Пусть будет орёл

Валера любил повторять: зд;рово, когда всё, тебе необходимое, умещается в одном рюкзаке. Пасуя перед его энтузиазмом, Марина убеждала себя, что согласна с этим… но сейчас она желала, чтобы к их скудным пожиткам добавился хотя бы зонтик взамен заношенного дождевика-пончо из целлофана. Свой Валера и вовсе выкинул пару дней назад. Ливень обрушился на путешественников, когда они вышли с просёлочной дороги на асфальт. Невзирая на буйство стихии, Валера бодро шлёпал впереди, высоченный, как дядя Стёпа-милиционер, и громко комментировал каждый шаг. Из-за грохота падающей воды Марина различала лишь отдельные слова. Земля вдоль дороги, размокнув, превратилась в жирную кипящую жижу. Вокруг расстилались заросшие высокой, душистой травой заброшенные поля, рассечённые шрамом асфальтовой ленты. Никакого укрытия посреди этого зелёного шелестящего моря. У горизонта косматился лесок, но расстояние до него было невозможно определить из-за дождя. Они промокнут до нитки, когда доберутся до леска. Если не повезёт и их не подберёт попутка.

Прежде им всегда везло.

Иногда приходилось пропустить пятьдесят машин прежде, чем кто-то останавливался их подвезти. Иногда Валере стоило поднять руку с отставленным большим пальцем или табличку с названием пункта назначения, и первый же автомобиль тормозил возле них.

Теперь они были на дороге одни.

В минуты, подобные этим, Марине начинало казаться, что отправиться автостопом в путешествие по стране – не самая лучшая из Валериных идей.

Валера явно так не считал. Он нёс её рюкзак, потому что тот был тяжелее (иногда отпуская неразборчивые шуточки в адрес женщин, которые не могут обойтись без излишеств), и свёрнутые спальные мешки. Он, кажется, совершенно не устал: спина прямая, шаг пружинит и рот не закрывается. Бесконечный оптимизм – вот качество, которое Марину в нём всегда поражало (за исключением случаев, когда вызывало раздражение… редких случаев). Оптимизм помогал Валере увлечь своими идеями любого: мол, давай предпримем то-то и то-то, всё получится как нельзя лучше! Даже когда их едва не ограбили где-то между Студёновском и Липецком, он не потерял присутствия духа. Положительный настрой Валеры помог им в тот раз выйти из воды сухими (Марина усмехнулась про себя уместному сейчас каламбуру). Валера сумел уболтать гопников, чему те, похоже, и сами удивились. Он уверял потом Марину, что ему помогло увлечение нейролингвистическим программированием, но она считала иначе: их выручили его вера и оптимизм на грани одержимости.

Так что Валере ничего не стоило увлечь Марину своей идеей отправиться в путешествие автостопом. Вспомнив об этом, она неожиданно ощутила поднимающуюся изнутри волну тепла. Ей захотелось подойти к Валере и повиснуть у него на шее… или чтобы он сам остановился и обнял её.

Стоял конец июля. Время – неизвестно, место – посреди нигде.

Валера обернулся и что-то прокричал ей. Недельная щетина покрывала его лицо, такая густая, что её можно было назвать короткой бородой. Забранные в хвост волосы намокли и походили на кусок толстой верёвки. Он счастливо, по-детски, улыбался, и она не могла не ответить на его улыбку своей.

Скажите мне, что это не любовь, и я спрошу вас: а что тогда любовь?

– Не слышу! – крикнула Марина, отбрасывая со лба отяжелевшую от воды чёлку. Валера остановился и подождал её.

– Хорошо, что не холодно! – повторил он. На стёклах его очков дрожали капли воды.

– Это как сказать, – усомнилась Марина. Суровая правда жизни заключается в том, что рано или поздно ты замерзаешь даже под самым тёплым дождём. У пончо Марины был оторван капюшон, а Валеру от воды защищала одежда из джинсовой ткани да рюкзак. Однако он безмятежно рассмеялся, запрокинув голову, а потом её желание исполнилось – он её обнял.

– Замёрзла? Ты мокрый цыплёнок, – произнёс он, целуя девушку в щёку. – Я не могу тебя сейчас согреть, у нас даже бренди не осталось, но чуть попозже, когда мы найдём убежище, я исправлю положение. Есть один очень хороший способ убить твою возможную простуду.

– И я его знаю, – промурлыкала она. – Скорей бы воспользоваться твоим способом. Скорей бы убить простуду.

– Простуды не случиться, – пылко заявил Валера. – Какой тут воздух! Разве запах не восхитителен? Я его обожаю: когда дождь прибивает пыль на дороге, а травы пахнут ещё острее. Сразу вспоминаю бабушкин чай с чабрецом. В детстве мы с сестрёнкой… О, а вот едет кто-то!

Марина обернулась и увидела за водяной пеленой приближающиеся фары, словно глаза Чеширского кота. За ними из дождя материализовалась сама машина – «Газель». Валера замахал рукой с поднятым большим пальцем, но «Газель» проехала мимо, даже не сбросив скорость.

– Ну и ладно! – воскликнул Валера и исполнил посреди дороги короткий дурашливый танец. Фотоаппарат-«зеркалка» в непромокаемом чехле раскачивался на ремне, перекинутом через шею Валеры, точно ребёнок на качелях. Марина засмеялась.

– Не пропадём! – подмигнул Валера, доставая из заднего кармана сложенную карту.
Он купил её в Москве и категорически отказывался с ней расставаться, хотя в смартфоне Марины было установлено GPS-приложение. «Ты бы ещё компас взял», – порой шутила она.

Валера развернул карту. Она настолько истёрлась, что в некоторых местах можно было видеть сквозь неё.

– Мы идём… – тут он взглянул на часы, – почти сорок минут. Значит, находимся здесь. – Он ткнул в нарисованную дорогу отросшим ногтем. – Через шесть километров должен быть мотель, а ещё дальше посёлок с умилительным названием Береговушка.

– Я бы предпочла умилиться мотелем.

– О, эти захолустные мотели с полным набором услуг! Ол инклюзив! Капучино со вкусом канализации! – разбойничьим голосом произнёс Валера. – Ржавая ванна, на стенках которой осталась отшелушившаяся кожа прежнего постояльца.

– Я бы завалилась спать в кровать так, как есть, даже без всякой ржавой ванны.

– О да! – не унимался Валера. – В постель, где ещё час назад пузатый дальнобойщик сношал сельскую путану с подгнившим носом…

– Лер! – закричала она весело. – Я не пойму, чего ты добиваешься такими рассказами, но ты ничего не добьёшься!

– Я, между прочим, повторяю твои слова, когда мы только выбирались из Каширы. «А если в лесу клещи? А если нападут маньяки? А если у нас в дороге случиться дизентерия и я буду погибать от поноса под разлапистой елью?»

– Не говорила я такого!

– Говорила-говорила! – хохотнул он, и Марина ткнула его в бок кулаком:

– Ненавижу тебя! Индюк!

Он захохотал совсем неприлично.

Мимо, по встречному направлению, проехала колонна фур, первая посигналила им. Они сошли в траву, чтобы их не забрызгало (как будто они и так не вымокли), и когда колонна миновала, вернулись на дорогу.

– До чего безлюдная местность! – констатировал Валера. Ливень чуть приутих, и теперь Марине удавалось слышать, что говорит её спутник. – Или безмашинная. В наше время автомобиль перестал быть средством передвижения и даже роскошью, если речь идёт не о «Майбахе» или «Бентли», конечно. Автомобиль – это что? Показатель статуса? Часть жизни? Это второе лицо человека. Или первое. Это человеческое продолжение. Фантасты и учёные твердят о киборгах как о перспективе, а вместе с тем, киборги уже существуют. Это автомобилисты в своих авто! Они повсюду. Но не здесь и не сейчас. Это настолько непривычно, что даже жутковато.

Над полями сверкнула молния, похожая на трещину в небе. Тут же гром шарахнул по ушам, точно с небоскрёба сбросили чугунную ванну, в которой мылся Кинг-Конг.
Марина вскрикнула, а Валера с досадой произнёс:

– Какая молния! Вот бы заснять, эх-х!..

Марина скорее угадала, чем расслышала его слова. Они были оглушены и потому не сразу различили приближающийся сзади звук работающего мотора, пока тот не стал слишком громким.

Не просто шум – рёв.

Марина обернулась первой. Сквозь завесу падающих капель к ним – на них – мчалась тёмно-синяя торпеда. Фары, напоминающие глаза доисторического хищника, вглядывались в дождь. «Дворники» эпилептически вылизывали лобовое стекло. В свете фар автомобиля Марина оцепенела, как вышедшее на дорогу дикое животное. «Какая же у него скорость?» – промелькнуло в голове Марины. Передний бампер приподнимался над асфальтом, словно машина пробовала взлететь.

Или наброситься.

Тут Валера схватил Марину за руку, отчего девушка вздрогнула, но очнулась, и увёл на обочину. Свободной рукой он «голосовал», но автомобиль (хэтчбек «Ситроен С4 Седан», разобрала теперь Марина) пронёсся мимо, обдав их волной тёплого воздуха. Марина была готова поклясться, что дождевые капли, касаясь поверхности «Ситроена», превращаются в пар. Валера выкрикнул что-то с явной досадой, которую Марина не могла разделить. Как бы она ни намокла, ей казалось, что будет лучше, если лихач продолжит путь без них.

Точно уловив её мысли и решив действовать наперекор, автомобиль сбросил скорость и съехал с дороги метрах в сорока впереди. Потом дал задний ход и покатил к ним. Шины шелестели, как тяжёлые змеюки, выползшие на охоту.

Валера взглянул на Марину с ликованием, отчего ей захотелось стукнуть его уже не в шутку, и поспешил к автомобилю. Марина засеменила следом – а что же ей, собственно, оставалось?

«Ситроен» выжидал, урча двигателем. Валера распахнул переднюю дверь со сторон пассажира и сунул в салон голову и плечи.

– Ух и резво вы водите, уважаемый! – донеслось до Марины. Ответ уважаемого ей расслышать не удалось. – Мы направляемся в Пермь и ищем попутку, которая довезёт нас хоть до какого-то промежуточного пункта. Если вы нас возьмёте, мы будем безмерно вам благодарны. Народ мы мирный, я и вот та замечательная девушка, промокшая до нитки.

Спустя несколько секунд последовал ответ:

– Могу подкинуть до выезда на М-5.

– Федеральная трасса!

– Федеральная трасса. – Обладатель голоса явно водил тесное знакомство с крепкими сигаретами. Пачка утром, пачка на ночь. В этом Марина не могла ошибаться – её отец выкуривал пару пачек в день (пока не схлопотал астму, после чего ему пришлось уменьшить суточную норму вдвое), так что голос заядлого курильщика ей был знаком.

– Это же сорок километров! – воскликнул Валера.

– Все пятьдесят, – поправил водитель. Пусть и прокуренный, голос был не лишён приятности. Баритон а-ля Высоцкий, таким бы песни петь под гитару у костра.

– Отлично! Какая удача! – Валера вынырнул из машины, чтобы взглянуть на девушку. Его лицо сияло.

– Да, – подтвердил водитель. – Но если вы и дальше будете обмениваться впечатлениями, я могу передумать.

– Мы ваши с головы до ног! – заверил Валера. Марина любила его, всё так, но иногда ей хотелось вцепиться в его щёки ногтями, такую блистательную чепуху он нёс порой.

– Вещи кидайте в багажник, да живенько, – велел водитель. – Тепло из салона уходит.

– Момент! – Валера захлопнул дверь и, подмигнув Марине, зашлёпал вокруг машины.

В багажнике «Ситроена» не было ничего, кроме подстеленного брезента. Они с трудом (но живенько, как и просил незнакомец) разместили в нём рюкзаки и спальные мешки и юркнули в авто – Валера на переднее сиденье, а она позади него. Только оказавшись внутри, Марина поняла, как сильно промёрзла.

В машине было и впрямь сильно натоплено, но дрожь отпустила её не сразу.

* * *

Подобравшего их водителя звали Глеб. Он протянул Валере лапищу, огромную, как ковш экскаватора, и на краткий миг рукопожатия кисть юноши исчезла в ней целиком, вместе с запястьем. Этой же лапищей он отмахнулся, когда Валера предложил деньги за поездку. Марине Глеб лишь кивнул вполоборота. Большую часть их дальнейшей поездки она могла видеть только его глаза в зеркале над лобовым стеклом: два холодных, глубоко посаженных кристалла цвета вечернего льда. Насколько Марина могла судить, Глеб не отличался высоким ростом, но был коренаст. Квадратная голова вырастала из широких плеч, и там, где большинство людей имело шею, у Глеба морщилась пара бульдожьих складок. На нём был камуфляжный костюм, который пропах таким крепким запахом гари, что его не мог нейтрализовать даже ароматизатор – четырёхлистный клевер с запахом персика, прицепленный к зеркалу.

– Ну и как вас занесло в такую глушь? – пророкотал Глеб, когда машина тронулась с места.

– Тоже на попутке, – охотно ответил Валера. Он достал из кармана платок и принялся протирать очки.

– Туристы? – кивнул Глеб то ли одобрительно, то ли скептически.

– Не совсем, – откликнулся Валера. – Мы путешествуем автостопом.

– О как! – снова кивнул Глеб. – Оригинальное у вас занятие.

Он посмотрел на Валеру – повернул голову в его сторону – а Марина не отрывала глаз от спидометра. Машина успела разогнаться до семидесяти километров в час – и это на мокрой дороге и в условиях плохой видимости. Марине даже показалось, что «Ситроен» слегка подпрыгивает.

Она сделала то, чего никогда не делала, сидя на заднем сиденье автомобиля: она пристегнулась.

– Я собираюсь написать эссе, – сказал Валера, надевая очки. – Мы с Мариной учимся на факультете журналистики МГУ, переходим на пятый курс. Я давно носился с этой идеей, по-моему, это жутко интересно, – (Глеб поддакнул), – и вот, наконец, созрел.

– Пресса, получается, – уточнил Глеб.

– Мы не волшебники, мы только учимся, – откликнулся Валера весело.

– Сложно, поди, по России путешествовать? Много не наездишь, сажают неохотно?

– Да не то что бы. Нормально. Основная сложность, вы понимаете, была в финансах, поэтому с прошлой осени я подрабатывал в фитнес-клубе инструктором. Так я заработал на запланированный маршрут, и пока мы не выбились из бюджета. Но самое главное, Марина меня поддержала. Без неё мне пришлось бы сложнее.

– Да? – оживился Глеб. Его взгляд, отражённый в зеркале заднего вида, встретился с Марининым, отчего она поспешила спрятать глаза. – Это отменно, когда тебя подруга поддерживает. У тебя как будто крылья вырастают, а?

– Ещё какие крылья, – улыбнулся Валера. – Можно горы свернуть. Ну, не крыльями, конечно… – Он пошевелил пальцами возле своего рта, словно пытался ими нащупать слова. – В общем, вы меня поняли.

Глеб расхохотался взахлёб, точно услышал самую смешную в жизни шутку, но тут же закашлялся. На миг Марине показалось, что он вот-вот отпустит руль. К счастью, Глеб справился с кашлем и выровнял «Ситроен», который вынесло на середину дороги.

– Безумно дорого по России путешествовать так-то, – согласился он.

– Деньги у нас на карточке, – торопливо вставила Марина. Она сама не знала, зачем – ей не хотелось участвовать в беседе. – Мы снимаем в населённых пунктах сумму маленькими частями, исходя из необходимости. К сожалению, банкоматы не всегда попадаются.

Эту же мысль она пыталась донести до гопников, которые пытались их ограбить на прошлой неделе.

– Конечно, чем дальше от Москвы, тем реже встречаются банкоматы, – заметил Глеб. – Глубинка, что вы хотели!.. Ну и какой же маршрут у вас?

Его огромные ручищи снова крепко сжимали руль, который казался в них бубликом. Несмотря на это, Марина вовсе не ощущала себя в безопасности. Напротив, в груди зрело чувство тревоги. Такой же «Звоночек» она услышала перед встречей с грабителями, за несколько минут до того, как те вышли из лесополосы возле деревушки, название которой Марина забыла (но Валера точно отметил в своём дневнике).

Она откинулась на сиденье, пытаясь убедить себя, что оснований для беспокойства нет… и тут заметила, что Валера не пристёгнут.

– Мы выехали из Подмосковья, проехали через Тульскую область, затем Липецкую, Воронежскую, Саратовскую, и вот мы здесь. Мы планируем добраться до Перми, после чего вернуться в Москву через области севернее – Кировскую, Нижегородскую и так далее, – пояснил Валера охотно. Ему нравилось, когда встреченные ими в дороге люди проявляли интерес к деталям путешествия.

– А ты, – Марина догадалась, что Глеб обращается к ней, – не пожалела о своём решении? Ну, ввязаться в такую авантюру?

– Нет, – сразу отреагировала Марина (хотя это было не совсем правдой). – Это же масса впечатлений.

– Всегда казалось, что такие предприятия не для женщин, – произнёс Глеб с кудахтающим смешком.

– Я и раньше в походы ходила, я привычная.

– Моя жена, когда мы ездили отдыхать, в Крым или Кисловодск, набирала постоянно два чемодана какого-то говна: тряпки, украшения, сапоги какие-то. Кремов одних полчемодана набила, а я волоки. Я ей говорю: лучше убери их, от греха подальше, нахер. Я ей говорю: кого ты собралась охмурять в Крыму-то, рожа? Зачем тебе, мол, сапоги? Она смеётся: «Котик, котик». У вас-то два рюкзака всего! Вон какие молодцы.

Пока он говорил, стрелка спидометра приблизилась к девяностокилометровой отметке. На сухом асфальте такая скорость не ощущалась бы, но сейчас машину всё чаще вело. Глеб выравнивал движение короткими, злыми рывками руля.

– Валер, – Марина решила, что молчать дальше незачем. – Накинь ремень, а?

Глеб смерил её через зеркало тяжёлым взглядом.

– Заботливая, – буркнул он. – Да тревожиться ни к чему. Я обучался экстремальному вождению.

– У, круто! – кивнул Валера, но всё же пристегнулся. – С нами парень учится, Олег Невзоров, тот тоже экстремал. В уличных гонках участвовал, два раза брал первое место. Чудеса творил на дороге. Его потом, правда, прав лишили.

– Водителю надо доверять, маленькая барышня, – произнёс Глеб вроде шутливо, но глаза его оставались серьёзными. Даже суровыми, как у камикадзе.

– Хорошо, что дорога пустая, – сказал Валера, желая разрядить обстановку.

– Хорошо. – Глеб опять кашлянул. Марина невольно представила клубок перепутанных скрепок, ржавых гвоздей и рыболовных крючков, застрявший в его глотке.

– А вы из Оренбургской области? У вас номера оттуда. Как вас сюда занесло? – спросил Валера.

Глеб ответил не сразу. Сперва он пошарил левой рукой под сиденьем, и Марина услышала, как что-то брякнуло.

– Я еду к тётке в Сердобск. У неё желчнокаменная болезнь обострилась, и дело к операции идёт. Тётка голоси-ит!.. Кроме меня кто ж насчёт больнички похлопочет? Я у неё родственник самый близкий. Во-от… А самолётом летать не люблю. Не страшно, но как-то не по себе. Ты не управляешь ситуацией, вот чего хочу сказать. И если эта дура крылатая, махина такая, навернётся, шансов уцелеть не будет, это не авто тебе. А сейчас-то особенно! В каком состоянии наша авиация? Ну? Ну вот! В полной же жопе! Сам понимаешь. Они говорят: статистика и все дела, а эта ваша статистика… Когда ты будешь падать в самолёте с высоты десять тысяч километров, весь обледенелый, как эскимо вонючее, знание статистики тебя ни хера не спасёт. Без шансов!

– Можно включить радио? – предложила Марина без особой надежды. Тема, в которую скатилась беседа, ей не нравилась. Она призналась себе, что ей вообще всё не нравиться с тех пор, как Валера остановил «Ситроен».

Глеб покачал головой:

– Мы в низине, здесь не ловит. Я пробовал. А ещё эта гроза вызывает помехи. В таких местах, мне рассказывали, то есть, в лугах во время дождя повышенная концентрация атмосферного электричества. Это влияет на эфир.

– Мы видели неописуемую молнию, – поделился впечатлением Валера. – Фиолетовая и похожая на перевёрнутую минору. Минора – это…

– Я знаю, что такое минора, – сказал Глеб. – Такая минора да по башке. Вам чертовски повезло, что я вас подобрал.

«И не поспоришь», – безрадостно подумала Марина. Не надо быть победителем «Битвы экстрасенсов», чтобы понять: спорщиков Глеб не жаловал.

Она обнаружила, что её пальцы вцепились в обивку сиденья до онемения, и не без усилия разжала их.

«Да что с тобой такое?» – попыталась она одёрнуть себя.

– Угу, повезло, – повторил Глеб задумчиво. – Я ведь никогда раньше попутчиков не брал. Такое у меня правило. Может, сегодня особенный день?

– Каждый день – особенный! – откликнулся Валера, сверкая своей «все-люди-лучшие-друзья» улыбкой. – Берите попутчиков смело, с ними не скучно. Мир поворачивается светлой стороной к тем, кто ему открыт.

– Моя жена постоянно твердила: «Каждый день – особенный», – ответил Глеб задумчиво. – Ну да, сегодня понедельник, а завтра вторник. Знаешь, ничего-то в них особенного, только ложка, которой ты хлебаешь говно, меняется. А говно-то – оно остаётся.

– Всё не так плохо, – убеждённо сказал Валера. – Важно не то, какие проблемы возникают, а то, как мы к ним относимся. Я даже писал как-то статью на эту тему, и её опубликовали в «Эгоисте».

Водитель тяжело покосился на него. Марина почти слышала, как скрежещут, поворачиваясь, его глаза, будто несмазанные шарниры.

– У меня рак гортани, – произнёс Глеб. – Как бы ты отнёсся к этому, будь ты на моём месте? Написал бы очередную статью?

– О, – выдохнул Валера. – Поверьте, мне очень жаль. Я вам искренне сочувствую.

– Мой стакан наполовину пуст, а твой – наполовину полон, – с горькой усмешкой сказал Глеб. Далеко впереди вспыхнули фары встречной машины, и расстояние стремительно сокращалось: стрелка спидометра плясала уже у отметки сто километров в час. Приближающийся автомобиль тоже шёл с приличной скоростью.

– Это ужасно. Но надежда есть, – быстро говорил Валера, а Марине хотелось закричать: «Дорога! Ты же отвлекаешь его от дороги!». – Если онкологическое заболевание диагностировано на ранней стадии, то вероятность…

– Остаток жизни гнить в больнице под капельницей? В вонючей палате, полной таких же любимчиков судьбы? Терять волосы, гадить под себя, а под конец орать от боли, потому что наркотики больше не действуют? Нет, спасибо! Эта судьба, сука, постоянно показывала мне жопу, но и я ей могу показать – вот это! – и Глеб потряс над приборной доской громадной, как дыня, фигой.

Встречная машина (чёрный «Рэнглер») была уже так близко, что Марина могла прочесть мелкие надписи на её номерном знаке. Салон «Ситроена» затопило светом фар, таким ярким, что казалось, у находящихся внутри видны кости и сосуды, будто на рентгеновском снимке. Марина перестала сдерживаться:

– Смотрите, джип!

«А ведь Глеб, возможно, был бы рад столкновению», – пронзила её мозг быстрая, паническая догадка.

Глеб искривил губы в полуулыбке-полуоскале. Джип, воя клаксоном, как голодный Сатана, промчался мимо, подняв по бокам от себя каскады воды. «Ситроен» ворвался в эту водяную стену и на мгновение обзор полностью пропал, будто по автомобилю шлёпнула грязная, жирная лапа.

– Ахтымудилачёртовсукинсын! – проревел Глеб. Его брови столкнулись у переносицы, вертикальная морщина рассекла лоб, на котором разрубленным червём билась короткая вена. Лицо водителя мигом налилось кровью, и Марина подумала о красной птичке из Angry Birds. Забавное сравнение – вот только девушке было не до смеха.

– Мразь! – выплюнул Глеб и снова закашлялся, мотая медвежьей головой. Скорость он так и не сбавил. Марина прикинула, что такими темпами они доберутся до трассы минут через двадцать.

Если Глеб не отправит всех в кювет.

Валера оставил попытки завязать беседу, что в возникшей ситуации было не самым худшим решением. Водителя, судя по всему, это устраивало. Он прокашлялся и сосредоточился на дороге. Пурпур постепенно сходил с его лица и, наконец, остался лишь на скулах тонкой разорванной сеточкой.

Минут через пять, когда дорогу обступил смешанный лесок, Глеб переехал лису, выбежавшую из кустарника, и даже не притормозил.

* * *

– О Господи! – воскликнул Валера. Марина вжалась в сиденье, впилась пальцами в щёки, превратив своё лицо в трагическую маску. Звук удара отдавался в её ушах и ещё где-то внутри, как кувыркающийся камень, навсегда оставляя в сердце тяжёлый оттиск. – Зачем вы это сделали?!

– Нельзя тормозить на такой скорости, когда дорога мокрая! – заорал Глеб. – Если ты не хочешь улететь на берёзу, нельзя тормозить на такой скорости!

– Но…

Голова Глеба развернулась к нему на плечах, как башня танка.

– Заткнись! Заткнись! Заткнись! – проревел он, брызгая слюной. – Я за рулём! Я главный! Ясно тебе, Гарри Поттер?!

Пурпурный цвет вновь вернулся на лицо Глеба, Валера же, напротив, побледнел – словно они были сообщающимися сосудами, между которыми циркулировала общая кровь.

За окнами среди деревьев мелькнул мотель – бледно-розовый фасад, кафе, несколько машин на парковке. Старик в дождевике катил вдоль заборчика пустую тачку, за ним бежала дворняга – хвост кольцом. Такая привычная жизнь. Марина с тоской проводила мотель взглядом.

– Остановите, мы сойдём здесь, – произнёс Валера как можно спокойнее. Глеб вытаращился на него так сильно, словно намеревался дотянуться глазами.

– Вы едете. Я довезу вас до трассы, как и договаривались. Будь я проклят! Я довезу вас до самой Перми!

– Разве вам не надо ехать к тётке?

– А? – сощурился Глеб. – К тётке?

Марина не заплакала – заскулила.

Лесок расступился перед указателем «БЕРЕГОВУШКА». Они ворвались в посёлок, не сбрасывая скорость. По встречной Глеб обошёл плетущийся трактор и чудом разминулся со встречной «Ладой Калиной», водитель которой ударил по тормозам и возмущённо просигналил. Валера вцепился в ручку двери, и Глеб истолковал этот порыв как попытку к бегству.

– Если ты попытаешься выпрыгнуть на ходу, тебя разотрёт об асфальт, как на чёртовой тёрке, – будничным голосом сказал он. – Станешь хуже той лисы.

«Ситроен» проехал перекрёсток на красный сигнал светофора, собрав целую овацию автомобильных гудков. Машины разлетались от безумца в разные стороны, как игрушечные.

– Пожалуйста, – еле слышно произнёс Валера. – Зачем вы это творите? Подумайте о жене.

– Со вчерашнего дня она больше не моя жена, – ответил Глеб с истеричной ноткой в голосе. – Сука мертва, и боже, я счастлив впервые за долгие годы! Как камень с души! Если захочешь однажды развестись, Гарри, уясни: шлицевая отвёртка – твой лучший помощник. Всё остальное доделает керосин.

Марина уже не могла сдерживаться. Словно шар с водой лопнул где-то внизу живота, и по бёдрам разлилось постыдное тепло. Мочи было немного (Марина успела присесть за кустики до того, как их подобрала попутка из ада), зато унижения – до фига. Острый запах её слабости начал подниматься по салону, забивая запах гари, исходящий от камуфляжки Глеба.

Но тот, кажется, не заметил ничего.

– Она сосала этому щенку из пресс-службы, – увлечённо говорил Глеб будто сам с собой, скользя мысленным взором по волнам своих ядовитых воспоминаний. – Этому, в пиджачке, причёсочка-пробор, туфельки, мать его. Насасывала, а вечером разговаривала своим поганым ртом со мной, когда накладывала ужин. Иногда даже целовала в щёку! Если бы у нас был ребёнок, она бы и его целовала, зашквареным-то ртом! И хорошо, что у неё случился выкидыш! Насасывала! Все знали, кроме меня. Как же они смеялись за спиной! Он, кстати, на тебя похож, Гарри Поттер, только холёный весь. Ты мне веришь?

Валера торопливо кивнул. Его умение обаять собеседника, усмирить гневливца словом осталось где-то далеко позади на дороге, у сбитой лисы. Да и как распорядиться этим умением, когда тебе велят заткнуться?

– Потом мне диагноз поставили. «Дорогой, надо лечиться, дорогой!» И по плечам гладит. И лезет своей похабной пастью! – Глеб ударил ладонью по рулю, и клаксон коротко пискнул. – Шлюха чёртова! Ничего бы не узнал, так и ходил бы с рогами, спасибо, Рубен глаза открыл. Представляю, как он хохотал надо мной, мелкий говнюк!

Марине тоже захотелось хохотать, но не от веселья – от ужаса. Сойти с ума в попутке из ада, нет ничего проще.

Посёлок остался позади. Оставались позади деревья, мокрые, костлявые коровы, завалившиеся набок пустые лачуги, бетонные, с дырами, стены, изрисованные граффити («кресты мира» соседствовали со свастиками). Столбы линии электропередач, поднимающиеся вдоль дороги пунктирами. Указатели, плавящиеся под дождём. Руины остановок, напоминающие гниющие, забитые мусором рты убитых великанов. Над ними кружили чёрные птицы. Ливень ослабевал и совсем прекратился, когда они, заложив лихой вираж, вырулили на федеральную трассу «Урал».

– А теперь внимание! – голосом рокера Шнурова провозгласил Глеб. – Ту-ту! Е-эдем!

Марина чувствовала, как её вдавливает в спинку сиденья, точно космонавта в стартующей ракете. На спидометре стрелка упёрлась в отметку 150. «Ситроен» явно намеревался преодолеть звуковой барьер. Такая езда не могла окончиться ничем, кроме катастрофы, но теперь Марина не сомневалась: катастрофа в действительности был той тёткой, к которой Глеб так спешил.

Что-то легонько коснулось её колена, отчего она едва не вскрикнула. Опустив взор, Марина увидела мобильник, который Валера протягивал ей тайком от Глеба, протиснув правую руку между сиденьем и дверцей автомобиля. Свой смартфон она оставила в рюкзаке и, что занятно, даже ни разу не вспомнила о нём с тех пор. Она схватила старенькую «Нокию» Валеры, на миг дотронувшись до его пальцев. Слегка их сжала, и Валера ответил тем же. Её пальцы были холодны, но его холоднее. Потом Валера убрал руку.

Что ж, у неё есть мобильник. Как он может помочь в сложившейся ситуации?

«Соображай, подруга», – молча прикрикнула она на себя. – «Ты же была отличницей в школе, и в универе – одна из лучших на потоке. Так что мозги у тебя есть. Вот и шевели ими, подруга».

Но мысли рассып;лись, как детский конструктор.

«Что нам известно? Модель машины, цвет, регион, откуда она прибыла; имя водителя, трасса и направление движения. Если эту информацию с кратким описанием проблемы разослать СМСками по близким, кто-нибудь из них свяжется с полицией. А дальше пусть копы думают, как остановить психопата».

Воспрянув духом, Марина принялась набивать сообщение.

– Здесь наверняка повсюду камеры, – как бы между прочим заметил Валера. Глеб фыркнул:

– Пусть шлют свои квитанции по почте. Я как-нибудь это… кх-хе! – переживу.

– А что насчёт бензина?

– А что насчёт бензина? – переспросил, кривляясь, Глеб.

– Вам же надо будет остановиться, чтобы заправиться. Датчик почти на нуле.

– Вот ты умный какой, смотри! Сразу ясно, отличник! Остановимся, когда я решу и как я решу.

Глеб обогнал «Камри» – небрежно и резко. «Ситроен», который разогнался уже до 160 километров в час, заёрзал по асфальту; Глеб выровнял автомобиль каким-то чудом. Во время манёвра Марину бросило на дверь, и она выронила мобильник.

Воздух, казалось, замер у неё в груди. Она закусила до крови нижнюю губу, но Глеб продолжал смотреть на дорогу и, к счастью,  ничего не заметил. «Нокиа» улетела под кресло, на котором сидел Валера. Носком кроссовка Марина нашарила телефон и осторожно пододвинула его к себе. Ей понадобилось некоторое время, чтобы перевести дыхание. Потом она начала медленно наклоняться за ним, не отрывая взгляда от Глеба.

– Чёртовы уроды, – проворчал Глеб. То ли он имел в виду пассажиров, то ли весь белый свет.

Она коснулась кончиками пальцев гладкого и почему-то кажущегося податливым бочка мобильника. Двигаться дальше ей мешал ремень безопасности, который Марина не решалась отстегнуть без риска привлечь внимание водителя. Она вытягивала руку до предела, пока ремень, врезавшись в тело, не перекрыл кислороду доступ в лёгкие. Мышцы свело, и суставы прострелила дикая боль, словно жидкая пуля прошла по всем изгибам её руки и шеи, остановившись под затылком.

Но она сумела схватить мобильник.

Не веря счастью, опасаясь уронить, Марина осторожно распрямилась.

Вопреки её опасениям, СМСка не стёрлась. Немного уняв дрожь, Марина приготовилась продолжить набор сообщения. В этот момент «Нокиа» принялась напевать из её ладони голосом фронтмена группы «Ляпис Трубецкой». Весёленькая мелодия заплясала по салону, и на переливающемся перламутром дисплее высветилось имя звонящего (точнее, звонящей): «АЛЁНА».

«Кто такая Алёна?» – успела подумать Марина, а потом сиплый, бычий вой Глеба выбил все мысли из её головы.

– А-а-о-о-у-о! – обрушил он на пассажиров оглушительную цепь хрипатых гласных. Его ледяные глаза комично расширились. Глеб напоминал пещерного человека, которого угораздило попасть за баранку чудо-колесницы будущего. – О-у-о-а-у!

Дальнейшее произошло стремительно. Глеб запустил левую руку под сиденье, и Марина опять услышала бряцанье. Потом левая рука водителя взметнулась к рулю. В ней Глеб сжимал шлицевую отвёртку. Ту самую. Левая рука перебросила отвёртку в правую (и на мгновение Глеб перестал удерживать руль). Правая же рука описала изломанную дугу – Марина ощутила тугой толчок воздуха, – и Глеб вогнал отвёртку в горло Валере. Валера подался назад с такой силой, что кресло содрогнулось. Очки слетели с его носа и, кувыркаясь, брякнулись под ноги. Кровь – совсем немного – тонкой струйкой побежала по шее Валеры. Он пытался то ли сказать что-то, то ли сглотнуть, и ручка отвёртки заходила вверх-вниз, словно рычаг. Осознав тщетность попыток, Валера всхлипнул по-детски беспомощно и всплеснул руками: мол, какая оказия приключилась, господа!

– У-у! – сотрясал воздух Глеб. – Обманывать меня?! Обманывать меня?! Вот что ты наделала!

Валера вытащил отвёртку из горла, и тогда кровь хлынула пульсирующим потоком. В галлюциногенном свете приборной панели она казалась чёрной, как у жука. Увидев кровь на руках Валеры, Марина начала кричать, заглушая даже вопли водителя. Из-под подбородка Валеры посыпались крупные пузыри, словно он тоже кричал вместе со всеми, только беззвучно.

Так они и орали, втроём, а «Ситроен» из ада несся, не разбирая пути.

Потом Марина перестала воспринимать окружающую реальность. Она отключилась.

Не самая плохая идея.

* * *

Когда Марина очнулась, огонёк на забрызганной кровью приборной панели, сигнализирующий о малом количестве бензина, исступлённо мигал. «Ситроен» всё так же гнал по шоссе, дожирая остатки топлива. Глеб повис на руле, и из его глаз бежали слёзы. Срывающимся голосом он произносил монолог, начало которого Марина пропустила:

– …просто невыносимо. Это в сказке, как мать рассказывала, лягушка взбила лапками масло из молока и выкарабкалась, но в жизни ты барахтаешься сколько можешь, пока силы не уйдут, потому что на самом деле ты не в молоке, а по горло в жидком дерьмище, из него в принципе нельзя сбить масло. Как я раньше считал? Судьба вертит слабаком, а сильный человек сам ей хозяин. Алёхин, Димка-то! Под Грозным собственными силами выбрался из подбитого БТРа, а у самого всё парализовано ниже жопы. Мог бы остаться там и сгореть, а он полз на своих руках обожжённых, полголовы в волдырях, а с двух направлений чехи бьют. Колесниченко пулю прямо в сердце схватил, а Алёхин дополз до укрепления, где уже я его подобрал – тогда он и вырубился. Ведь мог бы остаться в БТРе и сгореть: судьба, мол! А он против судьбы попёр. Как та лягушка. Дали ему медаль «За отвагу». Димка, Димка, я, когда у меня в жизни трудности случались, всегда тебя вспоминал, как ты под обстрелом, искалеченный весь, полз. Неужто на гражданке трудности круче? Так я думал, ну и помогало мне. А потом как сглазили меня. Катька, стерва… за что? Я же, как в жёны её взял, ни на одну бабу не глянул по серьёзному. А эта… Ну как тут исправишь, когда у тебя жена мелюзге сосёт и не только? С работы выперли. Потом врач мне диагноз суёт, не волнуйтесь, мол, сейчас медицина чудеса творит, химиотерапия, то да сё. У самого весь кочан в перхоти. А мне не нужна химиотерапия, чтоб под капельницами загибаться медленно. Я как раньше хочу! Чтобы в Грозный, опять Алёхина на себе тащить! И никак, никак, никак нельзя! Тут вы ещё! Почему это всё – мне, а вы, сволота, дальше будете ходить, и радоваться, и цветы нюхать?! Как будто бы и не было меня. Где же справедливость? Справедливо мне выбирать между гниением на больничной койке, пока жена под уродом смазливым кряхтит, и автокатастрофой? Справедливо? – тут он зыркнул на Марину из-за плеча.

– Выпустите меня, – пролепетала она, тоже плача. – Пожалуйста. Я хочу жить.

– Я тоже, – всхлипнул Глеб, вжимая педаль в пол. Стрелка спидометра замерла на отметке 160. Похоже, «Ситроен» Глеба достиг скоростного предела. – Тоже хочу жить. Пришла пора проверить.

Картинным жестом, величаво, он отстегнул ремень.

– Давай, отстёгивайся. Испытаем судьбу вместе. «Орёл» или «решка», м?

– Не надо, – простонала Марина. Её била крупная дрожь, нижняя челюсть колотилась о верхнюю, отчего девушка прикусила язык.

– Пусть будет «орёл», – сказал Глеб со странным, мечтательным умиротворением в голосе. На дорогу он больше не смотрел – только на попутчицу. – Если «орёл», значит, повезло. Монетку в подлокотнике возьми, а? Я всегда выбирал «орла», когда…

Рука Валеры, покрытая узором засыхающей крови, как причудливой татуировкой, взметнулась над приборной панелью и легла на руль. Даже сквозь слёзы Марина увидела, как в ужасе округлились глаза Глеба. Валера задёргался в кресле, точно изувеченный богомол. Пытался управлять машиной.

Глеб заорал, и спустя миг Марина присоединилась к нему. За лобовым стеклом сумасшедше выплясывал простирающийся перед автомобилем пейзаж. Затем «Ситроен» вынесло с трассы, и тогда время стало вязким и тягучим, как смола.

Автомобиль летел по воздуху в окружении вращающихся обломков ограждения, как вагончик, отцепившийся от состава на «американских горках». Тяжёлая туша Глеба, отделившись от кресла, впечаталась в потолок, оставляя на нём вмятину, а тело Валеры всё так же колошматило руками, точно дирижировало, и неясно было, то ли в него возвращается жизнь, то ли покидает в агонии. Марина почувствовала, как её саму стягивает и душит ремень, грозя переломать кости. По лобовому стеклу побежали трещины, а за ним тяжело кувыркалась серая надвигающаяся земля.

«Ситроен» врезался в поросшее кустарником дно овражка метрах в десяти от трассы и закувыркался дальше. Передние двери одновременно распахнулись, словно машина в изумлении развела руками, и правую с треском сорвало, унесло за пределы видимости. Салон наполнился визгом разрываемого металла и пластика. Грохот разрастался, пожирая весь мир и голову Марины, разнося её изнутри. Гигантскими грибами-дождевиками распускались подушки безопасности. Включившееся на какой-то момент радио успело пропеть: «…Боже, какой мужчина…», прежде, чем заткнуться с дребезжащим хлопком, означающим полное разрушение приборной панели. Утратившее прозрачность лобовое стекло сложилось пополам и вылетело наружу. Дверные стёкла взрывались одно за другим, вихрь осколков закружил внутри машины, и среди этого бурана, словно чёрно-зелёный биллиардный шар, метало Глеба.

Это было последнее, что Марина успела заметить, теряя – во второй раз – сознание.

* * *

Первым чувством, свидетельствующим о том, что она жива и пришла в себя, была боль, такая страшная, будто Марину сбил поезд. Она закричала, и тогда боль усилилась многократно, заскакала по костям и жилам, как чёрт на батуте. Но и молчать Марина не могла. Какое-то время она надрывалась, пока вопль не иссяк, выродившись в жалкое поскуливание.

Умолкнув, Марина поняла, что ничего не видит, и ужас, который сковал её, оказался сильнее боли.

Она инстинктивно подняла руки к лицу, туда, где, как ей казалось, были глаза. Пальцы коснулись чего-то мокрого, сочащегося.

«О Боже мой!» – зазвенел голос в её голове. – «Ослепла! Я ослепла! Ослепла!»

Потом она осознала, что ощупывает рассечённую кожу над бровями. Там пульсировала плоть, и кровь, сбегая по лицу, застывала на нём, превращая в клоунскую маску.

Марина разлепила склеенные кровью веки и взглянула на мир сквозь красную дымку. В глазах плясали вспышки, точно новенькие монетки на солнце

(«орёл» или «решка»)
но Марине стало ясно, что зрения она не лишилась. Ради такого счастья она была согласна терпеть любую боль.

Голова на скрипящей шее двигалась с трудом, как дверь на ржавых петлях, однако девушка смогла оглядеться.

Она полулежала на боку, удерживаемая ремнём безопасности. Дверь с её стороны, смятую, ощетинившуюся осколками, вывернуло под неестественным углом. Скосив глаза, Марина увидела, что её плащ разорван, правые плечо и бок изрезаны, а в ранах поблескивает стеклянное крошево. Левая сторона машины перестала существовать, расплющенная в бугристый блин, словно её жевал динозавр. Переднее сиденье пассажира отсутствовало. Останков Валеры нигде не было.

Как и тела Глеба.

В ноздри проникала удушающая смесь бензина, масла и стекольного омывателя. Обоняние стало последним чувством, вернувшимся к ней, и тогда Марина осознала: не смотря ни на что, она продолжит жить.

«Пусть будет «орёл», – подумала она, не вникая в смысл слов.

Чуть свыкнувшись с болью, она предприняла попытку освободиться от ремня, уверенная, что замок заклинило намертво, как это часто случается в подобных ситуациях, если верить репортажам с мест ДТП. К её удивлению, ремень отстегнулся легко, и она вывалилась из выпотрошенной машины в грязь. Неудачное падение вызвало новую вспышку боли в руке, от плеча до кончиков пальцев, словно Марина сунула её в гребной винт. Перекатившись на спину, Марина дала волю крику.

Устав голосить, она попробовала сесть. Для этого она упёрлась ногами в растерзанное колесо «Ситроена» и тут же пожалела об этом: вся боль из тела устремилась в правую ногу и сконцентрировалась в голени. На этот раз Марина смогла лишь хрипло стонать, глядя в обезумевшее, ходуном ходящее небо.

Долгое время она так и лежала, цепенея при мысли о том, какие ещё сюрпризы преподнесёт её разбитое тело, когда она начнёт двигаться. Сама мысль о необходимости движения вызывала у неё приступы паники. Дважды она пыталась звать на помощь – никто не откликнулся. Вообще, было поразительным, что с трассы до сих пор не заметили сломанное ограждение и не остановились помочь или хотя бы полюбопытствовать. Словно авария занесла и машину, и её пассажиров в параллельную реальность, в которой Марине предстояло вечно лежать в грязи под промозглыми звёздами.

«Возможно», – пришло ей в голову, – «в параллельной реальности мы очутились, когда ещё только сели в машину… а то и раньше».

Размышляя так, она собралась с силами и перекатилась на живот, после чего её сознание снова – на несколько секунд – покинуло её.

Очнувшись, она поползла к дороге вдоль оставленного развалившимся «Ситроеном» следа: обрывки обшивки; осколки стекла и пластика; торчащий из взрытой земли расколотый бампер; вывороченные, мохнатыми корнями кверху кусты. Обочина с пробитым ограждением находилась в тридцати метрах – и миллионах световых лет – от Марины. Вскоре ей пришлось, борясь с тошнотой, карабкаться по пологому склону из низины, в которой нашла свою смерть машина, теперь похожая на панцирь жука-исполина. Черепаший подъём осложняло и то, что действовать Марина могла только левыми – не травмированными – рукой и ногой, поэтому её постоянно заносило вправо. На корректировку курса уходили дополнительные силы и время.

Она преодолела почти половину подъёма, когда опять пошёл дождь. Воздух вокруг сразу потемнел и сделался плотным, упругим. Толкал её назад. До Марины стали доноситься звуки автомобилей, изредка проезжающих мимо без остановки, как будто дыра в ограждении – дело вполне обыденное. Она полагала, что её запасы слёз кончились, и изумилась, убедившись в обратном.

Итак, умываясь слезами, кровью и дождевой водой, Марина упрямо продолжала волочить своё словно сшитое из кусков тело к зияющему над ней пролому.

Когда она проползала мимо груды обломков, которую венчала сорванная дверь и приличных размеров фрагмент обшивки, эта куча хлама зашевелилась, заворочалась, задышала, и Глеб поднялся из неё во весь рост, как Годзилла из руин Токио. Марина уставилась на него во все глаза.

Левая часть лица Глеба провалилась вовнутрь, отчего его круглая, сплюснутая сверху голова утратила прежнюю форму. Рот превратился в рваную дыру, из которой выглядывали жёлтые обломки костей и, пульсируя, стекала кровь, чёрная, как отработанное машинное масло. Взором правого – уцелевшего – глаза Глеб пригвоздил Марину к земле.

– Уваф, – произнёс этот воскресший циклоп. Перекошенная челюсть открывалась и закрывалась, точно ставня в доме с привидениями. – Уваф – уваф.

Он сделал шаг из обломков. Его руки, кажущиеся бескостными, свисали вдоль тела. Марина взвизгнула и устремилась прочь, словно змея с перебитой спиной, помогая себе уже и сломанными конечностями.

Глеб, разбрызгивая кровь, будто жертва неопытного вампира, потопал за ней на негнущихся ногах.

Догнав Марину, он с громким кваканьем рухнул на неё, впечатав в пахнущую бензином грязь. Его зловонный выдох обжёг ей затылок. Марина забарахталась под тяжёлой тушей, как под насильником, готовая сопротивляться до последнего, и не сразу поняла, что Глеб не шевелился. Вывернув шею, она оглянулась и встретилась взглядом с пустой, наполненной желеобразной субстанцией, глазницей на его свинцовом лице. Из ноздрей расквашенного носа Глеба торчали толстые волоски, похожие на лапки насекомых. Скрюченные пальцы Глеба какое-то время ещё выводили в грязи замысловатые иероглифы агонии, но, наконец, замерли и они.

Марина рванулась из-под мертвеца. Ощутила, как что-то лопнуло в её пояснице, словно там родилась ослепительная сверхновая боли, но зато смогла освободиться от жуткого груза. Труп Глеба нехотя перевалился на бок, обратившись лицом к остову «Ситроена», как будто тот, тоскуя, позвал своего хозяина. Марина хотела передохнуть немного прежде, чем продолжить движение, когда совсем близко зазвонил мобильник Валеры. Она узнала его по рингтону: «Ляпис Трубецкой», припев песни «Я верю».

Марина сместилась правее и нашла телефон в пучке травы. Он совсем не пострадал в катастрофе, даже не запачкался. Это показалось Марине в равной степени удивительным и несправедливым.

Звонила Алёна. Марина нажала на кнопку приёма и приложила мобильник к пылающему уху. Почувствовала, какой он холодный.

– Алло, Валер! Валера, привет! Ты меня хорошо слышишь? – застрекотало в динамике.

Марине не понравилось, как звучало это «привет»: Приве-е-ет!

– Валера умер, – сипло ответила она.

– Что… – запнулась Алёна. – Кто говорит?

– Кровавая Мэри, – сказала Марина. – Валера умер, и прекрати звонить ему, сука.

Разрыдавшись, она уронила руку с трубкой и разжала пальцы. Телефон, продолжая балаболить Алёниным птичьим голосом, покатился по склону. Остановился рядом с автомобильным ароматизатором в форме четырёхлистного клевера.

* * *

Через четверть часа у места аварии затормозил большегрузный «Вольво». Дальнобойщик, как две капли воды похожий на актёра Гостюхина, обнаружил Марину, привалившуюся спиной к разлапистому дереву, которое росло у самой дороги  и потому заслоняло проезжающим пробоину в ограждении. Напарник Гостюхина в это время суетливо вызывал полицию и скорую помощь. Никого не замечая, Марина исступлённо набивала СМС-сообщение на телефоне Валеры.

Начиналось оно так:

ВАЛЕРА ЛЮБИЛ ПОВТОРЯТЬ: ЗД;РОВО, КОГДА ВСЁ, ТЕБЕ НЕОБХОДИМОЕ, УМЕЩАЕТСЯ В ОДНОМ РЮКЗАКЕ. ПАСУЯ ПЕРЕД ЕГО ЭНТУЗИАЗМОМ, МАРИНА УБЕЖДАЛА СЕБЯ, ЧТО СОГЛАСНА С ЭТИМ… НО СЕЙЧАС ОНА ЖЕЛАЛА, ЧТОБЫ К ИХ СКУДНЫМ ПОЖИТКАМ ДОБАВИЛСЯ ХОТЯ БЫ ЗОНТИК ВМЕСТО ЗАНОШЕННОГО ДОЖДЕВИКА-ПОНЧО ИЗ ЦЕЛЛОФАНА. СВОЙ ВАЛЕРА И ВОВСЕ ВЫКИНУЛ ПАРУ ДНЕЙ НАЗАД. ЛИВЕНЬ ОБРУШИЛСЯ НА ПУТЕШЕСТВЕННИКОВ, КОГДА ОНИ ВЫШЛИ С ПРОСЁЛОЧНОЙ ДОРОГИ НА АСФАЛЬТ. НЕВЗИРАЯ НА БУЙСТВО СТИХИИ, ВАЛЕРА БОДРО ШЛЁПАЛ ВПЕРЕДИ, ВЫСОЧЕННЫЙ, КАК ДЯДЯ СТЁПА-МИЛЛИЦИОНЕР…

Поглощённая своим делом, Марина не сразу заметила дальнобойщиков, хлопотавших возле неё.

– Это надо отправить родственникам, – терпеливо пояснила она склонившемуся над ней Гостюхину. – Пусть знают, что выпал «орёл». Мы загадали его вместе, но потом что-то пошло не так, и вот я здесь, а Глеб ужинает в аду. В аду сегодня макароны, – прибавила она доверительно, понизив голос, точно делилась с дальнобойщиком сокровенным.

Гостюхин в растерянности подался назад. Марина изучила его взглядом и задала странный вопрос:

– Вы ничего не знаете об изменах вашей жены? Учтите, если вы её убили, я не сяду с вами в машину. Кто такая Алёна?

И закончила грустно, глядя уже мимо дальнобойщика, на трассу:

– А вообще, нам в Москву надо. Возвращаемся мы.

И от этой грусти, переполняющей голос девушки, сердце Гостюхина сжалось.

Он опустился рядом на землю и бережно, как хрупкую драгоценность, обнял Марину. Так и держал её, пока не приехала «скорая».

КОНЕЦ