Бирюза от Кудашева. Книга II. Глава 7

БИРЮЗА от КУДАШЕВА

Владимир П. Паркин
Роман.

Книга II
историко-приключенческого романа из пяти книг
«МЕЧ И КРЕСТ РОТМИСТРА КУДАШЕВА»

 УДК 821.161.1-311.3
ББК  84(2Рос=Рус)63.3
П 182
©  Владимир П.Паркин, автор, 2013.
©  Владимир П.Паркин, издатель, 2013.
ISBN 978-5-906066-08-4

***   *****   ***
***   *****   ***


ГЛАВА 7.

*****

Трубецкой бастион Петропавловской крепости. Под холщевой маской и псевдонимом Семёновъ. Допрос у Зуева. Побег Британца из-под стражи.

*****

Вечер 8-го ноября 1911 года. Санкт-Петербург.
Алан Мак’Лессон, он же Рами Радж-Сингх, он же Гюль Падишах Сейид, он же Ибрагим-эфенди, он же Британец, по прибытию в Санкт-Петербург был отконвоирован в  Петропавловскую крепость.

Был бы Алан Мак’Лессон праздным английским денди, мог бы, используя свои придворные связи организовать себе и своей даме сердца экзотическую прогулку по Петропавловской крепости. Здесь его встретил бы сам комендант генерал-майор Эллис, который мог бы на великолепном английском рассказать ни мало занимательного и ужасного о своей крепости, которую так любили фотографировать европейские журналисты. Цветную литографическую открытку с фотографией Петропавловской крепости можно было купить даже на набережной Лондона.

Алану Мак’Лессону ни к чему было знать, что Трубецкой бастион, от французского — bastion, пятистенное пятиугольное в форме звезды фортификационное сооружение с двумя фасами и двумя фланками (лицевые и боковые укрепления), возведён в 1703 году по инициативе и личном участии императора Петра Алексеевича Первого. Надзор за строительством укрепления осуществлял сподвижник Петра I князь Юрий Юрьевич Трубецкой, по имени которого бастион и получил своё название. К началу двадцатого века Трубецкой бастион успел заслужить недобрую славу самой страшной подследственной тюрьмы России.

Прокатившись от Николаевского вокзала до центральных ворот Петропавловской крепости на заднем бархатном сиденье между двух жандармов, Алан Мак`Лессон не мог оценить красоты Северной Пальмиры, так как окна салона были прикрыты шелковыми занавесками, а на его голову был натянут холщевый колпак.
На первом же посту у ворот крепости колпак пришлось снять. Часовому у ворот офицерами конвоя было предъявлено Предписание Департамента полиции. Мак`Лессон был введен в крепость. Меры предосторожности в стенах Петропавловской крепости на предмет возможного опознания кем-либо вновь прибывшего арестанта были излишни.

Под конвоем, гремя ножными кандалами, пересек двор. У вторых ворот снова встреча с охраной.  Отворена зловещая железная дверь входа в бастион. За дверью по каменной лесенке мимо кордегардии, где располагалась отдыхающая смена охраны, открылась небольшая комната – «приемный покой». Здесь Алан Мак`Лессон был в сотый раз осмотрен, обыскан, переодет в зимние суконные арестантские штаны и рубаху. Кандалы ножные и ручные были сняты. Процедура «прописки» не заняла много времени. Сам заведующий арестантскими помещениями подполковник Веревкин принял от конвоиров Предписание Департамента полиции, Постановление генерал прокурора об избрании меры пресечения – заключение в крепость сроком на девять месяцев, личное дело и карточку арестанта, заполнил тюремный арестантский опросный лист. На вопросы, заданные офицером конвойной стражи на русском и английском языках Алан Мак`Лессон не отвечал. За него ответил начальник конвоя. Статусом Мак`Лессону было определено – «секретный арестант» с присвоением псевдонима «Иванъ Семеновъ». Режим содержания был определен «одиночный». В особых отметках было записано «склонный к побегу». Принадлежностью «за Особым отделом Департамента полиции МВД Российской империи». Тюремный фотограф сделал два снимка – в фас и в профиль, снял отпечатки пальцев – процедуры, уже знакомые Мак`Лессону еще по Асхабаду.

В сопровождении двух унтеров – жандармерии и конвойной стражи – секретный арестант прошел два длинных каменных со смыкающимися полусферными сводами коридора, одна из стен которого была прорезана зарешеченными окнами, вторая – рядом дубовых дверей с форточками, закрытыми массивными стальными засовами — камеры. Окна коридора выходят во внутренний прогулочный двор, в котором располагается баня. Окна камер – наружу, но увидеть из них можно только крепостную стену. Мало света. Никогда не увидеть солнца.
В третьем коридоре у дубовой двери с номером 20 конвоиры остановили его.

История Тюрьмы Трубецкого бастиона не оставила потомкам ни одного воспоминания бывших ее заключенных. Интересный факт. Видимо, воспоминания были так тяжелы, что никому из счастливцев, покинувших ее стены, и в голову не приходило вновь погружаться воспоминаниями в собственные страдания.

Алан Мак`Лессон мог бы для памяти оставить потомкам примерно такие записи:
« Камеры в зимнее время почти не отапливались. Тринадцать градусов тепла считалось нормой, а если столбик термометра падал ниже – кто мог об этом знать?! Даже ночью заключенным мешал спать горевший круглосуточно тусклый электрический свет.
Подъем в семь утра. Кровать заправлялась тонким суконным одеялом. В завтрак – кипяток, немного сахара и четверть фунта хлеба на день. В полдень обед: горячая вода, в которой плавало несколько капустных листочков и крошечный кусочек мяса. В четыре часа дня: так называемый чай, то есть просто горячая вода. В семь вечера — ужин — еще немного горячей воды.
Грубость, нарушение запрета на разговоры с унтер-офицерами влекли за собой для заключенного пребывание на двое суток в темном карцере на хлебе и воде.
Попытка передачи записки, перестукивание в стену, пометки в книге, выданной для чтения, карались тремя сутками в темный  карцер на хлеб и воду.
Самое распространенное нарушение тюремного режима новичками – склонение дежурных унтер-офицеров на подкуп, с просьбой опустить в почтовый ящик письмо к родным – наказывалось тремя сутками в темный  карцер на хлеб и воду.
За обманный образ действий по отношению к штаб-офицеру, производящему дознание можно было угодить в темный карцер на семь суток на хлеб и воду с выдачей горячей пищи через два дня на третий»…

Вот жилище, определенное Генерал-прокурором узнику на ближайшие девять месяцев.
Одиночка. Асфальтовый пол. Каменные стены, каменный свод. До решетки малого оконца, выходящего на внешнюю стену бастиона не дотянуться. Да и увидеть из него можно только стену самой крепости. Солнце можно будет увидеть только на десятиминутной в день прогулке во внутреннем дворе бастиона, разумеется в хорошую погоду.

Железная кровать, жесткий матрац, тонкое суконное одеяло. Железный столик, вделанный одним концом в стену. Электрическая лампочка под толстым стеклянным колпаком в стене же.

В одиночной камере сыро и холодно круглый год. Пахнет сточной канавой и чужим махорочным дымом. По влажным стенам ползают мокрицы. Убогая постель кишит вшами. Ночью за арестанта принимаются клопы. Временами тюремную тишину разрывает громкий вопль заключенных душевнобольных... Редкий год таких не бывало в бастионе. Многие лишались рассудка именно в этих одиночках.

*****

Мак`Лессон понял: его дела очень плохи. Через десять дней ему грозит полный упадок сил. Через месяц – скоротечная чахотка. Это в лучшем случае. В худшем – его за неделю сведет в могилу дизентерия.

Но хуже того, что уже с ним случилось в Шайтан-щели, не могло быть ничего, даже эта одиночка в русском вонючем зиндане.

Мак`Лессон уже давно сам себя и в мыслях, и на людях называл Гюль Падишахом. Это имя стало его сущностью. Оно несло в самом себе Силу. И эту силу питали и укрепляли сотни, тысячи людей, называвших с благоговением его имя – Гюль Падишах!

И вдруг этой Силе сначала был нанесен удар. И кем?! Русским мальчишкой, чьи понятия о великих магах и тайнах, о власти и Силе были не длиннее ствола его нагана! А потом Сила ушла. Исчезла. Теперь не люди боялись его взгляда. Теперь сам Гюль Падишах боялся стальных серых неподкупных бесстрашных взоров своих врагов. Боялся неожиданного неспровоцированного удара кулаком в солнечное сплетение, нагайкой – по почкам… Боль появлялась еще до того, как его могли ударить. И Сила исчезла, как будто ее никогда и не было.
Могущественный Гюль Падишах незаметно сам для себя стал превращаться в Мак`Лессона. И даже не в того полковника Мак`Лессона, который карательными рейдами своего бенгальского эскадрона расправлялся с восставшими сипаями, не в того, кто сумел взять под интеллектуальный контроль половину туземных правителей – махараджей Индустана, не того, кто создал полк убийц-невидимок, готовых умереть по приказу своего божества – полковника Мак`Лессона… А просто – Мак`Лессона, простого маленького человечка-полукровки, сына сержанта-шотландца по имени Мак`Лессон и маленькой красавицы – опальной принцессы племени киштвари  из Кашмира по имени Лали...

Мак`Лессон сел на застланную кровать, скрестил ноги в позе «лотоса», положил руки ладонями на колени. Именно в падмасане к нему чаще всего приходило видение его матери. 
– «Ом мани падме хум! О, сокровище в сердце лотоса!» – сакральная формула всегда помогала укреплению Силы. Мак`Лессон  почувствовал: ещё не все потеряно… Просто он устал… потерял связь… со светлым миром… земной мир отнял его силы… но они вернутся…  – «Ом мани падме хум! О, сокровище в сердце лотоса!»…  Мак`Лессон  всем своим телом услышал горячий ток крови в ногах и руках… Исчезла боль, чувство холода… И вот… вот…    Мак`Лессон  сомкнул кольцом пальцы рук. Исчезли каменные своды темницы, ушел, испарился тюремный смрад. Над ним его мама, его мама Лали! И от нее запах лотоса!..

Толчок в плечо, еще и еще. Грубый голос:
– Ты очнешься, наконец?! – поднимайся! Можешь разобрать постель и ложиться спать. Утром подъем в семь. Не будешь повиноваться – попробуешь трое суток карцера!

Наверное, Мак`Лессон за всю долгую и мрачную историю Трубецкого бастиона был единственным узником, который в первую ночь пребывания в камере уснул счастливым человеком. Он сумел сконцентрировать Силу, достаточную для выхода в иной мир, увидеть маму! Теперь появилась уверенность – в этой камере он долго не пробудет!

*****

Утро 9 ноября 1911 года. Санкт-Петербург.

В девять утра секретный арестант Иван Семенов, он же Мак`Лессон,  вызывается на допрос. Конвойный унтер впереди, жандармский сзади. Руки не скованы, но держать их приказано за спиной. Снова два коридора, поворот, узкая лестница на второй этаж. Кабинет для допросов.

Привинченный к полу табурет для арестанта. Два стола напротив. За каждым по офицеру. Представляются. Что-то говорят. На русском. На английском. Мак`Лессон  отключает свой слух. Ему не важно, что говорят жандармы. Это дурной сон. Скоро этот сон закончится.

Один офицер говорит. Задает вопросы. Второй пишет. Первый говорит, много говорит. Очень долго говорит. Его лицо становится злым. Его рот раскрывается шире  и шире. Уже  видны и язык и зубы. Лоб бороздят морщины. Офицер выходит из-за стола. Подходит к Мак`Лессону, поднимает над ним кулак для удара. Но кулак не страшен. Боли нет. Это только сон. Скоро, очень скоро этот сон закончится. Второй офицер встает из-за своего стола. Держит первого офицера за локти.

Дверь кабинета открывается. Входят конвоиры. Поднимают Мак`Лессона с табурета. Разговаривают с офицерами. Офицеры успокаиваются. Руками делают отрицательные жесты.

Мак`Лессон  снова посажен на арестантский табурет. Допрос начинается заново. И все действие повторяется, как может в одну ночь повториться дважды один и тот же дурной сон. Один офицер говорит и говорит. Второй пишет. Первый, в конце концов, начинает кричать. Второй держит его за руки. Входят унтер-офицеры. Поднимают Мак`Лессона с табурета и возвращают его назад на первый этаж в камеру номер двадцать.
*****
Наступившая ночь принесла Мак`Лессону новые силы. Он видел глубокое черное небо, наполненное мириадами сверкающих алмазами иных миров. И к нему снова приходила мама, а он сам ощущал себя ребенком, маленьким счастливым кудрявым мальчиком с кистью винограда в руке… А мамины руки пахли лотосом!

*****

10 ноября 1911 года. Санкт-Петербург.
Следующий день, как две капли воды, похож на предыдущий. Повторять уже сказанное нет необходимости. 

Третья ночь стала ночью Силы. Мак`Лессон плыл в ночном небе, как в темном теплом море, обгоняя облака, оставляя далеко внизу сияющие в лунном свете снеговые горные вершины… И видел маму. Маму, прощающуюся со своим сыном, уходящую в темноту…

*****

Вечер 10 ноября 1911 года. Санкт-Петербург.

Заведующий Особым отделом Департамента полиции МВД Российской империи полковник Отдельного корпуса жандармов  Еремин Алексей Михайлович на докладе у Министра Внутренних Дел Государственного секретаря действительного тайного советника Макарова Александра Александровича.
Присутствует Директор Департамента полиции тайный советник Зуев Нил Петрович.

– Господин полковник! Прошу по существу, без беллетристики. Два дня работы с секретным арестантом не дали ни одного листа его показаний. Я начинаю сомневаться в компетентности ваших дознавателей. Чем можете объяснить? – министр, действительный тайный советник, знал цену своему времени.

Полковник Ерёмин на докладе у министра не в первый раз, он помнил: максимальный срок аудиенции не более 7-10 минут.

– Подследственный игнорирует дознавателей по двум причинам. Первая: он еще не оправился от шока, вызванного его провалом, как разведчика и саботажника, взятого с поличным на месте преступления. Ему грозит смертная казнь, он это знает. Не сотрудничает со следствием принципиально, считает это бессмысленным. Вторая: Мы имеем дело с человеком восточного менталитета, высокого социального положения, по нашим справкам – является визирем (первым министром раджи провинции Джамму и Кашмира). Его вояж по Закаспию не ограничился Асхабадом и Кизил-Арватом, он успел побывать и в Бухаре у эмира Саид-Алим-хана. Следовательно, он осуществлял некую дипломатическую миссию. Мы будем продолжать работу до результата.

–– В данном случае у вас не будет неограниченного времени на достижение результата. Мак`Лессон или Рами Радж-Сингх, если это верно, человек южный, он не перенесет зиму в Трубецком бастионе. По весне вам придется закрыть дело в связи с его смертью от скоротечной чахотки! Разведчик или нет, он человек. И должен иметь слабые места. Найдите их. Если он дипломат – его можно просто купить. В настоящее время российское присутствие в Персии дорого обходится казне. Кризис центральной власти грозит Персии анархией и хаосом. Под прикрытием конституциональных требований оппозиции Тебриз и Тегеран в осаде диких орд кочевников и мародеров. Полковник Вадбольский со своими казаками Персидской бригады еще прикрывает Тегеран от насилия и разграбления. Русские казаки несут пограничную службу по границе Ирана с Афганистаном. Великобритания была вынуждена согласиться с этим. Но и беспокойства в Лондоне стало больше. Великобритании прямая выгода направить эти голодные орды персидских «революционеров» на Закаспий. Ваш секретный арестант мог бы стать лучшей шахматной фигурой на доске политических противостояний. Прошу. Ваши конкретные предложения. Я не могу вести пустой разговор до утра.

– Разрешите? – в разговор вступил директор Департамента полиции тайный советник Зуев Нил Петрович. – Полагаю, с Мак`Лессоном не лишне попытаться установить серьезный контакт на более высоком уровне, чем допрос штабс-капитаном жандармерии в Трубецком бастионе. Завтра утром Мак`Лессон может быть допрошен полковником Ерёминым и мною лично в непринужденной форме светской беседы за обедом на конспиративной квартире, скажем, на Адмиралтейской набережной. Постараемся сломать лед недоверия и даже презрения к нам, которое наблюдается в поведении Мак`Лессона.

– Хорошо. Готовьте встречу. Информируйте меня. Будут положительные сдвиги, могу подключить для торга специалистов из Министерства Иностранных Дел. Вам справка: дело Мак`Лессона уже на контроле у Великого князя Николая Николаевича. Работайте!


*****

11 ноября 1911 года. Санкт-Петербург.

Утро в Трубецком бастионе началось как обычно. Подъем в семь утра. Но на завтрак Мак`Лессон получил кружку горячего черного чая с молоком и сахаром, теплое очищенное вареное вкрутую яйцо и кусок ситного хлеба.

Через полчаса конвой проводил секретного арестанта во внутренний двор бастиона. Баня. Горячая вода. Мыло. Чистое полотенце. Стоя под душем, Мак`Лессон не мог не испытывать чувства удовольствия. Его тело было сплошь покрыто красными зудящими точками от укусов паразитов.
Команда закончить баню. Арестантская одежда отправлена в стирку. На деревянной скамье в предбаннике чистое нательное белье, носки, на вешалке черный цивильный костюм, сорочка, галстук, зимнее пальто и фетровая шляпа. Под скамьей – ботинки.

Мак`Лессон вопросительно взглянул на конвоира.
– Для тебя! Одевайся, поторопись, – жандармский унтер махнул рукой.

В приемной комнате Мак`Лессона ждал новый конвой – четыре офицера жандармерии. Короткий обыск. Ручные легкие кандалы.

За воротами крепости автомобиль. Четыре казака на конях. Сели в авто. Как и в прошлый раз – Мак`Лессон на заднем сиденье между двумя жандармами. Но сегодня на его голову не стали надевать холщёвый колпак, а окна салона – закрывать занавесками. Мак`Лессон не скрыл своего интереса к городскому пейзажу.

Забалканский проспект. Второе здание в переулке. Доходный дом номер 22.  Жандармы в шинелях остаются в автомобиле. С Мак`Лессона снимают наручники и провожают от авто в дом двое мужчин в штатском.
Широкая лестница, фигурная решетка перил. Второй этаж. У открытой двери Мак`Лессона встречает лакей в малиновом фраке, его руки в белых нитяных перчатках.
– Прошу вас, сэр! Вас ждут!

Второй лакей в прихожей принимает у Мак`Лессона пальто и шляпу, сопровождает его в гостиную. В гостиной тепло и светло. Серое северное утро согрето живым огнем камина и светом электрической хрустальной люстры. На паркетном полу текинский ковер. Ближе к окну стол под белой скатертью. На нем уже расставлены приборы на три персоны.
У камина двое мужчин. Первый уже в возрасте. На нем черный однобортный мундир с высоким расшитым золотом воротником, крест в петлице, звезда с бриллиантами на груди, на поясе шпага. Второй – еще молодой крепкий темноволосый чисто выбритый, но с небольшими усами, мужчина с внимательным взглядом серых глаз в штатском.

Они улыбались, но Мак`Лессон знал – улыбки – ложь… Где только он не встречал ложь. У каждого своя ложь. У каждого свой собственный интерес. Иногда интересы сходятся. Тогда заключаются союзы, которые действуют до тех пор, пока будут живы взаимные интересы… Мак`Лессон не слушал этих людей, не собирался вникать в суть их предложений. Он знал все, что могут предложить ему и потребовать от него. Интереса не было.
Мак`Лессон слушал самого себя, музыку собственного тела. Слушал растущую в самом себе Силу. Сегодня у него должно получиться все .
Тепло, родившееся у позвоночника, медленно лучами расходилось по всему телу. Живот, спина, ноги, руки медленно наливались Силой. Живой огонь поднимался к сердцу, потом выше, выше… и вспышкой вошел в мозг!
Мак`Лессон без стона, как срубленное дерево, упал, ударившись затылком о текинский ковер. Так и не произнеся ни единого слова.

*****

– Господи! – Нил Петрович Зуев чуть было не упал сам. – Алексей Михайлович! Кто стрелял?!

Ерёмин уже стоял на коленях у тела Мак`Лессона. Ослабил и снял с него галстук, расстегнул сорочку, слушал сердце.
– Никто не стрелял, сердце остановилось. Искусственное дыхание нужно делать. Звоните в клинику Вельяминову, пусть срочно приезжает!

Ерёмин начал делать искусственное дыхание по системе «рот в рот» через собственный платок, зажав Мак`Лессону нос, потом плотно охватив его рот губами и произведя энергичный выдох. Во время выдоха грудная клетка Мак`Лессона несколько приподнялась – искусственный вдох! Появилась надежда, что секретного арестанта удастся спасти. Значит, дыхательные пути проходимы. Грудь Мак`Лессона медленно опустилась – самостоятельный выдох. Снова искусственный вдох, и самостоятельный выдох. Снова… снова…
Ерёмина сменил фрачный лакей – молодой прапорщик жандармерии. Искусственное дыхание продолжалось. Дозвонившийся до Вельяминова жандармский унтер в штатском доложил Ерёмину:
– Вельяминов не в состоянии ни выехать сам, ни прислать свободного врача. Нет ни авто, ни коляски. Просит нас самим немедленно привезти в клинику пострадавшего. У нас «Ролс Ройс» под парами, поедем сами, здесь недалеко, на Загородном проспекте, я знаю, сорок седьмой дом!

Ерёмин оглянулся на директора Департамента полиции. Нил Петрович сам был на грани потери пульса. Его отпаивал холодной сельтерской второй унтер в штатском. Конечно, о сердечных средствах для конспиративной квартиры никто не позаботился.

Ерёмин умел в критические минуты брать на себя ответственные решения. Через минуту безвольное тело умирающего было в автомобиле. Конные казаки обеспечили беспрепятственный и безопасный проезд. Шофер не рискнул ехать переулками, опасаясь непредвиденных препятствий. Проспектами несколько дальше, но надежнее. С Забалканского проспекта поворот налево на Загородный. Вот и сорок седьмой дом! Через семь минут тело Мак`Лессона лежало на холодной клеёнке стола приемного покоя Клиники военно-морской и общей терапии Императорской Военно-медицинской академии. Ерёмина с пострадавшим уже ждал сам главный врач Николай Александрович Вельяминов с дежурным терапевтом и санитаром. Короткий осмотр, прослушивание сердца, команда:
– Укол камфары внутривенно! Искусственное дыхание. Закрытый массаж сердца.

Мак`Лессон был раздет. Врач и санитар принялись за работу.

Вельяминов засек по стенным часам время. Смотрел на больного. От него не укрылись многочисленные красные точки на его теле – следы паразитарных укусов. Но следы травматического характера на теле отсутствовали.

Хорошо зная, кто такой Ерёмин, Вельяминов не задал ни одного вопроса. Через пять минут сменил дежурного терапевта, начал делать закрытый массаж сердца сам. Еремин знаком приказал жандармскому поручику сменить санитара.

Сердце Мак`Лессона так и не удалось заставить биться снова.
Еще через семь минут дыхательные пути сомкнулись. Стало невозможным делать искусственное дыхание. Отсюда следовало, что и закрытый массаж сердца уже бесполезен.

Реанимировать Мак`Лессона не удалось.

Вельяминов был мрачен. Молча ушел мыть руки. Долго полоскал горло содой. Вернулся.

– Это все? – отважился спросить Ерёмин. – Конец?

– Конец, – подтвердил Вельяминов. – Летальный исход.

Подошел дежурный санитар, показал Вельяминову термометр.

– Сколько там? – спросил Вельяминов.

– Двадцать семь и семь, – ответил санитар, – скоро начнется трупное окоченение.

– Справку о смерти составите? – спросил Вельяминова Ерёмин.

– Напишем, – ответил Вельяминов. – После обеда готовы будут и медицинское заключение, и справка о смерти. Подъезжайте, получите.

– Семь бед – один ответ. Прошу ко мне. Стол накрыт. Отобедаем вместе,  – пригласил Вельяминова Ерёмин.
– Пожалуй, – согласился Вельяминов. – Вот только распоряжусь. И продолжил, обращаясь к дежурному врачу: – Спустите труп в полуподвал, в мертвецкую. Подготовьте необходимые документы. Я вернусь через час.
Ерёмин в свою очередь подозвал жандармского офицера:
– Господин поручик Синицын, вам задание на пару часиков – приглядеть за трупом. И, сбавив голос, на ухо: – Чтоб врачи не попортили, враги не украли!

Возвратившись на квартиру, Ерёмин уже не застал господина Директора Департамента Полиции. Его встретил прапорщик, успевший снять свой малиновый лакейский фрак и переодеться в синий мундир с аксельбантами. Ерёмин отпустил офицерский конвой, филёров в штатском, оставив при себе шофёра. Обедали молча, не ощущая вкуса.

Вернулись в клинику вместе. Вельяминов был явно не в духе. У Ерёмина на сердце скребли кошки. Он уже представлял себе последствия скоропостижной смерти Мак`Лессона. Недавний триумф сменился поражением. И надо же было случиться этому приступу не в стенах Трубецкого бастиона, а на квартире Особого отдела, да еще в присутствии директора Департамента полиции! Вот скандал, так скандал. То-то будет рад позлословить комендант Петропавловской крепости Эссель! Сегодня же новость будет передана государю императору…

Вельяминов вернулся с подписанными бумагами, спросил:
– Что с трупом будете делать?

Ерёмин вздохнул:
– Пусть у вас до завтра полежит. Не все еще решено. Возможно, начальство проведет криминалистическую экспертизу. Сделают, и ладно. Не будут делать – еще лучше. Потом, как положено, через похоронную команду. Расходы отдел оплатит. Я только пост у тела оставлю. Прапорщика послал, он на обед поручика сменит.

Вернулся из полуподвала прапорщик Мокшин.
– Ваше высокоблагородие! Разрешите доложить. Труп на месте, а поручика Синицына нигде нет.

– Что значит «нет»? Проверьте ближайшие туалеты, помещения, где сестры милосердия могут быть!

Прапорщик ушел. Вернулся минут через десять.
– Ваше высокоблагородие! Разрешите доложить. Господина поручика рабочий по госпитальной кухне на заднем дворе видел. Вышел поручик из расположения клиники через задние ворота.

– Что сегодня у нас творится? Когда он вышел, не уточнил?

– Уточнил. Почти час назад. Обед только-только начался.

Ерёмин вскочил с места, чуть ли не бегом покинул приемный покой, успев крикнуть прапорщику:
– Со мной. Показывай, где здесь мертвецкая!

Вслед за Ерёминым поспешил и встревоженный Вельяминов.

Просторный полуподвал был почти пуст. На единственном столе, обитом оцинкованным железным листом, лежал труп, накрытый с головой простыней, из-под которой торчали босые ступни ног.

Ерёмин, в страшном предчувствии непоправимой беды откинул простыню с головы покойника.
На него мертвым взглядом смотрели серые глаза поручика Отдельного корпуса жандармов Синицына Петра Петровича.

Трупа секретного арестанта Мак`Лессона в мертвецкой не было…

***  *****  ***
***  *****  ***

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

***  *****  ***
***  *****  ***