Шинель

Сколько в Заполярье забытых Богом и Министерством Обороны затрапезных военных городков с домами унылостью соревнующимися с окружающим их скалистым безлесным пейзажем. «Курорты» южного побережья Ледовитого  океана. Не зря наши предки называли его Студёным морем. В нём не то, что купаться, на него и смотреть то холодно. Где полярной ночью солнца не видят по сорок дней.  Основательно, по-хозяйски снег укутывает землю в октябре, а сходит иногда только к концу мая. Люди, которые там живут, несут службу («Гвозди бы делать из этих людей….») невесело шутят: «У нас только три месяца в году холодно, остальные девять – очень холодно».

В одном из таких городков старший мичман Фатюшин собирался в суточный наряд  дежурным по столовой. Тремя часами ранее сосед, каплей  «Василич», заполучил мичмана в своё распоряжение, убедив жену Фатюшина, Тамару  в «ну глаз вон!» необходимости до отъезда починить на кухне шкафчик, к которому он один, без по-мощи её мужа, мастера на все руки, не знает с какой стороны и подойти.

Вернувшись из «автономки» каплей «выбил» у начальства очередной отпуск. Жену на родину в Ленинград, отправил заранее, пообещав выехать следом, как только оформит отпускные документы. И вот уже вторую неделю он (как многие в нашей стране не имея привычки пить в одиночку), вызывая резко негативное отношение у женской половины населения городка, проматывал кровные отпускные с друзьями.

Следует ли говорить, что пройдя на кухню, Фатюшин не обнаружил там шкафчика требующего внимания мастера. Зато на столе красовалась бутылка «Пшеничной» в окружении тарелок с закусками и двумя заранее поставленными стопками.

Честная попытка уклониться от употребления алкоголя ссылаясь на предстоящее дежурство не вызвала должного понимания у хозяина застолья.

- Мичман! Вам офицер приказывает! – злоупотребил старшинством сосед.

Неопровержимый аргумент, как меч Атиллы, без особых усилий перевесил чашу весов в пользу «желания», оставив чашу со «службой» в невесомости. Фатюшин притворно вздохнув уселся за стол.

И вот теперь, после задушевной беседы и двух «Пшеничных» мичман, натягивая шинель, оценивал вероятность не «залететь» на разводе.  Получалось fifti fifti.
Так, как его место в построении было ближе к левому флангу, имела место и вероятность, что дежурный, манкируя обязанностями, не станет обходить всё построение, тем более, что не май месяц. С другой стороны, заступающего на дежурство капитана 2-го ранга Мезенцева служившие  на его лодке офицеры и мичмана считали въедливым педантом.

Мысленно махнув рукой, и положившись на «русское авось» Фатюшин, вышел из подъезда, и окунулся в темноту, кое-где подсвечиваемую редкими фонарями и везде продуваемую сильным, пробирающим до костей ветром.

Пытаясь прийти в «адекват», старший мичман попытался изобразить строевой шаг, вполголоса напевая под левую ногу: - «хмелел солдат, слеза катилась, играл трофейный патефон, и на груди его светилась медаль за город Вашингтон…».
Не помогло и не повезло. На разводе его «завернули».

 Ввалившись в квартиру, злой и замёрзший он так хлопнул дверью, что тусклая лампочка в прихожей испуганно моргнула и погасла. Чертыхнувшись, он впотьмах, на ощупь пристроил шинель, не разуваясь, прошёл в их с женой единственную комнату, и замер на пороге. Его Тамара, ещё час с небольшим назад  азартно матерившая его, Василича, шкафчик, водку проклятущую, теперь  лежала в  постели под одеялом, поджав ноги к животу. Предваряя возможные вопросы она затараторила:
 
- Милый! Как хорошо, что ты пришёл. Живот скрутило, встать не могу. Беги скорее в госпиталь, за скорой! А то может аппендицит, какой?

Фатюшин, оглушенный свалившимися на него бедами, напрочь забыв про телефон, выбегая из квартиры, так рванул шинель, что лопнула петелька. Одеваясь на бегу, он припустил к госпиталю, благо тот располагался недалеко.

В отделении скорой помощи он подбежал к столу, за которым сидел дежурный старшина медик, на ходу выкрикивая:

- Машину, старшина! Скорую! Жене плохо.

Старшина поднялся cо стула, коротко козырнул. – Нет машины, товарищ капитан первого ранга. На выезде!

Фатюшин  некоторое время, молча в упор, смотрел на старшину. Под его пристальным немигающим взглядом налёт нагловатости «старослужащего» моментально стёрся, испуганный выражением лица мичмана, мальчишка заканючил:

- Ну, правда, нет! Товарищ каперанг. Уехала.

Фатюшин, медленно повернув голову, покосился на погон.  Два жёлтых просвета с тремя большими звёздами.  «Ну,  Томка! Шалава!».

Взглянув на испуганного старшину, он бесцветным голосом произнёс:

-Не надо машины, сынок, ошибочка вышла.

Не чувствуя порывов холодного ветра, из мельтешащих в голове убийственных мыслей выудил одну спасительную – «А пойду-ка  я к Василичу!».

Поплотнее запахнув великоватую каперангову шинель,( скоро зима – уже середина сентября) старший мичман затрусил в сторону дома.