Соседи. Глава 4

Он долго не мог поверить в то, что это не сон. Она сидела на его кровати и чистила мандарин. Как прежде, с нежной улыбкой на губах. Рыжие пряди спадали на ее лицо, и в лучах солнца горели еще ярче.
«Что это? Сон? Мираж? Глюк?»
Нет. Это просто была Маша. Его Маша.
Девушка, заметив его, мило захлопала ресницами.
- А я вот тебе мандарины чищу.
- Я вижу.
- Только после съемок есть так хотелось, что я их почти все съела. Один остался. Простишь?
«За что мне тебя прощать? За съеденные мандарины или за то, что впервые пришла меня проведать здесь?»
Но он все равно был рад. Может, впервые за эти полгода.
- Еще хочешь? У меня в тумбочке нетронутый пакет. И яблоки...
- Ты же знаешь, что я не люблю яблоки. Да и у меня на них аллергия.
- Ну да... забыл.
Он опустил голову, словно держал на плечах, как атлант, целый небесный свод. Прошаркал к своей кровати, присел рядом с ней. Она моментально отреагировала на это и пересела на стул у окна.
Он устало улыбнулся:
- Я не заразный.
- Прости. Это случайно.
- Я тебя искал. Бегал по всей больнице. Разминулись мы в прошлый раз. Почему не дождалась?
Она повернула лицо к окну, сжимая в руках мандариновую корку.
- Срочно вызвали на съемки. Ты же знаешь...
- ...как никто другой,- закончил он за нее.- Я понимаю. Все понимаю.
Его глаза жадно искали ее взгляда. «Так давно ее не видел. Мою Машку. Похорошела, расцвела, как роза. Зато я увял. Ну, хоть посмотри на меня! Неужели так противен?»
- ... а потом съемки за границей. Интервью, реклама. Ты же знаешь, как тяжело выкроить время в графике даже на еду. Я только-только засветилась на экране, нельзя терять такую возможность. Я так давно шла к славе, столько пережила... Ты же знаешь.
- Знаю. Ничего страшного. Ведь сейчас ты здесь. Рядом. И мне легче.
Ее глаза закрылись, и сквозь густые ресницы пробивался солнечный свет. Эти веснушки, локоны огненно-рыжих волос, эти губы, вечно искусанные, этот носик и тонкая линия подбородка...
- Я скучал.
- Прости.
- Ничего. Все нормально. Теперь все будет хорошо. Ты же рядом.
- Прости, Коля.
Он улыбнулся, встал и, обойдя стул, наклонился и обнял ее за плечи. Но, вместо привычного расслабленно тела, почувствовал под своими руками холодный камень.
- За что ты извиняешься? Все ведь нормально. Ты же пришла...
Рывком она стрясла его руки со своих плеч и встала.
- Не будь таким! Не смотри так на меня!
- Как «так»?
- Как щенок, промокший под дождем, ожидая хозяина.
- Я так плохо выгляжу, Маша? Я настолько тебе противен? – в отчаянье он отшвырнул стул, отделяющий его от нее, в сторону и подошел вплотную к той, ради которой он чуть не умер совсем недавно.
- Что ты делаешь?!- взвизгнув, она попыталась выскользнуть к двери, но костлявая рука Николая успела схватить ее предплечье. – Ай, больно!
- Просто скажи мне это в глаза, не убегая! Что...
- ... я боюсь тебя! Боюсь стоять рядом с тобой! Дышать с тобой одним воздухом! Боюсь, что тоже умру! – ее слова повисли в воздухе между ними, как топор, который вот-вот отрубит кому-то голову.
- Да... все верно... извини,- и Бачурин наконец-то отпустил ее руку.
- Извини? Извини?! Коля! Ведь дело даже не в твоей болезни! Дело в тебе! Ты что, так и не понял, что не нужен мне?! Никогда не был нужен! Твоя слава, твоя популярность – это то, чего я желала больше всего.
- Прекрати!
- Ты всегда был таким! Странным, замкнутым и слишком высокомерным! И в спорте, и в жизни ты шел по головам к цели!
- Замолчи!
- И вот к чему ты пришел, Бачурин! Хоть кто-нибудь за эти полгода пришел навестить тебя здесь, а?
- Ты... пришла... – Коля отошел на пару шагов назад, уставившись в одну точку. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Оно болело так, словно парень несколько раз подряд бежал стометровку. Сильно кружилась и болела голова. А из носа пошла кровь.
Но его девушка не обратила на Колю никакого внимания. Поправив огненные локоны, не оборачиваясь, она закончила:
- Мне тебя жаль, Бачурин. Ты так и остался слепцом. Когда будешь в столице, позвони. Я найду для тебя работу. По старой дружбе.
Свободной рукой он вцепился в подоконник. На нем лежала мандариновая корка. От нее исходил кисло-сладкий аромат. Маша очень любит этот аромат. Что еще, кроме самого Бачурина, она любит?
Конечно, она права. Самоуверенный, холодный, наглый и упрямый, не видящий преград ни в учебе, ни в спорте. Таким он был всегда. Со всеми. Но не с ней.
 - ...Когда мне было 7 лет, отец бросил нас с матерью. Как оказалось позже, еще и с долгами.
Я помню это день до мельчайших подробностей. Как я пришел домой со школы, и первым делом услышал вой в спальне. Пахло подгоревшей едой и отцовским одеколоном, разбитый флакон из-под которого валялся на полу у входа. Запах был до того невыносимый, что меня тут же стошнило.
Ни в одной из комнат не горел свет. Я на ощупь пробрался в ванную и умылся. Потом побрел вглубь дома. Везде валялись разбросанные вещи, осколки от разбитой посуды, книги... Стараясь не пораниться, я добрался до родительской спальни, приоткрыл дверь и позвал мать.
Мы всегда жили весело и дружно. Очень много путешествовали по миру, причем на машине. Останавливались на ночевку порой посреди поля или в лесу. Мне никогда не было одиноко или страшно. Я никогда не видел, чтобы родители ругались, даже по мелочам. Отец все споры сразу переводил в шутку. Моя мама никогда не плакала. Вокруг ее глаз при смехе появлялись маленькие морщинки. Отец всегда говорил, что полюбил ее именно за эти морщинки.
А в тот день я первые увидел, как она плакала. Словно копила все годы свои слезы, а теперь они все разом вырвались наружу.
Сколько бы  ее не звал, сколько бы не молил, она не обращала ни на что внимания. В руках зажато наше совместное фото у моря.
В тот день я стал сиротой. Через время меня забрали к себе бабушка и дедушка, а через год мама снова вышла замуж за бизнесмена Евгения Бачурина.
Мать всю жизнь ненавидела меня, а я – ее. Когда она говорила, что я тупица - назло ей окончил школу на 5 лет раньше моих одногодок. Когда она говорила, что я хилый -  назло ей стал чемпионом по спринту. Когда она говорила, что я переборю лейкемию, то я умру – и тоже ей назло.
 - А если она скажет, чтоб ты умер, будешь жить? Выходит, не ту тактику выбрал Петр Иванович.
Она сидела на том же стуле, где до нее сидела Маша. Опираясь подбородком о спинку стула, Ника слушала его спокойно, с полузакрытыми глазами. Коля же лежал под капельницей после очередного приступа, отвернув лицо к стене, чтобы соседка не заметила его покрасневшие от слез глаза.
Не то от стыда, не то от бессилия, но он разрыдался почти сразу после ухода Маши. Таким его застал случайно заглянувший Петр Иванович. Он искал Нику, но, увидев, в каком состоянии его пациент, быстро все забыл. Кое-как сам усадил Николая на кровать, дал ему воды и проверил частоту пульса. Ничего у парня  не спрашивая, вышел и снова вернулся с «системой». Пару минут посидел рядом с ним, пока Коля не успокоился.
- А теперь рассказывай, как мне тебя лечить?
Бачурин не заметил, как стал рассказывать врачу о своей жизни, не задумываясь, почему именно сейчас и именно ему все это рассказывает. Ему просто надо было выговорится.
Но вот когда на месте врача появилась Астафьева?
- Как же тебя надо было вывести из себя, чтобы заставить рассказать все это? Дай-ка угадаю: ненаглядная твоя приходила? Так и знала, что она курица ощипанная! В следующий раз...
- Следующего раза не будет,- глухо ответил Коля.
- А... Как я могла забыть! Ты же умирать собрался! Вот подарочек-то ей будет! Бесплатный пиар!
- Заткнись!
- Ну почему же сразу «заткнись»? Я уже представляю себе ее зареванное кукольное личико. Трагическое выражение лица... Черное платье и туфли... Под черным зонтом...
- Заткнись!
- Но ты, знаешь, поспеши! А то Бачурина уже и забывать стали! Поскорее возвращайся на первые полосы «желтых» газетенок!
- Заткнись!!! Заткнись, Астафьева!!! – он резко выдернул из катетера иглу «системы».
- А давай спрыгнем с крыши, а?
От неожиданности его злость тут же испарилась. Добрый, печальный взгляд темно-карих глаз, улыбка от уха до уха, смешной «ежик» отрастающих волос на голове. Перед ним сидел ребенок, больной, синюшный. Коля никогда не реагировал на ее обидные колкости, до сегодняшнего дня. А она никогда не слушала его молча, ни разу не прервав.
- Ну что, пойдем?
- Рехнулась?! – это единственное, что пришло ему на ум.
- Что, не хочешь? Я всегда такой была. Просто... ты же все равно хочешь умереть? Я ведь права? Если так, зачем ждать? Не лучше покончить с этим сейчас, без лишней боли и мучений?
- А ты-то тут при чем?
- Ты думаешь, у тебя одного отказывают все органы? Или тебе одному бесконечно проводят химиотерапию? Или кровь переливают?
Она встала и подошла к его кровати. Потом присела на самый ее край и наклонила свое лицо ближе к нему:
- Вдвоем не так страшно ... и, к тому же, лучшая месть для твоей Мари. «Последняя любовь спринтера» - неплохое название для статьи. Ну, так как? Пойдем?
И тут до него стала доходить вся немыслимость ситуации:
 - Спрыгнуть с крыши? Нам? Т.е тебе и мне? И это говорит та, которая клялась, что никогда не сдастся? Ни при каких обстоятельствах?
Ника отвела взгляд на пару секунд, но не поддалась провокации:
- Да! Это говорю я! А тебе слабо, значит?
«Это шутка? Провокация? Способ вывести меня из состояния анабиоза? Или на самом деле все так плохо?».
В любом случае, он решил рискнуть. Встал и протянул ей костлявую руку:
- Пойдем. Пора покончить с этим.
«Но теперь играем по моим правилам».
Ее ладонь оказалась теплее его. И тоньше. Она почти утонула в его руке.
- Сам дойдешь?
- На последнюю мою дистанцию сил хватит, не переживай.
Ситуация была до того комичной и до того нелепой, что даже поверить в то, что через несколько минут все закончится, было дико.
Но у них было несколько проблем. Во-первых, на крышу никто не мог подняться. Так как это была больница для «обреченных», то окна, начиная с третьего этажа, подвал и крышу, держали под строгим присмотром. Многие решались на самоубийство, понимая, что выхода нет. И пройти незамеченным на крышу, конечно, будет достаточно трудно. Во-вторых, Гром. Если они случайно столкнуться с Громовым, то операцию по самоуничтожению можно считать проваленной. Но самая главная проблема – без Грома не обойтись по той причине, что дубликат ключей от замка на крыше  был только у него. Можно сказать, для Кеши это была Тайная Комната.
- И, что нам делать? – Коля и Ника остановились посреди холла на втором этаже, решая, что делать дальше.
- Искать Грома. Что еще? Стой здесь, я сейчас,- и Вера исчезла с поля зрения, оставив Колю стоять как истукана.
«Ну и что я делаю? Кто меня умным назовет?»
Пока он рассуждал об этом, незаметно со спины подкрался сам Громов. У него было хорошее настроение: нет то из-за новой медсестры со сногсшибательной фигурой, не то из-за вида растерянного Коли, стоящего столбом посреди холла.
- Спортсмен! Чего стоим? Кого ждем?
От испуга Николай подскочил на месте и чертыхнулся.
- Тебя ищу!
- И за-чем? – Гром заложил руки за спину и обошел Бачурина вокруг.
И тут Коля понял, в какой идиотской ситуации находится. Он решил спрыгнуть с крыши, хотя для того, чтобы покончить с собой, есть куча способов и попроще: удавка, бритва, в конце концов, передозировка. Но, мало того, что это будет групповое самоубийство, так еще и к нему надо дойти через Грома и целый полк медсестер. А напарницей в этой «операции» является сумасшедшая соседка, которая, к тому же, неизвестно куда делась.
- Слушай, Громов, у тебя выпить есть?
И через час Ника нашла обоих «смертников» в бессознательном состоянии на крыше. И то, нашла только потому, что они оба орали что-то невнятное:
Без тебя, без тебя!
Все ненужным стало сразу без тебя!!!
- Ника!!! Ве-ро-ни-ка!!! Я тебя люблю!!!
Гром пытался встать на ноги, но у него это плохо вышло.
- И я! – булькнул из-за его спины Бачурин и расплылся в улыбке.
- И когда вы успели так набраться-то?
- Ника! Я готов! – Гром снова попытался встать.
- И я! – подтвердил его собрат по несчастью
- К чему?
- Как это? Ты забыла чё ли? Да?
- Да? – эхом повторило то, что осталось от Бачурина.
- Мы на крыше. Так? – Кеша стал загибать пальцы.
- Так,- ответила Ника и подумала, что на трезвую голову у нее с ними разговор не получится
- И? – спросил Кеша, явно думая, что ответ очевиден
- Что «и»?
- Прыгать будем? – нетерпеливо рявкнул Коля, подтягивая к себе вторую бутылку спирта.
- Я готов! – Кеша наконец-то смог встать, но не надолго – тут же завалился на Колю.
- И я! – прохрипел тот, выбираясь из-под завалов Грома.
- Ас...Ас...Ас...
- ...Тафьевна-на!- закончил за друга Коля.
- Ты с нами? - хором проорали полумертвые, и в прямом, и в переносном смысле, парни и расплылись в широченных улыбках.
История умалчивает, как Ника протянула на себе этих двоих мимо медсестер и врачей, как уложила их по койкам, но, уже поздней ночью, засыпая, она подумала, насколько жизнь непредсказуема. И что у смерти тоже есть чувство юмора.

-------------------------------конец 4й главы-------------------------------------