Изобретатель

    Петрухе Сурикову и Есыгейке Качинцу было лет по десять, когда с ватажкой таких же мальчишек, - казачьих сыновей, лазили они по высоким береговым откосам в двух верстах от острога выше но Енисею, рыли там пещеры в песке, собирали в стрижиных норках птичьи яйца. А потом лакомились ими, запеченными в золе, учились стрелять из лука по летящей цели. Лучше всех владел луком шустрый черноволосый Есыгейка – сын головы отряда служилых татар при острожном гарнизоне.
 
    Порою, несмотря на запрет родителей, они уходили далеко от острога, - вплоть до дальней караульной вышки на Долгой гриве, что стояла в верховьях бурной горной речки, прозванной казаками Караульной; пропадали на два, на три дня, а то и на неделю. Поне-дельно дежурившие там казаки гнали ребятишек прочь, пугали, что киргизы поймают, – заберут в полон, грозились выдрать их, как сидоровых коз. Но босоногое племя не боялось ни киргизов, ни непогоды, ни порки, ни даже голода.
 
    Есыгей умело выслеживал в лесу тетерева, а то и глухаря, ловко снимал его стрелой из своего лука. Петруха, орудуя отцовскими кремнями и трутом, разводил огонь. Наскоро ободрав перья и выпотрошив птицу, ребятня обжаривала ее на костре, и потом с на-слаждением уплетала за обе щеки нежное, пахнущее дымком птичье мясо, закусывая че-ремшой, экономно посыпая ее солью. Если при этом у кого-то оказывалась припасенная горбушка хлеба, то и совсем хорошо. Её резали или разламывали на возможно более равные части; потом делитель, - чаще всего это был Есыгейка, – у него был настоящий татарский нож, - сидя на собственных пятках и сложив куски на траву за своей спиной, брал в руку скрытый от мальчишек кусок и спрашивал:
  - Кому?
  - Ваське! - кричал кто-нибудь из ватажников, и Васька получал свою порцию. И снова:
  - Кому?
  - Петрухе! – дружно и весело кричали ребята. Получал и он свою пайку. И так, пока не оставался последний кусок. Его Есыгей забирал себе.

  Нож Есыгейки – предмет его особой гордости и зависти ватажников. Нож ему подарил отец. У Петрухи и еще у одного из мальчишек тоже были свои ножи, но самодельные. У остальных не было и таких.

    Предметом особой всеобщей заботы всегда была соль. Стащенная кем-нибудь из дома горсть соли, бережно хранилась за пазухой или в кармане, тщательно завязанная в тря-пицу, береглась он намокания и расходовалась очень экономно. Стащить этот дефицитный продукт из под бдительного ока родителей считалось удачей. Соли в семьях всегда не хватало. Её везли из России тамошние купцы, стоила она дорого, а по службе отцы полу-чали в воеводском дворе всего-то по пуду на год, - это лишь по малой горсти на день. А ведь нужно было еще и рыбу и мясо про запас в зиму солить, грузди, рыжики, капусту квасить. Выходили из положения, кто как мог, - чаще всего выменивали соль у бессемейных казаков, – им соли хватало.

    Как-то раз отец рассказал Есыгейке о природных солонцах в лесу, на краю его улусных земель, - на той стороне Качи. Там, на обширном пространстве будто бы вся земля пропитана солью, встречаются даже соленые камни. Лесные звери – косули и изюбры приходят туда и лакомятся, - лижут эту землю. Татары-улусники устраивают там засады, – бьют стрелами зверя, а когда случается нужда в соли, – наскребают такой земли в котел, заливают ее водой, перемешивают, пока не растворится соль, а потом, когда вода отстаи-валась, сливают ее в другую посудину и выпаривают на огне. На дне и стенках котла оставался осадок соли.

    Есыгейка расспросил отца, как добраться до этого места. Тот рассказал, даже нари-совал на песке, каким лучше идти путем, какие нужно запомнить приметы и ориентиры. Но предупредил, чтобы были осторожны, - на солонцы и медведи наведываются. Не столько из-за соли, хотя тоже не прочь полакомиться, сколько из-за косуль, - скрадывают их там, - тоже охотятся.

    К многодневным отлучкам сына Есыгейкин отец относился совсем не так, как отцы и матери других ватажников. Тех бывало, что и пороли за долгое отсутствие и причиненные родителям переживания. А отец Есыгея относился к этому спокойно, - пусть привыкает, учится самостоятельной жизни. Глядя на него и убедившись в бесполезности запретов и наказаний, махнули на это рукой и отцы других ватажников, – пусть себе кормятся на под-ножном корму - забот меньше. Чему бывать, того не миновать, - изрек как-то Петрухин отец и тоже отступился.
 
    Ребятня, узнав о солонцах, загорелась. Вот, наконец, случай освободиться от вечной соляной зависимости от дома. Напарим фунта три-четыре, так нам потом все будет ни-почем, - размечтались ватажники.
  - Смотришь, и косулю подстрелим, али козла! – говорил, сидевший на траве Петруха, глядя в небо и обхватив руками подогнутые колени.
  - А што, если медведь? – спросил вдруг долгоносый чернявый Васька, тараща на ва-тажников испуганные глаза, - видимо представил уже себе, как  зацапал его хозяин леса.
  - Не ссы! – уверенным тоном прервал его Есыгейка, поправляя тетиву на своем луке, - что-нибудь придумаем. Он на корню пресекал сомнения и робость своих товарищей, хотя и сам был немало озабочен этой проблемой.

    Рыжеволосый, кудлатый и конопатый Евсейка или «Рыжик», как его за глаза называли ватажники, у которого голова вечно была забита всякими идеями, до этого молча сидевший на песке и что-то рисовавший на нем палочкой, вдруг заявил:
  - А што, если бонбу сделать!
  - Это как? – дружно воскликнули ватажники, обернулись к Рыжику, - каку таку бонбу?
  - Надысь к отцу моему один знакомец заезжал из Енисейска, - начал Евсейка, - он был у воеводы с каким-то казенным делом. Знакомец этот недаве вернулся с Амура, был там с отрядом Петра Бекетова.

    Ребята замерли, внимая рассказу конопатого ватажника. О Бекетове и его отряде, ходившем в Забайкалье, они были наслышаны. Евсейка, увидев, что завладел вниманием товарищей, закрепил его, показав свою осведомленность:
  - В прошлом годе преставился Бекетов то. Старый уж был, весь изранятый. Царствие ему небесное, - по-взрослому произнес Евсейка, истово перекрестился. Ватажники тоже закрестились.

  - Дак вот он рассказывал отцу, - продолжил рассказчик, - когда китайцы подступились к Кумарскому острогу, што построил Бекетов, и где держали оборону наши казаки, так стали они, - китайцы то, применять всякие штурмовые хитрости. У них ведь, у китайцев, порох давно знают, - поране, чем на Руси. Они в энтом деле большие мастера, - за многие годы наловчились. Так вот они там и какие-то подвижные штурмовые острожки применяли, за которыми прятались, и арбы с сеном, которы поджигали и пускали с горы на острог. Были там еще пороховые мешки таки, - длиной по несколько сажен, толщиной с оглоблю, которы они хотели подложить под стену острога, штоб, значит, запалить их потом и разом подорвать острожную стену, - сделать в ней пролом…

  - Много, стало быть, у них пороху - то, у китайцев, раз они его вот так – мешками, – встрял в рассказ Петруха.
  - Ладно ты, не перебивай, - осадили его ребята, - ну что там, Евсейка, дальше то было?
  - Ну, что. Отбились, конешно, казаки, не подпустили их к стенам с пороховыми ог-лоблями, - постреляли из пищалей. Тогда китайцы стали стрелять по острогу из пушек. Яд-рами, - штоб, значит, стены разбить, и этими самыми бонбами, а бонбы, - как ядра чугун-ные, токо в середке пустые, - туда порох насыпан, а из дырки фитиль торчит, навроде тру-та огнивного. Токо он не тлеет, а горит быстрым огнем. Допреж того, как стрелять из пушки, фитиль энтот подожгут, сунут бонбу в заряженную пушку и сразу палят из нее. Бонба летит, фитиль горит, а как догорит до заряда – ба-бах!

    Мальчишки поразевали рты, представив себе эту картину. А рыжий Евсейка продолжал:
  - Осколки чугунные летят во все стороны, ранят казаков. А ежели в голову попадет, али в грудь, - так и насмерть...
  - Так што она, бонба то, на земле, али в воздухе взрывается?
  - Всяко быват, - степенно отвечает Евсейка, польщенный вниманием товарищей, - быват – на земле, а замешкаются с пальбой, так и в воздухе может разорваться. Еще того хуже, ежели надолго замешкались, - порох там отсырел, али орудийный фитиль задуло, - тогда пиши пропало, - пушку враз разнесет и всю прислугу положит. Рядом ведь! Ребята зашевелились, послышались восклицания:
  - Риско–о-во!
  - Как не рисково, конечно, - на то война! – авторитетно заключил свой рассказ Евсейка.

  - Ну а как бонбу то сделать, ты говорил? Пороху еще можно добыть, а где взять ядро пустое? У нас в остроге и цельного не добудешь, - они все под учет! - снова навалились ватажники на рыжего изобретателя.
  - А нам ево и не надо, - оживился тот, - нам же только напужать медведя, чтобы он утек, штобы только бабахнуло как след.
  - Ну, - не понимали ребята замысла изобретателя.
  - А мы сделаем ядро из глины! Просушим его как след под солнцем, а еще лучше, – обожжем в костре. Вот и получится у нас почти каменное ядро!

    Ребята с восхищением смотрели на рыжего изобретателя.
  - Ну, у тебя Евсейка голова-а-а.
  - А фитиль как же?
  - Тут надо подумать, - Евсейка заскреб затылок. - Знакомец тот говорил, что фитиль тоже с порохом, и это… как же он сказал-то? – поморщился, вспоминая, - а вот, – пропи-тан чем то, а чем я и не упомнил…
  - Не упо-о-мнил, - передразнил его Петруха, будто не смотрел только-что на него с восхищением, - само главно то и не упомнил.
 
    Ребята разочарованно смотрели на рыжего мыслителя. А тот, подумав, вдруг снова подал своим ватажникам надежду:
  - А што, если растребушить трут, пропитать его конопляным маслом и посыпать со всех сторон порохом, а потом снова скрутить и как след просушить под солнцем. А? Надо попробовать, - он вопросительно посмотрел на друзей.
    Мальчишки вновь переглянулись восхищенными взглядами, но ничего не сказали. Не перехвалить бы!

  - У меня пороху немного есть, - Есыгейка достал из-за пазухи небольшой тряпичный мешочек, - держу на случай растопки костра в непогоду. Но этого мало.
  - А у меня трут есть, только короткий уже, - Петруха достал из кармана огнивный набор.
  - У меня тоже короткий есть, но его много нужно,  пробовать же будем, - заметил Есыгей. - Ладно, я с полсажени достану, - у отца его целый клубок. Нужно вот только всем понемногу порохом разжиться. Там у отцов в пороховницах пошарьтесь. Только по-немногу! А то заметят, догадаются, что замышляем что-то, - перепорют всех.

  - Я знаю, где хорошей глины достать, чтобы не трескалась при обжиге, - там, за ху-тором Афоньки–отшельника. Долгоносый Васька, пропустив мимо ушей предупреждение о возможной порке, махнул рукой в сторону Афонтовой горы, - отец там копает ее на горшки, тарелки. Хорошая глина!
  - Конопляного масла все равно нет. Придется отложить до завтра, - заключил Есыгейка. - Васька у вас масло есть?
  - Есть, конечно, но в чем я принесу то его, в ладошке што ли?
  - Ладно, я сам пропитаю. Только надо будет потом закопать его в землю, а то пере-сохнет под солнцем, задубеет. Про порох не забудьте! Бонбы нужно сделать две: одну для пробы, другу – на медведя.

    На другое утро собрались ни свет, ни заря.
  - Куда вас несет в таку рань, - удивлялись матери.
Все пришли с порохом, только Васька – пустой. Отец явился пьяный, так и завалился спать, не сняв пояса с пороховницей. А отсыпать со спящего отца Васька не рискнул. Зато Евсейка добыл целую пригоршню, - нашел в чулане припрятанный отцом бочонок с порохом, уже початый, ну и отсыпал от души.
 
    Ссыпали порох в тряпицу, завернули в рогожку, чтоб не отсырел, спрятали под кустом в лесу на Афонтовой горе. Пока Васька с Евсейкой занимались этим делом, а потом копали глину, замачивали ее и лепили бомбу, Петруха с Есыгеем готовили фитиль. Отрезав кусок длинною с пядь и закопав остатный клубочек пропитанного маслом трута в землю, предварительно завернув его в лист лопуха, экспериментаторы растребушили промасленный отрезок, густо обсыпали его порохом, скрутили и положили на пригорок сушиться.
Сами развели костер и стали ждать товарищей.

    Те явились, держа в руках два круглых глиняных шара с круглыми дырками в боках.
  - Пустые? - недоверчиво осведомился Есыгейка.
  - А то, - пренебрежительно бросил Васька,- по пригоршне, а то и боле пороху войдет!      
    Сам взялся обжигать бомбы. Он считал себя в этом деле специалистом, - видел, как отец обжигал горшки, - когда подвинуть к огню, когда убрать. Есыгей, руководивший всем делом, доверился ему, занялся фитилем.

    Заготовка, наконец, просохла. Есыгей внимательно осмотрел ее, положил на траву, лег рядом, выбил кресалом искру, запалил трут, поднес его к концу фитиля.
  - Ты морду то убери, а то враз без бровей останешься, ишшо и глаза повыжгет, - предупредил Петруха, ревниво наблюдавший за действиями друга. Ну, всегда самое инте-ресное дело начинал Есыгей. Петрухе даже было завидно. Но так уж получалось. Пока Петруха думал, Есыгейка уже действовал, - не поспевал за ним Петруха, и все тут. Хоть плачь!

    Есыгей внял предупреждению: раздувая трут, отодвинулся от фитиля, ткнул в него тлеющим концом. Вспыхнул огонь, быстро побежал по фитилю, разбрызгивая искры, добежал до конца и погас.
  - Здорово! - воскликнул Есыгейка, вскакивая на ноги. Ну, ты молодец Евсейка, - хлопнул его со всего маху по шее, радостно рассмеялся.
  - Ну, ты-ы, - обиделся вдруг Евсейка, - че  руки-то распустил. Щас как дам в морду!
 
    Петруха с Васькой кинулись успокаивать разбушевавшегося Рыжика. Есыгей виновато отошел в сторону. Угомонив Евсейку, Петруха заключил:
  - Таперь, ребята, мы не только медведя можем спугать, а и самого воеводу, - подкинем ему бонбу во двор, когда он в нужник пойдет.

    Вся ватага залилась неудержимым смехом, - представили себе испуганного толстопузого воеводу, убегающего из нужника с полуспущенными портами…