Окна

  Это был город, где мощеные улочки старого центра не пытались быть ровными, фасады старых домов тесно прижимались своими плечами друг к другу, лепка украшала каждый дом, а церкви устремляли свои шпили высоко в небо. Каждый дом имел свою собственную историю. В нашем  дворе была своя глубинка, где среди раскидистых крон старых деревьев, стоял величественный прежде  дом с  цветущей медной крышей.  Затянувшимися  осенними вечерами Дом загорался  огромными окнами. Желтые глаза  здания оживали и  оно словно вглядывалось в лица случайных  прохожих, пытаясь вспомнить  или угадать в проходящем знакомые ранее черты. Казалось, что  дом старел вместе со своими постояльцами, растрескавшись морщинами по фасаду, скрипя уставшей дверью парадного крыльца, и только широкие мраморные лестницы да кованные ограждения напоминали о былом величии и благородстве. Прижившиеся семьи знали друг друга, обменивались неспешными новостями и любой новый человек становился событием... На третьем этаже в угловой квартире ставни были закрыты наглухо. Она пустовала уже несколько лет...
  Он,  выработанной привычкой каждый день взирал на этот дом, оглядывал светящиеся окна, словно навещал старых знакомых, за которыми наблюдал годами. Эта привычка осталась после долгой детской болезни, когда единственным развлечением было наблюдения за соседями, а они были молодые и энергичные: спорили, ссорились, женились, рожали детей. Жизнь каждый день набирала обороты и теперь, в свои пятьдесят, он по- прежнему жил с родителями, просто потому, что не видел смысла жить иначе. Все так же они  обсуждали политику за круглым столом, пили чай с вареньем, перебирали эпизоды жизнь друзей. Он ездил  на работу, иногда увлекался женщинами, но сознательно  оставался одинок, из прагматизма. Опираясь на здоровый цинизм, усмехался рассказам о мужчинах и  женщинах, изучил все тонкие каверзы мира, ловко выворачивался  из объятий  алчных  охотниц.
   За окнами шумел дождь: осенний, мягкий, осторожно ступая по крышам,  он нежно теребил еще  полную и  сильную листву. В глубинке двора сияли все окна...  Он даже не сразу понял, что все окна дома, словно выпрямив  плечи, с особой осанкой, сияли мягким желтым светом жизни. Глаза уловили тонкий женский силуэт,  который все время двигался, то перегибаясь пополам, то вскидывая руки,  очевидно осваивая новое место. Он удивился тому, как тревожно и радостно застучало его сердце. Уснул  в эту ночь он непривычно поздно, уже после того, как незнакомка погасила свет...
   Теперь он знал весь ее распорядок жизни: вставала  она очень рано, по утрам всегда варила себе кофе, подолгу ходила полуодетая по дому, словно настраиваясь на день. Еще, она  всегда включала везде свет, заполняя все свое пространство сиянием, хоть и искусственного, но все же света. Каждое утро она выбегала, словно опаздывала, и  кутаясь в шарф прямо на ходу, привычно поправляя свои рыжие волосы, скрывалась за поворотом. Возвращалась она поздно, неспешно  пересекая полуосвещенный двор, скрипнув усталой дверью в парадной. Теперь он уже ждал ее  и она приходила, зажигала везде свет, ютилась на  кухне, наливала себе в большую чашку чай, смотрела невидящими глазами вперед и курила. Она всегда курила  только по вечерам, распахнув окно, укутавшись в плед. Долгие дождливые вечера она курила, глядя в темноту. Он знал, что она никогда не смотрит телевизор, иногда у нее тихонько бормотала едва уловимая музыка.
   Он  и  не заметил, как  изучил ее привычки, угадывал ее настроение по движениям, как она стала основным объектом его внимания. Время утекало вперед, выпал первый снег... Вечером из открытого окна полилась  тоскливая музыка одиночества, она сидела, укутавшись в плед, курила, в руке у нее был бокал и по тому, как она уронила голову на свою руку- он понял, что она пьяна и плачет...
Всю ночь он не мог найти себе места, и ждал вечера, придумывал повод подойти и познакомится. Но этим вечером он ее пропустил. Потом он понял, что она дома, и наверно болеет, потом он искал, что он скажет, придумывал, как будет легко, после того, как он найдет повод. А повода не было и не было.
 Она опять ютилась в плед, курила у окна, вся окутанная снегом и тоскливой музыкой. Он  стал беспокоиться  о ее одиночестве, совсем  не замечая, как привык к ней, ни разу не поговорив, ни услышав ее голоса и не узнав запах ее духов, не зная теплоты ее ладони. Она, своей жизнью напротив,  наполняла его целиком. Ночью он проснулся от неведомого толчка. Во дворе светили фары  неотложки, снежинки с одинаковой торжественностью неспешно кружили и в свете фар и в свете у окна, где тревожно горел свет.
  Он  с трудом пережил самый растянутый рабочий день, дрожа руками, завел свой внедорожник и тронулся по заснеженным улочкам домой. Нетерпеливо хлопнула дверь парадной, он перепрыгивал через каждые две, нет три, ступеньки, сердце колотилось в груди отстукивая эхом в голове. Сейчас  было совершенно все равно с чего начать разговор, еще поворот, бегом , ее дверь. Звонок, секунда это  слишком долго, еще  один звонок. Тишина придавила его к двери, он прижался лбом, постучал ладонью.., еще, еще, громче...
  За спиной отворилась соседская дверь и  удушливый запах старости вырвался на площадку. Укутанная в домашний платок  старуха прошелестела сухим  голосом:
- Чего расшумелся- то? Она съехала, квартирантка-то была.., уехала совсем, в другой город.
Спускаясь, спиной он уловил бормотание:
- Грязи- то понатаскал…
  Он медленно пересек двор, поднялся домой, улегся на кровать не раздеваясь. Прилипчивый запах старости  витал у кровати. Смотреть в окно было уже незачем…