Бирюза от Кудашева. Книга II. Глава 6

БИРЮЗА от КУДАШЕВА

Владимир П. Паркин
Роман.

Книга II
историко-приключенческого романа из пяти книг
«МЕЧ И КРЕСТ РОТМИСТРА КУДАШЕВА»

 УДК 821.161.1-311.3
ББК  84(2Рос=Рус)63.3
П 182
©  Владимир П.Паркин, автор, 2013.
©  Владимир П.Паркин, издатель, 2013.
ISBN 978-5-906066-08-4

***   *****   ***
***   *****   ***

ГЛАВА 6.

*****

Сверхскорый литерный маршрут «Ташкент – Санкт-Петербург» или Что можно увидеть из окна литерного поезда. Беседы с Джунковским.

*****

Расстояние в 640 километров от Чарджуя до Ташкента маршрутом через Каган, Кермине, Акташ, Каттакурган, Самарканд, Джизак, было пройдено «литерным» за 12 часов.
Двадцатого ноября в шесть тридцать вечера «литерный» остановился на запасном пути почти в километре от пассажирского вокзала станции Ташкент. Ближе места для стоянки не нашлось.

От станции Ташкент санкт-петербургский литерный поезд также ушел на зеленый семафор до самого Оренбурга. Колеса весело выдавали своё «Тагадагадагадагадам»! Необходимости прислушиваться к ним не было, как к стуку собственного сердца, о котором не вспоминаешь в свои прекрасные тридцать лет.
За окном, полуприкрытым накрахмаленной белоснежной занавеской от яркого, по-российским меркам, осеннего солнца,   проплывают знакомые пейзажи: жёлто-серые бескрайние степи, песчаные барханы, редкие оазисы с природными, но, большей частью, рукотворными озерцами или прудами-хаузами, окаймленными высокими пирамидальными тополями.

  Как правило, параллельно железнодорожному пути следует и дорога общего пользования.  Тракт живёт собственной жизнью.
В основном – гужевой транспорт: одноосные аробы на высоченных колесах с впряженными в них серыми ослами, нагруженные мешками с хлопком, шерстью, домотканым шелком, коврами и паласами, двигающиеся в сторону ближайшей железнодорожной станции, а в обратную сторону – нагруженные товарами из России, приобретенными на той же железнодорожной станции: мануфактурой, сахаром, кирками, пилами, топорами и лопатами, чугунными котлами и чайниками, фарфоровой и фаянсовой посудой. Однажды внимание Кудашева привлекла арба, на которой стояло тщательно привязанное пианино. Редкие всадники, как на конях, так и на ослах, по-туркменски соответственно: атлы и эшекли – приветственно махали мчавшемуся поезду руками. И не исчезли еще с дороги величавые верблюжьи караваны… Какими только богатствами не нагружены одногорбые дромадёры и двугорбые бактрианы! Нет на их спинах только одного – персидских бронзовых пушек, так исправно служивших оружием защиты последние двести лет каждому каравану. Нет и традиционного вооруженного отряда из семи-десяти всадников в русских кольчугах с круглым медным щитом за спиной, с кремнёвым длинноствольным карамультуком под правой рукой.

Двадцать-тридцать лет назад без такой охраны ни один караван-баши, будучи в трезвом разуме, и не подумал бы отправиться в дальний путь. Не успеешь отойти от караван-сарая, как соколами вылетят на горячих конях из засады, из-за бархана, из дикого ущелья хивинцы, а то и сами текинцы в алых шёлковых халатах, по которым и сабля скользнет, не причиняя вреда грабителю. Ур! Ур! – кричат. Попробуешь сопротивляться – себе дороже. И товар потеряешь, и сам в рабство попадешь… Да, были времена.

Великий шёлковый караванный путь в Россию!

Ушло старое разбойное время в прошлое. Хивинских хан – полковник русской армии. Ахал-текинский – генерал майор российский. Аламанские подвиги в прошлом. Теперь текинцы пашут землю, строят каналы, выращивают хлопок, зерно, обустраивают виноградники, бахчи. Их охотно трудоустраивают строительными рабочими, в паровозных депо обучают слесарному делу, да мало ли, кто захочет – в Закаспии без работы не останется.

– Проснулись, Александр Георгиевич? Как вам этот пейзаж за окном? – в спальное купе вошел с полотенцем на голой шее сам Евгений Федорович Джунковский, заведующий Особым отделом, помощник Командующего войсками Туркестанского Военного Округа полковник Отдельного корпуса жандармов. – Можете идти умываться, я свой туалет закончил.
– Доброе утро, Евгений Федорович! Спасибо, иду, – Кудашев соскочил со своего ложа.
Принять душ в туалете штабного вагона самого генерал-губернатора Туркестанского края не каждому полковнику честь выпадет. Вода горячая, розовое мыло лесной земляникой пахнет, зеркало венецианского стекла…
– Вас побрить? – в дверь заглянул пожилой вахмистр жандармерии, сопровождавший во всех поездках Джунковского – «дядька». – У меня бритвы бельгийские. Евгений Федорович рекомендует.
Кудашев про себя улыбнулся: «Расслабляться, так расслабляться!», а вслух сказал:
– Если не затруднит, господин вахмистр!
– Можно просто – Иван Фомич, ваше благородие!
 
Стрижка и бритье закончились горячим компрессом и одеколоном «Шевалье Д`Орсей» из пульверизатора.
– Верно подметил Максим Аверьянович: «То ты в седле, то на тебе седло»! – подумал Кудашев. – «В минуту, когда конвоиры захлопнули железную дверь клети, приготовился пить свою горькую чашу до дна. Вот как все обернулось. Правда, еще не известно, что ждет в Санкт-Петербурге»…

В Ташкенте полковник Джунковский подкатил к «литерному» в роскошном штабном вагоне генерал-губернатора Туркестанского края Самсонова. Маневровый паровозик подогнал ташкентский вагон к петербургскому и мягко состыковал их. Весело «кукукнув», маневровый отцепился от штабного вагона и покатил по своим делам, а «литерный» тронулся уже с двумя вагонами в дальнейший путь по перегону Ташкент-Оренбург.

Формально, ротмистр Кудашев был все еще под арестом. О приеме арестованного под свою личную ответственность полковник Джунковский собственноручно расписался в карточке конвоируемого. Кроме того, в Ташкенте штабс-капитан Николаев, получил из Санкт-Петербурга шифрограмму, предписывающую произвести это действие. Наконец-то, был получен и ответ на шифрограмму, отбитую в злосчастную ночь 19 ноября в Мерве. Прямым текстом было сказано: «Донесение не раскрывается. Ваши способности криптографа явно преувеличены». Пришлось составлять и шифровать донесение снова. Ответ пришел быстро: «Получено. Изучается».

Утренний завтрак ждал господ офицеров. За столом три прибора. Рисовая молочная каша, сливочное масло, чуть поджаренный ситный, блюдо с копченой рыбой, блюдо с тонко нарезанной ветчиной, графин с холодной кипяченой водой. У стола жандармский прапорщик, вытянувшийся по стойке смирно, офицер для особых поручений – писарь и телеграфист Щеглов Сергей Иванович, и уже знакомый вахмистр Иван Фомич в белых перчатках с горячим кофейником в руках.
 
– Прошу! – Джунковский обращался с Кудашевым, как со своим гостем, отнюдь, не как с арестантом.

«Так, значит, так», – думал Кудашев. Он вел себя сдержано, не суетясь, но и не церемонясь – «не с улицы пришел!».

Сели, стали молча завтракать. Кудашев ел и пользовался приборами и салфеткой правильно, как в детстве учила маменька, смотрел в окно.
Не останавливаясь, «литерный» пролетел мимо станции. Кудашев успел заметить русский флаг над зданием европейской архитектуры, над домом пониже – белое полотнище флага с красными крестом и полумесяцем. Чуть дальше – голубой купол и минарет мечети.

– Да, –  подметив интерес Кудашева, прокомментировал увиденое Джунковский. – Необходимейшие параметры политического равновесия. Национальные, психологические и религиозные потребности местного населения не ущемляются, мечети получают некоторую государственную поддержку, служители культа не притесняются. После молитвы нет греха и в русскую больницу «Красного креста и красного полумесяца» пойти полечиться.

Пристально вглядевшись в Кудашева, спросил:
– Что с вашим мундиром, Александр Георгиевич?

– Конвоиры немного подпортили, господин полковник. Оторвали погоны, отрезали пуговицы… В сапогах хожу с осторожностью, боюсь, каблуки отвалятся. Сам, как мог, после Мерва приводил в порядок.

– Я догадываюсь. Но не только в этом дело. Где мундир шили? Не ошибусь – работа нестроевых каптенармусов Таманского казачьего полка!

– Именно. Что-то не так?

– Александр Георгиевич! Я вас не в Туруханск везу, а в Санкт-Петербург. Вы успели прославиться. Справку по вашей персоне сам Щегловитов запросил. Не знаете русскую поговорку: «Встречают по одежке…»!
Джунковский повернул голову к прапорщику: –Сергей Иванович! Сразу после завтрака снимите мерки с господина ротмистра Кудашева. На первой же остановке «литерного» свяжитесь с моим доверенным лицом по коммерческим вопросам в Санкт-Петербурге, передайте мерки, пусть закажет сверхсрочно, аллюр три креста, мундир и шинель для господина Кудашева с приличными погонами и аксельбантами. К аксельбантам серебряные наконечники-карандаши немецкие либо шведские. Гарантируйте оплату по срочному заказу. Пусть обратится в швейное ателье  Карла Норденcтрема, назовет мое имя. Через сорок восемь часов заказ должен быть исполнен. Доставить его на Николаевский к «литерному». Ждать нас там столько, сколько нужно. Кудашев должен выйти из вагона прилично одетым. Вопросы?

Вопросов не было. Прапорщик Щеглов стенографировал распоряжение полковника Джунковского в своем блокноте, пользуясь карандашиком-наконечником аксельбанта.

Джунковский повернулся к Кудашеву:
– Шведы Норденстремы начали обслуживать императорский двор еще в правление государя императора Николая Павловича Романова. Гвардия обшивается только у него. На мундиры господ офицеров – Николаева и Лукашова – внимание не обратили? Норденстремовская работа. Ателье в центре города на Невском, напротив Гостиного двора. Норденcтремы поставщики Зимнего дворца. Не волнуйтесь, расходы возьмет на себя бюджет Туркестанского Военного округа. Вы – наша номенклатура.

Завтрак был окончен. Проводник убрал посуду, свернул и унес скатерть. Прапорщик Щеглов положил на зеленое сукно широкого штабного стола несколько картонных папок, стопку чистой писчей бумаги, раскрытую картонную коробку с надписью «Херлитц. Берлин» тонко очиненных простых и чернильных карандашей, бронзовую чернильницу в стиле ампир, две ручки со стальными перьями. Отдал честь. Джунковский кивнул ему в сторону двери. Щеглов вышел.

– Поработаем, господин ротмистр? – Джунковский снова жестом пригласил Кудашева теперь уже за рабочий стол.
Кудашев понял: «Второй акт. Смена декораций. Режим работы – официальный».
– Я готов, господин полковник!

– Начнем так, во-первых – разберем ситуацию, связанную с вашим арестом. По результатам беседы будет определен круг вопросов, которые придется решать в будущем.

– Я весь во внимании, господин полковник.

– Расскажите подробно: как, при каких обстоятельствах и в каких условиях происходил ваш арест. Как вели себя ваши конвоиры, как – офицеры жандармерии в пути? Каким образом вы оказались за пределами железной клети. Кто открыл и снял замок, отодвинул засов, открыл дверь клети? Каким образом в срок трех часов ваши конвоиры оказались пьяны, практически отравлены алкоголем до состояния полного беспамятства? Начинайте, я внимательно слушаю.

Кудашев молчал. Вспомнил прощальные слова Дзебоева: «…Это внутрикадровые дрязги. Взяли тебя, значит, надеются раздуть дело и завалить Джунковского. А это фигура посерьезнее, чем сам Ерёмин. Держись.»... Кудашев понял: «Джунковский не враг, он единственный, кто заинтересован в благополучном для Кудашева исходе дела».

– Почему молчим, господин ротмистр? Боитесь подставить своих товарищей? – Джунковский раскрыл картонную папку, полную писчих листов с наклеенными полосками телеграфной ленты, листов с машинописным текстом расшифровок. – Видели? Этот полный бред пусть проглотит военно-полевой суд, но не Джунковский, и уж никак не Ерёмин! Говорите. Я ваш прямой начальник. Если ротмистр Кудашев не доверяет полковнику Джунковскому, может ли полковник Джунковский доверять ротмистру Кудашеву?!

– Я понимаю, господин полковник. О ложных понятиях офицерской чести представление имею. Разрешите доложить только то, чему был сам свидетель. Не буду отнимать пустой болтовней ваше время, сообщу только те факты, которые не изложены в этой папке.

– Прошу вас.

– По факту объявления мне ареста, я имел по распоряжению штабс-капитана Николаева пять минут на прощание с полковниками Дзебоевым и Барановым. Полковник Дзебоев посоветовал мне продержаться до Ташкента, пообещал, что свяжется с полковником Джунковским, предоставит ему доказательства моей полной непричастности к побегу Британца. В дороге конвоиры обращались со мной корректно. Примерно, за тридцать минут до остановки в Мерве  я заметил, что все мои конвоиры спят. Они не проснулись, когда в плацкартном отделении через штабное купе вагона появились четыре неизвестных человека без оружия с лицами, повязанными платками. Один из них снял с пояса начальника конвоя ключ и выпустил меня из клети. Трое других – насильственным образом напоили конвоиров водкой. Мне было предложено бежать. Я отказался, так как был уверен, что мне удастся доказать свою невиновность. Все четверо ушли в открытое окно штабного купе. Было очень холодно, в купе несло ледяным ветром. Я поднял раму окна. Потом разбудил господ офицеров. Далее ничего не видел. Сидел в спальном купе и ремонтировал свой мундир. Кто эти четверо, мне не сказали, лиц их не видел. Это все. Мои возможности в получении какой бы то ни было информации были ограничены.

Пауза. Джунковский долго смотрит в окно. Потом поворачивается к Кудашеву. Наклоняется к нему очень близко – глаза к глазам… Резко приподнимается, встает во весь рост, подходит к окну.

– Прошу к окну, ротмистр! Следственный эксперимент. Это окно отличается от окна в шведском вагоне?

– Размерами, господин полковник, там несколько шире…

– Открывается так же?

– Так же…

– Вы уверены, что сможете открыть снаружи полностью закрытое окно, защелкнутое на внутреннюю щеколду, не нажимая на кнопки замков, расположенные на ручках?

– Я не пробовал, не знаю…

– Плохо, Кудашев. Не разбив стекла, окно не открыть. Отсюда: либо окно было открыто изнутри, либо его запоры выведены из строя саботажным образом еще в Асхабаде. В устной форме, пока в устной, ротмистр Лукашов доложил, что окно до конца закрыто не было, это он обнаружил через час пути. Закрыть окно пытались поручик Мясоедов со своим унтером, но им не удалось. Следовательно: ваш побег был хорошо организован, в подготовке к нему приняли участие многие, известные нам с вами лица!

Кудашев молчал.

– Боюсь, я недооценил вас, прослушав отчет по операции «Лабиринт». Жаль, не нашел времени пообщаться поближе, продолжил Джунковский. – Слушайте и запоминайте: то, что я сейчас от вас услышал – умрет во мне. Но и вы будьте благоразумнее! В Санкт-Петербурге вам придется давать полные официальные показания дознавателям Особого отдела. Не переоцените себя. Там волки опытнейшие. Будут рассматривать ситуацию под микроскопом, малейшая зацепка, и из этой стальной мясорубки вы уже не выйдете невредимым.

Было видно, Джунковский нервничал. Помолчал, после минутной паузы продолжил:
– Вот вам легенда: «Сводили в сортир. Вернулся в клеть, лег спать, спал. Услышал звуки рвоты – встал, увидел – конвойники спят. Дверь в клеть не заперта. Пошел будить господ офицеров». Повторите!

Кудашев повторил.
– Еще раз! – потребовал Джунковский.

Кудашев повторил еще раз.

– Улавливаете разницу между вашим рассказом и легендой? – спросил Джунковский.

Кудашев, как гимназист перед строгим учителем, только кивнул головой.

– Хорошо, будем считать, что первый экзамен вы, Александр Георгиевич, у меня выдержали, – объявил Джунковский. – Продолжим, или сделаем перерыв?

– Как сочтете нужным, господин полковник!

– Оставьте, Александр Георгиевич. Как сказал бы Кон-Фу-Цзы: «Я понял, что он понял, что я понял!». Называйте меня в приватной обстановке Евгением Федоровичем. Если вы еще думаете, что я каждого своего сотрудника в генерал-губернаторском вагоне катаю, глубоко ошибаетесь. У меня служат офицеры из разных родов войск, сменившие свои мундиры на жандармские. Среди них люди разных сословий. Но каждый из них уникален по-своему. Это притом, что все обладают замечательной памятью, хорошей физической и военной подготовкой. Опытом войны, опытом участия в нестандартных сыскных операциях. Этими, общими для всех, качествами обладаете и вы, Александр Георгиевич. Это похвала начальника, которая уже выражена в письменном виде, когда я подписывал ходатайство о награждении вас Георгиевским Крестом четвертой степени. Но есть у вас качества, которых нет ни у одного моего подчиненного. Я всегда буду помнить о них и иметь их в виду. Пока – без уточнения. Сегодня я определил круг лиц, которые пошли на совершение уголовного преступления для того, чтобы спасти вас, Александр Георгиевич. Хочу, чтобы вы это не просто знали, но хорошо осознали. Побег из-под стражи – уголовное преступление. Организация побега из-под стражи – тоже уголовное преступление. Даже если оно никогда официально не будет передано в процессуальное русло, оно всегда останется фактом объективной действительности. Вы меня понимаете?

– Да, Евгений Федорович.

– Я уважаю этот круг лиц. Пожалуй, я и сам не откажусь от участия в этом круге. Согласны?

– Да, господин полковник… Виноват. Да, Евгений Федорович!

Кудашев пожал руку Джунковскому.

– Ваши объяснения по аресту, Александр Георгиевич, приняты. Продолжим далее. Информация по Алану Мак`Лессону, он же Гюль Падишах, он же Британец и прочая…

***  *****  ***
На фото:
Асхабад. Резиденция градоначальника. Обелиск погибшим артиллеристам при штурме Геок-Тепе.
***  *****  ***

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

***  *****  ***
***  *****  ***


*****