Леди Генри. глава 11

Было около восьми часов, когда все спустились в холл. Готфрид и мисс Уиллис уже оделись по-дорожному, слуги стояли в стороне, готовые вынести и уложить в автомобиль багаж. Ричард прижимал руки матери к своему заплаканному лицу.

На улице – ни малейшего дуновения; все вокруг заполнено таким туманом, что, кажется, если войдешь в него – ослепнешь. В пелене смутно виднелись машины, стоявшие у подъезда. Анри завел мотор.
 
- Быстрее, друзья мои! – крикнул он. – У нас мало времени. Поезд ждать не будет!

Ричард первым сел в автомобиль. Джон помог мисс Уиллис, и она грузно опустилась на заднее сиденье. Отъезжая, Готфрид обернулся. В широко распахнутых дверях стояли лорд Генри, слуги и две женщины в черных платьях, отличающихся только длиной. Юная Габриель махала платком. Когда выехали за ворота, на Джона нахлынуло чувство одиночества и утраты. Он пытался с ним бороться, но все-таки не смог. Он все еще видел зеркальные глаза Адели, когда она окликнула его и подала забытые на столике перчатки, слышал ее быстрый шепот:

- Мне будет непросто пережить две недели. Я хочу, чтобы вы это знали. Прощайте.

Готфриду предстояло провести полмесяца в Лондоне, дабы помочь мисс Уиллис и маленькому графу обжиться на новом месте, в квартире, заранее нанятой для них. Ричарду предстояло выдержать экзамены в училище. Джон Готфрид был уверен в знаниях своего ученика. Все шло хорошо, но в свободное время, часами просиживая с книгой на коленях, Джон убеждал себя не думать об Адели.

Для графини день, когда уехал Готфрид, прошел словно в сумерках. Они были вокруг, они были в сердце. Туман долго не исчезал, графиня углубилась в парк и, невидимая ни для кого, бродила в аллеях. Только когда взошло солнце, и от тумана осталась легкая прозрачная дымка, женщина вышла на подъездную площадку и остановилась у фонтана. Прозрачные струи взлетали вверх и падали с шипением и брызгами. В задумчивости остановилась она над водой. Уже все было не так, как в день ее приезда сюда, пахло осенью и тлением, и на легкой водной ряби качались жухлые листья.

В одиннадцать она позавтракала с мужем и Габриель. Была задумчива. Уронила вилку. Старик Уотсон положил другую на белоснежную салфетку. Она не сразу поняла, что граф окликает ее, и с удивлением подняла на него глаза.

- Никогда еще я не видел тебя такой задумчивой, дорогая, - сказал он, - и хотел бы помочь тебе.

- В чем?

- Вижу, ты печальна, Адель. Это из-за Ричарда, полагаю. Все будет в порядке, и ты сама это отлично знаешь. Мистер Готфрид – человек, которому можно доверить ребенка. Да, дорогая, это человек долга. И мне жаль, что отъезд Ричарда так беспокоит тебя.

- Меня? С какой стати? В благополучии сына я уверена. Меня тревожит собственное будущее.

- Что это значит? – спросил граф, нахмурив брови.

Ни слова ни говоря, графиня встала и вышла из столовой.

Закусив губу, раздосадованная, она направилась к себе. Она понимала, что сказала лишнее, и дала себе слово впредь быть осторожнее. На полдороге она остановилась и вошла в каминный зал. В мрачном раздумье она опустилась в кресло, покрытое шкурой волка, и запустила пальцы в жесткий мех. Ничто не занимало ее. Раздраженная, подавленная, вела она с собою мысленный диалог. Пришла Габриель и опустилась на ковер у ее ног, но Адель не желала никого видеть, и велела девушке уйти. Дважды она говорила по телефону с молодой графиней Шаттер и стервозной миссис Томпсон. Речь шла о предстоящем приеме у лорда Джемисона в следующую субботу.

- Будут актеры, какой-то страшно знаменитый писатель, балетная труппа из Чикаго, еще куча всякого народа, и конечно, этот молодой повеса, юный Стейн. Мы с Рози будем в розовых платьях. А приглашена ли ты, Адель? – стрекотала миссис Томпсон.

- Разумеется, дорогая, - сказала Адель с досадой; ее тонкие ноздри трепетали, губы дрожали от ярости, но, сдержав эмоции, она нанесла ответный удар. – Мне очень жаль, если лорд Джемисон держит от вас в секрете тот факт, что обед дается в мою честь. Мы давно не виделись с лордом, вы знаете, он только что вернулся из Америки. Буду рада, дорогая, повидать вас и прекрасную Рози.

Адель была вполне вознаграждена замешательством собеседницы. Услышала шум подъезжающего автомобиля. Хотела уйти, но так и осталась в мрачной неподвижности. Появился Анри. С видимой досадой Адель встала, однако тут же совладала с собой и снова уселась в кресло в непринужденной позе, а затем спокойно, приветливо взглянула на молодого графа. Анри принялся подробно рассказывать о поездке. Адель слушала его с застывшей улыбкой и мяла цветок, выдернутый из вазона.

В середине дня она уснула со страшной головной болью, проснулась, попросила Габриель подать успокоительных капель и проспала до вечера. Анри хотел войти к ней, но Габриель не впустила его. За обедом молодой человек сообщил о своей неудачной попытке повидать Адель. Граф нахмурился, но ничего на это не сказал.
Когда в теплых и жидких сумерках граф вошел в спальню жены, она встретила его, расположившись на диване. Адель только что искупалась, и теперь, почти обнаженная, в прозрачном пеньюаре, лежала, уткнувшись лицом в сложенные руки. Услышав приближение графа, она встрепенулась и испуганно вскинула голову. Волосы рассыпались по ее спине и плечам. Она была так прекрасна, что граф остановился, не в силах произнести ни слова.

- Энтони… что ты хочешь? – произнесла она.

- Я пришел взглянуть на тебя, Адель. Как ты чувствуешь себя, ты больна?

- Нет-нет, милый, все хорошо. Я что-то расчувствовалась, но это пройдет.

Какое-то смутное беспокойство укололо графа. Он не мог бы сказать, что именно, но что-то мешало ему. Он присел на край дивана и провел рукой вдоль ее тела.

- Энтони, милый, я устала.

Он откинул с ее лица волосы и почувствовал, как в груди нарастает жаркая волна.

- Энтони, не волнуйся. Прошу тебя, только не сейчас!

И снова в ее глазах, как уже было однажды, он увидел растерянность и даже испуг. Но Адель принадлежит ему, он должен в этом убедиться. И он убедился, дрожащий, напряженный, ощущая в груди сдавленную боль.

В субботу Адель опять встала не в духе. Утро было серое, однообразно серое, в непроницаемой пелене тумана, сквозь который виднелись голубоватые очертания ближних деревьев. По тому, как воздух был насыщен влагой, Адель догадалась, что скоро пойдет дождь. Предстоящая поездка в Кэрет, поместье лорда Джемисона, нимало не беспокоила графиню. Она бывала там не раз, ей хорошо был знаком сам хозяин и уклад его жизни. Граф собирался сопровождать ее на званый обед, но как раз сегодня  это оказалось невозможно, поскольку Генри серьезно простудился. Конечно же, Анри с радостью согласился поехать с Аделью.

После завтрака Адель вошла в спальню мужа. В комнате были задернуты все шторы, и зыбкий свет ночника мягко ложился на атласные складки покрывала и подушки. Пахло лекарствами. Адель поморщилась и взглянула на мужа. Его руки лежали вдоль тела, широкая грудь тяжело вздымалась.

- Здравствуй, милый, - сказала Адель.

Граф приветствовал жену, силясь подняться, потом устало откинулся на подушки. Он смотрел на нее сквозь ресницы, поэтому ее фигура и все вокруг казалось слегка расплывчатым. Никогда еще красота молодой женщины не казалась ему столь полной, столь совершенной и непререкаемой, и взгляд графа загорелся любовью, когда Адель приблизилась и села к нему на постель. Она была в узком черном платье с низким вырезом, шею украшала тончайшая золотая цепочка с подвеской в виде льва. Искусный макияж подчеркивал все достоинства ее лица. Она с улыбкой смотрела на мужа.

- Так что с твоим платьем, Адель? – спросил он, беря ее руку.

- Все решено, милый. Это будет костюм. Сегодня его привезут. Приталенный жакет и сборчатая юбка.

- Разве это сейчас носят?

- Мне все равно. Я ношу то, что мне нравится. С какой стати я буду оглядываться на кумушек?

- Тем лучше, - кивнул граф со смехом. – А какой цвет ты выбрала?

- Металлик. И зеленая отделка по подолу и на манжетах.  Минимум украшений. Только нить жемчуга и несколько жемчужин в прическе.

- Милая, у тебя врожденное чувство меры и тонкий вкус. Ты сделаешь многих молодых людей несчастными на этом приеме.

- Сожалею, что тебя не будет рядом, - ответила она.
 
Тонкий серп месяца всходил над парком, когда Адель и молодой граф уселись в машину. Автомобиль плавно выехал за ворота. Анри молчал, но Адель чувствовала его напряжение. Поместье осталось позади, и зазмеилась полоса асфальта. Молодой граф предвидел триумф своей мачехи и уже теперь мучился ревностью. Как истинный эстет, Анри был экзальтирован; демоническая красота Адели помрачила его рассудок. Было уже одиннадцать часов, когда они подъехали к Кэрет, чудесному поместью, жемчужине Англии, с обширным парком и висячими садами. Шум моря не доносился сюда, но в ночном воздухе явственно чувствовался запах соли. У ворот и на подъездной площадке стояло множество автомобилей, в основном английских и американских марок. Все было залито огнями. Швейцар распахнул перед ними дверь, и молодые люди вошли в дом.

Лорд Джемисон, едва Адель и Анри вошли, с радостной улыбкой приветствовал прибывших гостей.

- Адель! Дорогая Адель! – воскликнул он восторженно, раскрывая объятия. – Вы совсем не изменились. Только еще больше похорошели. Волшебница!

Это был толстый приземистый господин шестидесяти с лишним лет, крупный делец и финансист. Вернувшись три недели назад из Америки, он посетил лорда Генри в его родовом замке и был приятно удивлен тем, что его встретила прекрасная хозяйка. Приветствуя лорда Джемисона, леди Генри одарила его такой улыбкой, что тот схватился за сердце и воскликнул:

- Ах, Адель! Вы обворожительны!

Лорд Джемисон и Генри были акционерами крупнейшей золотодобывающей компании «Голден Крипл-Крик корпорэйшн», которая вела разработки месторождения в Колорадо. Это месторождение открыли в девяностых годах прошлого века, и сейчас работа там шла полным ходом, принося акционерам нешуточные прибыли. Джемисон был возбужден, смолил дорогую сигару и делился с графом впечатлениями от поездки за океан.

И вот теперь он давал прием в честь одной из красивейших женщин Англии, – леди Генри – в изумительном Кэрет-холле, где могли разместиться, по меньшей мере, три сотни гостей. В огромном зале для танцев уже толпились, блистая туалетами и драгоценностями, приглашенные знаменитости, государственные мужи и их жены, другие представители высшего света. Стены и окна зала были искусно декорированы тканями и цветами, а гигантская серебряная люстра отражалась в натертом паркете, как в зеркале. Леди Генри, вошедшая под руку с красавцем Анри, произвела среди гостей фурор, кое-кто в зале просто пришел в замешательство. Ее простой костюм, стянутый в талии, похожий на амазонку, так шел ей, а высокая прическа, украшенная жемчугом и белой орхидеей так выгодно оттеняла красоту узкого лица: высокий чистый лоб, тонкие брови, схожие с надломленными крыльями чайки, удлиненные африканские глаза с хищным блеском, красивый влажный рот, – что мужчины бессознательно потянулись к этому идолу.

Объявили, что подан ужин; гости отдали должное прекрасным винам способным удовлетворить вкус самых требовательных ценителей; за столом завязалась непринужденная беседа, со всех сторон слышался смех, и мягко лилась музыка.  Анри оказался далеко от графини, и она то и дело ловила на себе его пламенный взгляд, исполненный страсти и бешеной ревности. Сердце Адель предательски забилось, тонкие ноздри побелели и затрепетали, она рассеянно ощипывала цветок и скручивала в пальцах оранжевые лепестки. На этот раз Анри показался ей особенно красивым – в белой рубашке с расстегнутым воротом, с прядями черных волос на высоком лбу, поперек которого пролегли глубокие морщины, он мрачно смотрел на нее. Адель пришла в сильное возбуждение, и, стараясь успокоиться, заговорила со своим соседом справа – графом Беккетом – приятным молодым человеком в очках, который умолял ее отдать ему третий танец. Музыка слышалась, словно шум отдаленного прибоя, и Адель решила не пить сегодня больше. Когда хозяин бала пригласил гостей пройти в зал для танцев, и Анри подошел к графине и подал руку, она была бледна, но совершенно спокойна.

Было уже далеко за полночь, когда Адели удалось незаметно выскользнуть на балкон, выходивший в сад, больше похожий на галерею. Сам балкон представлял собой своеобразный сад, где в кадках росли апельсиновые и лимонные деревья, а каменную балюстраду оплетали лианы. Графиня укрылась под сенью декоративных растений и оглянулась по сторонам. Она была одна. Небо затянуло облаками, месяц скрылся за тучами, и его магический свет не серебрил листву сада. Балкон освещался только светом, падавшим из окон танцевального зала, правильные желтые квадраты лежали на мраморных плитах пола. Из зеленой сумочки со стразами Адель вынула крохотную табакерку. Внутри лежал белый порошок. Она снова оглянулась, сорвала с лимонного дерева продолговатый лист и, щепотью взяв из табакерки порошок, высыпала его в самую середину. Пальцы ее дрожали.

- Сейчас, сейчас, - шептала она.

Торопливо, но с великой осторожностью Адель втянула порошок сначала одной ноздрей, затем другой, а, оставшийся на пальцах, втерла в десны. С шумом вздохнула и закинула голову. Когда она открыла глаза, ей показалось, что балюстрада куда-то отодвинулась, и все вокруг покачивается и готово опрокинуться  в сад.

- Хорошо, хорошо, хорошо, - шептала она, улыбаясь.

Вдруг Адель ощутила на плече чью-то руку – руку Анри. В ужасе глядел он на молодую женщину, но к этому примешивалась еще и жалость, сожаление, безграничная любовь.

- Что вы делаете, графиня? – тихо сказал он.

- Что? – Она словно не узнавала его. – Как вы сюда попали?

- Дверь открыта… Адель, я не мог предположить… Зачем это?

- Что? Что? – Она вскочила. – Как вы смеете, граф Генри! Вы преследуете меня! – зашипела Адель, дрожа от злости. – Теперь вы станете меня шантажировать?

- О боже! Адель! Что вы говорите! – зашептал несчастный Анри. – Я сожалею, что невольно узнал вашу… вашу тайну, и клянусь, что дальше меня это не пойдет.

Он вдруг схватил ее руки и стал покрывать поцелуями.

- Простите меня, графиня, я стал свидетелем вашего несчастья!

Она резко вырвала руки. Она была вне себя от ярости.

- Что вы называете несчастьем, глупый мальчик? – гордо сказала она. – Эту невинную забаву? Боже мой! Какая глупость! Да это просто для успокоения нервов.

- Но, это же…

Она приложила ладонь к его губам, не давая говорить.

- И что? Анри, милый, вы ничего не видели. Ничего не было. Так ведь?
Он наклонил голову.

- Да, если вы того хотите, графиня…

- Я надеюсь на вас, мой друг. Тайны должны оставаться тайнами.

Адель спокойно направилась в зал для танцев, а молодой граф остался один, усталый, вконец расстроенный.

Они покинули чудесный Кэрет одними из первых. Графиня тепло попрощалась с лордом Джемисоном, возбужденным и красным от выпитого шампанского и танцев, кивнула кое-кому из гостей и, взяв Анри под руку, направилась к выходу. Ночь была на удивление теплая. Оставляя после себя белые клубы дыма, «оксфорд» выехал за чугунную решетку. Небо уже пересекла бледно-зеленая полоса, отчего мрак еще более сгустился; на горизонте, далеко, потянулась гряда гор. Они ехали молча, каждый думал о своем. Вдруг Анри вывернул руль, и машина резко вильнула в сторону, на грунтовую дорогу, которую Адель не заметила в темноте. Машина остановилась, погасли фары. Они сидели как два изваяния. Приходилось напрягать зрение, чтобы различить силуэты друг друга.

- Что все это значит? – наконец, спросила графиня.

- Адель, - отозвался Анри тихо. – Адель, простите мне, но длить эту пытку я не в силах. Завтра я уеду. У меня есть имение на севере… мне ничего не остается, как бежать.

Кровь бросилась в голову графини.

- Ну, так бегите! – насмешливо сказала она.

- Вот как! – произнес он с дрожью в голосе.

Разрезая воздух, по дороге позади с шумом промчался автомобиль. Вскоре загудел клаксон, и пронеслась следующая машина.

- Адель, - беспомощно сказал он.

Она ничего не ответила, только долгим взглядом всматривалась в Анри. Лицо было плохо видно, мрак стирал все очертания. Адель вытянула руку  и осторожно прикоснулась к молодому человеку. Анри губами поймал ее пальцы.

- Бедный мальчик, - сказала Адель с грустью.

Вот и все. А все остальное произошло быстро, как бы независимо от них самих. Не давая Адели опомниться, чувствуя, что погиб, погиб навсегда, Анри прильнул  к ее губам, а руки его ласкали ее, и он уже не смог бы остановиться.  Анри не помнил, сам ли он освободился от одежды, или Адель помогла ему. В памяти остались лишь скрип кожаного сиденья, громкие, похожие на рыдания стоны Адели, ее ногти, впившиеся ему в спину, и ослепительный взрыв – один на двоих – вслед за которым пришло опустошение. Потом она прижала его голову к груди и запустила пальцы в его волосы. Плечи ее вздрагивали.

Он вырвался и повернулся, стараясь разглядеть ее лицо.

- Вы плачете?

- Нет, мой милый, все хорошо. Оставьте, Анри!

Голос Адели как-то изменился, она сама была иная, она была – его. Промчалась еще одна машина, на секунду ослепив их светом фар.

- Поедемте в замок – сказала Адель.

Анри завел машину. Зеленая полоса небес стала шире, в лощинах клубился туман…

***


Проснулась Адель поздно, и первое, что она увидела, был дождь. Струи лились отвесно и, лениво поднявшись, она открыла окно. Она любила шум дождя, барабанную дробь по жестяному карнизу и длинные прозрачные потеки на стекле. Дождь был такой сильный, что ей вспомнились летние ливни, раскаты грома, похожие на звук разрываемой ткани, и тишина после ливня; старые дубы в нирване и вдруг – бешеный поток солнца и блеск!

Адель прикоснулась к стеклу. Скучала ли она об Анри? Пожалуй, она не могла бы ответить определенно. Она не испытывала чувства вины ни перед мужем, ни перед своим пасынком. Мужчины… это приключение в жизни женщины, тайна, сотворчество с природой. Как легко выпить мужчину до дна! И ведь он будет еще благодарен. Даже страдая, он будет благодарен женщине, которую любит. А Адель? Что она может дать, кроме своей потрясающей красоты? Она часто увлекалась, вызывая бурю ответной страсти, но сама любила лишь однажды. И потеряла любовь по своей же вине. Она часто думала, справедливо ли это, понимая, что лучше ей все забыть, не заглядывать по ту сторону, остудить свое сердце. И даже почти удалось… почти… И вдруг этот Джон Готфрид, в ее доме! Непостижимо!

Адель стояла у окна и совершенно ясно вспомнила утро, когда вот так же, проснувшись, она глядела на дождь, и с замиранием сердца призналась себе, что любит этого человека.

После той ночи, ночи страсти и отчаяния, молодой граф уехал. Он отправился в северное поместье в надежде, что одиночество, шквальные морские ветра и скачки по вересковым пустошам излечат его, и он станет прежним. Он хотел забыть Адель. Преступление против отца, ужас совершенного, чувство вины терзали его душу. Порой он готов был бросить все, забыть мораль, честь и лететь к этой женщине, чтобы пасть к ее ногам. Усилием воли Анри удерживал себя.
 
Однажды он сидел в малой гостиной. Был вечер. Граф немного выпил. В мрачном раздумье вперил он взор в пламя камина. На нем были штаны, какие носят грумы, и свитер из грубой шерсти, на коленях лежал стек. Анри наполнил фужер вином, посмотрел на свет – отблески пламени плясали в темно-красной жидкости. Граф стиснул зубы, ему казалось, что грудь набухает от гнева, в жилах закипает кровь, хотелось кричать и причинять себе боль. В ярости вскочил он и запустил фужер в холст, изображавший обнаженную женщину, лежащую на песке. Фужер ударился о раму, разлетевшись десятками осколков. Следом полетели бутылки, бронзовый подсвечник, статуэтки. Но этого ему показалось мало. Анри ухватил за ножку стул и стал колотить им по стенам, креслам, старинным секретерам, находя удовольствие в грохоте и звоне. Джульетта, молодая сука добермана, лежавшая у камина, вскочила и злобно залаяла. На шум сбежались слуги, но, не решаясь войти, столпились за дверью. Анри и не думал прекращать погром, ослепленный яростью. В конце концов, силы его иссякли, и, окинув взглядом обезображенную гостиную, белый от бешенства, он вышел, сильно хлопнув дверью.

В холодных и сырых потемках граф шел вдоль моря, ведя в поводу белую кобылу. Ее копыта глухо ударялись о камни и мертвую землю. Волны во мраке с грохотом разбивались о берег. Анри чувствовал на шее теплое дыхание лошади и мысленно разговаривал с Аделью, умоляя ее сжалиться над ним.

***


Прошло две недели, как Готфрид отбыл в Лондон. Дни Адели были однообразны, тягостно однообразны. Бесконечно лил дождь. Истопник проверял камины. Адель проводила вечера в библиотеке за чтением Гая Саллюстия Криспа или Тита Ливия. Ее привлекала история Римской империи, победоносные войны, любовь и вероломство цезарей. Готфрид должен был приехать в воскресенье, и вдруг этот телефонный звонок, и Адель совсем пала духом.

Ему пришлось отложить свое возвращение на неопределенный срок, поэтому он просит лорда Генри простит его. Вот и все, что ей удалось узнать от слуг. С мужем говорить на эту тему она не решалась. Ричард писал ей трогательные письма, и иногда на ее глаза наворачивались слезы умиления.

Адель никого у себя не принимала и сама не делала визитов, хотя приглашения сыпались со всех сторон. Это озадачивало лорда Генри, но он не слишком ломал над этим голову, зная капризы и непредсказуемость своей жены. Его вполне устраивало, что прекрасная Адель всегда рядом. Правда, у нее появился настойчивый поклонник, юный граф Стейн, ухаживания которого Адель благосклонно принимала. Лорда смешили юношеский пыл и настойчивость Стейна. Теперь покои Адели напоминали цветочную лавку. Габриель писала маслом изысканные букеты.