьмодемьянску улицу, всю Великую улицу, и весь Неревский конец, коль надобно буде! Насилу я ево отговорил без тебя, свет Невзор Микулинич, ницто не робить! А то ты ж ево знашь - он тако могёт наробить, цто потом пол Новагорода выгорит, - как Бог свят!
   - Где он?
   - На Холопью улицу подалси, дадьёв да братьёв подымать...
   - Ладно, найду! - кивнул дружинник. - А ты давай, тащи мои щит и копьё, да сам вооружись, - и поедем в Славенский конец, к Ставру в гости... Да поторапливайся!
   - Уже! - завопил Бориско, и со всех ног кинулся вверх по ступенькам в дом, чуть не сбив при этом спускавшуюся навстречу пожилую женщину с маленьким, белокуро-кудрявым мальчиком на руках.

                *   *   *

   - Бориско, ирод проклятый, гляди, куды прёшь! - сурово глянув на холопа, промолвила женщина. - У мене дитё на руках, а он прёть, како оглашенный!
   - Дык, я, Устинья Ермиловна, тово... - замялся Бориско, и кивнул в сторону стоящего у ворот хозяина. - Сполняю...
   И тут же исчез за дубовыми дверями.
   - "Сполняю"... - глянув ещё суровее прежнего, проворчала старуха. - Знамо, како вы "сполняете"! Ужо, "досполнялися"! Ну-кось,Малушка, прими...
   И, передав ребёнка на руки выскочившей вслед за ней на порог босоногой, растрёпанной и заплаканной дворовой девке, грузно опираясь на перила, стала спускаться по ступенькам вниз, навстречу шедшему к ней от ворот Невзору. Когда же он подошёл, то у неё тотчас хлынули из глаз слёзы, и она плачущим голосом запричитала:
   - Ох, сыночек! Ох, родимый! Прости мя, грешную... Недоглядела! С Никиткой возилася, а опосля цтой-то в поясах защемило дюже, прилегла малость в горнице... А Настасьюшка возьми, да и выдь тем часом во садок, на задний двор, ребятёнку яблочка сорвать - да там и сгинула...
   И тут же, замахнувшись на девку, держащую белокурого, лицом в отца, малыша, возопила ещё громче и пронзительней:
   - А то, вишь ли, боле и некому, видать, было в садок-то пойтить! Руци у их у всех занятые... У-у-у, злыдни, бесовское отродье!
   И, найдя утешение на сыновьей груди, приклонила к ней голову и заплакала навзрыд.
   - Ну, вот цто, матушка... - отстраняя её от груди, мягким, но решительным жестом, сказал Невзор, видя, что из дома выбежал Бориско, с шеломом на голове, с топором за поясом, и с хозяйскими копьём и щитом в руках. - Не след ныне нам рыдать да плакать, надо Настасью из беды вызволять! Вы ужо без меня порыдайте, а мне в путь-дорогу пора...
   И добавил, обнимая её на прощанье:
   - Ежели цто, не поминайте лихом!- отчего Устинья Ермиловна зарыдала ещё пуще прежнего.
   А Невзор, чмокнув сына в макушку, получил из рук подошедшего холопа своё оружие и, приняв от него поводья коня, взлетел в седло и выехал за ворота. Бориско, выскочив вслед за ним на улицу, тщательно прикрыл ворота, и стремительно побежал за ускакавшим вперёд хозяином.

                *   *   *

   Бориско, задыхаясь от быстрого бега, и придерживая одной рукой торчащий за поясом топор, а другой - то и дело норовивший свалиться с головы шелом, едва поспевал вслед за конём молодого дружинника. Невзор же всё понукал и понукал коня, и тот, гремя копытами по деревянной мостовой, ускорял и ускорял бег. Но внезапно Невзор натянул поводья, и конь, встав на дыбы, резко остановился. Навстречу им, запрудив всю улицу, валила гомонящая толпа, вооружённая дрекольем, рогатинами, топорами, и всяким другим, какое только попалось под руку, оружием. Впереди всех, возвышаясь на целую голову над толпой, вышагивал здоровенный, широкоплечий детина лет двадцати пяти, без шапки, с подвязанными тесёмкой-гайтаном кудрявыми светлыми волосами, и в синей выцветшей рубахе с распахнутым воротом. На плечах у него лежала длинная, внушительных размеров дубина, с закруглённым концом. Увидев Невзора, поднявшего коня на дыбы, детина в синей рубахе вскинул руку, и толпа остановилась. Оглядев это воинство сверху, молодой дружинник удовлетворённо кивнул, и соскочил с коня. Светловолосый детина повёл широченными плечами, сбросил свою дубину на руки, и не спеша приблизился. Вслед за ним подошли и все остальные, окружив плотным кольцом коня и спешившегося всадника.
   - Здорово, Микулинич! - пророкотал детина таким басом, что с ближайшего тына, галдя, поднялась в воздух стая перепуганных ворон.
   - Здорово, Митря! - ответил Невзор, и потрепал его по плечу. - Вижу, времечка ты зазря не терял...
   - А то! - ухмыльнулся богатырь Митря. - Но енто я токо Козьмодемьянскую, да Великую улицы поднял! Погодь малость, я такоже и Янову, и Холопью, и Ширковую, и Разважу подыму! Во тода у нас буде силища! Во тода и попрём в Славенскый конец, Путну улицу громить! Цтоб знали наших... - И кому-то невидимому погрозил в воздухе пудовым кулаком.
   - Да в том-то и беда, Митря, цто нету у нас времечка годить! - вздохнул Невзор. - Никак нету... Ты, вот цто - пошли двух-трёх молодцев, пущай в други улицы бегут, народ подымать... Небось, у всех на "готских" да "прусских" обид-то накопилось! А мы, все кто есть, сей миг разом в Славенский конец  двинем, не ожидая подмоги...
   Митря, набычив голову, подумал мгновение-другое, потом согласно кивнул, и обернулся к окружившим их уличанам.
   - Слыхали, новогородцы, аль нет? Пойдёте со мной, да с Микулиничем с "прусскими" переведаться?
   - А то! - завопили в толпе. - Как не пойтить! Знамо дело, пойдём! Ух, мы им...
   Митря кивнул, а затем ткнул пальцем в стоящих рядом с ним молодых новгородцев:
   - А ты, Бужата, и ты, Искор, дуйте-ка на Ширковую, да Холопью, да на все други улицы, подымайте народ! Как поболе людишек-то сберётся, - то с ими и вали нам в помочь, на Путную улицу... Уразумели?
   - Знамо дело! Как не уразуметь! - закивали Бужата с Искором. - Управимси... Сполним...
   И оба тут же, растолкав всех, бегом кинулись исполнять веленное.
   - Ну, а мы, благословясь, двинем на Торговую сторону, в Славенский конец! - молвил Невзор Микулинич. Сняв шелом, он быстро перекрестился, и снова водрузил его на голову. Потом, поддерживаемый успевшим подбежать Бориской, вскочил в седло, ударил коня пятками в бока, и с криком:"Ату, робята, за мно-о-ой!" рванул вверх по улице. А следом за ним, со свистом и улюлюканьем, понеслась толпа новгородцев.

                *   *   *

   Невзорова жена Настасья, молодая светловолосая женщина, с тонким девичьим станом и высокой грудью, в расшитом бисером кокошнике в виде гребня вокруг головы, одетая в длинное зелёное платье, ворот, подол и низ рукавов которого украшала золотистая тесьма, сидела в просторной светлице на самом верху двухэтажного терема и, теребя перекинутую через правое плечо косу, грустно смотрела в узорчатое, выложенное разноцветными стёклышками окно. Неожиданно за её спиной раздался шум, заскрежетал в замке ключ, и в её светлицу, пригнув в дверях голову, вошёл высокий, широкоплечий, курчавый, русобородый молодец, в нарядной атласной  рубахе, украшенной затейливыми узорами. Рубаха была перехвачена золочёным персидским пояском, на котором, в таких же золочёных ножнах висел небольшой заморский кинжал с отделанной серебром рукояткой. Вошедший внимательно посмотрел сначала на сидящую у окна Настасью, затем кинул быстрый взгляд на небольшой резной столик, на котором горой высились всевозможные яства и напитки, и осуждающе покачал головой:
   - Цто ж ты, свет мой, Настасья Никитишна, так ничего и не отведала? Аль не любо ничего? Ни оладушки с мёдом, ни прянички маковые, ни малиновый квасок?
   Молодая женщина, повернувшись, оглядела его с головы до ног и, не переставая теребить свою белую косу, со вздохом отвечала:
   - Коли такие, как ты, Ставр, угощальцы, приподносят, то ни мёд, ни прянички, ни квасок в горло не лезут!
   Широкоплечий молодец подошёл поближе, и остановился напротив неё, уперев руки в бока:
   - Не любо, стало быть, моё угощеньице?
   - Нет, не любо... - покачала головой красавица.
   - А может, и я тебе не люб? - сердито сдвинув брови, с досадой произнёс тот, кого она назвала Ставром.
   - И ты мне не люб! - снова вздохнула Настасья Никитишна, и отвернулась к окну.


                *   *   *

   - А вот ты мне люба, и давно, сама знаешь! - подходя к ней вплотную, изрёк Ставр. - Ночей по тебе не сплю, голубка моя сизокрылая!
   С этими словами он наклонился, обхватил руками стан красавицы, рывком поднял её на ноги и прижал к своей широкой груди.
   - Пус...сти! - отбивалась, молотя его кулачками по чему попало, Настасья. - Пус..сти, ирод проклятый! Всё мужу скажу...
   - Тож мне, кем пужать вздумала! - хохоча, и всё сильнее прижимая её к себе, прогремел в ответ Ставр. - Муж твой - простой княжий дружинник, коих - как в Ильмень-озере карасей! А я - из рода самих Мишиничей! Мы - из самых именитых новогородских семей! Издревле "Золотыми поясами" прозываемся... Отец мой - степенной посадник, тысяцкий, боярин, сам Калина Романович! Да ему стоит токо перстом шевельнуть, и от твово мужа одно мокро место останецца! Ишь, опору себе сыскала... Шла б за меня, была б боярыней, и весь Новгород был бы у твоих ноженек!
   Говоря так, он осыпал её губы, щёки, шею и грудь жадными поцелуями. Настасья, как могла, отбивалась, но силы её были уже явно на исходе.
   - За отцом весь век хоронишься, боярич, да за варягом своим, за Рагнаром! - едва дыша, шипела раскрасневшаяся от гнева Настасья. - Сам, поди, ни на цто не гож!
   - А вот счас и поглядим, гож я на цто, али не гож! - выкрикнул Ставр, хватая её в охапку, и увлекая в сторону широкого ложа под красным балдахином, стоящего в углу, и наполовину задёрнутого алого цвета занавесью. - Счас и поглядим, забава моя ненаглядная, на цто я без отца да без Рагнара гож! Берёг, сколько мог, я твою красу, да видно - пришла пора её изведать!
   И, отпустив стан красавицы, одним мощным рывком разодрал её на груди платье.

                *   *   *
 
   Первым прискакав в Загородный конец, Невзор остановил коня на углу Путной улицы и, наклонившись с седла, спросил проходивших мимо уличан, где находятся хоромы боярина Калины Романовича. Ему тут же указали, как туда проехать, и молодой дружинник поскакал по указанному направлению. Подъехав к высоком, окованным железными плитами воротам, он соскочил с коня, выхватил из ножен меч, и рукояткой его стал громко стучать в ворота. На стук в воротах отворилось зарешеченное окошко, и чей-то густой, ленивый голос "дружелюбно" произнёс:
   - Кой ляд те надобен? Иди своей дорогой, мил целовек, поки цел!
   - Отворяй ворота! - продолжая стучать,закричал Невзор. - От великого князя к боярину Калине Романычу гонец!
   - Нема ево! Чево надоть, гри! - отвечали в окошко. - Сами уведомим, ежли цто...
   - Не велено! - мотая головой, возражал княжий дружинник. - Ему,аль сыну ево, Ставру Романычу, с глазу на глаз велено сказывать...
   За воротами наступила временная тишина, потом застучал засов, заскрипели петли, половинки ворот приоткрылись, и сквозь образовавшийся неширокий проход на улицу вышагнули четверо вооружённых людей. Двое из них - в новгородском воинском облачении, а двое - белокурый и рыжебородый - с виду выглядели как заморские варяги.
   - Н-ну? - неспешно накручивая ус, произнёс один из новгородцев, широкоплечий и краснорожий, окидывая молодого дружинника с головы до ног насмешливым взглядом. - Цто хотел, гри! Перескажем, кому надобно...
   - Не тебе, дядя, велено сказывать, а боярину, аль сыну боярскому! - также насмешливо, глядя на него, отвечал Невзор. - А ну, посторонись, дай-ка пройти!
   И свободной от меча рукой толкнул краснорожего в плечо.
   - Енто мы щас поглядим, как ты пройдёшь! - заорал тот, отскакивая, и обнажая свой меч. - Не пройдёшь тута, а ляжешь! А ну, робяты...
   Трое других, вышедших вместе с ним за ворота, тоже обнажили мечи с самым суровым видом. Невзор сделал отчаянный прыжок вперёд, и набросился на краснорожего. Их мечи со звоном скрестились. Но остальные ратники вступить в схватку не успели, застыв с обнажёнными мечами в руках, и испуганно глядя за спину молодому дружиннику. Краснорожий тоже опустил свой меч. Невзор сделал шаг назад и и обернулся. Позади него, запрудив улицу по всей её ширине, громко шумя и размахивая топорами и рогатинами, к воротам стремительно набегала толпа. Впереди всех, ухарски посвистывая, и вертя над головой огромного размера дубину, мчался Митря Ослоп, и встречный ветер пузырём надувал сзади его синюю рубаху.

                *   *   *

   Стражи боярские замерли, а затем стали медленно, шаг за шагом, отступать назад, чтобы успеть проскочить в полураспахнутые ворота. Но не тут-то было! Видя их маневр, и стараясь этому помешать, Невзор, оглянувшись, призывно взмахнул над головой мечом, выкрикнул:"Ату их, братцы! С нами святая София Новгородская!" и, очертя голову, ринулся в самую середину отступавших. Те, уже не стесняясь, обратились в бегство, и, давя и отталкивая друг друга,пытались одновременно протиснуться в узкий проход. Но коршуном налетевший на них княжий дружинник, размахивая мечом направо и налево, уложил одного из варягов, упавшего прямо в проход, головой во двор, и тем самым загородившего остальным путь к отступлению. В воротах образовалась заминка, и отступающим поневоле пришлось беспорядочно отбиваться от бешено атакующего их Невзора. Тем временем толпа новгородцев, во главе с Митрей Ослопом, достигла, наконец, ворот, и десятки ударов со всех сторон обрушились на отступавших. Ещё двое рухнули на землю бездыханными, а последний - рыжеволосый варяг, успевший таки проскочить в ворота, попытался их закрыть изнутри. Но, видя это, Митря Ослоп заревел во весь голос: "А ну, народ честной!", и могучим плечом навалился на ворота. Тут же, со свистом и уханьем, ему на помощь пришло ещё два десятка молодцов. Ворота затрещали и распахнулись. Толпа хлынула внутрь, в одно мгновение смяв и затоптав пытавшегося удержать створки ворот рыжеволосого варяга. Крича и потрясая оружием, атакующие рассыпались по двору, громя и круша всё на своём пути.


                *   *   *
               
    Невзор, Бориско,и оказавшийся рядом с ними Митря Ослоп поймали выскочившего откуда-то из-за амбара дворового человека, и Митря уже было взметнул свою смертоносную дубину, готовясь обрушить её на голову несчастного, но Невзор успел схватить его за руку и предотвратил удар.
   - Погоди, Митря! - тяжело дыша, воскликнул он и, схватив дворового за грудки, притянул к себе.
   - А ну, гри, сучий сын, где та молодая жонка, кою Ставру пёс его, Рагнар,ныне привёз?
   - Ка...каку жонку? - белыми от страха губами пролепетал дворовый. - Не... не ведаю! Ей-бо, не ведаю... Вот вам крест!
   И попытался было перекреститься.
   - Ан нет, погоди! - поплевав на руки, пробасил Митря Ослоп, и поднял повыше свою дубину. - Я тя щас сам перекрещу!..
   Дворовый человек взвыл от страха, и спиной прилип к стенке амбара. Невзор снова предостерегающе поднял руку:
   - Пожди, Митря, пожди...
   И грозно взглянул на дворового:
   - Не ведаешь, стало быть, ницево?
   Тот только и смог, что отрицательно потрясти головой.
   - А где хоромы Ставровы, тож не ведаешь? А ну, кажи, собака!..
   Дворовый трясущейся рукой указал на нарядный двухэтажный терем, высящийся в глубине двора.
   - От... от тама! Тама он...
   - Н-ну, гляди, коли сбрехал! - угрожающе произнёс молодой дружинник, отпуская его ворот, а затем, повернувшись к своему челядинцу, взял уже за ворот его. - Ищи, ищи Настасью, Бориско! Весь двор боярский перерой, а её сыщи! 
   - Сыщу, Микулинич! Как Бог свят, сыщу! - отвечал тот, истово крестясь.
   - Пошли, Митря! - сурово сказал молодой дружинник и, крепче стиснув рукоятку меча, бросился в указанном направлении. Митря Ослоп,грозно глянув на дворового человека, не удержался, и ногой наподдал ему так, что тот, отлетев на несколько шагов, с воплем завалился под стенку амбара. А Митря, удовлетворённо крякнув, закинул дубину на плечо, и бросился догонять своего друга, вопя на весь двор: "А ну, робятушки, за мной! С нами крестная сила новгородская!" И десятки людей, которые били и крушили всё вокруг, тут же устремились вслед за ним в глубину боярского двора, к двухэтажному нарядному терему. 

                *   *   *

   В самом же тереме, на широком ложе, под красным балдахином, добрый молодец Ставр, разорвав окончательно платье на лежащей под ним красавице, пыхтя и краснея от натуги, безуспешно пытался ею овладеть. Наконец, ему удалось сломить её сопротивление, и он, прерывисто дыша сквозь зубы, навалился на молодую женщину. Но та, судорожно хватаясь рукой то за алую занавесь, то за бок придавившего её к ложу Ставра, наткнулась сначала на его персидский позолоченный поясок, а затем и на рукоятку кинжала, который, в пылу любовной страсти он позабыл с себя снять. Крепко обхватив пальцами рукоятку, она выждала мгновение, когда Ставр приподнялся над нею чуть повыше, одним движением выхватила кинжал из ножен, и изо всех сил всадила его в бок насильника. Нарядная атласная рубаха тут же окрасилась кровью, а Ставр, выпустив из рук лежащую под ним добычу, вскрикнул так, что, наверное, этот крик был слышен на всю Путную улицу.
   - А..ах ты, стервь поганая! - заорал он, хватаясь за бок рукой, и пытаясь остановить хлещущую из раны кровь. - У...убить мя решила? Ах ты... Рагнар! Ра-а-а-агнар!..
   Пока он, свалившись с Настасьи, и катаясь по всему ложу, стонал и звал на помощь, та быстро вскочила и, держа обнажённый кинжал двумя руками, бросилась к двери. Но едва она успела к ней подбежать, снаружи послышались торопливые шаги. Молодая женщина подняла кинжал и отступила в сторону, и вовремя, - дверь широко распахнулась, закрыв собой Настасью, и на пороге возникла фигура Рагнара, - угрюмого белобрысого и белобородого варяга, со шрамом на левой щеке. Он одной рукой держал шлем, украшенный чёрным пером, а другой торопливо застёгивал  ремешок лёгкой, отблескивающей синевой кольчуги.

                *   *   *

    - Там... там... - пробормотал он, тыча пальцем себе за спину, в сторону двора, где всё нарастал и нарастал какой-то непонятный шум и гул голосов. - Ставр... там плох дьело...
    - Да цто - там!.. - простонал боярич, приподнимаясь на ложе, и зажимая бок рукой. - Ты суда глянь, - цто эта стерва со мною утворила!
    Рагнар, так и не успев до конца застегнуть кольчугу, быстрыми шагами направился к ложу. Настасья, воспользовавшись тем, что он отошёл от двери, стараясь неслышно ступать, проскользнула за его спиной и, держа в одной руке кинжал, а другой придерживая остатки напрочь разорванного платья, выбежала из светлицы наружу.
    Ставр, увидев это, завопил, отрывая окровавленную руку от раны, и указывая на дверь:
    - Вон, вон она, гадина! Хватай её, Рагнар! Хватай!
    Варяг растерянно развёл руками:
    - Кофо -"кфатай"?
    Он наклонился над лежащим под балдахином Ставром и охнул:
    - У тьебя крофф... Почьему? Кто этьо сдьелал?
    - Она, она, стерва! - тыкая пальцем в сторону двери, продолжал орать раненый. - Кинжалом меня пырнула, в бок... Вели схватить подлую, а то убежит!
    - От менья не убьежит! - выпрямляясь, усмехнулся Рагнар, и стремительно подойдя к раскрытой двери, громко скомандовал на своём языке двум варяжским воинам-телохранителям, стоящим у лестницы, ведущей со второго этажа терема на первый, и смотрящим из окошка вниз,  во двор, где с каждой минутой разрасталась нешуточная драка. Воины, услышав команду, тотчас же обнажили мечи, и кинулись вдогонку за убегающей по узким сенцам, в другую от них сторону, полуобнажённой Настасьей. А Рагнар, вернувшись в светлицу, подошёл к стонущему на ложе Ставру, выхватил из ножен меч, одним ударом разрубил висящую под балдахином алую занавесь, оторвал от неё длинный узкий кусок, и торопливо принялся обматывать им окровавленный бок своего приятеля.

                *   *   *

    Настасья, добежав по узким сенцам до самого конца, растерянно остановилась. Лестницы, ведущей вниз, на первый этаж, с этой стороны терема не было, а в широкой деревянной стене имелось лишь двустворчатое окошко, изукрашенное разноцветными заморскими стёклышками, и замысловато вырезанными наличниками. Дальше бежать было больше некуда. За спиной послышались торопливые шаги. Настасья, в отчаянии сжимая в руке кинжал так, что даже побелели костяшки пальцев, обернулась. К ней приближались два варяга-телохранителя Рагнара. Видя, что женщина остановилась, и что ей больше деваться некуда, они тотчас замедлили шаг, и пошли нарочито медленно, наслаждаясь моментом. Подойдя почти вплотную к дрожащей от бессильного гнева, и глотающей слёзы Настасье, они тоже остановились и, ухмыляясь, принялись разглядывать в упор полуголую женщину.
   - Не... не подходи, убью! - хрипло, захлёбываясь от слёз, прокричала Настасья, и подняла вверх кинжал. Один из варягов что-то сказал другому на своём наречии. Тот усмехнулся, кивнул головой, а затем поднял меч и ткнул его острием в руку Настасьи, держащую кинжал. Женщина вскрикнула от боли, разжала пальцы, и кинжал, зазвенев,упал на деревянный пол. Рука тотчас окрасилась кровью.
   - Н...не подходи, ироды проклятые! - ещё раз отчаянно выкрикнула Настасья. Оглянувшись назад, она метнулась к окошку, и быстрым движением здоровой руки распахнула его настежь. Оба варяга, сделавшие было к ней ещё один шаг, замерли на месте, насмешливо выжидая, что же она будет делать дальше. И тогда женщина, громко вскрикнув во весь голос, неловко перекрестилась окровавленной рукой и, перевалившись через узорчатый подоконник, бросилась из окна вниз. Варяги, подбежав к окну, разом высунули головы наружу. Настасья, вся в крови, лежала на траве, широко раскинув руки. Глаза её, устремлённые в небо, медленно закрывались, а губы беззвучно шептали последние слова. Покачав головами, и переругиваясь между собой, варяги, вложив мечи в ножны, вернулись назад и, подталкивая один другого, вошли в светлицу, в которой находился их предводитель Рагнар.

                *   *   *

   Новгородцы с Неревского конца тем временем уже подступили к расположенному в глубине просторного боярского двора нарядному двухэтажному терему и, образовав  плотное кольцо, вели драку не на жизнь, а на смерть с дворовой челядью, вооружённой до зубов стражей, и несколькими варягами, отчаянно защищавшими вход на второй этаж, где укрывался Ставр вместе со своим подручным Рагнаром. То тут, то там среди дерущихся мелькали распахнутый плащ Невзора Микулинича, и синяя  рубаха  его верного друга Митри Ослопа. Наконец, сломив сопротивление, и уложив на месте самых стойких противников, атакующие прорвались к лестнице и, расталкивая трупы, лежащие на деревянных, залитых кровью ступенях, стали подниматься наверх. Невзор, с обнажённым мечом, и двое его уличан-козьмодемьянцев: один - с самодельным железным копьём, а другой - с топором, первыми достигли верхнего этажа. Но тут путь им преградили два варяга, выбежавшие из светлицы, где лежал раненый Ставр. Это были те самые телохранители Рагнара, которые ранили в руку Настасью, и принудили её выброситься из окна. Видя за спиной Невзора лишь двоих новгородцев, оба телохранителя разом обнажили мечи, и яростно набросились на молодого дружинника. Закипела страшная схватка. Мечи звенели, высекая искры, слышалось тяжёлое дыхание, выкрики, и топот ног сражающихся. Оба новгородца,  находящиеся на лестнице за Невзоровой спиной, ничем не могли ему помочь, и тому, из последних сил отражая вражеские удары, пришлось даже отступить вниз на несколько ступеней.
   - А ну, пожди! - вдруг послышалось сзади, и чья-то рука, ухватив Невзора за плечо,  резко повернула его боком к атакующим сверху варягам. В то же мгновение мимо него просвистело метко пущенное копьё, и тот из варягов, кто был спереди, вскрикнул и  выронил меч. Схватившись обеими руками за древко копья, острие которого глубоко вошло ему в грудь, он пошатнулся на ступеньках и, ломая узорчатые перила, полетел вниз головой, упав прямо на головы сражающихся у лестницы. Второй варяг, видя гибель товарища, в растерянности остановился и опустил меч. Воспользовавшийся этой минутной передышкой, Невзор Микулинич воспрянул духом и, ринувшись вверх, полоснул варяга своим мечом, разрубив ему ногу выше колена. Варяг, глухо застонав, повалился навзничь, освободив тем самым проход на второй этаж. Невзор и его соратники тут же, не теряя ни мгновения, очутились наверху. Молодой дружинник, приставив острие меча к горлу лежащего варяга, наклонился и, сдерживая бешенство,  сквозь зубы прорычал:
   - Где Ставр? Где Настасья? Реки, сыть волчья! Ну...
   Варяг молча ткнул в сторону двери, ведущей в светлицу. Невзор, резко выпрямившись, рванулся к этой двери, оставив варяга на расправу идущим сзади уличанам, которые не замедлили ударом топора прикончить его на месте.

                *   *   *
   Микулинич между тем подбежал к закрытой двери в светлицу, и распахнул её ударом ноги. Но войти внутрь ему не удалось. В проёме двери стоял Рагнар, в шлеме с чёрным пером на голове, и улыбался надменно улыбкой, от которой его обезображенное шрамом лицо выглядело почему-то ещё безобразней. Тряхнув гривой белесых волос, он громко сказал:"Хэй!" и, неожиданно выбросив правую руку вперёд, из всех сил ударил новгородца кулаком, метя ему в лицо. Но удар пришёлся чуть ниже подбородка, в шею, и был настолько силён, что Невзор, шагнувший уже было внутрь, отшатнулся назад, и чуть было не упал, потеряв равновесие. Варяг, криво усмехнувшись, мгновенно выхватил из ножен длинный, до блеска отполированный и остро отточенный меч и, выставив его острие перед собой, выступил вслед за ним в сенцы. Не давая молодому дружиннику опомниться, он обрушил на него серию разящих ударов, которые донельзя уставший Невзор отбивал с огромным трудом. Схватка продолжалась бы недолго, и закончилась бы явно в пользу варяга, если бы не вовремя подоспевшие на помощь дружиннику уличане. Того, что с топором, Рагнар двумя короткими ударами уложил на пол, но со вторым, успевшим вытащить из тела пронзённого им рагнаровского приспешника своё железное копьё, ему пришлось повозиться. Уличанин храбро защищался, и не подпускал к себе варяга для нанесения решающего удара. Тем временем пришедший в себя Невзор, переведя дух, напал на него сбоку. Схватка закипела с новой силой. Рагнар был силён, и ратное дело знал хорошо, поэтому расправиться с двумя, или даже тремя противниками для него явно не представляло особого труда. Но тут на лестнице, ведущей наверх, загремели тяжёлые шаги, и наверху, в проходе, показались возбуждённо вопящие и орущие новгородцы -  забрызганный кровью с головы до ног Митря Ослоп, и Невзоров челядинец Бориско, со свирепым видом размахивающий топором.
   - А ну, отскочь,  Микулинич! - заорал Митря, вертя над головой своей ужасной дубиной. - Дай ево мне, ентово пса боярского! Давненько чаял с им переведацца...
   Невзор и уличанин с железных копьём тут же прекратили битву, и в неё вступил Митря, который, не откладывая дела, с уханьем обрушился на попятившегося в страхе Рагнара. От первого же богатырского удара Митри меч варяга сломался пополам, как игрушечный; а второй удар, как ни пытался тот от него уклониться, просто пригвоздил его к полу. Раздался треск ломаемых костей, и Рагнар, которого не спасли ни его шлем, ни отливающая синевой кольчуга, гремя железом, рухнул на деревянный пол. Митря, отбросив свою дубину в сторону, подошёл, одной рукой приподнял Рагнара высоко вверх, а другой схватил его за горло.
   - Ну цто, пёс окаянный, - тяжело дыша, рявкнул он, глядя в вытаращенные глаза варяга, - откуролесил? Погулял, поозоровал, попил кровушки новгородской, - и будя! Был ты дворовой собакой, собачья тебе и смерть!
   И сомкнул у него на горле свои железные пальцы. Рагнар задёргался, лицо его посинело, ужасный шрам на щеке превратился из багрово-красного в чёрный, изо рта полилась кровь, глаза закатились; он ещё какое-то мгновение подёргал ногами, а затем неподвижно повис на Митриной руке. Не опуская его вниз, Митря Ослоп подошёл к окну, расположенному у самого входа на второй этаж, распахнул его, высунулся наружу, и прокричал:
   - Примай, честной народ новогородский, от мене подарочек!
   После чего, раскачав на руках недвижное тело варяга, вышвырнул его в окно.

                *   *   *

   Верный челядинец Бориско, с топором в одной руке и, почему-то, с деревянным поленом в другой, вслед за Митрей Ослопом ворвавшись наверх, и не обращая внимания на то, что другие делали с Рагнаром, тотчас заглянул в распахнутую настежь дверь светлицы. Не обнаружив там присутствия Настасьи, он досадливо крякнул, и остановился, в раздумье почёсывая затылок. Внезапно его взгляд упал на дальнее, расположенное в самом конце сеней узорчатое, с разноцветными стёклышками окошко, - то самое, из которого, спасаясь от двух варягов, выпрыгнула Настасья. Обратив внимание, что оно раскрыто наружу, Бориско скорым шагом направился к нему. Подойдя вплотную, он увидел на полу под окном кровавые пятна, затоптанные совсем свежими следами мужских сапог. Присев на корточки, и внимательно рассмотрев все эти пятна и следы, он встал, ещё раз почесал в затылке, потом лёг животом на подоконник, и глянул из окна вниз. Увидев в траве окровавленное тело, Бориско ахнул, и резко отшатнулся от окна, уронив полено на пол. Затем, придя в себя, и опомнившись, он перекинул топор из правой руки в левую, и быстрым, судорожным движением перекрестился.
   - Матерь Божия! Святая София Новогородская! - сдавленным голосом пробормотал он. Затем резко развернулся, и устремился назад, к лестнице, где Невзор и Митря Ослоп, только что выбросивший в другое окно Рагнара, со злой радостью наблюдали, как тот корчился на подставленных снизу копьях Неревских уличан.
   - Ну, цто?! - глядя в окно, и утирая лицо пальцами окровавленной руки, злобно, сквозь зубы, вопрошал Невзор. - Сладко тобе, ворон цорный? Буишь знать, како жонок цужих умыкать, злыдень поганый!
   Тут ему на плечо опустилась чья-то рука. Невзор оглянулся. За его спиной стоял Бориско, с низко опущенной головой.
   - Тебе цто? - сурово глянул на него княжий дружинник.
   - Подём, Микулинич, цто покажу... - тихим голосом произнёс Бориско и, понурив голову, направился через сени к дальнему окну.
   - Кудыть енто он? - недоуменно спросил Митря.
   - Сам не ведаю... - поднял брови Невзор, и нетерпеливо крикнул. - Погоди, Бориско! Мне поначалу  Настасью надобно вызволить, и со Ставром переведацца...
   И двинулся было в сторону распахнутой двери в светлицу, вход в которую, на свою беду, совсем недавно ему преградил Рагнар.
   - Нету тама её, голубушки... - остановившись, со вздохом отвечал Бориско. - А Ставр тама, ранетый на постеле лежить, енто, - как Бог свят, сам видал! Да и  постерегуть яво тама уличане, ежли цто...
   И кивнул на толпящихся в дверях светлицы вооружённых новгородев.
   - Да куда ж енто он меня?... - растерянно оглядываясь на Ослопа, пробормотал Невзор. Тот только лишь пожал могучими плечами.
   - Идём, светлый сокол, идём... - ещё тише произнёс челядинец, и побрёл к дальнему, растворённому настежь окну. Молодой дружинник и Митря Ослоп, переглянувшись, двинулись вслед за ним.

                *   *   * 

   Подведя Невзора к распахнутому окну, Бориско сдёрнул с головы шапку, стал боком, ткнул сжатой в кулак шапкой в окно, и дрожащим голосом только и смог вымолвить:
   - Тама... Тама она, голубушка наша...
   Резко отодвинув его плечом, Микулинич бросился вперёд, перегнулся через подоконник, и выглянул наружу. Увидев распростёртую на траве Настасью, он ахнул, схватился рукой за горло и, теряя сознание, неожиданно стал валиться назад. Он рухнул бы на пол, если бы его вовремя не поддержал подошедший вслед за ним Митря. Придерживая друга одной рукой, он тоже высунулся из окна, горестно покачал головой и, скрипнув зубами, глухо пробормотал:
   - Ну, ужо тобе... Ужо тобе буить, сук-кин сын!
   Затем, взяв молодого дружинника за плечи, как следует встряхнул его, и прорычал в ухо:
   - Будя! Будя в омрок валицца! Наперёд поквитацца надоть кой с кем...
   Опомнившись, Невзор выпрямился, толкнул его обеими руками в грудь и, освободившись, быстро, почти бегом, направился назад, через сени, к лестнице, ведущей вниз. Митря Ослоп и Бориско поспешили вслед за ним. Проходя мимо раскрытой двери в светлицу, у которой толпились возбуждённые, гомонящие новгородцы, Бориско не преминул заглянуть внутрь, узрел всё также лежащего на постели под балдахином Ставра и, ткнув в него пальцем, зловещим голосом посоветовал заполнившим светлицу уличанам:
   - Стереги ево, робятушки! Но сами допрежь - не троньте... Невзор Микулинич самолично с им поквитаецца! 
   Невзор Микулинич между тем, даже не повернув головы в сторону светлицы, ринулся вниз по лестнице во двор, немилосердно расталкивая поднимающихся навстречу ему новгородцев. Митря Ослоп, злобно пыхтя, и работая руками и плечами, расчищал себе дорогу вслед за ним, а за его спиной с криками: "А ну, сторонись!", "Поберегися, честной народ!", пробирался вниз и верный челядинец Бориско.

                *   *   *

   Перепрыгивая сразу через две ступеньки, молодой дружинник слетел вниз, выскочил из терема, и что есть духу бросился бежать. Обогнув терем, и оказавшись за углом, с торца, он увидел лежавшую в траве Настасью. Окровавленная, в разорванном платье, она лежала, нелепо подогнув ногу, и её широко раскрытые серые глаза были неподвижно устремлены высоко в небо. Черты красивого лица обострились, и было видно, что смерть уже накрыла её своим покрывалом. Подбежав к недвижно лежащей женщине, Невзор выронил меч на траву, пал на колени и, подхватив голову Настасьи, дрожащими пальцами стал судорожно подбирать и поправлять её растрёпанные по плечам волосы.
   - Настасьюшка... Настасья, свет Никитишна... Да как же так? - трясущимися губами приговаривал он. - Да цто ж ты... Э-э-э-ххх!
   Поцеловав жену в лоб, прикрыв ей ладонью глаза, и аккуратно положив её голову на траву, он с помощью рыдающего Бориски поправил Настасье вывернутую и сломанную при падении ногу. Затем поднял с земли меч, встал с колен при помощи молчаливо стоящего за его спиной со скорбным видом Митри Ослопа, и хриплым голосом, в котором слышались едва сдерживаемые слёзы, произнёс:
   - Бориско, оставайся с ней! Али, вот цто... Беги, найди коня, аль возок какой, погрузи в ево Настасью, и вези на наш двор, в Неревский конец. Там уж мы её, голубушку, отпоём, а опосля  и на погост свезём... Беги, да не мешкай!
   - Сполню, как Бог свят, сполню, Невзор Микулинич! - утирая слёзы снятой с головы шапкой, отвечал Бориско. Кинув ещё раз взгляд на покойницу, он быстро перекрестился, и бегом припустил в сторону боярских конюшен.
   - Ну, а мы с тобой, Митря, обратно воротимся, в терем! - грозно хмуря брови, произнёс молодой дружинник. - Пришло времецко мне со Ставром переведацца...
   - Добро-о-о! - прорычал в ответ Митря. - Добро-о-о... Переведаемси с окаянным! Ох, переведаемси!
   Он устрашающе покрутил в воздухе своей огромной дубиной, после чего, по-бычьи нагнув голову, отправился вслед за Невзором ко входу в терем. А вокруг пришедшие с ними новгородцы, гоняясь по двору,  в последних схватках добивали боярских стражей, и оставшихся ещё в живых варягов.

                *   *   *

   Ставр, окружённый угрюмо глядящими на него вооружёнными новгородцами, по-прежнему лежал на своей постели под изорванным красным балдахином, и глухо стонал, зажимая рукой кровоточащий бок. Кто-то из Невзоровых уличан, подойдя, мечом перерубил алые шнуры, державшие балдахин над постелью, и он рухнул вниз, прямо на Ставра, вызвав этим громкий хохот присутствующих в светлице.
   - Зубоскалите? - пытаясь отшвырнуть балдахин в сторону, и с ненавистью глядя на них, сквозь зубы простонал боярич. - Ужо, дайте час, - прознает батюшка мой, цто вы тут утворили, мало вам не покажецца! Кровавой юшкой все умоитесь! Все - умоитесь...
   Тут, расталкивая столпившихся в дверях уличан, в светлицу ворвался Невзор Микулинич с перекошенным от гнева лицом, и с обнажённым мечом в руке. Следом за ним ввалился Митря Ослоп, с дубиной наперевес, а за его широкой спиной маячила фигура челядинца Бориски. Быстро прошагав к ложу, Невзор одним движением сорвал с лежащего Ставра балдахин и отбросил его в угол.
   - Встань, пёс! - еле сдерживая себя, глухо произнёс он. - Вставай, собачий сын!
   - Н..не могу... - демонстративно хватаясь за бок, простонал боярич. - Лежацего, цто ль, убивати буишь?
   От его слов молодой дружинник несколько опешил, и остановился в растерянности, не зная, что делать. Но тут ему на выручку пришёл Митря Ослоп. Перекинув свою дубину на одну руку, он неспешно подошёл к ложу, и другой рукой,  схватив Ставра за шиворот, рывком стащил его с постели и поднял на ноги. Боярич решил было тут же повалиться снова на ложе, но Митря держал его крепко и не давал упасть.
   - А ну, не дуркуй, и не строй тута омроки, аки красна девица! - прорычал он,  встряхнув боярича за ворот рубахи. - А не то от ентим поленом враз башку разнесу, и мозги твои поганые аж до самого Волхова долетят!
   Угроза подействовала, и Ставр, мгновенно прекратив  охать и валиться набок,  выпрямился и, подбоченясь, с усмешкой глянул на молодого дружинника.
   - Ну, от он аз! Цто, безоружного убивати сбираисся?
   Невзор, с ненавистью глядя бояричу в глаза, кивнул стоящему сбоку от него новгородцу:
   - Бусило, дай ему свой меч!
   Бусило, немного потоптавшись в нерешительности, всё же, перехватив сверху меч за лезвие, подал его Ставру рукоятью вперёд. Тот буквально выхватил меч у него из рук, окровавив новгородцу пальцы, и тут же, позабыв о том, что только минуту назад корчился от боли, коршуном обрушился на своего соперника.             
   Мечи, зазвенев, скрестились.

                *   *   *

   В первом, бешеном порыве, рассчитывая на неожиданный натиск, Ставр ещё мог атаковать, стремясь покончить с соперником именно  вначале, пока оставались хоть какие-то силы. Но, переполненный гневом Невзор, которому этот гнев позволял сметать всё на своём пути, быстро остановил наскоки противника и, с белым от ненависти лицом, сам перешёл в атаку, оттеснив Ставра к стене, не давая тому как следует размахнуться мечом. К тому же Невзор, сжав зубы до боли, бился молча, а Ставр, вместо того, чтобы тоже молчать,и этим беречь силы для продолжения поединка, издевательски кричал, - явно с тем, чтобы его услышали все присутствующие в светлице:
   - Цто, на боярского сына руку поднял, пёс?! Не сносить те за то головы, попомни! Ишь, каков выискался! Княжий дружинник... Да батюшка мой и не таких црез колено ломал! И до тя доберётся... Снесёт те голову на степенном помосте, под колокольный звон!
   - Мне уж то без разницы! - остановившись на мгновение, сквозь зубы произнёс Невзор. - Ты жану мою убил...
   - А-а-а! - ещё громче завопил боярич. - Сдохла таки, с-сука... Туда ей и дорога! Меня ... ножиком... в бок... Ну, однако ж, я её и побесцестил, уж я её и попозорил напоследоцек! На постельке, под балдахинчиком... Ох, и сладкая же она у тебя, цистый мёд, ха-ха-ха-ха!..
   Но досмеяться до конца он не успел. Прижав его спиной к деревянной стене, Невзор одним мощным ударом выбил у него из руки меч, а другим мощным ударом, - таким, что вся стена задрожала, - проткнул грудь Ставра насквозь.
   - Получай, вор, за Настасью!
  Затем, выдернув из тела боярича меч, снова воткнул его почти по самую рукоятку:
   - А вот - за меня!
  И, снова выдернув меч, стал с яростью вонзать острие в дёргающееся в конвульсиях тело:
   - За Настасью! За меня! За Настасью!
  И так он мог бы продолжать ещё долго, если бы не крепкие руки Митри Ослопа, оттащившие его от ненавистного врага:
   - Будя, Невзорушка, будя! Он вже тя не слышит...
  И, действительно, хотя изо рта боярича хлестала кровь, и его глаза были ещё открыты, но они уже остекленели, и бессмысленно-мёртво глядели на стоящих вокруг Невзоровых уличан.
   - Усё, преставилси! - негромко сказал кто-то из них, и неспешно перекрестился.
   Оттащив друга от приколотого к стене, и висящего на мече Ставра, Митря Ослоп взял Невзора за плечи, сильно встряхнул и, заглянув в глаза, пробасил:
   - Ну, а теперица цто?
   - Сжець весь терем, вместе с этой собакой, и со всеми его прихвостнями! - глядя в пол, глухо произнёс Микулинич. - Всё тут пожець, цтоб головёшки не осталось!
   И простонал сквозь набежавшие слёзы:
   - Не-на-ви-жу-у-у...
   Митре только и оставалось, что вздохнуть и покачать головой.

                *   *   *

   Окутанный клубами дыма, весь в языках пламени, полыхал терем Ставра, а следом за ним пожар перекинулся и на широкий боярский двор. Трещало горящее дерево, во все стороны летели искры, и едкий дым стлался над землёй. По двору в панике метались оставшиеся в живых боярские челядинцы, не зная, что делать, - то ли гасить пламя, спасая хозяйское добро, то ли спасаться самим, прячась от покидающих двор, и выходящих за настежь распахнутые ворота уличан с Неревского конца. У ворот, снаружи, запряжённый серой понурой кобылкой, стоял где-то найденный Бориской деревянный возок с двумя высокими, обитыми железными ободами колёсами. На возке, заботливо застеленном соломой, лежало неподвижное тело Настасьи, прикрытое откуда-то взятым красным ватным одеялом. Лишь строгое, с закрытыми глазами, лицо Настасьи, когда-то покрытое румянцем, а теперь ставшее синевато-белым, оставалось неприкрытым, да волосы, разметавшиеся после смерти, были аккуратно подобраны верным Бориской. Вскоре из ворот появился Невзор, на ходу вкладывая меч в ножны, а следом за ним - Митря Ослоп, с неизменной дубиной на плече. Затем, то поодиночке, то гурьбой, на улицу повалили другие участники нападения.
   - Знатно, однако же, полыхаеть! - оглянувшись назад, пробасил Митря. - Знатно... Тысяцкому боярину Калине Романычу на горе, - нам, добрым молодцам, на потеху!
   - Пущай всё отполыхает аж до самой сырой земли! - не оглядываясь, произнёс Невзор, взял повод подведённого Бориской коня и, вставив ногу в стремя, устало взобрался в седло. - С Богом, братья... 
   Он тронул коня, и медленно поехал рядом с возком, который, держа кобылку под уздцы, повёл Бориско. Колёса погромыхивали по деревянной мостовой, и это были единственные звуки, разносившиеся по всей Путной улице. Невзор ехал по одну сторону возка, по другую сторону вышагивал Митря Ослоп, а чуть сзади, нестройной молчаливой толпой, перепачканные кровью, пропахшие дымом пожарища, двигались их уличане. Привлечённые шумом битвы, и видом застилающего небо чёрного дыма, из-за деревянных тынов, и из-за калиток окрестных домов выглядывали любопытствующие, перепуганные жители, но на улицу, видя вооружённую толпу, никто выйти не решался. И, лишь когда нападавшие удалились далеко вперёд, из раскрытых боярских ворот осторожно высунулся растрёпанный холоп в красной шапке набекрень. Оглядевшись по сторонам, он, также осторожно, вывел вслед за собой осёдланного коня, ещё раз с опаской глянул вслед уходящей толпе,а затем с размаху взлетел в седло и, хлестнув коня кнутовищем, с места, бешеным галопом помчался в другую сторону.

                *   *   *    

   Прискакав к воротам Великого Посада, холоп в красной шапке натянул поводья, и изо всех сил застучал в ворота кнутовищем. Вышедшему на стук бородатому дружиннику с копьём и щитом в руках он, наклонившись с седла, что-то горячо проговорил, после чего дружинник живо подхватился и исчез за воротами. Приехавший холоп  тем временем спешился и, привязав коня к бревну у караульной сторожки, вошёл в оставленные убежавшим дружинником полуприкрытыми ворота.  Прошагав по широкому, мощёному гладко отёсанными и ладно пригнанными друг к другу камнями двору, он, сопровождаемый тем же дружинником,  подошёл к высоким ступеням, ведущим в Посадские хоромы, и стал ждать у входа, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, в то время, пока дружинник, гремя по ступеням сапогами, бегал за боярином Калиной Романовичем. Вскоре двери хором распахнулись, и на крыльце, с лицом мрачнее тучи, появился тысяцкий боярин Калина Романович собственной персоной. Вслед за ним в проёме двери появился и бегавший за ним дружинник с копьём в руке. Торопливо спустившись по ступенькам, боярин подошёл к холопу, при виде его смявшего в руках шапку и рухнувшего на колени, грубо схватил того за шиворот и, свирепо вращая глазами, прорычал:
   - Ну, молви, пёс!
   - Бя... бяда, боярин! - трясясь от страха, и стараясь не глядеть в белые от бешенства глаза хозяина, дрожащим голосом произнёс холоп. - С Неревского конца толпа давеча привалила, огромадная... Все хоромы, весь двор пожгли, всех варягов порубили...
   - А Ставр? С им-то цто?! - рявкнул Калина Романович.
   - Не уберегли сокола нашего... - поник головой холоп. - И его псы енти сыскали и...
   - Цто-о-о-?!! - взревел не своим голосом тысяцкий. - Не уберегли?!!! Ах ты...
   Вырвав из рук холопа кнутовище, он сломал его о колено, а затем изо всех сил пнул беднягу сапогом в бок, отчего тот завалился на землю, закрывая голову руками, поскольку обезумевший боярин стал бить его ногами, стараясь угодить носком сапога в лицо. Потом, обернувшись к выскочившему вслед за ним другому своему челядинцу - молодцу в нарядном зелёном кафтане, жующему на ходу кусок пшеничного калача, прогремел:
   - Гаврила, коня мне! Да поживее, с-сукин сын!
   Гаврила со всех ног кинулся на конюшню, вывел оттуда двух коней и подвёл к боярину. Тот, пнув напоследок ещё раз ногой в бок лежащего на земле холопа, вскочил  в седло. Гаврила, с помощью того же дружинника с копьём торопливо распахнул ворота, и Калина Романович, ударив пятками коня в бока, вихрем вылетел наружу. Взметнувшись в седло, Гаврила, мелькнув своим зелёным кафтаном, вынесся вслед за ним. Холоп тяжело поднялся с земли и, постоянно охая и хватаясь за бока, тоже побрёл к выходу из посадских ворот...

               
                *   *   *
   Свернув на родную Козьмодемьянскую улицу, Невзор Микулинич проехал вперёд, обогнав медленно катящийся возок с телом жены, развернул боком коня, остановился и поднял руку. Шедшая вслед за возком, уже изрядно поредевшая толпа новгородцев, успевших по пути разойтись кто куда по своим домам, тоже остановилась.
   - Бориско, - обратился молодой дружинник к своему верному челядинцу, - беги-ко ты домой, упреди матушку, цто, да как! Пущай дитё кудысь спряцеть на время, - не дитячее дело глядеть на мёртвую мамку... Да ворота открой пошире, цтоб возок прошёл!
   - Изделаем, как Бог свят! - откликнулся Бориско, но при этом нерешительно теребя уздечку коня. - А... а хто ж конягу-то поведёт?!
   - Я сам поведу! - ответил Невзор, и уже занёс было ногу, чтобы спрыгнуть с седла на землю, но вышедший вперёд Митря Ослоп решительным жестом остановил его:
   - Сиди, како сидел! Я ужо доведу...
   И, перекинув свою дубину с одного плеча на другое, отнял у Бориски уздечку, и слегка толкнул его в спину.
   - Беги, сполняй, цто велено!
   - Ага... - мотнул головой Бориско, и тут же припустил по улице к деревянным новотёсанным воротам с вбитым в них железным кольцом. Митря Ослоп потянул было коня под уздцы, но Невзор снова поднял руку и, едва сдерживая слёзы, с поклоном обратился к стоящим за возком уличанам:
   - Благодарствую, братия во Христе, цто сподобились помоць оказати, да холку намылить прихвостням боярским! Хоць и не удалось живой вызволить Настасью-свет-Никитишну, да на то, видать, была Божья воля... Однако ж, всё одно - благодарствую...
   И, ещё раз низко поклонившись с седла, добавил:
   - Назавтре поутру батюшку поклицем, отпеть яё, горемышную, - так цто придите, кто смогёть, с ей попрощацца, проводити в последнюю путь-дорогу... Да жонок своих приводите, кто яё знал...
   - Придём! Придём, Микулинич! Как не притти... - раздалось со всех сторон.
   - Ну, Господь с вами, и святая София Новогородская! - в третий раз кланяясь, произнёс Невзор, и кивнул Ослопу, выжидательно глядевшему на него через плечо. -  А теперица давай, трогай, Митря...

                *   *   *

    У распахнутых ворот боярского дома густо толпился народ. Туда-сюда из двора во двор сновали люди с бадьями и деревянными вёдрами; стуча колёсами,въехала телега с большой бочкой воды. Двор был весь застлан дымом, в глубине дымились остатки когда-то бывшего Ставрова терема; но главное, - большие хоромы ещё кое-где были объяты языками пламени, и вокруг хором, а также амбаров, сараев и у конюшни суетился народ. Подскакавшим к воротам Калине Романовичу и Гавриле даже пришлось сдерживать коней, чтобы не затоптать снующих взад-вперёд шумящих и орущих уличан.
   - Эко, гля, боярин, - поди, вся Путная улица к нам собралася! - сдвинув шапку на затылок, с удивлением присвистнул Гаврила.
   - Как собралася, так и уберёцца! - сквозь зубы пробормотал Калина Романович, и видя, что верхом во двор не проехать, соскочил на землю, и молча кинув поводья коня спешившемуся вслед за ним челядинцу. Расталкивая встречных и поперечных, тяжёлой поступью он вошёл во двор, стал посреди него, набычив голову, и уперев руки в бока, и исподлобья наблюдал, как суетящиеся обитатели Прусской улицы пытаются спасти его добро. Он стоял молча, лишь злобно пыхтя, пока Гаврила, найдя конюха, не вручил тому поводья коней, и не подошёл к хозяину сзади. Чуть повернув голову к челядинцу, боярин глухим, сдавленным голосом произнёс:
   - Гаврила! Сыщи, игде сынок мой находицца! Ставра найди... Живого али мёртвого, но сыщи...
   Гаврила молча кивнул и кинулся в толпу, облепившую остатки дымящегося терема. А к боярину, стоящему с убитым видом, подошли двое степенных, хорошо одетых уличан и остановились рядом.

                *   *   *

   - Будь здрав, Калина Романыч! - сказал один из них, широколицый и широконосый, глядя на хозяина двора с затаённой на губах усмешкой.
   - Угу! - мрачно кивнул в ответ боярин. - И тебе, Довмонт, не хворать!
   - Путь сдраф! - произнёс второй, выше ростом, худой и горбоносый, с явным иностранным акцентом, и, покачав головой, добавил. - Какой горе, какой горе... Уфф! 
   - Я гляжу, Иоганн, цто вы без меня тута уже расстаралися! - хмуро глядя на копошащийся вокруг народ, процедил сквозь зубы тысяцкий.
   - А как ше, а как ше! - воздевая руки к небесам, воскликнул горбоносый Иоганн. - Мы есть христиански душ... друх друха помогать...
   - Сам знашь, Калина Романыч... - добавил тот, кого боярин назвал Довмонтом. - Повремени мы, да не созови людишек, с твово дворища полымя на други б хоромы перекинулось, и вся Путная улица огнём бы полыхнула!
   - Ну да, своё - оно, конецно... За своё и другому кому подсобить не грех! - криво усмехнулся боярин. - А так бы, поди, и перстом нихто не шевельнул...
   - Бог с тобой, Калина Романыч! - замахал руками Довмонт. - Ты ж нам аки брат родной! Скольки годов рядком да ладком проживали, горя-злосчастия не знавали... Ить, - на тебе, а оно пришло!
   И повёл рукой, указывая на дымящийся двор.
   - Да-а-а... - словно в забытьи, произнёс боярин,и затем, внезапно осевшим голосом, буквально не проговорил, а простонал. - Скольки добра сгорело... Скольки трудов... скольки трудов, годами положенных, прахом пошло!
   И бессильные слёзы потекли у него из глаз, катясь по щекам, и исчезая в спутанной, всклокоченной бороде.

                *   *   *   

   В это время к ним подбежал Гаврила, с перепачканным сажей лицом, в своём пропахшем дымом и копотью, измятом зелёном кафтане и, задыхаясь от усердия, сбивчиво заговорил:
   - Сыскали, боярин, Ставра нашего, сыскали... 
   - Живой?! - ахнул Калина Романович.
   Гаврила печально помотал головой.
   - Игде он? - дрожащим голосом спросил тысяцкий.
   - Тама, при тереме своём! - утирая со лба пот, и ещё больше размазывая сажу по лицу, ткнул рукой Гаврила в сторону дымящихся в глубине двора обгорелых развалин. - Под окнами Рагнар лежить, весь копьями исколотый, унутри варяги обгорелые валяюцца, усе порубленные, а в самой светлице, - цто от ней осталося, и Ставра нашли, тож усяго обугленново... Ево ктой-то мечом к стенке прибил, да так, цто намучилися, покаместь от её отодрали!
   - А ну, веди! - скрипнув зубами, рявкнул Калина Романович, и решительным шагом двинулся к развалинам терема. Гаврила, следовавший чуть впереди, подошёл к кучке боярских челядинцев и "путных" уличан, бесцеремонно растолкал всех плечами, и ткнул перстом в лежащее на траве, закутанное в изодранный, обгорелый плащ тело.
   - От!
   Калина Романович, подойдя, опустился на одно колено, со страхом протянул руку, и откинул край плаща, прикрывавший лицо покойника. Но, увидев перед глазами обгорелые останки, тотчас дёрнул назад головой, заскрежетал зубами, и взвыл по-звериному, уставив остекленелый взгляд в застланное дымом небо.
   - Н-неет! Н-еееет!!!
  Затем, всем телом навалившись на труп, обхватил его руками, и недвижно замер на месте, - лишь плечи его тряслись в беззвучном рыдании. Но не все из окружающих, видно, так уж сильно убивались по покойнику, как его отец. Кое-кто из уличан, стоящих за спиной плачущего боярина, втихомолку, наклонясь к уху соседа, шептал с ехидцей в голосе: "Пил,да гулял, баб да девок портил... По делам вору и мука! Неча было цужих жонок умыкать!" И слушавшие его, боязливо косясь на распростёртого на земле Калину Романыча, одобрительно кивали головой, крестились, и тоже шептали в ответ: "Истину глаголешь! По делам вору и мука"...
  И снова торопливо осеняли себя крестным знамением.

                *   *   *

  Калина Романыч сотрясался в рыданиях на земле, когда неожиданно сзади на его плечо опустилась чья-то унизанная перстнями рука, и длиннобородый, важного вида человек в собольей шапке и зелёного цвета опашне участливо произнёс:
  - Плаць, плаць по кровиноцьке своей, Романыц, да только помни - Бог дал, Бог и взял, да святиццся имя Его! И ужо помни, цто, окромя сыноцька убиенного, Господь дал тебе такоже и другово, старшего сына, кто при псковском посаднике правая рука; да двух доцек-красавиц, которыя за новогородскими степенными людьми замужем; да цетырёх внуков! Так цто род твой цел, продолжаецца, и Бог даст, продолжицца не один век на Святой Руси!
  - Благодарствую за такие слова, Илья Данилыч! - поднимая голову, и вытирая слёзы рукавом, отвечал ему боярин. - Да только не в обыцае у нас, Мишиничей, такое вот прощать! - И он ткнул пальцем в накрытый плащом обгорелый труп. - Те, кто сие уцинил, дорого за енто поплатяцца! Всей своей кровью поганой поплатяцца! Вот тольки вызнаю - кто, и ужо тогда...
  Сжав кулак, он изо всех сил потряс им в воздухе.
  - А цто ж тут особо вызнавать, Калина Романыч, коли народу и так доподлинно обо всём ведомо? - понижая голос, и наклоняясь над боярином, произнёс подошедший широконосый Довмонт. - Енто дело рук княжьего дружинника Невзора Микулинича, цто на Козьмодемьянской улице обитаецца со своим семейством... Он сюды за жонкой своей прискакал, и весь Неревский конец с собой на Путную привёл! А ты ж знаешь сам, нашей черни новогородской, - лишь бы иде руку свою потешить, пожець да пограбить! Их за енто и мёдом не пои, и пряником печатным не корми...
 - Княжий дружинник, стало быть?! - грозно хмуря брови, и медленно поднимаясь с колен, зловеще прорычал боярин. - Невзор Микулинич с Козьмодемьянской, гришь? Ну, ладноть! Жить тебе, да твому семейству, Невзор, осталось два притопа, да три прихлопа! Нонче ж тебя прихлопну, аки муху...
   И решительно двинулся вперёд. 

                *   *   *

   Но длиннобородый Илья Данилович решительно загородил ем дорогу.
   - Э-э-э, Романыч, пожди! Не так быстро...
   Взяв боярина за рукав, он отвёл его в сторонку, и начал горячо нашептывать:
   - Ты возьми в разумение, мил человек... Покарать за смерть сына, родной кровиноцьки, надо, конецьно, тут и спору нет! И покараешь ты всенепременно,- да и мы, грешныя, тобе в ентом деле подсобим! Тут дело в ином... Карать, - ин тоже надобно  с умом, а не то таких делов можно натворить на горячу-то голову... Посуди сам: ежли ты вот так, с ходу, пойдешь направо-налево карать да рубить, то люд новгородский моить и взбунтовацца супротив тебя! Судить-то как будут: евонный сынок цужую жонку выкрал, снасильничал, смерти предал,- вот за енто и смерть лютую принял! И духовенство буить на их стороне, да и степенные посадники, хоь ты сам из них, и дружбу водишь с Никитой Матвеичем, да с Мишатой Леонтьичем, - и те лишь руками разведут... А цто, не так?! Смекаешь, я к цему...
   - Давай, реки дале... - оставшись на месте, и перестав выдёргивать у него свой  рукав,пробормотал Калина Романыч, хмуро глядя в землю.
   - От я и реку... - понижая голос ещё тише, продолжал увещевать его Илья Данилович. - Тут надоть с умом подойти! Ты поперву не карать ентово дружинника рвись, а заступников себе найди... Отправляйся тотцас в Великий Посад, тамо изложи   всем, цто пожгли тобя, пограбили, да сына убили! А опосля, как заруцишься ихней помоцью, бери с собой хоць тех жа Мишату Леонтьича да Никиту Матвеича, и отправляйся прямиком к самому князю! Убивец-то из ево дружины, он сам тово нечестивца и покарать должон... А коли не захоцет сам карать, а Посаду велит с им расправицца, - то тебе оно как раз и на руку буить... Ну как, уразумел, Романыч, цто я грю, аль нет?!
   - Уразумел... - глухо, сквозь зубы процедил боярин, и со вздохом добавил. - Так тому и быть! А ты поедешь вместях со мной в Великий Посад, цтоб и пожар, и разор, и смерть Ставрову всем посадникам подтвердить?
   - А как жа! - тут же расплылся в улыбке Илья Данилович. - Знамо дело, поедем вместях! Да ишшо и Довмонта с собой прихватим, цтоб и он подтвердил...
   И, обернувшись назад, взмахнул широким рукавом своей зелёной опашни:
   - Довмонт Игнатьич, поди-ко сюды...

                *   *   *

   Возок с телом Настасьи Никитишны медленно вкатился во двор, и становился у крыльца дома. С крыльца, охая, и держась за сердце, тяжело спустилась по ступенькам Невзорова матушка - Устинья Ермиловна и, заливаясь слезами, подошла к возку. Увидев лежащую недвижно невестку, она зарыдала в полный голос, обхватила труп руками, и припала к нему головой, непрерывно повторяя сквозь слёзы:
   - Господь и пресвятая Богородица, да как жа енто?! Да за цто ж вы её, да и нас всех, так покарали?! Дитёнка двухлетняво сиротой оставили? Цто ж ты, святая София Новогородская, за неё не вступилась? Горе нам, горе...
   И билась головой о край возка.
   Затем, повернувшись к сыну, произнесла, обливаясь слезами:
   - Енто я за ней не углядела, я виноватая! Куды её было одну в садик-то отпускать,без пригляду?! Грех, грех на мне! Бей меня, сынок, покарай, не жалей матери своей!
   - Ни в цом ты, мати, не виноватая... - со вздохом отвечал Невзор, привлекая её к себе на грудь, и гладя по седеющим волосам. - А ково надо, тех мы с нашими уличанами уже покарали! Отныне гореть им всем в геенне огненной...
   Мать оторвала голову от Невзоровой груди, и сквозь слёзы уставилась на него.
   - По...покарали? Уже?! Как?..
   - Порубили всех в капусту на Путной улице, а дворище Мишиницево сожгли напроць! - пробасил стоящий рядом Митря Ослоп. - Буить Мишиницев род знать наперёд, как Неревский конец забижать!
   - Мишиничей порубили?! Дворище сожгли?! Самого боярина Калины Романыча?! - ахнула Устинья Ермиловна. - А с охальником ентим, Ставром, цто изделали?
   - Я ево самолично смерти предал! - глухо ответил ей Невзор. - Вот ентой самой рукой припецатал...
   - Ох, Невзорушка! - всхлипнула мать. - Натворили вы делов... Не простит вам сего боярин! Больно уж он на расправу крут...
   - Ницто! - ухмыльнулся Митря. - Мы ешчо покруце ево видывали...
   - Нет! - утирая слёзы со щёк, покачала головой Устинья Ермиловна. - Он ни дворища свово погорелово, ни смерти сыновьей вовек не простит!
   - Нам не о боярских бедах надобно думать, а о своих... - сквозь зубы произнёс молодой дружинник. - Нам ныне надобно сходить, церковну службу заказать, цтоб попы Настасью отпели! А допрежь Настасьиных родичей упредить надобно, цтоб пришли в последний путь проводить... Отпоём, и свезём её на Торговую сторону, в Славенский конец,  схороним рядом с могилками родителев, как она при жизни желала...
   - Ой, боюсь я, сынок, цто не дадут нам её спокойно схоронить! - снова заплакала Устинья Ермиловна. - Ой, боюсь...
   - Не бойся, матушка! - снова обнял её Невзор. - Нас так просто, как и ежа, голыми-то руками не зажмёшь...

                *   *   *

   Между тем, богато разукрашенная коляска, в которую были впряжены четыре резвых серых, один другому в масть коня, с шумом и грохотом остановилась у ворот Великого Посада. Из неё выбрались Калина Романович, Илья Данилович и Довмонт Игнатьевич, и быстрым шагом направились в распахнутые ворота. У коляски остались лишь возница на облучке, да челядинец Гаврила, в своём закоптелом зелёном кафтане, спешившийся и, придерживая коня за узду, оставшийся ожидать возвращения боярина. Тот, впрочем, не заставил себя долго ждать, а вернулся в сопровождении ещё большей свиты. К вышеупомянутым соседям его с Прусской улицы прибавилось ещё трое "степенных" посадников, оживлённо размахивающих руками, и толкующих между собой с самым возмущённым видом. Один за другим, с превеликим трудом, они погрузили свои тучные телеса в коляску, и кое-как расселись. Последним садился Калина Романович; но перед этим он успел кинуть грозный взгляд на облучок, где громоздился плечистый возница, и рыкнул:" На княжий двор, Чурило, да походчее!" Возница кивнул, гикнул, кони с места рванули вскачь, и коляска, подпрыгивая на деревянной мостовой, понеслась вперёд. Гаврила, не успев вовремя поймать стремя, чуть задержался на месте, и пока его конь крутился волчком, а он пытался взгромоздиться в седло, коляска унеслась уже далеко вперёд. Гаврила поскакал вслед за ней, чуть не налетев на неожиданно выехавшую из-за угла телегу с рыбой, следующую на Торг. Пока он переругивался с хозяином телеги, грозя ему вынутой из-за голенища плёткой, коляска с седоками уже совсем скрылась из виду. Гаврила поднажал, копыта коня застучали по деревянному настилу ещё быстрее, - но всё же, как ни старался челядинец, догнать боярскую коляску он не успел. Когда он прискакал к княжескому дворищу, она уже мирно стояла у ворот, у которых расхаживал с копьём вооружённый дружинник, а боярин вместе с другими "степенными" посадниками успел скрыться в княжеском тереме, - куда Гаврилу, конечно же, не пустили ни под каким видом...

                *   *   *

   Князь сидел, откинувшись в большом деревянном кресле с высокими подлокотниками, цедил из серебряного кубка, и с хмурым видом слушал, что ему говорил Калина Романович, а тому поддакивали "степенные" посадники.
   - Цто ж теперь, и управы на них нету?! - гремел тысяцкий,прижимая к груди свою соболиную шапку. - Двор пограбили и пожгли, челядинцев моих порубили, переколотили... А виной тому - предводитель ихний, княжий дружинник Невзор Микулинич! Он же собственноруцно сынка мово младшево, любимово, Ставра, мечом смерти лютой предал...
   - Ну, насчёт сынка твоего любимого я наслышан! - с брезгливым видом перебил князь. - Уж не он ли Невзорову жену скрал, для того, чтоб с ней вволю потешиться? Тут любой на его месте взовьётся!..
   - Дак молодой видь, неразумный! - встрял стоящий рядом с Калиной Романовичем другой посадский, Никита Матвеевич, а Мишата Леонтьевич его тут же поддержал:
   - Известное дело, кровь-то горяцяя! Он, грят, по ней давно сох... Да и то сказать, - баба уж больно пригожая! Вот и не удержалси...
   - И я недоглядел, каюсь! - с трагическим видом покачал головой Калина Романович. - Всё недосуг было, дел завсегда невпроворот... Но, посуди, княже, - он же ей ницего плохого исделать не хотел вовсе, Христом богом клянусь! А ентот изверг проклятый сынка мово - мечом наскрозь! Слёзно прошу наказать жесточайше сего Невзора, - тем боле, цто он твой дружинник, и кому ж ишшо ево наказывать, как не тебе самому...
   Князь надолго задумался, а затем отхлебнул из кубка, и сказал:
   - Я его давеча упреждал, что днями выступаем всей дружиной, во Владимир, - буду принимать там новое княжение! И чтоб он сбирался вместе со всеми,-  да чтоб сам никакие коленца не смел выкидывать! Дак он посмел меня, своего князя, ослушаться... За самовольство, упредил я его, выгоню в момент из дружины! Вот ныне ему и расплата пришла... Боле Невзор Микулинич ваш в моей дружине не состоит, и я за него ответ держать не намерен! Пускай сам ответ несёт за дела свои окаянные... Чрез два дня поутру я с дружиной убываю, а после вы уж сами, степенные посадники, решайте, как с ним поступить, - по вашим новгородским законам! Люб вам такой мой ответ?.. Согласны, али как?
   Калина Романович торжествующе переглянулся по очереди со всеми своими "заступниками", и они все, не сговариваясь, дружно рявкнули:
   - Согласны!

                *   *   *

   Калина Романович и "степенные" посадники толпились на крыльце княжеских хором, оживлённо переговариваясь между собой.
   - Ну цто, Романыч, вишь, - по-нашему-то вышло! - довольно улыбаясь, произнёс Илья Данилович. - Сам князь отмашку нам дал! От, значицца, как надобно дела-то делать, с умом... Ты, чаю, не забудешь, кто тя на разумну дорогу-то вывел...
   - Не забуду! - сквозь зубы процедил тысяцкий боярин. - Никого не забуду, и ницево... Все по заслугам получат, не боись! Дай только князю во Владимир уехати... А ужо тогда  рукава закатаю, и за дело примусь! Ужо кровушка-то польёцца.... Весь Неревский конец в пепел пожгу! А с Невзора проклятущего живьём шкуру сдеру и на перилах Волховского моста повешу, прилюдно, - цтоб другим впредь было неповадно Мишиничей-то забижать...
   И погрозил в воздухе кулаком, не заметив стоящего с левой стороны крыльца, с копьём в одной руке, и со щитом в другой хмурого бородатого дружинника, слышавшего его угрозы. Это был никто иной, как один из Невзоровых друзей - Дороня. Он стоял с каменным лицом, но едва посадники спустились по ступенькам вниз, и двинулись к воротам, он окликнул другого дружинника, вооружённого также, как и он, и стоящего по правую сторону крыльца:
   - Слышь-ка, Гасило, надобно мне отлучицца по малой надобности! Ты покудова один тут постой, а я - скорёхонько...
   И, сунув дружиннику своё копьё, быстрым шагом удалился в сторону конюшни.

                *   *   *

  "Степенные" между тем выходили из ворот, когда к ним навстречу, запыхавшись, подбежал Гаврила в своём замызганном зелёном кафтане.
  - А тебя где нелёгкая носила? - хмуро глядя на него, рявкнул Калина Романович.
  - Дак... дак я уж давно здеся ожидаю! - комкая в руках шапку, пробормотал Гаврила. - В палаты княжьи мя не пустили, вот я за воротами и поджидал... Ну как тама, всё сладилось?
  - Не твоё собачье дело! - оборвал его тысяцкий.- Ты луцше садись на-конь, и скачи во всю прыть...
  - Домой прикажете? - надевая шапку, заторопился челядинец.
  - Сперва скачи до Аникиты Пафнутьевича, главы моей тайной стражи, и уведомь, цтоб чрез час-другой ко мне пожаловал на Путную! А опосля уж - домой... Да передай там моё повеление, - все, кто уцелел, пущай беруцца за работу, приводят двор в порядок, да ждут мово возвращенья. А как ворочусь, вели всем собрацца у большого терема... Уяснил, дурья башка?
  - Уяснил! - кивнул Гаврила, и понёсся к коновязи, отвязывать застоявшуюся лошадь.
  - Жалаю людишек своих поболе собрать, цтоб завтре наведацца в Неревский конец!  - поворачиваясь к "степенным" посадникам, пояснил Калина Романович, и вздохнул. - Эх, народишку маловато... Може ты, Илья Данилыч, пособишь, и своих челядинцев-то подкинешь? Аль ты, Довмонт Игнатьич, а? Иль вы, господа степенные посадники?..
  - Подсобим, дадим людишек-то! - согласно закивали его "заступники". - Для такова-то дела надобно подсобить.. Цтоб знали "меньшие", да голытьба всякая наперёд, на ково руку подняли! Такие куролесы прощщать низзя...

                *   *   *

    День клонился к вечеру.   
  Невзор Микулинич, с усталым и измученным лицом сидел на ступеньках своего деревянного невысокого терема, и толковал со своей матерью, Устиньей Ермиловной, сидящей рядом. На самой нижней ступеньке примостился Бориско, снявший с ноги свой старый сапог, и с огорчением цокая языком, разглядывавший образовавшуюся на подошве дырку. Устинья Ермиловна,горестно подперев щёку кулаком, вздыхая, говорила сыну:
   - Скольки горя, скольки хлопот разом прибавилось, о-хо-хо! Родичей Настасьиных известили, церковну службу заказали, - а ить ишшо надобно в Славенском конце могилку выкопать, покойницу отпеть, да потом схоронить, да опосля поминки устроить... О-хохошеньки! А Ставров, - будь он проклят во веки веков на том и на ентом свете! - Ставров родитель, Калина Романыч, тот ждать долго не буить... Нагрянеть, яко коршун с небес, одни тольки перья кругом посыпяцца! Он с вами за сынка свово ишшо поквитаецца, помяни моё слово...
   - Буде тебе, матушка, зазря пугацца-то! - положив руку матери на плечо, успокаивал её Невзор. - Я ить всё ж таки княжий дружинник, а не челядинец какой! И не я, а Калины Романыча сынок мою жану умыкнул, и до смерти довёл... Правда, - она на моей стороне, как ни крути! Князь нас в обиду не даст... - добавил он, безо всякой, впрочем, уверенности в голосе.
   В это время за воротами Невзорова небольшого двора раздался торопливый стук лошадиных копыт, и в ворота кто-то громко и настойчиво застучал.
   - Ой! - сразу всполошилась, вставая с крыльца, Устинья Ермиловна. - Никак,ужо сам боярин пожаловал... Цто делать-то будем, сынок?!
   - Какой там ишшо боярин? - тоже вставая, и суровея лицом, произнёс Невзор. - Скажешь тоже, матушка! То не иначе, как Митря Ослоп прибыл, заказанный гроб привёз...
   И кивнул тут же вскочившему на ноги Бориске:
   - А ну-кось, поди глянь, кто к нам пожаловал!
   - Уже! - отвечал Бориско, натянул на ногу свой прохудившийся сапог и, резво соскочив с крыльца, побежал открывать ворота.

                *   *   *

  Едва Невзоров челядинец отодвинул засов, и створки ворот стали расходиться в разные стороны, во двор не вошёл, а буквально ворвался вместе с конём, ведомым под уздцы, княжий дружинник Твердило, тяжело дышащий, и с бородой, спутанной ветром от быстрой скачки. Кинув на ходу поводья коня Бориске, он быстро прошагал к крыльцу,на котором сидели Невзор с матерью, низко поклонился Устинье Ермиловне, пожелал ей и сыну здравия, а затем, хмуря брови, и со значительным видом кашлянув в кулак, прогудел:
  - Нам бы с тобой, Невзор Микулинич, перемолвицца б надобно кое об чём, с глазу на глаз...
  Невзор понятливо кивнул, и обернулся к матери:
  - Сходила б ты, матушка, внука проведать, - как он тамо, с нянькой-то не шибко балует? Може, покормить ево надобно, али ишшо цто? А мы тут с Твердилом покаместь об наших дружинных делах потолкуем...
  - Цто ж, схожу, проведаю... Толкуйте! - вздохнула Устинья Ермиловна; кряхтя, поднялась со ступеньки и, тяжело шагая, скрылась в тереме. Твердило тут же, шагнув по ступеням наверх, уселся рядом со своим другом и, тыча лохматой бородой ему в ухо, горячо зашептал:
  - Худые вести я те привёз, Невзор, дюже худые...
  - Ну, гри! - сразу суровея лицом, произнёс молодой дружинник.
  - Дороня велел сказати: ныне он у княжего крыльца с Гасилом вместях службу несли... Так он самолично видал, цто в княжий терем цела толпа степенных посадников пожаловала, с самим Калиной Романычем во главе! И все были дюже люто настроенные... А опосля, выйдя от князя, галдели про то, цто князь наш дал им-де отмашку, как он убудет во Владимир, самим в Новогороде суд сотворить, по свому усмотрению! Грозили лютой расправой всему Неревскому концу... Особливо Калина Романыч свирепствовал, - грозил всем кровушку пустить, а Неревский конец-де в пепел пожець... А с тябя грозил с живого шкуру содрать, и на перилах Волховского моста повесить, прилюдно! Дороня как сие услыхал, разом сунулся на конюшню, - знал, цто я свово коня к походу готовлю... "Скачи, - грит, - во весь опор, найди Невзора, и уведомь про то, цто я слыхал, и цто грозит ему беда неминучая! А князь, мол, ему в сём деле заступой не буит"... Ну, я оседлал свого Воронка, и пустил ево во все удила! Так-то вот... А ныне давай, сказывай, - цто ты там ему такое утворил, а?..

                *   *   *

    Но Невзор в ответ ничего ему не сказал, а сидел молча, уставя невидящий взор в пространство, и думал, зажав в кулак свою светлую курчавую бородку. И лишь когда Твердило, которому надоело ждать ответа, потряс его за рукав, он, опомнившись, процедил сквозь стиснутые зубы:
  - С живого шкуру, стало быть, содрать боярин жалаит?! Н-ну-ну... Цто ж, поглядим, как енто ему обломицца! Поглядим... А за то, цто упредили меня, и тебе, и Дороне, - земной поклон! Век не забуду...
  - Дак ты всё ж поведай, цто у вас с Калиной-то Романычем вышло? - продолжал допытываться Твердило. - Моить, подсобить тябе надо в чем, аль как?! Цто Дороне-то сказывать?
  - Ницто не сказывай! - вздохнул молодой дружинник. - Неча вас в енту свару впутывать... Вам назавтра с князем в поход выступать, - от и выступайте, цтоб у вас об моих бедах и головушка не болела! А я уж тут сам как-нить сподоблюсь управицца...
  - Сам?! Сам не управисси! - покачал головой Твердило. - Ежли Калина Романыч супротив тя встал, да заодно со степенными посадниками, - самому те с ими не сладить!
  - Как Бог свят! - подтвердил подошедший от ворот Бориско, слышавший весь их разговор.
  - Моить, всё ж таки нам с Дороней остацца, и помочь каку оказать, а? - строго заглядывая молодому товарищу в глаза, продолжал настаивать Твердило.
  Но Невзор лишь отрицательно помотал головой.
  - Неча вам в нашу с боярином замятню встревать! Неча... Езжайте с князем! Бориско, проводи...
  И на прощанье перекрестил своего друга троекратным крестным знамением. А после того, как Твердило, взяв коня под уздцы, направился к воротам, Микулинич нагнулся к уху своего челядинца, и негромко сказал:
  - Ты, как проводишь, опосля беги, и сыщи Митрю Ослопа... А как сыщешь, скажи, цтоб ко мне не мешкая, пожаловал! Тайным словом надобно с им перемолвицца...
  - Сыщу, скажу, как Бог свят! - понятливо кивнул головой Бориско.
 

                *   *   *

  Тысяцкий боярин Калина Романович тем временем сидел дома, на Путной улице, у окна наполовину сгоревшего терема, и вёл беседу с главой своей тайной стражи Аникитой Пафнутьевичем. Его собеседник, седоватый, но ещё довольно крепкий человек с хищно-прищуренными глазами, и белым поперечным щрамом на широкой переносице внимательно слушал, согласно кивал, и изредка поддакивал боярину. Тот, постукивал кулаком по подоконнику, давал ему последние наставления:
  - Мы вот цто, Аникита Пафнутьич... Мы дожидацца, покудова князь во Владимир со своей дружиной отъедет, не станем! Нам надобно дела наперёд творить, но по-тихому, цтоб никто заране ницево не сведал... Ты возьми, и людишек своих, из тайной стражи, направь в Неревский конец! Пущай там порыщут, и выведают, игде ентот самый Невзор, убивец сына мово, обитает! А такоже выведают, кто где живёт из ево найближайших друзяков, кои двор мой порушили, и челядь мою перебили... Цтоб опосля нам не тыкацца, яко слепым щенкам по неревским дворищам, а заране знать, игде и по кому бить!
  - Разумно, боярин! - ухмыльнулся Аникита Пафнутьевич. -Разумно... Ныне же пошлю самых толковых в Неревский конец! Они там всё перероют, и кого надо, сыщут...
  - Но, цтоб - тихо и тайно! - прикладывая палец к губам, строгим голосом потребовал Калина Романович.
  - А то как жа... - прикладывая руки к груди, заверил его глава тайной стражи. - Народ тёртый, не подведут!
  - Ну, добре... - кивнул боярин. - А мне б тольки сыновьи мощи в церкви отпеть, да схоронить на родовом погосте, да дождацца, цтоб Дмитрий Константиныч, князюшко наш никчемный, во Владимир убыл,- а уж потом мы развенёмси, во всю ширь... Небу станет жарко! - глядя в окно, пробормотал боярин. - Весь Неревский конец дотла велю выжець, цтоб навек запомнили те, кто в живых останецца...
  и, повернувшись к собеседнику, с яростью в голосе добавил:
  - Всех виноватых повелеваю сыскать, схватить, и предать казни, - страшной и лютой! Цтоб ни один живым не ушёл... А кто взбрыкнуть надумает, аль супротив пойдёт, - тех приканчивать прямо на месте! Так и передай своим людишкам, - цтоб без всякой пощады...
  - Буить сделано! - вставая, и надевая шапку, отвечал Аникита Пафнутьевич.


                *   *   *

  В полутёмной горенке, освещаемой лишь лучиной, торчащей при входе у двери, да несколькими огоньками свечей, на деревянном, без скатерти столе, со свечой у изголовья, высился раскрытый гроб. В нём, с тускло мерцающей свечкой в сложенных на груди руках, наряженная в чистые и  опрятные одежды, лежала Невзорова жена, Настасья Никитична. Глядя на её безжизненное, бледно-восковое лицо, с уже явно проступающими признаками посмертной желтизны, сидел на лавке сам Невзор Микулинич. Он неотрывно смотрел на жену, и по его щекам, исчезая в отросшей за эти дни курчавой бородке, струились слёзы. Рядом с ним на лавке, одетая в тёмное, траурное  платье, и закутанная в такой же тёмный платок, сидела и тихо плакала его мать, Устинья Ермиловна. А на её коленях беспокойно ёрзал удивительно похожий на отца белокурый двухлетний внучонок, который, засунув пальчик в рот, удивлённо переводил взгляд с отца на бабушку, таращил глазёнки на свечки, и что-то лопотал на своём "птичьем" языке.
  - Сиротинка... Несмышлёныш... - глядя малыша по кудрявой головке, и роняя при этом ему на волосы слёзы, бормотала Устинья Ермиловна. - Осталси ты без мамки... Как жа дале без яё жить-то буишь?
  И, повернув голову к сыну, печально спросила:
  - Невзорушка, моит быть, всё ж таки в церкви ея отпеть, а, - и не звать сюды батюшку? А то как-то не по-людски получицца, не по православному обычаю...
  - Не дадут нам, матушка, по православному обычаю её ни отпеть, ни схоронить! - с тяжёлым вздохом отвечал Невзор. - Времечка на енто у нас не буит... Дай Бог, и так, по-быстрому, отцу святому-то управицца, да потом нам с Митрей Ослопом и Бориской успеть отвезть Настасью чрез мост, в Славенский конец, да схоронить рядышком с ейными родителями! Боярин Калина Романыч, слыш-ко, сразу, как тольки князь наш во Владимир отъедет, грозилси на весь Неревский конец охоту устроить, всё тут погромить и пожець дотла...
  - Мать Пресвятая Богородица! Святая София Новгородская!  - в ужасе закрестилась старуха. - Да ты цто, сынок?!! Страсти-то какия! Не моить тово быть!
  - Моить, матушка, ишшо как моить! - снова вздохнул Невзор. - Про то верные люди сказывали, - а они зря языком трепать не будут...
  - Господи, спаси и сохрани! - ещё усерднее закрестилась Устинья Ермиловна.
  В это время заскрипела входная дверь, и в тесную горенку, нагнув голову, боком протиснулась огромная фигура Митри Ослопа, за спиной которого маячило лицо челядинца Бориско.
  - Желаю здравствовать, православные! - ставя к стенке при входе свою неизменную дубину, и стараясь говорить как можно тише, что ему удавалось с большим трудом, пробормотал Митря и, видя гроб с покойницей, широко и размашисто перекрестился.
  Вошедший вслед за ним Бориско тоже стал креститься, мелко и быстро. 

                *   *   *

  Подойдя к гробу, Митря Ослоп ещё раз перекрестился и, глядя на утиравшего со щёк слёзы друга, сочувственно произнёс:
  - Плацешь? Плаць, плаць... Я, помню, матушку свою хоронил, дюже плакал! Всё ж, родная кровинка была...
  - Скольки твоей матушке было, Митря? - вздохнув,спросил Невзор.
  - Скольки?.. - задумчиво почесал затылок Ослоп. - Дак, старая вже была...
  - А она, - ткнув одной рукой в сторону покойницы, а другой смахивая с глаз вновь набежавшую слезу, с дрожью в голосе проговорил бывший княжеский дружинник, - а она молодая совсем... Двадцать с лишком годков всего! Ей бы жить да жить, сынишку растить, других деток рожать, на красно солнышко любовацца... А она вон, - холодная, немая, в домине деревянной лежит! За цто, Митря, - за цто и ей, и мне, и нам всем такоя?!!
  - Ну дак, мы и отмстили как надо! - тряхнув в воздухе пудовым кулаком, пророкотал Ослоп. - Век будут помнить Мишиничи...
  - Отмстили... - с горечью отвечал ему Невзор. - Да тольки Настасьюшку обратно уже не воротишь!
  И его плечи снова затряслись в неудержимом рыдании. Вслед за ним заплакала в голос и Устинья Ермиловна.
  - Ладно, мать, - беря себя в руки, и насухо вытирая глаза, произнёс молодой вдовец. - Слезами горю не поможешь! Да и нет у нас времецька слёзы-то лить... Калина Романыч, - он, поди, спит и видит, цтоб поскорей с нами за всё поквитацца!
  И, повернувшись к Митре Ослопу, уже другим, суровым тоном произнёс:
  - Решили мы, друг сердешный Митря, в церкви заупокойную службу не справлять, а сговорились с батюшкой нашим, цто он поутру здесь, в ентой горнице Настасью отпоёт...  А то мало ли какое дело могёт случицца по дороге к церкви, да и опосля службы тож? Народу буить много, так цто средь нево и боярские людишки могут затесацца... А цто у их на уме буить, один нечистый ведает! А тут будут все свои, - почитай, каждого с малолетства знаем... Отпоём по-тихому, а опосля положим её в возок, и свезём втроём, - ты, я и Бориско, в Славенский конец, на погост... Там ея родичи, - сёстры, братья, дяди, тётки с ей простяцца, - голос его снова предательски дрогнул, - и схороним Настасьюшку в сырой земле! Могилку ей там уж копают, Бориско съездил, упредил...
  - Как Бог свят! - кивнул стоящий у двери Бориско.
  - Ну, цто... - подумав, неспешно произнёс Ослоп. - Разумные реци твои... Так тому и быть!
  - Сынок, моит, и нам с Никиткой с вами на погост поехать? - вставая с лавки, спросила Устинья Ермиловна.
  - Нет, матушка! - покачал головой Невзор. - Не дело енто, такого мальца, - и в таку даль везти, да ишшо смотреть, как ево мать в сыру землю закапывают! Да и, опять жа, мало ли цто по дороге слуцицца... Побудьте вы луцше дома, с Параней да Уленькой, так оно всем нам спокойней буит! Заприте ворота покрепше, и нас дожидайтесь. А коли нагрянут незваные гости, то кидайте всё, и  уходите! Ведаете сами, - позади садика, в кустах, тайная дверца имеецца... Вот црез ту дверцу и бегите по Козьмодемьянской улице куда подале, аж до берега Волхова, да спряцьтесь там в бурьянах! А мы вас опосля отыщщем...
  - Ох, господи, господи! - снова запричитала старуха. - Да за цто ж нам тягости такие посылаешь? За какие такие грехи?..
  И, подхватив на руки ребёнка, горестно качая головой, вышла из горницы.

                *   *   *

  Дождавшись ухода матери, Невзор отошёл от гроба жены и, глянув на своего друга, с печалью в голосе произнёс:
  - Неладные времена грядут, Митря, дюже неладные... Тут сооружник мой по дружине княжеской,- Твердило прискакивал, дурные вести привёз! Сказывал, цто как завтре убудет князь со дружиной во Владимир, то боярин Калина Романыч войной на Неревский конец пойдёт... Всё пожець-порушить грозился, неревцян побить-показнить, а с меня с живого шкуру содрать, на перилах Волховского моста повесить сушицца! И, грил Твердило, сам князь ему в том дал отмашку...
  - Да я малость об том вже наслышан! - усмехнулся Митря. - Бориско по дороге поведал... - кивнул он на стоящего в дверях челядинца. - Да тольки и мы, - не пальцем деланные, смогём за себя постоять!
  - Смогём-то смогём, да тольки силы будут неравны! - вздохнул Невзор. - Тысяцкий Калина, - он ить на свою сторону всех степенных посадников привлёк, да на Путной улице, на Торговой стороне у ево найдуцца пособнички... Тяжко нам придёцца, друг ты мой Митря,- ой, тяжко! И помощи ждать неоткуль. Князь с дружиной на выруцку нам не придут...
  - Ницто, сами управимсси! - пророкотал Ослоп, впрочем, без особенной уверенности в голосе.
  - Ты, вот цто... - наклонился к нему Невзор. - Ты ныне поди, и упреди наших козьмодемьянских, цтоб они изготовились, ходили оружно, и держали ушки на макушке, дабы Калина Романыч нежданно не смог налететь! А луцше тово, - сыщи Бужату, Искора да Бусило, пущай они весь Неревский конец обскачут, и всех, кого надобно, упредят ...
  - Бужата нам не помоцник! - покачал головой Митря Ослоп. - Дома лежит, копьём в ногу ранетый на Путной улице... А другим скажу. И братьёв да дядьёв своих извещу, да возьму в подсобники! Так оно верней буить...
  - Добро! - согласился Невзор. - Упреди всех, а назавтра утром с ими приходите к нам, на Настасьино отпевание... Отпоём, а опосля её положим в возок, и втроём на погост свезём, на Софийскую сторону...
  Митря молча кивнул, ещё раз взглянул на покойницу, перекрестился, затем подошёл к выходу, взял свою дубину, и вскинул её на плечо. И, уже стоя в дверях, оглянулся и раздумчиво сказал:
  - Втроем... На Торговую сторону... в Славенский конец... Не, Микулинич, втроём нам там неча делать! Там высмотреней да подзорников боярина Калины полным-полно... Разом про нас донесут! И до погоста довезти не смогём... Итти, - так всем, кто на отпевание придёть! На всех, поди, не сунуцца...
  - Ладноть, завтре поглядим, цто к цему! - вздохнул Невзор, и перевёл взгляд на своего челядинца. - Бориско, проводи гостя...
  и снова с печальным видом повернулся к гробу.

                *   *   *

  На княжеском подворье царила предотъездная суета. Туда-сюда сновали княжеские холопы, таская тяжёлые сундуки и другую,менее громоздкую поклажу, и нагружая всё это на стоящие рядком возки и телеги. В раскрытые ворота въезжали и выезжали конные, входили и выходили пешие. Всё бурлило, всё двигалось взад-вперёд. Княжьи дружинники готовили, чистили и точили оружие, подковывали коней, проверяли стремена, крепили на сёдлах дорожные торока. Двое из дружинников, - Твердило и Дороня, решительным шагом подойдя к крыльцу княжьего терема, поднялись по ступенькам и, миновав стоящую при входе стражу, приблизились к княжеским покоям. Но у самых дверей путь им загородил десяцкий Никита Олфимович, являвшийся головой личной княжеской охраны.
  - Куды? - хмуря лохматые, кустистые брови, грозным голосом осведомился он, и выставил вбок руку в тяжёлой железной рукавице.
  - Туды... - передразнивая его, кивнул на дверь Дороня.
  - Не велено пущать! - отрезал голова. - Занят дюже... В дорогу сбираецца...
  - Мы ненадолго, Олфимыч... - старясь говорить помягче, произнёс Твердило. - Во как надобно с им перемолвицца!
  И для убедительности провёл ребром ладони по горлу.
  - За дружка свого пришли просить, за Невзора? - прищурив глаз, догадался Никита Олфимович. - Токмо енто - зряшнее дело! Аль вам неведомо, цто ишшо вчерашним днём князь Невзора тово из своей дружины наказал гнать поганой метлой, цтоб и духу ево не было! Слишком от ево много головной боли князю достаёцца! Токмо об ём и слышно, - то одно утворил, то другоя...
  - А цто с им самим утворили, ты слыхал?! - не выдержав, воскликнул в сердцах Дороня. - Слыхал, аль нет, борода твоя кудлатая?!! Эх, да вмазать бы те разок,- так, цтоб аж до самого Волховского моста летел, пердел, и заикался!
  - Но-но-но-но... - тоже повышая голос, и надувая щёки, вспетушился княжеский голова. В это время за дверью послышались торопливые шаги, тяжёлые створки распахнулись, и перед ссорящимися дружинниками предстал князь собственной персоной.
  - Эт-то что ещё такое?! - сердитым голосом произнёс он. - Ужо пред самой дверью княжеских покоев свару затевать?! Никита Олфимыч,об чём лай, хочу знать?..
  - Да вот... рвуцца... - кивая на двух дружинников, пробормотал голова. - Перемолвицца жалают...  А я грю, - не велено пущщать!
  - Перемолвицца желают? - князь по очереди оглядел обоих дружинников.
  - Тоцно так! - снимая шелом, и склоняясь перед князем, отвечал Твердило, и Дороня тут же последовал его примеру. - Дело живота и смерти... Не откажи, пресветлый князь!
  - Что ж, заходите... - подумав, и пожевав губами, сказал князь, и кивнул головой, приглашая их войти внутрь.

                *   *   *

  Оба дружинника, теснясь в дверях, вошли вслед за князем в его покои, и Дороня, чтобы Никита Олфимович не подслушивал снаружи, тут же плотно прикрыл обе половинки двери. Князь Дмитрий Константинович прошагал к своему столу, заваленному бумажными свитками, часть из которых он, пробежав глазами, рвал, а часть бросал в раскрытый узорчатый ларец, стоящий на столе.
  - Как видите, не соврал вам мой охранитель... - усмехнулся он, присаживаясь к столу, и продолжая своё прерванное занятие. - Делов у меня - гора, и до отъезду надобно их все переделать... Ну, а ваше дело ко мне какое? Неужто и вправду - "живота и смерти"? Это кто ж такой храбрый, что желает смерти воинам дружины моей?
  - Нам-то, моит, смерти никто покаместь и не жалаить... - переглянувшись с Дороней, и пригладив бороду, раздумчиво отвечал ему Тердило. - А от другу нашему, с коим мы не один год плечом к плечу прослужили, и не один пуд соли съели, - оцень даже и жалаить! Вот мы и просим ласково тебя, пресветлый князь, - коли уж ты своей княжьей властью не моишь яму помоць оказать, - то дозволь нам, верным сотоварищам, самим яму на помоць прийти!
  - НУ, о ком вы речь ведёте, мне ведомо... - нахмурившись, и пристально глядя на них, произнёс князь. - Да только я в толк не возьму, как вы ему можете помочь, коли уж даже я ничем не могу?!
  - Отыщщем способа! - ухмыльнулся Дороня. - Ты тольки дозволь нам, пресветлый князь, завтречка в поход со всей дружиной не выступать, а малость в Новагороде подзадержацца... А мы опосля, чрез денёк-другой, как тут управимси, тебя с дружиной и догоним! Чай, на Владимир путь нам издавна ведом... 
  - Что значит -"подзадержацца"?! - ещё больше нахмурился Дмитрий Константинович. - Что значит - "чрез денёк-другой"?!! Княжеская дружина выступает завтра! Вы княжеские дружинники, иль нет?
  - Так ить... - попробовал было возразить ему Дороня. - Не на ратное ж дело идём, не на битву! Могли б и повременить цуток...
  - И речи об том быть не может! - багровея лицом, воскликнул князь, стукнул кулаком по столу и встал. - Завтра все вместе выступаем, и безо всяких там разговоров! Мне каждый день дружинников своих терять не резон... Хватит с меня и Невзора вашего, Микулинича! К завтрему чтоб были оба готовы, и стояли в строю! Самолично проверю... А не то...
  И гневным жестом указал на дверь.
  Твердило глянул на Дороню, Дороня глянул на Твердило. Затем оба, как по команде, повернулись и, больше не говоря ни слова, молча направились к двери.

                *   *   *

                УТРО СЛЕДУЮЩЕГО ДНЯ

  На соборе Святой Софии, а также на других новгородских церквях били колокола.
 Распростившись, и низко поклонившись в пояс степенным посадникам и запрудившему площадь у Софийского собора народу, князь Дмитрий Константинович уселся на своего рослого коня, и дёрнул поводья. Конь его, цокая подковами по булыжникам площади, тронулся с места, а вместе с ним, под стягами и хоругвями, тронулись и княжеские дружинники. В рядах дружинников, с хмуро-сосредоточенными лицами, ехали рядом друг с другом Твердило и Дороня. Прогрохотав копытами по деревянным мостовым, дружина, вслед за князем, направилась к городским воротам. Лучи утреннего солнца весело играли на кончиках копий и верхушках шлемов княжеских дружинников, на лицах закалённых воинов. Но особенной радости оттого, что они покидают родные места и уезжают, - возможно, надолго, - из Новгорода, ни у кого из дружинников не было. Дороня, ехавший стремя в стремя со своим другом, ткнул того коленом в бедро и, хмуро глядя по сторонам, произнёс:
  - Може, того, отстанем, пока не поздно?
  - Как тут отстанешь? - прововчал в ответ бородач Твердило. - Из серёдки, цто ль, выпрыгнешь? Поехали уж, цево там... От как в дороге станем на первый роздых,- там и потолкуем, там и поглядим!
  - Ну-ну... - процедил сквозь зубы Дороня и, хлопнув ладонью по шее своего коня, заставил его убыстрить шаг.
  Конные пары дружинников, под непрерывный колокольный звон, поблескивая на солнце остриями копий, одна за другой подъезжали к раскрытым настежь воротам, и неспешно скрывались за городской чертой...

                *  *  *

  У раскрытых настежь ворот дома, где проживал Невзор Микулинич, стоял запряженный  конём возок, а на возке - гроб с телом покойной Настасьи. И во дворе дома, и у возка густо толпился народ. И козьмодемьянские уличане, и жители других улиц Неревского конца прощались с усопшей, в последний раз подходя к ней. Кто просто смотрел, и затем отходил в сторону, кто целовал в лоб, и оставался у возка, собираясь сопровождать его через Волховский мост, на Торговую сторону. К стоящему с угрюмым видом неподалёку от возка местному чернобородому жителю подошёл невысокого роста, сухощавый, с рыжей бородёнкой, торчащей "метлой", один неприметный незнакомец в неприметном сером кафтане и такой же серой потрёпанной шапке и, дёрнув чернобородого за рукав, осторожно спросил:
  - Никак, кого хоронют, а, братец?
  - Хоронют... - нехотя, не глядя на него, обронил уличанин.
  - А кого? - не отставал тот.
  - Настасью свет Никитишну, жонку Невзорову, цто при княжеской дружине на ратной службе состоить! - с уважением в голосе отвечал ему уличанин.
  - Енто тово, цто на Прусской улице бучу устроил? - продолжал допытываться незнакомец.
  - Он самай! - ухмыльнувшись, подтвердил чернобородый.
  - Стало быть, енто яво дворище-то? - кивнув головой на раскрытые ворота, вкрадчиво спросил человек в сером кафтане.
  - Яво! - снова подтвердил уличанин. А затем, обернувшись наконец, к назойливому собеседнику, подозрительно окинул его взглядом с головы до ног, нахмурил брови и, уперев руки в бока, спросил:
  - А ты, ваще, хто? И тябе поцто знать, а?..
  - Да я тута впервой... - сразу засуетился рыжебородый. - Жилишше сябе высматриваю... А сам я - с Торговой стороны!
  - Ну, от и катись на свою Торговую сторону! - сурово глянув на него, взмахнул рукой чернобородый уличанин. - Нашёл, понимаешь, времечко жилишше высматривать, коли тут горе да беда... Катись, я сказал, - а не то, гляди, все рёбра те зараз переломаю! Ишь, высмотрень...
  Ожидать выполнения его угроз человек в сером не стал, а тут же быстро засеменил в сторону, и скрылся за ближайшим углом...

                *   *   *

  Рыжебородый, которого житель Неревского конца назвал "высмотренем", завернув за угол, осмотрелся по сторонам и, убедившись, что на него никто не обращает внимания, быстро поманил кого-то рукой. Тотчас от бревенчатой стены стоящего в стороне амбара отделился человек в низко надвинутой на глаза собольей шапке с чёрным верхом, и скорым шагом подошёл к рыжебородому. Тот, взяв его за рукав, подвёл к углу дома, за которым скрывался, и что-то жарко зашептал на ухо, указывая пальцем на открытые ворота Невзорова дворища. Человек в собольей шапке понятливо кивнул, и спешно направился в сторону амбара; а рыжебородый, ещё раз оглядевшись по сторонам, развалистой походкой гуляки отправился вдоль по Козьмодемьянской улице. Тот же, кому он нашептал, и указал Невзоров дом, обогнув амбар, вышел в узкий, безлюдный переулок, где стояла запряженная неказистой кобылкой закрытая со всех сторон коляска, с единственным, тщательно занавешенным окном. Подойдя к коляске, обладатель собольей шапки трижды, с перерывами, постучал в небольшую дверцу, которая тут же приоткрылась, и из неё высунулась голова Аникиты Пафнутьевича, тайного доверенного лица тысяцкого боярина Калины Романовича. Склонив голову, он внимательно выслушал то, что сообщил ему "высмотрень", одобрительно кивнул, и энергичным жестом отпустил его. Но, едва тот отошёл, а Аникита Пафнутьевич едва успел прикрыть за собой дверцу, как к коляске торопливо подбежал новый "высмотрень", в полинявшем зелёном кафтане и стоптанных рыжих сапогах, и тоже постучался в эту дверцу условным троекратным стуком...

                *   *   *   

  Между тем похоронная процессия, следующая за возком с телом Настасьи Никитишны, перешла через Волховский мост, и двинулась в сторону Славенского конца. На узких городских улицах, встречая скорбно идущую толпу, шедшие мимо новгородцы останавливались, снимали шапки и крестились, а некоторые, узнав, кого везут хоронить, молча присоединялись к процессии. У дома, где до замужества проживала Настасья, возок встретили её рыдающие родичи и, держась за край возка, вместе со всей толпой направились в сторону Славенского погоста, где усопшую уже ожидала свежевырытая могила. С гроба сняли крышку, и снова, один за другим, к нему стали подходить провожавшие Настасью в последний путь новгородцы, целовать в лоб, и прощаться. Затем гроб опять накрыли крышкой, заколотили, после чего аккуратно сняли с возка, и при помощи поддетых под него крепких верёвок, удерживаемых с двух сторон четырьмя дюжими молодцами, осторожно опустили в могилу. Затем длиннобородый батюшка, размахивая кадилом, долго читал отходную молитву, то и дело осеняя крестным знамением и могилу, и стоящих вокруг неё с угрюмым видом людей. Потом, изрекши последние прощальные слова, он отошёл от могилы, неспешно пригладил пятернёй бороду, и усталым голосом произнёс: "Ну, цто ж, закапывайте!" Те же четверо молодцов, что опускали в могилу гроб, взялись за деревянные лопаты и, дождавшись, когда присутствующие, по обычаю, начиная с мужа покойной, бросят на гроб по горсти земли, сноровисто начали засыпать могилу. К стоящему у её края со скорбным видом Невзору, неслышно ступая, подошёл Бориско и, наклонившись к самому его уху, шепнул:
  - Слыш-ко, Микулинич, народ бает, цто князь-то наш из Новогороду во Владимир ныне отъехал...
  - А верно ли? - хмуро глядя перед собой, спросил Невзор.
  - Как Бог свят! - перекрестился челядинец.
  - То-то поутру колокола так по всему Новгороду гремели... - задумчиво произнёс бывший уже княжеский дружинник. - Ну, пущай едеть с Богом в свой Владимир, коли от нево помочи тут не было никакой!
  - Вы об чём тута шепцетесь? - полюбопытствовал стоящий позади Невзора Митря Ослоп.
  - Да от, Бориско сказывает, цто князь Димитрий во Владимир убыл... - обернувшись к нему, тихо отвечал Невзор.
  - Та-а-ак... - протянул Митря, и многозначительно взглянул на своего друга. - Энто, стало быть, верховной власти в Новогороде ныне нету, и...
  - И у Калины Романыча ныне развязаны руки! - закончил за него Невзор.
  - Та-а-ак... - ещё раз пробасил Ослоп. - Ну, дружка мой, теперя держись!..

                *   *   *

    Тем временем на Путной улице, в обгоревшем тереме тысяцкого боярина Калины Романовича шёл тайный совет. В просторной горнице, за столом, на покрытых узорчатыми коврами лавках сидели, сбившись в тесную кучку у края стола, четверо заговорщиков. Это были уже известные лица: два "важных" новгородца - широконосый Довмонт Игнатьевич, и длиннобородый Илья Данилович в своём неизменном зелёном опашне. Рядом чмним на лавке примостился седовласый глава тайной стражи боярина - Аникита Пафнутьевич, а в "красном" углу стола, под иконами, с обычным своим мрачным челом восседал сам тысяцкий.
  - Ну, Пафнутьич, - искоса глянув на Аникиту, и сердито хмурясь, вопросил он, - поведай нам, цто высмотрени твои высмотрели, и цто углядели твои подзорники?
  - Всё, всё цто надобно, высмотрели, и всё, цто надобно, углядели! - довольно щуря свои хитроватые глазки, отвечал ему глава тайной стражи. - Ныне ведомо нам, где энтот Невзор-убивец на Козьмодемьянской улице обретаецца, и где дворища всех тех, кто допрежь с ним хаживал сюды, на Путную улицу, цтоб учинить тут погром и разоренье... Всех, всех вызнали, и где дворища ихние - тож... И на Великой улице, и на Яновой, и на Швырковой, и на Холопьей, и на Разваже... Никто от твово, боярин, гнева и карающего меча не уйдёть! 
  - Так-то оно так... - гневно сверкнув глазами, молвил Калина Романович. - Но мне угодно, цтоб не только энти улицы предать разору и огню, а весь Неревский конец спалить, до самых чёрных головешек! Пущай выгорит дотла, как и сто лет назад, при князе Юрии Андреиче... Сгорел раз, и вдругорядь пущай сгорит! 
  Присутствующие, поддакивая, согласно закивали головами.
  - Я, пресветлый боярин, вот цто мыслю... - задумчиво потрогав свой белый шрам на переносице, произнёс вдруг Аникита Пафнутьевич. - А ежели, покудова, почитай, весь Неревский конец ныне у нас тута, в Славенском конце, на погосте, - так, моить, взять их в оборот, да и порубить на месте в капусту, а?
  - Нет! - тут же, тряся длинной бородой, сердитым голосом возразил Илья Данилович. - Ни в коем разе... Там, на погосте, много и наших людишек, славенских... Ежели начнёцца заруба, то можно и своих ненароком перебить! А на кой нам энто надобно, - своих супротив себя злобить?! Таких вывертов Великий Новгород не потерпит...
  - Так, истинно так глаголешь, Илья Данилыч! - согласился с ним Довмонт. - Золотая всё ж у тебя голова, как я погляжу...
  - Цто ж, верно! - подумав, кивнул боярин. - Ныне поступим так... Я со своими челядинцами, и с теми иноземцами, цто мне изволил передать герр Иоганн с Прусской улицы, отправлюсь в Неревский конец, и предам огню и мечу всех тех, кого там сыщу, и их дворища. А ты, Илья Данилыч, и ты, Довмонт Игнатьич, дожидайтесь свово часу... И когда неревские пойдут от нас, со Славенского погоста, и взойдут на Волховский мост, ударьте им в затылок со своими оружными людишками! А я их попереду встречу... Запрём их с обоих сторон на мосту, и начнём крошить, - да так, цтоб тем псам окаянным девацца было некуды, - окромя как в Волхов, вниз головой! Там, на мосту, всех их к праотцам и отправим... А Невзора, - скрипнув зубами, добавил он, - Невзора возьмём живьём! Я, как и обещался, шкуру с ево с живого спущу, и на перилах Волховского моста повешу, сушицца на солнышке...
  - Ну, цто ж, толково придумано! Толково... - пощипав бороду, провозгласил Илья Данилович, и Довмонт Игнатьевич снова с ним согласился. Затем оба они дружно встали с лавки, перекрестились на иконы, висевшие в "красном" углу, и пожелав боярину удачи, один за другим вышли из горницы.
  - А ты, Пафнутьич, - вставая из-за стола, оборотясь назад, и осеняя себя крестным знамением, произнёс боярин, - сбирай всех своих высмотреней и подзорников, вели вооружицца, и пущай ведут мою рать в Неревский конец, на суд и расправу!
  Аникита молча кивнул, встал, и также молча исчез за дверью.
  - Гаврило! - громко позвал тысяцкий, и на пороге горницы предстал его зеленокафтанный челядинец.
  - Готовь мои доспехи и оружье! - скомандовал ему хозяин. - Да вели седлать коней! Выступаем немедля, так цто не мешкай...
  - Буить сделано! - рявкнул Гаврило и тотчас исчез за порогом.

                *   *   *

  Несколько десятков вооружённых всадников, во главе с насупленным тысяцким Калиной Романовичем, гремя копытами лошадей по бревенчатому настилу Волховского моста, проскакали по нему, и свернули в сторону Неревского конца. А следом за ними, отряд за отрядом, повалили пешие воины. Впереди этих отрядов шла группа "высмотреней" и "подзорников", возглавляемая самим Аникитой Пафнутьевичем. Рядом с ним, размахивая руками, суетясь, и что-то доказывая на ходу, вышагивал его рыжий подручный, с бородёнкой "метлой", в сером кафтане и серой потрёпанной шапке. Аникита Пафнутьевич, который явно был не в духе, - видно, оттого, что приходилось идти пешком, а не привычно ехать в своей закрытой коляске,- смотрел волком, и рычал что-то в ответ на все замечания рыжебородого подручного. Едва они, вкупе с другими отрядами, в которых своими лицами и одеянием явно выделялись иноземцы с Прусской улицы, прошествовали через мост, - причём один из отрядов отправился вслед за "молодцами" Аникиты Пафнутьевича, а второй, более малочисленный, остался по ту сторону моста, - как вслед за ними к Волховскому мосту прибыли ещё два вооружённых отряда. Одним из них руководил старый знакомец тысяцкого боярина - Илья Данилович, а другим - его неизменный сотоварищ - Довмонт Игнатьевич. Затаившись в узких переулочках у самого подступа к мосту, по обе его стороны, они терпеливо принялись ждать. И, наконец, дождались... Где поодиночке, где небольшими кучками, а где и целой нестройной толпой, негромко переговариваясь между собой, но в основном молча, со скорбными лицами, - а кое-кто вытирал по щекам ещё не до конца высохшие слезинки,- со стороны Славенского конца стали появляться идущие с похорон неревские уличане. Затаившиеся в переулках  беспрепятственно пропустили их на мост, но когда первые из неревских жителей, прошагав по мосту, достигли его конца, им навстречу, позвякивая оружием, и перегородив дорогу, вышло около десятка иноземцев. Выхватив из ножен мечи, и выставив вперёд копья, они угрюмо встали на пути идущих. Те в недоумении остановились, а затем рослый и широкоплечий кузнец, с волосами на голове, подвязанными тесёмкой, гулко кашлянув, пробасил:
  - Эй, вы, робяты, вам цево? А ну, кыш с дороги, а не то могу и зашибить ненароком!
  И для острастки помахал в воздухе своим пудовым кулаком.
  Но никто из иноземцев не сдвинулся с места. Более того, к стоящему у края моста десятку воинов, угрожающе ощетинившись концами копий,  придвинулось ещё столько же.
  - Вы цто ль, не слыхали меня, аль как? - повысил голос кузнец. - Мне в кузню надобно, меня дело ждёть!
  Ответом ему было лишь угрюмое молчание.

                *   *   *

  Между тем к остановленным на мосту неревским уличанам сзади подходили и подходили другие возвращавшиеся, и вскоре у края моста образовалось целое скопление людей. Те, кто были сзади, видя, что передние не двигаются, а стоят на месте, и не видя за их спинами причины, почему те остановились, возмущённо кричали, ругались, и усиленно тянули шеи, чтобы посмотреть, что же там, впереди, такое случилось. Наконец подошли шедшие в самом конце толпы Невзор Микулинич и Митря Ослоп, несший на плече свою неизменную дубину. Порасспросив стоящих позади, в чём причина остановки,и ни от кого не получив вразумительного ответа, они пробились вперёд, к краю моста, и только там увидели, в чём дело.
  - Та-а-а-ак... - протянул Митря, переглянувшись со своим другом. - Стало быть, началося...
  Невзор, ничего ему в ответ не сказав, вышагнул из толпы, и подошёл к стоящим поперёк дороги иноземцам, которые тут же выставили концы копий чуть ли не ему в грудь.
  - А ну, с дороги! - глядя исподлобья на весь вооружённый ряд, медленно и угрожающе проговорил он. - Дай пройти княжьему дружиннику!
  - Кньязь болше нет... - насмешливо глядя на него, произнёс предводитель отряда, высокий белобрысый и белолобородый немец в отливающей синевой новой кольчуге на груди. - Кньязь фф-ють!
  И сделал небрежный жест, словно отмахиваясь от надоедливой мухи.
  - Фот тьеперь кньязь! - заявил он,неспешно вытаскивая из ножен меч, и поднимая его вверх над своей головой, чтобы было видно всем стоящим на мосту.
  - Цто, аль мечом со мной желаишь переведацца? - отступая на шаг назад, также неспешно вынимая из ножен свой, и щуря глаза на белобрысого, спросил Микулинич. - Енто можно... Выходи, коль тебе жить надоело!
  - Ти мой брат, Зигфрид, убиль! - свирепо прорычал немец. - На Путна улица! Смьерть мой брат - твой смьерть!
  - Слышь-ко, Невзорушко, може, прихлопнуть яво на месте? - сбрасывая с плеча дубину, и подкинув её на своей широкой лапище, прогудел Митря Ослоп. - Дак енто я быстро спроворю...
  - Не встревай, Митря! - не оглядываясь, сквозь стиснутые зубы отвечал ему Невзор. - Луцше отодвинь-ка подале народ, дабы не зацепить кого...
  Ослоп понимающе кивнул и, положив дубину поперёк груди, вместе с пришедшим ему в подмогу щирокоплечим кузнецом начал отпихивать людей от места предстоящего поединка. Противник Невзора, обернувшись назад, что-то скомандовал по-немецки, и строй копий и мечей тоже отодвинулся на пару шагов, расчищая место для будущего поединка. Микулинич, отстегнув на плече оловянное кольцо, снял свой плащ и бросил его на руки стоящего за его спиной Ослопа. Воспользовавшись тем, что он на миг отвернулся, его противник сделал стремительный шаг вперёд, и взмахнул над головой длинным мечом.
  - Поберегись! - охнул Митря.
  Невзор, едва-едва успев оглянуться, вовремя успел подставить под удар свой меч, иначе сразу был бы разрублен надвое.
  - С почином! - одобрительно гаркнул сзади Ослоп, и поединок начался...

                *   *   *

  Противник на этот раз достался Микулиничу явно не новичок в ратном деле, да к тому же, кроме меча, вооружённый щитом, и защищаемый отливающей на груди синевой новой и прочной кольчугой. У Невзора же, кроме меча, ничего для защиты не было. Тем не менее, отразив коварный удар немца, он первым ринулся в атаку, яростно нанося рубящие и колющие удары, которые, впрочем, его противник успешно отбивал, попеременно подставляя под них то свой меч, то щит. Бывший княжеский дружинник, тоже не новичок в подобных схватках, быстро сообразив, что за "поединщик" ему достался, вскоре решил переменить тактику, перестал наскакивать на него петухом и, чтобы сэкономить силы для дальнейшей борьбы, перешёл к методу выжидания, надеясь поймать немца на какой-нибудь ошибке, и затем нанести ему решающий удар. Но тот, как говорится, явно был не лыком шит, быстро разгадал замысел новгородца, и тут же перенял его метод. Так они кружили друг подле друга, выжидая удобного момента, а собравшиеся с обеих сторон чужеземцы и новгородские уличане нетерпеливо ожидали, чем же всё это закончится. Такой смертельно опасный "хоровод" двух противников мог продолжаться бесконечно долго, если бы вдруг в задних рядах стоящих на мосту новгородцев не послышался шум, вопли и крики. Возвышавшийся чуть ли не на две головы над толпой Митря Ослоп оглянулся назад, привстав "на цыпочки" и вытянув шею, а затем лицо его вытянулось наподобие шеи, а   с уст сорвалось невольное проклятие:
 - Мать т-т-твою перемать!! А енто цто там такоя?
 А это оказались люди из отряда Довмонта Игнатьевича, прятавшиеся в проулках за Волховским мостом на Торговой стороне, которые, дождавшись, когда жители Неревского конца соберутся на мосту и, согласно задуманного плана, решившие неожиданно ударить им в спину. Задний край моста, заполонённый отрядом Довмонтна Игнатьевича, подпирал ещё и отряд Ильи Даниловича, подошедший буквально следом. Таким образом, жители Неревского конца оказались зажатыми на мосту с двух сторон, и им некуда было деваться, кроме как бросаться вниз головой в реку. К тому же, почти никто из них не был вооружён, да ещё в толпе, кроме мужчин, находились женщины и дети. Но это обстоятельство отнюдь не остановило нападавших, а наоборот, даже приободрило их. Ведь сражаться против женщин, детей и невооружённых мужчин, безнаказанно истребляя их, без всякого ущерба для себя, было очень легко и удобно. И на мосту полилась первая кровь...

                *   *   *