Гл. 3 О поляризации русского общества

3. Поляризация русского общества
 Почему имен Сергия Радонежского, Серафима Сарофского, Александра Невского и прочих мужей, прославленных церковью, благодаря которым и выстояла русская земля в годы войн и междоусобиц, не встретишь в трудах ни у Чернышевского, ни у Белинского, ни у Герцена, ни у Огарева, ни у Чаадаева, - русских мыслителей, пленявших лучшие умы российской интеллигенции весь XIX и начало ХХ столетия (а после событий 1917-го, сделавшего их мечты явью, стало как-то не до них)? Потому что выбранная ими схема построения мира позволяла лишь критиковать, точнее, отрицать весь существующий миропорядок, ничего не предлагая взамен. Нельзя же всерьез воспринимать, как альтернативу существовавшей России с ее многовековыми традициями сны Анны Павловны в  романе «Что делать?» Чернышевского или заимствованные у Прудона и Адама Смита картины будущего справедливого общества в «Былом и думы» Герцена. Сны Анны Павловны, кстати, так  снами и остались, т.е. провозвестниками новой будущей жизни не стали. Герцен тоже писал о новой жизни: «...Древний мир вовсе не надобно было спасать, он дожил свой век, и новый мир шел ему на смену. Европа совершенно в том же положении; литература и философия не сохранят дряхлых форм, а толкнут их в могилу, разобьют их, освободят от них». «Наука, одна наука может теперь... дать им (массам - С.С.) кусок хлеба и кров. Не пропагандой, а химией, а механикой, технологией, железными дорогами она может поправить мозг, который веками сжимали (всем устоем отношений, царящих в мире, которое породило Христианство - С.С.) физически и нравственно». («Былое и думы», III т., ч.7, гл.6).
 О картинах будущей справедливой жизни после свержения Самодержавия, о которой так мечтал Герцен, можно прочитать у А. Солженицина в его «Архипелаге ГУЛАГЕ».
 Как известно, критиковать других легче, чем что-то сделать самому. Поэтому и людей, всю свою жизнь потративших на критику, подтачивание и разрушение существовавшего политического строя, можно смело назвать бездельниками, ибо кто критикует чужие недостатки, зачастую не может дать себе труд обратиться на свои собственные, начав переделку якобы горячо любимой ими Отчизны с самих себя. На самом деле никого они так самозабвенно не любили, как самих себя, и их гневные обличительные филиппики против монаршего строя – были не более чем возможностью заявить о себе и публично покрасоваться перед современниками остротой языка и резкостью суждений. Народ, который они рвались спасать, не имел ничего общего с тем своим портретом, который был создан в воображении тех же народников. Народники, как и Западники, не смотря на их, казалось бы, принципиально противоположные позиции (западники видели будущее России только в движении ее за Западом, славянофилы настаивали на особом пути России) призывали одно и то же – революцию в России. Если Западники напрямую цитировали западных философов – революционеров - А. Смита, Прудона, настаивая их труды на крепчайшем коктейле из немецкой философии Гегеля, Шлегеля, с добавкой Фейербаха, то славянофилы, исповедуя бредовые идеи о народе, как о единственном носителе великой сермяжной правды, видели в нем единственного главного кормчего развития России. Внушая ему, что это неграмотное дремучее сословие, вместо того, чтоб чему-то учиться самому, должно само учить все остальные слои населения России, втемяшивая в земляные мужицкие лбы, что народ должен жить сам, своим умом, не подчиняясь официальным властям, народовольцы несли ту же революцию, которую западники черпали в трудах западных философов.
 Условия жизни высших и низших классов в России настолько полярно отличалась друг от друга, благодаря той самой поляризации общества, созданной реформами Петра, что сами эти слои общества не имели друг с другом ничего общего, знали друг о друге крайне мало, были друг к другу вроде как иностранцы. Не случайно для отпрысков знатных родов первый язык был французский, на котором они говорили гораздо лучше, чем на русском, не говоря уж о знании русских обычаев и следовании традициям предков. После Петра дворянские дети начинали жить как бы с чистого листа, не имея никаких исторических ориентиров, чтобы двигаться в будущее. Не будучи европейцами, они не оставались и вполне русскими, т.к. росли в изоляции от русского народа, были оторваны от его корней  и обычаев, они стали, так сказать, воплощением утопических идей Петра, мнившего превратить Петербург в Амстердам, Россию - в Голландию, а русских – в европейцев. Это приводило  к идейным шатаниям, потерянности, стремлением заполнить образовавшийся духовный вакуум  идеями западной философской мысли, направленной прежде всего на разрушение самого Самодержавия, создавшего им столь экзотические условия для жизни. Вот что писал Герцен об этом мироощущении русских революционеров: «... все доселе явившиеся учения и школы социалистов, от С. Симона до Прудона, который представляет одно отрицание, - бедны, это первый лепет, это чтение по складам, это терапевты и ессениане древнего востока. Но кто же не видит, не чует сердцем  огромного содержания (т.е. будущего общества централизованного распределения материальных благ - С.С.), просвечивающего через односторонние попытки, или кто же казнит детей (т.е. первых террористов-революционеров - С.С.) за то, что  у них трудно режутся зубы или выходят вкось?
Тоска современной жизни - тоска сумерек, тоска перехода, предчувствия. Звери беспокоятся перед землетрясением». ( «Былое и думы», III т., ч.7, гл.6).
   И, конечно, те же народники или, скажем, декабристы, словом представители любого сословия, не относящиеся к народу, не могли никого спасать, т.к.  народ, живущий вековыми традициями, и не нужно было спасать, и тем более им – дворянским сословиям, несколько поколений которых жили противоестественной, праздной жизнью, растеряв русские корни и знающие о жизни лишь из отвлеченных западных писаний, не могущих ничего сказать о жизни Отечества. Их «подвиг самоотречения», каковой лукавый термин был широко растиражирован советской пропагандой, был пожизненным заключением себя в скорлупу недовольства, коим они делились с членами своего узкого кружка, куда не было доступа постороннему, чтобы, скривив губы в язвительной усмешке, оправдать свое безделье непонятостью временем, в надежде оценки себя будущими поколениями.
Поколения оценили их по достоинству, отведя им место на задворках истории, т.е. жизнь России шла своим чередом, а их - своим, никак друг с другом не пересекаясь. Так они и потратили весь свой пыл на диспуты да дискуссии, не дойдя до реальных созидательных дел, ибо теракты («террор величественен своей неотвратимостью», как писал Герцен), «эксы» - экспроприации на революционное дело, захлестнувшие Россию на рубеже прошлого - позапрошлого веков, созидательным трудом никак не назовешь.
Имея огромные возможности служить России - богатство, образование, - не сделать за всю жизнь ничего, все силы употребив на политические диспуты и журнальную грызню, - это не есть ли неоспоримый аргумент в пользу их дьявольского тщеславия и чисто дворянской спеси, не позволившими им палец о палец ударить ради будущего России?.. Тем не менее, свой посильный вклад в раскачиванье лодки российской государственности они внесли, приблизив сколько могли, время большевистского мракобесия.

*    *    *

В 1920 г. Бунин в своих «Окаянных днях» написал: «Поставил эпиграф к своей «Деревне»: «Нет, не прошла еще древняя Русь!» Правильно поставил». А в 2005 г. от Кураева и Солженицына слышим, что Россия исчерпала свой потенциал социальных потрясений. Что же с ней произошло за 85 лет? Почему за несколько веков, начиная со Стеньки Разина, придя в XX век «древняя Русь не прошла», а за 70 лет советской власти и 15 постперестроечных потрясений вдруг «исчерпала»? Много чего за эти годы с ней произошло. Прежде всего, коммунистами был переломлен духовный хребет русского народа, вытравлена красной идеологией из его сознания история и религия России, выращена новая порода людей (грандиозный социальный эксперимент партийной камарильи во главе с великим тюремным селекционером), которую условно можно назвать «Homo Soveticus», не помнящих ни Бога, ни семьи, ни своего прошлого, готовых принять любую самую чудовищную и диковинную ложь о ком угодно и послушно принимающих все движения власти, как единственно верные. Позже эти понятия - Бог, семья, история, культура - вернулись, но опять-таки - в гипертрофированном виде: все это есть, но лишь постольку, поскольку не нарушает мой комфорт - душевный и телесный. Если же это требует от меня усилий, я легко перешагну через Бога и через семью. Что такое любой организм - индивидуальный или социальный - без хребта? Паралитик. Социальный паралич русских выражается в гражданской апатии к чему бы то ни было. Если начало века ознаменовалось повышенной, прямо-таки сверхъестественной гражданской активностью всех слоев населения (например, в один только день 8-ого марта 1917 г. по Невскому в Петербурге прошло 5 демонстраций самых различных групп населения - от домохозяек, до работниц ткацких фабрик), то после 70 лет добровольно-принудительных демонстраций, собраний и митингов по разнарядке у советских граждан выработалась стойкая аллергия на какие бы то ни было общественные волеизъявления.
Что же, все-таки, такое - потенциал социальных потрясений? Если хотите, это показатель здоровья нации. Если не духовного, то, по крайней мере, физического. Как в человеческом организме, при попадании инфекции на нее набрасываются все его здоровые силы, и человек быстро выздоравливает, так и в обществе любая социальная несправедливость со стороны власти вызывает бурный протест, выливающийся зачастую в народные волнения, которые влекут за собой всегда при вменяемости власти устранение этой самой несправедливости.
В деревенских семьях, составлявших в дореволюционной России 85 % всего населения, полно ребятишек - на каждом дворе по 5-6, а где и по 10-12 детей. Людская масса в большинстве своем крепкая, молодая, сильная. Кипит избытком жизненных сил и энергии, и таким же крепким здоровым потомством лишь прирастает. Эти волны подчас выплескиваются в социальные коллизии. Русь шалая, любящая скитаться, бродяжничать и куролесить — это ведь все люди здоровые, физически сильные, быть может, не отягощенные излишними духовными запросами, и от того наивные и доверчивые, легко поддающиеся на провокации различных политических дирижеров.
Но, не нужно считать их глупее нас, сегодняшних. Мы, люди в большинстве своем образованные, также легко ведемся на различные лозунги, вешаемые нам нынешними манипуляторами общественного сознания через средства массовой информации. Внутренняя политика постсоветских чиновников – неприкрытое обкрадыванье нас под сенью прикрывающих их силовых ведомств и плотно смыкающегося с ними криминала. Нынешние масштабы воровства намного превосходят те смешные (по нынешним меркам) несправедливости, которые существовали при царе, и которые вызывали тогдашний бурный общественный протест. Вот только сейчас это не вызывает ничьих протестов и стало нашей повседневностью. Так что же лучше – считать себя современными и разумными людьми и безропотно терпеть все эксперименты (пенсионные, монетарные и др.), которые проделывает с нами безудержно ворующая власть, не смея публично выразить свой протест, или считать себя людьми простыми, но живо реагирующими на притеснения, и в случае невыносимости существования восставать против власти? Мы так же легко подаемся в сторону, в которую ведут PR-технологии, в сторону, выгодную власти. И с какой стати нам считать себя, питающих якобы какие-то духовные запросы,  умнее предков, если за ними были вековые русские традиции деревни, мудрость поколений, устои крестьянской общины, а за нами - ничего, кроме шаткого, не опирающегося ни на что, личного опыта? Да и кто в наше время, а тем более, 100-200 лет назад был этими духовными запросами отягощен? Прошел день, в который не слишком пришлось гнуть спину, - и, слава Богу! В наше время чудить и, тем более, восставать на существующий порядок, просто некому. Деревни спиваются и вымирают (алкоголики не оставляют здорового потомства). За последние 20 лет исчезло 23 тыс. деревень, сел и поселков городского типа.  Народ, в целом лишенный какой бы то ни было инициативы, вял и аморфен. Самая активная часть - молодежь поражена либо карьеризмом, либо инфантилизмом, либо погоней за удовольствиями жизни - общее веяние времени. В современном мире человек, достигший 30 лет, - еще юноша, поскольку еще ничего не успел сделать в жизни, а в 40 - уже пожилой человек, т.к. жажда удовольствий  превращает его к этому возрасту в развалину. Кому устраивать социальные волнения? Стенька Разин после своей поимки на допросах показал дюжую натуру и незаурядный ум, отвечая на вопрос, как посмел он называться помазанником Божьим: «Господу было угодно наказать Россию в лице моего окаянства».
Определенная логика в его словах была: если на троне сидит узурпатор, а Екатерина II, узурпировала власть, придя к ней путем дворцового переворота, то почему и другим не попытать счастья? Россия была другой, не было индустрии абортов, ежегодно уносящей 2 млн. человек, в каждой ограде бегали ватаги детей, и Пугачев, терпя от правительственных войск поражение за поражением, вновь и вновь, как по волшебству, набирал себе на уральских просторах толпы недовольных правлением Екатерины оборванцев. Читая историю Пугачевского бунта, записанную Пушкиным, поражаешься их количеству, как, если бы Пугачев черпал из бездонной бочки. В наше время он не почерпнул бы ничего, народ стал равнодушней, да и порода пооскудела. Человеку, начинающему день со стакана водки, незачем тащиться в неведомые дали, искать призрачной справедливости, беря пример со своих романтических предков. У него все дали уже куплены за 10 рублей, заплаченные за стакан самодельного первача, которое он будет пить и завтра, и через год, если только прежде не протянет ноги. Господь покарал Россию за ее окаянство, лишив самой возможности чудить, но при этом и вершить что-либо созидательное.

*    *    *

Петр поднял свою светскую власть на небывалую высоту. Для него утвержденный им абсолютизм был средством вершить благо для страны, как он его понимал, создавая «правильные» законы и управляемое этими законами «регулярное» утопическое государство. Петр строил государство, которое не было еще видано на земле, и строительство которого так и не смог довести до конца. У многих мечтателей вместо чего-то необыкновенного, чем они собираются удивить весь мир, часто получается самая заурядная, виденная до них тысячу раз мерзость. Реформы Петра, тщившегося построить небывалый самостоятельный государственный порядок, обернулись небывалым ростом бюрократии, быстро превратившейся в нечто чудовищное, где исчезает всякая здравая мысль, где решения принимаются, исходя не из здравого смысла, а из требований параграфа, не имеющих с разумными требованиями жизни ничего общего. Созданный Петром порядок, когда всем ходом дел управляет бюрократический аппарат по своим должностным регламентам и инструкциям, когда никакая инициатива снизу не может быть осуществлена без прохождения одобрений всей пирамиды чинов (на что уходили годы и десятилетия), казался незыблемым и наиболее отвечающим чаяньям России. Но забытый, казалось, навсегда Петровский неосуществленный план построения идеального общества на земле, был поднят на щит через 200 лет большевиками только уже через идеологию Марксизма. Но и они захлебнулись в бюрократических болотах  доставшейся им  после революции от царской России. Бюрократия никуда не делась, она слегка перекрасилась под новые лозунги, оставив основные принципы функционирования незыблемыми. И брежневская бюрократия на закате правления КПСС вполне сопоставима по своим объемам с Российской бюрократией эпохи правления Николая I.  Коммунисты со всей энергией разрушения, присущей столь многим русским начинаниям («сначала все сравняем с землей, а потом построим рай на земле») довели свой план до конца, т.е. до полного развала страны (в 1990 году после 70-ти лет коммунистических реформ в стране наступил продовольственный дефолт, и в Россию пошла гуманитарная помощь со всего мира, как в беднейшие страны Африки), показавшего полную несостоятельность их коммунистической идеи, так что уже и нечего сказать за социалистическое строительство, но только - против.
После Петра весь «женский» XVIII век не ставил себе таких сверхзадач. Сохранить бы трон, который тебе принадлежит не по праву, до конца дней своих, да и ладно. Авторитаризм в этом плане был незаменимым средством. Никто, конечно, после Петра возвращать отобранное ни церкви, ни народу не собирался. То, что было реквизировано под дудку военного времени осталось во власти казны (и тех, кто волей случая оказался рядом) бессрочно. Искусственно созданное  Петром новообразование, именуемое государственными крепостными, набранное из ранее свободных сословий, осталось во власти государства, т.е. во власти императриц, сменявших друг друга, и единым росчерком пера раздававших их направо и налево своим фаворитам, превращая госкрестьян в помещичьих крепостных, т.е. в частную собственность. Инструменты, созданные Петром для решения сверхзадач,  инструменты циклопические:  военная машина - армия и флот, создаваемые на пределе возможностей народа, государственное строительство, перешли в руки людей случайных, какими были Елизавета и Екатерина Великая, пришедшие к власти путем дворцовых переворотов.  Они, не задумываясь, пользовались казной в личных целях, не имеющих к благу государства ни малейшего отношения, плодя фаворитов, устраивая бесконечные празднества и балы, и беспрестанно перестраивая свои бесчисленные резиденции. Только в одном Павловске Екатерина перестраивала дворец 18 раз, а в Царицыно и вовсе бросила строительство на полдороге. Некому было спросить с царственной самодурки за нецелевой расход государственных средств.
Элитные Петровские полки - краса и гордость царя, созданные им взамен стрельцов, которых Петр презрительно именовал янычарами, превратились в политическую силу, принимавшую самое деятельное участие в дворцовых смутах, а также –  в исправных  поставщиков исполнителей альковных услуг для своих правительниц.

* * *

 Как я писал в начале этой книги, в своей деятельности Петр, конечно, руководствовался утопическими идеями, весьма популярного в то время на Западе «регулярного» государства. Петр верил в безоговорочную власть «правильных» законов, - следствие его сугубо материалистического взгляда на мир, каковой он возвел в абсолют, обязательный для всех жителей империи, и каковому сам поклонялся, как некоему божеству. Отсюда и та бесцеремонность, с которой государство вторгалось в личную и общественную жизнь своих граждан. За этой бесцеремонностью - непререкаемая вера главного реформатора, что при помощи «правильного» законодательства можно решить все проблемы общества - от снабжения его провиантом, до исправления нравов. За действиями государства Петровской эпохи - совершенно дикими и азиатскими с позиций сегодняшнего дня - уверенность, что государственное (читай - «высшее») благо перевешивает любые другие моральные, этические - соображения, вплоть до соображений здравого смысла.
Вообще, феномен Петра I поразителен. Он считался человеком просвещенным, читавшим классические труды по юриспруденции, что не мешало ему издавать законы, точнее, указы (ибо воля Самодержца и была единственным источником права), карающие за ношение одежды не европейского покроя. Или вводящие штрафы за ношение бороды, не имеющими на самом деле с подлинной юриспруденцией ничего общего. Вот уж воистину, смотрю в книгу и вижу фигу!
Итак, Петр видел государство как идеально отлаженный механизм, который, как волшебный аппарат, все дела решает сам, автоматически, за счет своего совершенного устройства (которое налаживается за счет четкого соблюдения порядка и строжайшей субординации нижнего чина перед высшим). Отсюда возникает знаменитая «табель о рангах», просуществовавшая на Руси без существенных изменений почти 200 лет. Ход мыслей Петра понятен - удалось же ему реформировать армию и благодаря этому одолеть грозного шведа, почему бы не достичь тех же триумфов в области преуспеяния государства теми же методами? Т.е., говоря проще, почему бы не перенести принципы казармы в государственные учреждения? Или госучреждения превратить в казармы - как вам больше нравится.
Петр был одержим идеей государства, где все служат, уподобляя его некоему муравейнику, где каждый несет свой кирпичик в общественное здание. Интересы индивидуальной личности здесь не важны. Значение имеют только огромные массы, в едином порыве устремленные в светлое будущее. Не правда ли, знакомый рефрен? Коммунисты ничего не придумывали, они лишь подняли на щит то, что было заложено в Российскую действительность, в сам русский образ жизни Петровскими реформами, навсегда разделивших русский народный дух и государственное административно-бюрократическое устройство русской жизни, с тех пор никогда не пересекающихся и не имеющих друг с другом ничего общего и поныне.