Деревенские страсти

   
   Удар пришёлся под правую лопатку…, и сразу же нечеловеческий крик, всплеск боли и отчаяния, почти звериный рык,  рассёк ночную тишину села. Толька медленно повернулся и начал грузно оседать, скользя по крашеному полу возле обшарпанного диванчика. Его взгляд ещё поймал заметавшуюся, растерявшуюся Лиду, окровавленные ножницы в руке….
   -Как всё быстро, - подумалось ему, и темнота вошла в сознание, заслоняя всё, будто отбрасывая, отметая то, чем жил,  что чувствовал.
   Лидка смотрела широко раскрытыми застывшими изумлёнными глазами на свои руки. Она ничего не соображала,  будто обезумела.  Кровь, меж тем, стекала  с острых концов ножниц на пальцы…, на платье…, на пол…. 
Она перевела почти безумный взгляд на мужа только тогда, когда тот зашевелился.  Судорожно дёрнулось тело, послышались хрипы, из- под него расплывалось,  пропитывая новый,  только месяц назад купленный, гордость Лиды, палас, на котором красовались крупные жёлтые подсолнухи, малиновое пятно крови, его крови.
   Она отбросила в сторону ножницы, бросилась к Тольке. Тот дышал громко, всхлипывал, будто рыдать намеревался. Лида перевернула мужа и увидела, что кровь из раны  пузырится.
   -Неужели в лёгкое попала? Неужели помрёт? Нет! Я не убийца, - шептала она,руки уже рвали на полосы простыню.
   Кое- как перебинтовав худосочное тело Тольки, она приподняла его и потихоньку, проклиная себя, его, жизнь, неудавшуюся какую-то, перетащила на диван.  Он был без сознания, хрипел всё реже; так и дышал: всё реже и реже. Губы посинели, глаза провалились, Лидка поняла, что умрёт благоверный, а виноватой окажется она .
   -Нет, так не пойдёт, пропади ты пропадом. Придётся к Матвеевне (фельдшерица, уже пенсионерка, недалеко проживала) бежать. Нервы сдавали, и Лида, одеваясь, потихоньку заскулила.
   Кто же думал, что так будет, так выйдет. А начинали так хорошо. Знакомы-то были с детства, брат её Колька с ним одноклассники. Он на неё не обращал внимания. Она тоже не жаждала встреч с ним. И вот свела судьба-судьбинушка.
Одевшись, уже у дверей,  она оглянулась на лежавшего на диване мужа.  Тот глаз не открывал,  но ртом хватал, пытаясь глотать, будто пить взахлёб, живительный, силу дающий, бесцветный, безвкусный, неощутимый, но так необходимый каждому напиток, который не купишь и не продашь ни за какие деньги – тот самый воздух.
   Лидка неслась по улице к соседнему дому и не верила до конца, что это происходит с ней наяву. Ей хотелось, чтобы это был сон, вот-вот она проснётся… .  Но нет.  Просыпаться не нужно, всё по- настоящему разворачивается, стремительно, как в боевике, который ещё вечером в обнимку с муженьком смотрели .
   Думала о происшедшем, а ноги уже принесли её к двери Матвеевны.
   Тарабанить долго не пришлось – чуткий сон хозяйки прервался мгновенно. Не спрашивая причины, женщина всё поняла, разглядев кровь на руках и платье Лидки
   Схватив сумку, готовую на все случаи жизни, Матвеевна быстро вышла из дому и, не дожидаясь спешившую за ней Лидку, почти бегом побежала к дому Косовых.
   Она с ужасом слушала доносившиеся из него почти каждый вечер то пьяные песни, то весёлые разгульные  «аханьки» и «оханьки» под аккомпанемент баяна, на котором мастерски играл (насобачился, как говорил сам музыкант) сосед. Всегда разгулье заканчивалось одинаково –дракой, слезами, разборками, свидетелями которых была вся улица.
   Бабы, сидевшие на скамейке у соседнего дома каждый вечер, судачившие обо всём на свете, и обо всех, кто мимо пройдёт, уже много раз пытались наставить на путь истинный этого прохвоста (так между собой Тольку величали). Но всё понапрасну. Все его жалели – сиротой рано остался, считали, оттого и непутёвый, некому было посоветовать, помочь.
   Пока жил один, соседки ему то постирать помогут, то над побелкой целой оравой  хлопотать начнут.
А уж шаньги -коржики, пирожки и прочую деревенскую снедь несли ему
по-матерински, не жалея. Толька плохого никому не творил, частенько собирал около двора своего женское,  да и мужское, население  улицы. Только вынесет концертный, гордость свою, с перламутровыми пуговицами, баян, развернёт меха, и вот уже спешат на зов кумушки, охочие до его песен…
   Но всё изменилось, когда появилась Лидка. Это пронеслось в мыслях, пока Матвеевна спешила к раненому. Открыв дверь, она застыла на пороге, мгновение не двигалась.  То,  что увидела опытная медсестра, заставило её замереть. Толька лежал навзничь на диване, кровь,  стекавшая с пальцев его касавшейся пола руки, образовала лужу, застывающую и чернеющую в тусклом свете электрической лампочки, одиноко висевшей над столом. Но профессиональное чутьё подсказывало – жив курилка,  жив стервец. А ведь всё могло быть по- другому.  Всё! Негодующе взглянула на Лидку и коротко бросила:
   -За «скорой», быстро, стервоза (не выдержала).
   Та взъерошиться хотела, но поймав страшный, полный ненависти взгляд пожилой женщины, поспешила выполнить её приказ. Матвеевна приблизилась к Тольке и начала его осматривать. Она сначала не поняла, куда ранен парень, и только по хрипам его догадалась – задето лёгкое. Наложила повязку, сделала обезболивающий укол, ввела противостолбнячную. Всё поправила,  привела в божеский вид. Теперь ждать: выдюжит ли?  Уж слишком много крови потерял. Совсем молодой, жить бы  и жить.  И невольно подумалось: «Хорошо, что мать с отцом не видят, а то бы мучились от стыда и боли».
   Тишина заполнила дом,. Постепенно успокаивался и раненый – лекарства, исцеляющие опытные руки Матвеевны, будто крылья ангела -хранителя, вернули его к жизни.  И тут она услышала писк и, от неожиданности вскрикнув, закрыла рот ладошкой – рядом с кровавой лужей сидело несколько мышей. Глаза-бусинки поблёскивали на неё. Привёл их сюда запах. Эти всегда трусливые твари, сейчас даже света не испугались. Даже присутствие человека их не остановило,- так хотелось им проверить на вкус это пьянящее действующее на их обоняние море из красной, густой, странно пахнущей и, наверное, приятной на вкус жидкости.  Но осуществить их намерение не дала Матвеевна. Она схватила ножницы, почему- то лежавшие у стола, и бросила ими в мерзких тварей.  Мыши разбежались по углам, а руки тёти Марии (так её звал Толька) стали липкими. Она взяла  полотенце, но взглянув на ладони, опять вскрикнула – на руках была кровь…
   Медленно, очень медленно Мария подошла к ножницам и осторожно, за колечко, взяла двумя пальцами. Да, её догадка оказалась правильной: Толька был ранен этими ножницами.
   Как же так? Как она могла?- с тревогой думала Матвеевна – где же «скорая»?
   В это время раздался звук, похожий на работу двигателя, свет фар перерезал пополам стекло окон, выхватив из темноты собачью будку, возле которой рвалась с цепи, заливаясь лаем, шустрая и злая собачонка с странной кличкой  Накось. Долгое время жила она у  Толькиной соседки бабульки Аксиньи, которую до конца её дней все соседи  величали Накось – это её любимое словечко, на все случаи жизни. Если рассказывала что, так это слово «накось» вставляла и к делу, и без.  Приблудилась к ней собачка, рыжая, худая, зато хвостом богатая. Выйдет утром старуха и кричит собачке:
   -Накось, ешь, тварь божья!
   Старухи уже год, как не стало, а собачку Толька себе взял.  Пусть живёт, охраняет. А что охранять- то? Сам знал – нечего. Из жалости взял. А его не пожалели. Сам на эту собачку похож стал, человеческий облик потерял. Всё водочка  проклятая!
   Все, кто ей молится рано, или поздно приходят к одному и тому же – нет дальше просвета, нет больше жизни….
 Размышления Матвеевны прервал  забежавший в хату  доктор. Осмотрев почти бездыханного уже Тольку, он приказал перенести его в машину. Операция нужна была незамедлительная.
   -Ждать утра нельзя, иначе парень загнётся,- так грубо ответил он на немой вопрос Матвеевны.
   -Где ты делать её будешь, дурень!  Операция -то охо-хо какаябудет ! Так хотелось сказать, но сдержала себя Мария. Произнесла лишь:
   -Помогать буду, если надо.
   -Спасибо. Ну,  поехали,- коротко и властно сказал врач, седой, даже усы седые. Тоже скоро на пенсию.   
     Лидка увязалась с ними. Она плакала и умаляла не вызвать участкового, не выдавать её «мильтону».
   До рассвета шла борьба за жизнь деревенского мужика, пьяницу, но славного музыканта, шла борьба  за жизнь неудачника, так неумело распорядившегося своей жизнью человека.
   Утром на тумбочке возле его кровати, хоть продуктовый магазин открывай (как выразилась его тёща, непутёвая, как и дочь, пропойца Ольга), столько всего жалельщики, люди деревенские, – добрее не сыщешь на свете – нанесли вкусного и аппетитного.
   -Есть всё это Тольке ещё долго будет нельзя, - говорила Матвеевна односельчанам, но напрасными были её слова.
   -Ничего, нам не жалко!- отвечали ей.
   Через неделю пожаловал и участковый, он требовал, чтобы Толька заявление на жену написал, а тот не стал.
   -Незачем это. Сам напросился, она у меня ревнивая страшно, - оправдывал он Лидку.
   Когда выписался, то Лидка при всех подошла и рухнула перед ним на колени. Так прощение просила…,  Говорят, даже цветы принесла- странные, на подсолнухи похожие, только размером гораздо меньше. А, может, придумали… . У нас приукрасить любят….

2003год.                Садаева Наталья