Бася

Бабушка была стара, стара так, что и представить себе трудно. Она помнила митинги, красные флаги повсюду, голод и разруху. Ей было десять лет, когда отца, врача  городской больницы, зарубил на улице пьяный пролетарий. Отца принесли домой, он лежал на столе, чистый, в новом костюме, благородная седина и бородка, дети толпились, а мать, вся в черном, молча стояла над телом и только бабушка шептала: поплачь дочка, поплачь. Но слезы не лились. Потом собрались всей семьей и поехали по железной дороге. Ехали долго, часто стояли на перегонах, менялись или вовсе отбирались паровозы, люди жались друг к другу, стараясь уберечь свое добро и тихо, шепотом, произносилось загадочное слово – эмиграция. Дети бегали по вагонам, выбегали на станциях и полустанках. На одной такой остановке она и отстала от поезда. Потом были приемники и детские дома, школа, рабфак, заочное и вечернее обучение, диплом инженера, стройки в Сибири и на дальнем востоке. Комсомольская молодость и лучший в мире парень, курсант летной школы, любовь, семья, любимая дочка от любимого человека, рожденная в эвакуации, короткие встречи на авиационном заводе в Омске, где собирались маленькие, быстрые истребители. Радость первых шагов, первого слова. Боль, как от взрыва, того взрыва, в котором погиб лучший и самый любимый муж и отец. И только мятый листок похоронки, серовато-желтого цвета, свадебная фотография и письмо от свекра, бывшего летчика, стоявшего у истоков советской авиации. Предложение приехать и отдать дочь на воспитание дедушке и бабушке. Потом восстановление страны и мосты, мосты, мосты. Железные и каменные, арочные, ажурные, почти невесомые, железнодорожные и автомобильные. И отпуск в Севастополе, у самого синего в мире, Черного моря, у свекра и дочери, такой молодой и красивой, выращенной героем-дедом, на примере героя-отца. И снова удар - взрыв на строительстве тоннеля, следствие, приговор, реабилитация, квартира в Москве, и дочка – студентка МГУ. Умер свекор, а дочка вышла замуж, двое внуков, седина, одна уже много лет и стучат по рельсам, проложенных ею дорог, поезда, и отзываются эхом мосты, через реки, ручьи и овраги. И письма, длинные письма, от подруг, соратниц по комсомольским стройкам. От тех, кто не забыл, не предал, не испугался нелепого обвинения,  Ходил, писал, просил, требовал. С кем жила в интернатах, общежитиях, палатках. С кем строила, ремонтировала, восстанавливала. Время утекает сквозь пальцы, внуки- школьники, стенокардия, радикулит – память о работе под дождем. Бессонница по утрам, сонливость вечером. Нет уже давно былой подвижности, можно только в магазин утром, потихоньку, с палочкой, по первому утреннему солнцу и обратно, с кефиром и батоном. И внук, поразительно похожий на мужа, скажет с укоризной, своим ломающимся голосом: бабуль, ну зачем, мы сами. Но нет сил, сидеть и ждать неизвестно чего, и смотреть, смотреть вечные сериалы, а закроешь глаза – видишь рассвет над огромной снежной равниной, где, куда ни кинь взгляд, всюду снег, до самого горизонта. И снова уходишь в магазин утром, а тут еще лифт не работает, и приходится медленно, на восьмой этаж, пешком, с остановками и одышкой, а в сумке такой тяжелый кефир...