Лорана. Наречённая вампира. Глава 6

          

 

    Прошло еще несколько дней. Лето стремительно приближалось к своему концу.
Конечно, это вовсе не означало ни конца теплой погоды, ни начала  дождливого сезона; не слишком значительного похолодания можно было ожидать лишь в первой половине сентября, когда в горах ложился снег, но впереди еще был «бархатный» сезон со всеми его прелестями. Можно было еще довольно долго наслаждаться теплом и солнцем. Но тем не менее, чем ближе становилась наступающая осень, тем сумрачнее и печальнее становился Филипп.
  Для него приближение осени означало неминуемую разлуку с Ларисой – более того, разлука эта  несла с собой видимое отсутствие каких-либо надежд  на их новую встречу в будущем. Сейчас Лариса уедет в свой далекий северный город, закончит там последний учебный год, а что потом? Филипп достаточно хорошо  понимал, что какие-либо шансы на ее возвращение в Семигорск практически равны нулю…
В самом деле, ну что ей здесь делать? Разве что навестить любимую бабушку, но теперь на такой визит уйдет несколько дней, максимум, неделя – и всё! Наверняка Лариса пойдет дальше учиться, а высшее образование удобнее всего получать в больших городах – Москве, Питере, да хотя бы и в ее родном городе! Там тоже имеются высшие учебные заведения. И, как ни крути, но на этом пути Ларисы и Филиппа расходятся.
  Само по себе это обстоятельство безумно огорчало молодого человека, но он отнёсся бы к нему куда спокойнее, если бы девушка находилась в полностью адекватном состоянии.
 А улучшение ее психического здоровья, так обнадёживающе начавшееся еще в Павловске, упорно не наступало. В глубине души Филипп понимал, что Ларисе нужна врачебная и психологическая помощь, и это также являлось важнейшим аргументом в пользу ее дальнейшего пребывания в большом городе: только там реально было найти нормальную  клинику и  достаточно надёжных специалистов. А здесь, в захолустном  Семигорске, и клиники-то нормальной никогда не было, а уж о психиатрии и говорить  всерьёз не стоило: ближайшая  психиатричка находилась  в Павловске, и с ее расчудесным персоналом Филипп уже был знаком не понаслышке. Продолжать это знакомство не было никакого желания.
   
  Придя вечером домой после работы, Филипп с мрачным видом присел к столу и машинально включил телевизор. Татьяна Васильевна накрывала на стол себе и сыну. Отец, как обычно, был на службе.
- Устал, Филиппушка? – заботливо спросила мать.
- Да есть немного… - ответил Филипп, уставив невидящий взор в мерцающий экран.
- К Тимофеевне заходил?
- Заходил…
- И как там Ларочка?
- Да никак, мама! – с досадой отвечал Филипп. – Ничего нового. Скоро ей уезжать отсюда. Не знаю, как она в таком заторможенном состоянии в такую даль поедет. Так и беду нажить  недолго.
- Тимофеевна говорила, мама за нею приедет, - сказала Татьяна Васильевна. – Так что одна она не будет.
 - И то хорошо… - рассеянно заметил Филипп, хотя по его мрачному лицу было вполне очевидно, что ему совсем не хорошо.
 Татьяна Васильевна выдержала небольшую паузу, а потом вдруг  сказала:
  - А знаешь, Филипп… я вот сказать тебе хотела: сходил бы ты с Ларисой в нашу клинику.
  - Это в какую? Семигорскую, что ли? – усмехнулся Филипп.
  - Да, семигорскую.
  - А чего я там забыл? Там даже психиатра нет. Куда я Лариску поведу – к участковому терапевту, что ли?
  - Да нет, ты погоди, ты послушай! – сказала Татьяна Васильевна. – Чего сразу ершишься-то?
  - Ну, слушаю…
  - Там у нас уже почти как год открылся кабинет психологической помощи. И принимает в нем один доктор. Он не здешний, приехал откуда-то чуть ли не с Дальнего Востока, или даже с Камчатки. Прием у него платный, однако не шибко дорогой( да и что нынче-то бесплатно делается – бесплатно разве что рецепт тебе выпишут! А доктору тоже ведь есть и пить надо!), но дело в том, что людям он реально помогает! То ли методика у него какая-то хитрая, то ли… в общем, не знаю. Однако молва по городу о нем идет самая добрая. И уже из других городов к нему сюда  приезжают. В гостинице нашей живут, лишь бы к нему на прием попасть!
  - Да ну? – недоверчиво отозвался Филипп. – И чего это его аж с самой Камчатки в наши края-то занесло?
  - Да говорят, неуживчивый он очень, - сказала Татьяна Васильевна, - чуть что не по нему – сразу на дыбы! Мало кто из коллег с ним срабатывается. Но те, кто к нему приходил  лечиться – все только хорошее говорят.
  - И от чего же он лечит?
  - От депрессии, например! От душевных расстройств всяких…А вот у Нины Павловны сынок пять раз пытался с собою покончить! А мать к доктору этому его притащила, и вот уже четыре месяца как парень совсем другой стал! В глазах блеск появился, устроился работать, в институт готовится… А у Веры Сергеевны дочке в Павловске уже года три назад поставили диагноз - шизофрения! Она периодически ездила в Павловск ложиться на лечение. Потом ее выпишут на какое-то время, домой отвезут, а там глядишь - и опять в клинику! А побывала  она у этого доктора – уже семь месяцев как дома! Только на приемы к нему периодически проверяться ходит, нормальной девушкой стала! Глядишь, и диагноз скоро отменят…так-то вот!
  - Ну, мам, тебя послушать, так прямо чудо-доктор какой-то! – заметил Филипп с явным недоверием. – Чародей настоящий. Только наверняка  враньё все это…
  - Ну вот! – обиделась мать. – Опять тебе враньё. Ты прямо где не надо – наивный, как дитя, а как дело тебе говоришь – так ничему не веришь! Тебе ведь Лариска как – не безразлична? Ведь так?
  Вопрос  застал  Филиппа врасплох. Он явно не был готов к такому повороту беседы.
 - Ну… не безразлична, - сказал он неохотно. – И что?
 - А то! Своди ее к доктору, как я говорю! Хуже-то уж точно не будет!
 - Надо ее ведь уговорить как-то, - неуверенно сказал Филипп. – Она на меня вообще уже перестаёт реагировать.
 - Так уговори! – резко отозвалась мать. – Не мне же ее уговаривать!
 - Послушай, мам, а если этот доктор такой кудесник-расчудесник, то чего он в нашей дыре-то делает? Езжал  бы себе в Питер, в Москву, да мало ли больших городов, где «капусты» можно куда больше нарубить…
  - Видно, не для всех главное – «капуста»! А ты сам-то чего в этой дыре делаешь? – спросила мать, сердито гремя посудой.
 - А что я? – пожал плечами сын. – Отца сюда служить перевели, ну и я с ним, так же, как и ты. Обычное дело. Нас никто не спрашивал. А доктора  этого кто сюда посылал?
 - Вот сам у него и спросишь! Мне-то откуда знать? Да и почему это у нас здесь дыра? Хорошие места, лес, горы, море опять же недалече…Климат хороший! Видно, нравится здесь этому доктору – тихо, спокойно. И вообще, Филипп: куда бы ты ни приехал – везде живут и работают люди.
  Филипп помолчал немного, бессмысленно глядя в телевизор и раздумывая над материнскими словами.
  - Ладно, мама…посмотрим! Я сам сперва к нему загляну, - сказал он наконец.
  - Только не тяни, а то Лариске-то здесь меньше двух недель осталось! Приедет мать ее, увезет с собой, и – поминай, как звали!
  - Тянуть не буду, - отозвался Филипп. – А как фамилия доктора этого – знаешь? Кого мне в клинике спросить?
  - Фамилия-то? – Татьяна Васильевна сразу оживилась. – Фамилия у меня вот тут записана…
Мать порылась в бумажках, что стопкой лежали на тумбочке возле телефона.
  - Вот нашла, - торжественно провозгласила она, поднимая к глазам листок, вырванный  из маленького блокнота. – Доктор Атаманов Михаил Валентинович! Вот и сходи к нему, посоветуйся! Пусть он Ларочку нашу посмотрит, сердешную, жалко ведь бедную девочку, молоденькая  она  совсем…

    На другой  день у Филиппа была вторая смена,  и с утра он отправился в городскую клинику.
 В холле перед регистрационной стойкой ожидало несколько человек, а за стойкой на высоком стуле восседала монументальная женщина средних лет в белом халате. Пока Филипп оглядывался и соображал, куда ему лучше обратиться, у женщины за спиной открылась дверь, и прямо к ней сзади подошел человек, по виду – один из врачей, ведущих прием. Он отрывисто спросил:
  - Так… Лена, кто у меня там еще?
 Филипп сразу обратил внимание на этого человека – в его облике неуловимо ощущалось нечто необычное. Довольно высокий, худощавый (если не сказать – худой), с почти лысой головой, отдалённо смахивающей на куриное яйцо, он двигался резко и порывисто, заметно подаваясь всем корпусом вперёд. Высокий лоб покрывали морщины, глаза – усталые и настороженные(это было заметно даже сквозь стекла очков в тонкой золочёной оправе) – смотрели пристально и цепко. Доктор носил короткую жиденькую бородку, которая,  хоть и делала его на вид несколько старше, однако придавала его облику этакую особую индивидуальность.
   Лена, не отрывая взгляда от монитора, ответила ему:
  - Да вот к вам тут записан некий господин Игнатов, однако он только что ушёл.
 Доктор, склонившийся над нею и через ее плечо смотревший в экран монитора, мгновенно распрямился, будто от удара палкой по спине.
  - Не понял! – воскликнул он. – То есть как - ушёл?
  - Ну вот так, взял и ушёл, - повернулась к нему Лена, заглядывая ему прямо в глаза с невинной улыбкой на устах. – Мне, говорит, было назначено на девять сорок пять, а сейчас уже десять пятнадцать, и я не могу больше ждать. Сказал так,  повернулся и ушёл!
  - Но позвольте, - явно опешил доктор, - я был занят, у меня находился пациент, с которым пришлось  поработать несколько дольше, нежели предполагалось…я ведь не мог его выставить! Мол, извините, ваше время истекло! Если человек таких простых вещей не понимает, надо было ему объяснить, как-то убедить, чтобы еще подождал! Вы, между прочим, здесь для того и сидите! Это есть одна из ваших служебных функций – работа с пациентами.
  - Я ему говорила, объясняла, убеждала, - терпеливо заметила Лена, видимо, давно привыкшая к подобным придиркам, - но как человека убедить, если он не желает слушать! – в ее голосе зазвучали  нотки обиды. – Мужик попался непробиваемый – ему назначено чёткое время, стало быть, вынь да  положь! Я, говорит, и так ждал полчаса, больше не буду. Обиделся и ушёл! Не за шиворот же мне его обратно тащить, правда?
  Доктор ничего не ответил, только скорбно склонил голову. Вид у него был при этом такой, будто он решал в уме неожиданно возникшую крайне неприятную проблему.
  - Ну что ж, - заметил он наконец, - тогда сделаем так. Как, говорите, его фамилия? Ипатов?
  - Игнатов, - поправила Лена.
  - Игнатов… - повторил доктор. – Так вы, Лена, пометьте где-нибудь себе: если этот Игнатов снова заявится в клинику и попросится ко мне на прием, вы его больше не записывайте!
  - Как не записывать? – растерялась Лена. – Клиент же всё-таки…
  - А мне плевать! Не желает ждать – значит, ничего ему не нужно! И нечего ходить сюда попусту, время отнимать. Пускай обращается куда-нибудь еще. Вам понятно?
  - Понятно… Так ему и сказать?
  - Так и скажите! Ни под каким видом я этого Игнатова принимать не стану. Всё!
  - Как скажете, Михаил Валентинович…
 «О! – подумал про себя Филипп, с интересом наблюдавший эту служебную разборку. – Михаил Валентинович! Выходит, это и есть наш искомый доктор! Суровый мужик, однако! У него, видно, не забалуешь…»
  - Выходит, у меня сейчас «окно»? – спросил доктор.
  - Выходит, так… - сказала Лена, снова заглядывая в монитор. – «Окно» до десяти сорока пяти.
  - Хорошо. Пойду тогда в буфет, съем чего-нибудь.
  - Приятного  вам аппетита, Михаил Валентинович!
Доктор уже отвернулся от нее, чтобы вновь скрыться за дверью, но тут Филиппа как будто кто толкнул.
  - Одну минутку! – воскликнул он, приблизившись к стойке. – Пожалуйста, подождите! Вы ведь доктор Артамонов, не так ли?
  Доктор быстро переглянулся с Леной, и этот короткий взгляд его красноречиво спрашивал: «Это что еще за ненормальный»? Женщина назидательно заметила Филиппу:
  - Молодой человек, у нас таких нет.
  Филипп растерянно посмотрел на врача, который  в этот самый момент сам очень внимательно разглядывал его.
  - Я доктор Атаманов, если вы не против, - сказал он холодно, глядя на молодого человека сквозь стёкла чуть поблескивающих очков.
  - Ой…простите, пожалуйста! Вы доктор Атаманов Михаил Валентинович! – воскликнул Филипп. – Я невольно услышал, что у вас сейчас образовалось немного свободного времени. Не могли бы вы уделить мне несколько минут?
 Атаманов не успел и рта открыть, как снова в разговор вмешалась Лена.
  - А подслушивать нехорошо, юноша, - сказала она высокомерно, - или вас этому в детстве не учили? Если вам нужна помощь Михаила Валентиновича, запишитесь на приём! Как все.
 - Подождите, Лена! – бросил Атаманов с легким раздражением. – Мы разберемся сами! – он снова взглянул на Филиппа. – И для чего нужны вам эти несколько минут?
 - Я слышал о вас много хорошего! – без обиняков выпалил Филипп. – Вы очень многим людям реально помогли…
 - Неужели? – скупо улыбнулся доктор. – Приятно слышать, не скрою…Но вы-то сами чего от меня хотите?
 - Я хотел бы спросить вашего мнения! – ответил Филипп поспешно, - и речь идет не обо мне… дело касается одной девушки.
 - Девушки, говорите? – доктор взглянул на часы. – Ну что же, несколько минут, как я понимаю, у нас действительно есть. Ладно, идемте…
 Он повернулся и открыл дверь, через которую только что собирался удалиться. Филипп ринулся было за ним.
  - Бахилы наденьте! – резко закричала Лена, - нечего тут грязь разносить!
   Филипп извинился скороговоркой, вернулся ко входу и быстро натянул на ноги темно-синие, довольно хлипкие бахилы, которые не замедлили сразу же лопнуть на обоих задниках его ботинок. Лена неодобрительно наблюдала за Филиппом: ей было невдомёк, с чего это доктор послал ко всем чертям клиента, который, несмотря на свой апломб, тем не менее нёс в клинику деньги, а какого-то явно небогатого парня с улицы вдруг позвал в свой кабинет, чтобы тратить на него свое драгоценное время. Проводив взглядом Филиппа, кинувшегося вслед за доктором, женщина сокрушённо вздохнула. Чудной всё-таки этот Атаманов! Никогда не предугадаешь заранее, как он себя поведёт… И чего у него только на уме?
 
     Тем временем Филипп спускался куда-то в подвал по такой крутой лестнице, что на ней можно было легко свернуть себе шею. Преодолев с два десятка каменных ступеней, он очутился в коридоре, который, хоть и находился в подвале, был отделан ничуть не хуже, чем помещения первого этажа. Здесь также стояли кадки с пальмами, и вдоль стен размещались диваны для отдыха посетителей. В центральной клинике Павловска ничего подобного не было и в помине.
  Атаманов был здесь, его фигура маячила в конце коридора. Он отпёр ключом замок и, распахнув дверь, позвал:
   - Проходите сюда, молодой человек!
    Филипп не заставил себя ждать и быстро переступил порог кабинета – весьма уютного и совсем недавно пережившего ремонт, по крайней мере, косметический. Доктор указал ему на стул для пациентов, а сам сел напротив. Кабинет не представлял собой ничего особенного – обычная медицинская комната, только окно было каким-то нестандартным и располагалось на самом верху стены, прямо под потолком. Впрочем, неудивительно, ведь помещение было подвальным…
  - Ну говорите, молодой человек, - сказал Атаманов. – Я слушаю вас внимательно. Только постарайтесь по возможности коротко и только самое главное.
   Филипп рассказал о групповом походе на Змеиную гору, о том, что девушка там потерялась, о том, каким странным образом она нашлась спустя двое суток, и как он ее забирал из павловской клиники. Закончил рассказ тем, что Лариса стала совсем иной, нежели была раньше.
   - А в павловской клинике ей поставили хотя бы какой-нибудь диагноз? – поинтересовался доктор.
   - Нет, - отвечал Филипп, - ее просто там подержали, понаблюдали за ней. Тамошний доктор сказал мне, что Лариса пережила сильнейший шок, и надо какое-то время, чтобы она вновь пришла в себя. Но вот уже прошло больше месяца, а никаких особых сдвигов лично я не наблюдаю.
  - Вот здесь давайте поподробнее, - сказал доктор. – Что именно в поведении вашей…э-э… подружки  внушает вам опасение и недоумение? Иначе говоря, какие особенности ее состояния побудили вас обратиться ко мне?
  - Понимаете, доктор…- немного замялся Филипп. – Я бы сказал так: она будто бы живёт в каком-то другом мире. Всё, что раньше привлекало и восхищало ее, теперь не вызывает никакого интереса. Она может часами сидеть у окна или в садовой беседке, смотреть куда-то вдаль и ничего не говорить. В целом для меня очевидно, что последствия пережитого ею шока никуда не исчезают, они остаются без изменения, если вообще не усиливаются. Поэтому я полагаю, что ее надо лечить, а не ждать, пока она сама придет в нормальное состояние. У меня ощущение, что даром уходит драгоценное время, а чем это может закончиться, я даже себе не представляю…
  Атаманов очень заинтересованно посмотрел на Филиппа.
  - А не наблюдали  вы у вашей девушки состояния тревоги, беспричинного страха, вспышек истерии без видимых оснований? – спросил он. – Как она спит? Как ест? Как говорит?
  - Видите ли, - ответил Филипп, - я ведь не живу с нею под одной крышей. Постоянно с Ларисой находится бабушка…она говорила, что Лариса спит мало и беспокойно. Ночами часто встает с постели, подходит к окну и смотрит на звёзды. Говорит вполне связно, обыкновенно говорит, только вроде как обдумывает каждое слово, поэтому речь ее будто слегка заторможена.  Раньше она не так говорила. Что же касается тревоги и страха…как будто не замечал. И еще, доктор! Самое главное чуть не забыл!
  Атаманов сразу же встрепенулся.
  - И что же это? – спросил он, подавшись вперед.
  - Она упорно называет себя другим именем! Она говорит, что ее зовут Лорана. Ума не приложу, откуда у нее в голове взялось это непонятное имя…
  - А вы ее как зовёте? – спросил Атаманов.
  - Я зову ее прежним именем – Лариса. Никакой Лораны я не знаю.
  - И какова реакция?
  - Да никакой реакции. Она просто пропускает мои слова мимо ушей. Ей всё равно, как я ее называю. Она вообще скоро перестанет реагировать на мое присутствие. Мне так кажется.
 - То есть, она не пытается вас переубедить, что ее зовут не так, как вы ее называете?
 - Нет. Ей совершенно безразлично, как я ее называю.
 - Еще пара вопросов, хотя вы можете этого и не знать, - сказал доктор. – Ваша девушка не состояла на учёте в психдиспансере? Кто-нибудь из ее близких и родных не страдал психическими расстройствами?
 - Насколько я знаю, нет, - сухо ответил Филипп.
 - А в детстве серьёзных травм головы у нее не было?
 - Никогда не слышал об этом…но абсолютно точно знать не могу.
Атаманов замолчал, что-то сосредоточенно обдумывая. Филипп еще раз обратил внимание на то, какие у него усталые глаза – это были глаза человека, вообще не знавшего отдыха и по жизни меньше всего думающего о себе.
  - Что вы об этом скажете, доктор? – спросил он, прерывая его раздумья.
  - Что скажу? – усмехнулся тот. – Вы полагаете, я могу поставить вашей девушке диагноз вот  так запросто, заочно и только на основании вашего далеко не полного рассказа? Нет, юноша – такое в принципе невозможно. Чудес, знаете ли, не бывает. Пока можно сказать только то, что в наблюдательности вам не откажешь, и это хорошо, так же, как и ваша несомненная заинтересованность в судьбе этой девушки. Ну, и еще замечу:  вы совершенно правы в том, что с этой девушкой необходимо работать, а не ждать неизвестно чего, ибо самостоятельно в нормальное состояние она не придет. Пока на этом всё, молодой человек.
  - А-а…что же мне теперь с нею делать? – растерянно спросил Филипп.
  - Ну как что? – доктор улыбнулся. – Приводите вашу девушку. Посмотрим, как ей можно помочь.
  - Значит, вы ее вылечите? – обрадованно воскликнул Филипп.
  - Я, кажется, сказал – посмотрим, молодой человек! – строго заметил Атаманов. – Кстати, как вас зовут?
  - Филипп.
  - Очень хорошо. И запомните, Филипп: я врач-психиатр, а не кудесник. Ничего заранее обещать не могу. Ваш случай весьма серьезный, боюсь, куда серьезнее, нежели вы сами можете себе представить…Ну ладно, не стану ни запугивать вас, ни обнадёживать попусту. Приводите ее, и будем с ней работать.
  Филипп ушел из клиники, будто летел на крыльях. Сам не зная, почему, однако он с первой же минуты их встречи безоговорочно поверил в этого доктора.

     Анна Тимофеевна проснулась среди ночи, как от стороннего толчка. Некоторое время тихо лежала в кровати, не понимая причины своего пробуждения. Что заставило ее очнуться от сна? Час явно поздний – за окном сплошная темень. Правда, скоро уже конец августа, ночи-то теперь долгие и темные! Она заворочалась, пытаясь улечься поудобнее – нет, не получается. А интересно всё же, который час? Почему не спится, тем более, что намаялась накануне? Может быть, всё-таки уже утро?
    Анна  Тимофеевна выпростала ноги из-под одеяла, села на постели. Видавшая  виды кровать тоненько скрипнула под ее грузным телом. Старушка широко зевнула, поскребла пальцами седые нечёсаные волосы, покосилась на громко тикающий на столе будильник – допотопный еще, но при этом ни разу не ломавшийся за много-много лет. Мерный звук часового механизма далеко и звонко разносился в ночи, но если обычно этот перестук навевал дремоту, то сейчас он внушал какую-то безотчётную тревогу, которая медленно вползала в сердце Анны Тимофеевны. Стрелки часов показывали  без пяти минут три. А как там Лариса? Почему из ее комнаты не доносится ни малейшего звука – обычно бабушка слышала среди ночи ее ровное дыхание или даже сонное посвистывание, а сейчас там царила гробовая тишина. Несмотря на преклонный возраст, слух у старушки оставался отменным –как в годы далекой юности. И сейчас слух этот не улавливал абсолютно ничего.
  Анна Тимофеевна слезла с кровати, всунула ступни в теплые тапочки и беспокойно прошаркала к соседней смежной комнате, дверь в которую была всегда приоткрыта. Осторожно заглянула туда. Кровать внучки оказалась совершенно пуста. Бабушка смогла увидеть только смятую подушку, скомканное одеяло, явно отброшенное в каком-то резком порыве и потому скрученное жгутом. Под кроватью на коврике валялись внучкины домашние тапочки.
  - Ларочка? – встревоженно позвала Анна Тимофеевна.
  В ответ ни звука. Бабушка осторожно зашла в комнату, тревожно оглядела ее. Комната была пуста.
  Окно оказалось открытым, однако домик Анны Тимофеевны был маленьким, и соответственно оконные створки были тоже слишком малы, чтобы через одну из них могла бы выбраться наружу такая крупная девушка, как Лариса. А вторая створка оказалась запертой изнутри на шпингалет.
  Бабушка растерянно огляделась по сторонам. Может, Лариса попросту пошла в туалет? Ну конечно, как же Анна Тимофеевна сразу-то не сообразила! У внучки не было привычки бегать среди ночи по нужде, однако все ведь живые люди, и раз на раз тоже не приходится…
   Предположение показалось весьма убедительным, но всё же старушка решила его проверить. Она отошла от двери Ларисиной комнаты и направилась  в коридор, что вёл прямиком на кухню.
И тут заметила, что дверной проем задернут плотной занавесью, а снизу над самым полом пробивается узкая полоска света.
 Бабушка остановилась в нерешительности: свет был не совсем обычный, явно не электрический. Анна Тимофеевна осторожно приблизилась к занавеси и слегка отодвинула его: словно некий внутренний голос предостерегал ее от поспешности в действиях. Старушка увидела свою внучку, стоявшую  посреди  коридора перед  большим и высоким платяным шкафом, на котором висело зеркало, отражающее девушку во весь рост…На полу, установленные в блюдца, горели, чуть слышно потрескивая, несколько восковых свечей, а сама Лариса была – абсолютно голой!
  Анна Тимофеевна совершенно остолбенела от увиденного. В первый момент ей захотелось закричать, возмутиться, грубо и резко одёрнуть  ополоумевшую внучку: «Лариска! Ты чего, совсем сдурела?! Ты что это удумала,  бесстыжая?!» Однако бабушка почему-то не смогла не только закричать, но и даже вымолвить ни слова. Как будто кто-то невидимый подал ей категорическую команду – молчать! Ни звука! И Анна Тимофеевна не нашла в себе сил противиться этой команде, она только судорожно и безмолвно приоткрыла рот и тут же снова закрыла его. Но смотреть ей при этом никто не запрещал, и старушка смотрела во все глаза, будто завороженная.
   Лариса стояла перед зеркалом, словно светло-бронзовое изваяние, и рыжевато-золотистые отблески пламени свечей отражались причудливыми бликами на ее безупречно гладкой коже. К Анне Тимофеевне она была повёрнута спиной, и бабушка видела густой каскад ее роскошных темных волос, которые были нарочито распущены и низвергались вниз, змееподобно извиваясь по плечам и пояснице, достигая крепких обнажённых ягодиц, словно выточенных резцом  некоего гениального мастера. Сильные стройные ноги были широко расставлены на полу, а точёные руки упирались в покатые бёдра безупречной формы, способные любого взволновать своей юной зреющей мощью… Ни тени девичьей стыдливости не ощущалось  в ее позе, ни малейшего намёка на естественную робость  отроковицы – ничего похожего не было и в помине; лишь восторженное любование собственной красотой  и статью, благодушное осознание своего превосходства над всеми… «Я прекрасна, я великолепна, и мне нет равных!» - безмолвно говорил каждый ее жест, каждое ее малейшее движение…
  Анна Тимофеевна так и продолжала стоять за занавесью с приоткрытым ртом. Ее ошеломлённый разум кричал, бился, словно в истерическом припадке, негодующим воплем рвался наружу: «Лариска, что ты вытворяешь, безумная? Оденься сейчас же…ты еще почти дитя, бесстыдница!»
А голос сердца  нашёптывал совсем иное: «Семнадцать лет – и дитя? О чём это ты, старая? Полюбуйся лучше на эту красу и силу неземную – ведь это всё плоть от плоти твоей, хоть ты никогда и не была такой красавицей дивной; так хотя бы смиренно порадуйся той милости божественной, по воле чьей от тебя столь чудный росток на земле расцветает…»
    Лариса медленно провела округлой  ладонью по своему бедру – столько чувственного очарования таилось в этом жесте, что Анна Тимофеевна едва не разрыдалась – сама не зная, отчего. И она услышала внезапно как будто бы шепот…хотя готова была поклясться, что внучка ее молчала! Или это бабушка каким-то образом уловила ее тайные мысли?
   - Приди  же ко мне…ну приди…я жду тебя! Я жду нашей встречи…так жду!
  Анна Тимофеевна в смятении спрашивала себя мысленно: «И кому это она? С кем она так говорит? Какой встречи ждёт?..» Бабушке казалось, будто она слышит чьё-то имя – чуждое, незнакомое, явно не русское… уж не демона ли какого это имя? Вот только не могла старушка разобрать его, как ни пыталась – звук этого имени плавно ускользал от ее внимания, и она ничего не могла с этим поделать.
  Неожиданно для себя Анна Тимофеевна ощутила липкий, леденящий душу страх, словно бы медленно вползающий в нее снаружи и змеей сворачивающийся у нее на сердце; он давил, сковывал и без того слабые члены, пресекал дыхание…Возникло стойкое ощущение близкой опасности, а затем - жуткое предчувствие чего-то страшного и неведомого, ей захотелось кричать и выть от невыразимого ужаса. С ошеломляющей ясностью бабушка вдруг осознала,  что закричи она сейчас или хотя бы выдай свое присутствие слабым вскриком или непроизвольным движением, то последствия этого могут быть поистине ужасающими. Если внучка ее вдруг увидит...тогда за свою жизнь Анна Тимофеевна не дала бы и ломаного гроша!
  Старушка, вне себя от ужаса, начала медленно пятиться от занавески, шепча про себя молитву и судорожно осеняя себя крестным знамением. Она увидела в зеркале отражение лица Ларисы – такое прекрасное и такое чужое, внушающее дрожь…Ей сделалось так страшно, как не бывало, наверное, никогда в жизни! Она с трудом сдерживалась, чтобы не повернуться и не побежать. Но вот видение обнажённой пред зеркалом внучки постепенно исчезло; занавеска, закрывающая выход в коридор, стала постепенно удаляться и, наконец, Анна Тимофеевна допятилась до своей кровати, в которую и упёрлась задом. Она легла и свернулась, спряталась под одеялом; ее колотил озноб, и одолевало неодолимое желание накрыться с головой. Полежав так без движения некоторое время, она провалилась в глубокий и беспокойный сон, полный каких-то мрачных, сумбурных видений…
    Проснулась  Анна Тимофеевна утром около шести. Лежала и не могла понять: что это было с ней ночью? Не сон ли? Откуда взялся этот леденящий душу страх перед своей любимой внучкой?
  Не найдя даже намёка на ответ, бабушка  поднялась и осторожно проследовала к Ларисиной комнате. Заглянула в приоткрытую дверь…
  Лариса лежала в своей постели, одетая в ночнушку, укрытая одеялом от ступней до живота. Девушка мирно спала, тоненько посапывая своим точеным аккуратным носиком. Глаза закрыты, волосы разбросаны по смятой подушке, красивое и очаровательное лицо дышит покоем и безмятежностью. На губах – блаженная улыбка, как будто ей снилось нечто очень приятное…
  Бабушка постояла немного, потом задумчиво склонила голову. В голове – сплошное месиво из тревожных мыслей и множества вопросов, на которые нет ответов. Господи милостивый! Что же это всё-таки было?..

    Уговорить Ларису пойти в клинику к доктору удалось с немалым трудом.
Чтобы поставить девушку перед фактом, Филипп заранее записал ее на прием к Атаманову на три часа дня. Заручившись поддержкой Анны Тимофеевны, он терпеливо и подробно рассказал Ларисе, почему и зачем надо посетить доктора, о котором по всей округе ходит весьма завидная слава. Филипп сказал ей, что прогноз  врача из павловской областной клиники, к сожалению, не оправдывается, поэтому необходимо получить заключение другого специалиста, и такой специалист, к счастью, есть. Ну, и конечно, чтобы ей не было страшно или стыдно, Филипп будет ее сопровождать. Последний фактор сыграл роль решающего аргумента, и Лариса согласилась на визит в местную клинику.
  С утра Филипп был на работе, а сразу после смены он зашел в дом Анны Тимофеевны и повел ее внучку в клинику с таким старанием, как будто вёл девушку  в театр.
  Народу к Атаманову оказалось записано немало, и пришлось больше часа дожидаться своей очереди. Лариса сидела на коридорном диванчике спокойно и даже, по своему обыкновению, отрешенно, тогда как Филипп весь извёлся от нетерпения. Назначенный час давно уже миновал, а дверь врачебного кабинета оставалась по-прежнему наглухо закрытой, из-за нее только порой доносились отдельные возгласы  беседующих. Филипп начал понимать поведение неведомого ему господина Игнатова, не пожелавшего дожидаться приема сверх установленного времени и ставшего из-за этого для Атаманова «персоной  нон грата»; молодой  человек опасался, что и Лариса внезапно возмутится и пожелает уйти – и тогда ничто не сможет ее здесь удержать! А как сурово Атаманов обходится  с особо нетерпеливыми клиентами, Филипп уже имел случай убедиться.
  Только около четырех часов дверь кабинета наконец-то открылась, выпуская на порог женщину средних лет; доктор вышел за нею следом, будто гостеприимный хозяин, провожающий дорогого гостя, и Филипп заметил, что пациентка с немалым трудом расстается с доктором. Было совершенно очевидно, что если бы имелась такая возможность, то она непременно задержалась бы еще на неопределенное время.
  Женщина наконец ушла, и Атаманов бросил взгляд на сидящих на диване Ларису с Филиппом.
  - Прошу! – сказал он, приоткрывая дверь пошире.
  Лариса поднялась с дивана и прошла к кабинету, Филипп последовал за ней. Атаманов учтиво посторонился, пропуская девушку в комнату. Филипп сделал попытку также переступить порог.
  - А вы куда? – с удивлением спросил доктор, непринужденно вытесняя его в коридор.
  - А…мне что – разве нельзя? – растерянно пробормотал Филипп.
  - Вам нельзя, - без обиняков отвечал Атаманов.
   - Ну хорошо…тогда мне, видимо, следует подождать в коридоре? – не теряя надежды, всё-таки спросил Филипп.
  Атаманов опустил голову, словно хотел тщательно разглядеть свои больничные ботинки. Затем вновь поднял на Филиппа пытливый взгляд прищуренных глаз.
  - Молодой человек, послушайте…у вас есть какие-то личные дела, не терпящие отлагательств?
  - Да нет… я сегодня уже отработал, - простодушно сказал Филипп.
  - Пожалуйста, найдите себе дело и займитесь им, - напористо, хотя и вполне дружелюбно посоветовал доктор. – Вы нам сейчас не нужны. Ждать в коридоре тоже не следует: после вас у меня еще много пациентов, и они, как видите, уже подтягиваются – ведь я, как обычно, выбился из графика. Если вы станете торчать за дверью моего кабинета, люди будут нервничать, понимаете? А потому вам лучше сейчас уйти – на сегодня вы свою задачу выполнили. Идите с Богом и не мешайте.
  Филипп растерянно посмотрел на Ларису. И она вдруг совсем неожиданно улыбнулась ему такой лучезарной улыбкой, что молодой человек оторопел. Он просто не мог отвести взгляда от ее сияющих глаз, от этих мягких очаровательных ямочек на ее щеках…
    - Иди, Филипп! – ободряюще сказала Лариса. – Тебе надо отдыхать, ты ведь работал сегодня! Иди домой, не волнуйся - со мной всё будет в порядке…
   Атаманов хитро взглянул на парня, как бы говоря: «Ну, вот видишь? Какие еще тебе нужны доводы?»
  - Ладно…- покраснев, промолвил Филипп. – Если так надо…
  - Вы можете сегодня зайти ко мне, если будет такое желание, - сказал доктор, - и мы поговорим какое-то время в спокойной обстановке. Придёте?
 - Конечно, приду, доктор! А вы домой когда уйдёте?
 - До десяти вечера можете приходить смело, - сказал Атаманов. – Я с работы поздно ухожу.
И дверь кабинета закрылась у Филиппа перед самым его носом. Ему ничего иного не оставалось, как действительно отправиться домой.

   Вернулся Филипп в клинику уже в конце дня, когда прием закончился. Бдительная Лена не хотела его пускать, однако Филипп сказал, что Атаманов назначил ему на сегодня вторую встречу для беседы в отсутствие пациентки. Этого оказалось достаточно: одно только упоминание имени Михаила Валентиновича, по-видимому, оказывало поистине магическое действие на сотрудников клиники.
  Филипп прошел по гулкому пустому коридору полуподвального этажа и постучал в дверь уже знакомого кабинета. Услышав короткое «Войдите!», он осторожно приоткрыл дверь.
  Атаманов сидел за столом и что-то торопливо писал. Не поднимая головы, молча кивнул Филиппу на стул, стоявший сбоку от его рабочего стола; немного смущаясь, Филипп осторожно присел.
   Он терпеливо ждал, пока доктор закончит делать свои записи. Время тянулось невероятно медленно, и Филипп заметно волновался – ему стало даже немного жарко. По выражению лица Атаманова он пытался угадать его впечатления от общения с Ларисой, но лицо доктора оставалось хмурым, непроницаемым и при этом очень усталым. Филипп пытался убедить себя, что мрачное настроение доктора никак не связано с проблемой  Ларисы – это всего лишь обычная усталость человека в конце трудного и напряжённого рабочего дня.
  Наконец Атаманов закончил писать, отложил ручку и, отвернувшись от монитора, чей экран давно уже был погашен, испытывающе посмотрел теперь на Филиппа.
  - Ну что я вам могу сказать, молодой человек, - заметил он, снимая с лица очки и медленно массируя пальцами веки своих утомленных глаз, - давайте-ка, наверное, по порядку…
  Филипп сразу весь напрягся, внутренне изготовившись к тому, что ему не стоит рассчитывать на что-либо позитивное в выводах врача о состоянии Ларисы. Однако он весь превратился  в слух.
   - Видите ли... – начал говорить Атаманов, снова водрузив очки на нос, - основываясь на вашем рассказе, имевшем место быть в нашу с вами встречу, я сильно подозревал, что вы приведете ко мне пациентку, которую уверенно можно признать шизофреничкой…Но вот впечатление от встречи непосредственно с ней заставляет меня в этом усомниться. Я бы даже сказал куда проще и определённее – это не шизофрения.
     Ваша девушка вполне связно и уверенно говорит о своих переживаниях. У нее живой и гибкий ум, она дает развёрнутые и чёткие ответы на самые различные вопросы…иногда, правда, мысли ее начинали путаться, но она довольно легко восстанавливала их ясность. И всё же признать ее адекватной личностью никак нельзя. С нею случилось нечто такое, что весьма сильно повлияло на ее психическое состояние…возможно, даже полностью изменило ее мировоззрение, которое в силу ее возраста и социальных условий и без того находилось в стадии становления…
  - И что же это такое может быть? – настороженно спросил Филипп.
  - А вот не знаю, мой молодой друг! После некоего вводного разговора, целью которого было установление между нами доверительных отношений, я попытался это выяснить, хотя бы в самом приближенном виде; однако не могу признать, что мне это удалось. Более того, эту мою попытку откровенно следует признать неудачной.
 - Выходит, мы зря устроили  этот визит сюда? – с горечью спросил Филипп, судорожно стискивая сцепленные руки.
  - Ну почему же, - спокойно отозвался доктор. – Я бы не стал говорить столь категорично. Кое-что всё-таки удалось выяснить…нет, точнее сказать, не выяснить, а приоткрыть завесу ее тайны.
 - Михаил Валентинович, пожалуйста, скажите конкретнее, не томите! – взмолился молодой человек. – Вы пока выражаетесь исключительно загадками.
  - Отгадок пока нет, дорогой Филипп, - признался Атаманов. – Чтобы их получить, необходимо много и упорно работать с вашей девушкой. Тем не менее, начало положено. Например, когда я спросил сегодня вашу Ларису (или – Лорану, как ей угодно себя именовать), знакомы ли ей некие особенные, необычные или странные переживания, она  сказала мне буквально следующее:
«Я вхожу в тесный контакт с некой могучей силой, однако сейчас ее здесь нет.»
  Я попробовал развить эту тему, однако тотчас натолкнулся на весьма мощное эмоциональное противодействие и понял, что обсуждения этих переживаний пока придется аккуратно избегать. Однако само по себе такое признание очень и очень важно.
  - Вам, конечно, виднее, доктор, однако лично меня подобное признание только пугает, - заметил Филипп. – Оно может принадлежать разве что ненормальному…
  - Ваш вывод чрезвычайно поспешен, юноша, - строго возразил Атаманов, - а определение «ненормальный» весьма расплывчато и неконкретно. Оставляя пока в стороне суть такого заявления нашей подопечной, следует обратить внимание вот на что: Лариса призналась мне также, что она нередко сознательно притворяется, скрывая от окружающих свое истинное состояние.
  - То есть, она обманывает и бабушку, и меня, когда говорит, что ничего не помнит? – спросил Филипп. – А на самом деле помнит, но не хочет нам говорить?
 - Не совсем так, - сказал доктор. – Память постепенно возвращается к ней, но очень медленно, и ее воспоминания носят обрывочный, фрагментарный характер. С другой стороны, у нее как будто имеется некий запрет на разглашение того, что было ей открыто, понимаете? Любая попытка воздействовать на ее память, а тем более, оказать на нее давление, немедленно натолкнётся на решительное сопротивление, опасное тем, что оно способно вызвать сильнейший нервный срыв. Вам, как человеку, в какой-то мере близкому этой девушке, этот важный  момент необходимо учитывать в дальнейших ваших отношениях с нею.
  - Я понял, - сказал Филипп. – И всё же скажите: Лариса может поправиться, или она так и останется…
  Он хотел сказать «сумасшедшей», но так и не смог вслух произнести это слово. Но Атаманов прекрасно понял его и ободряюще улыбнулся.
  - Вы  меня внимательно слушали? – спросил он. – Я же сказал – это не шизофрения! Об этом свидетельствует и тот факт, что она способна притворяться и что-то скрывать. Понимаете, Филипп, дело в том, что шизофреник по природе своей невероятно честен, он не в состоянии лицемерить или что-либо сознательно замалчивать! Настоящий шизоид откровенно расскажет вам всё о своих чувствах и переживаниях, о том, что он думает и что собирается делать. Лгать, изворачиваться, притворяться  и вводить в заблуждение – неотъемлемое свойство тех людей, коих традиционно принято считать нормальными.
  - Вот уж никогда бы такого не подумал, - в растерянности пробормотал Филипп. – Выходит, способность лгать – это признак душевного здоровья?
  - Человеку нормальному правда даётся куда труднее, нежели душевнобольному, - пожал плечами Атаманов. – Это давно известный факт. Так что есть надежда полагать, что ваша Лариса-Лорана не сумасшедшая в общепринятом смысле этого слова.
 - Так что же нам теперь делать дальше, доктор? – спросил Филипп грустно.
 - Работать, работать и еще раз работать! – отвечал Атаманов. – Вашу подругу надо тщательно наблюдать и постепенно, аккуратно, ненавязчиво  возвращать в адекватное состояние. Знаете, я несомненно высказался бы за то, чтобы положить ее в клинику, но к моему величайшему сожалению, наши психиатрические клиники совершенно невосприимчивы к новым методам лечения душевных расстройств. Они слишком легко используют методы шоковой терапии, имеющие целью подавить активность шизофреника или того пациента, которого лечащие врачи считают шизофреником! Я могу понять подобную позицию, но никогда не буду в состоянии ее принять. Ни для кого не секрет, что многие наши психиатрические лечебницы больше похожи на тюрьмы для душевнобольных, медицинская помощь там сведена к минимуму, везде повальный дефицит лечебных средств, а что касается научных изысканий, то в этих клиниках о чем-то подобном даже не слышали! А потому приходится признать, что заниматься нашей пациенткой лучше вне стен подобного рода учреждений. Это определенного рода риск, однако выбор у нас весьма небольшой.
   Посоветуйтесь с родными Ларисы, вызовите ее родителей, наконец… В общем, действуйте, молодой человек, принимайте обдуманное и согласованное решение, а что до меня, то двери моего кабинета всегда открыты для вас и вашей девушки. И еще: то, что я вам тут рассказываю, должно оставаться только между нами. Врачебных тайн я вам открывать, естественно, не стану, но то, что вам можно знать о состоянии Ларисы, вы от меня узнавать будете.
     Атаманов отвернулся от Филиппа и снова прикрыл утомлённые глаза. Филипп понял, насколько доктор вымотался за минувший день, и ему стало неловко, что он занимает у Атаманова время, и тот вынужден общаться с ним вместо того, чтобы идти домой отдыхать. Он понял, что пора уходить и что сегодня Атаманов ничего больше ему не скажет.
 - Спасибо вам, доктор, - сказал Филипп. – Так я пойду?
 - Да-да, Филипп, идите… - рассеянно отозвался Атаманов, приподнимая голову.
 - А вы? – Филипп задал этот, возможно, не совсем тактичный вопрос, так как ему стало искренне жаль этого вымотавшегося на работе человека, который явно не жалел себя, занимаясь проблемами других людей, приходящих к нему за помощью.
 - А мне еще надо немного поработать…
Филипп не стал более отнимать у доктора время и молча покинул его кабинет.
 
   Через день после визита к Атаманову Филипп вновь зашел в уютный домик Анны Тимофеевны.
  - Здравствуйте, - тепло приветствовал он старушку, встретившую его на крыльце. –  А Лариса  у себя?
  - У себя, милок, у себя, - вздохнула  бабушка. – Где ж ей еще-то быть?
  - Она говорила, что нередко гулять выходит, - заметил Филипп. – Одна…
  - Выходит, конечно, - отозвалась Анна Тимофеевна. – Чего ж ей сиднем-то день-деньской сидеть, как Илья Муромец! Выходит и погулять, и в магазин сходить, когда надобно. А вот сама…- старушка безнадёжно махнула рукой.
  - А что сама? – сразу насторожился Филипп.
  - Сама всё в грёзах своих! – печально сказала Анна Тимофеевна. – И что там у нее в голове – одному Господу известно. И никакие доктора не помогают.
  - Ну что вы хотите, Анна Тимофеевна! – сказал Филипп. – Мы ведь лишь один раз к Атаманову сходили! Он пока только посмотрел на нее, поговорил с нею…Пробный шар, что называется.
 - Ох, Филиппушка…дай-то Бог, чтобы ты оказался прав! А ну, как Ларочка  навсегда такой грезой останется? Как она вообще-то жить на свете будет? Кто ее такую замуж возьмёт? Вот горе-то, горе какое лютое…
  - Не убивайтесь раньше времени, Анна Тимофеевна, - сказал Филипп как можно бодрее, хотя у самого на душе было прескверно. – Кажется, доктор нам хороший попался…
  - Доктор, может, и хороший, так ведь Ларочке  скоро домой возвращаться! – ответила бабушка с горечью. – Через четыре дня мама за ней приезжает – сентябрь уже на носу! Еще неизвестно, как Лариса с такой-то головой в школу пойдет – последний год как-никак! А еще в институт поступать хотела…
  Филипп нахмурился – да, это действительно была проблема. Останься Лариса здесь, она могла бы посещать доктора Атаманова регулярно, и тот, возможно, рано или поздно вернул бы ей здравый рассудок. А так – она уедет и окажется предоставлена самой себе. Филипп был уверен, что из этого ничего путного не получится, и такая перспектива просто убивала его.
    Анна Тимофеевна заметила, что молодой человек сокрушается не меньше ее, и решила, что не следует больше терзать ему душу. Снова вздохнув, она сказала ему:
  - Ладно, Филиппушка: ступай к Ларочке  уже. Она к тебе хорошо относится, человек ты, видно, светлый, а потому и влияешь на нее благотворно. А я пойду вот на рынок схожу, кое-что прикупить надо…
  - Спасибо на добром слове, Анна Тимофеевна! – ответил Филипп и направился в дом.
  Лариса сидела в комнате за столом, накрытом белоснежной скатертью – будто ждала его. Однако при появлении Филиппа девушка взглянула на него совершенно равнодушно.
  - Привет, Лариса! – с нежностью сказал ей Филипп, стараясь выглядеть бодрым.
  - Здравствуй, - отозвалась она с чуть лукавой улыбкой.
    Филипп поймал себя на мысли, что не уверен в том, узнала ли Лариса его вообще. Однако спрашивать ее напрямик об этом показалось ему сущей нелепицей, которая выглядела бы глупейшей выходкой.
  - Ну, как твое самочувствие? – спросил он неопределенно.
  - Хорошо, - столь же неопределенно отвечала она.
  - А как твои впечатления от нового доктора?
Лариса с удивлением подняла на него свои темно-карие глаза.
  - А что? Доктор как доктор…
  - Лариса… он  мог бы тебя вылечить! – настоятельно сказал Филипп.
  - Вылечить? От чего?
  - Ну хотя бы от этого… не помню, как она называется по-научному…
  - Что называется? – спросила Лариса.
  - Потеря памяти! – выкрикнул Филипп.
  - Потеря памяти по-научному называется амнезия, - строго заметила она.
  - Черт побери… - пробормотал он. – Ты помнишь такие вещи, но при этом не можешь вспомнить, что с тобой случилось несколько дней назад? – воскликнул Филипп. – Как такое можно объяснить?
  - Тебе непременно надо всё объяснять? Ты не можешь принимать жизнь такой, какая она есть?
  - Жизнь? – возмутился Филипп. – Вот такое заторможенное состояние без памяти о происшедших  с тобой событиях ты называешь – жизнь?
  - Всё, что с нами происходит, это и есть наша жизнь, - философски заметила Лариса. – И кто знает, что именно мы должны помнить, а чего помнить не должны?
  - Лариса! Мы живём в этом мире, понимаешь? – почти в отчаянии вскричал Филипп. – Нравится он нам или не нравится, хорош он или плох, но это наш мир, и мы должны жить по его законам! Это ты хоть понимаешь?
 - А зачем нам жить по его законам? – спросила Лариса. – Посмотри, сколько в этом мире зла, грязи, подлости и горя, а спроси себя – откуда это всё? Зачем это? Почему так происходит? Да только потому, что законы этого мира не просто несовершенны, они по сути своей порочны и в корне неверны.
  - А ты не думала о том, что в мире столько горя именно от того, что большинство людей как раз пытаются жить не по этим законам?
  - Сядь! – повелительно сказала Лариса, глазами указав ему на стул подле себя.
Ошеломленный ее тоном Филипп послушно присел.
 - Лариса, послушай, - сказал он примирительно, - я не готов к философским спорам, да и не время для них сейчас. Для меня ясно одно – тебе необходимо пройти  курс реабилитации или адаптации – неважно, как это называется. Тогда ты вернёшься в нормальное состояние, вновь станешь адекватной. Доктор Атаманов – тот человек, кто сможет это обеспечить.
  - С чего ты так решил? – усмехнулась девушка. – Это он сам тебе такое сказал?
  - Нет, он этого не говорил! Но я ему верю, Лариса!
  - А я вот – не верю! – она притворно вздохнула и улыбнулась. – Твоему доктору выгодно, чтобы я к нему ходила, потому что я несу ему деньги. Это как раз один из тех самых законов этого мира, которые ты только что так рьяно защищал.
  - Ты несешь деньги не ему, а в клинику, - резко возразил Филипп. – Он их даже не видит!
  - Ну конечно! Значит, он деньги зарабатывает, а получает только часть их, остальное идет на содержание тех, кто его окружает, того персонала, что он вынужден держать вокруг себя: помощники, медсёстры, технички, охранники…А я, как и другие пациенты, должна всё это оплачивать! Вот как хорошо, просто супер!
И твоему доктору надо, чтобы я лечилась у него как можно дольше и всё это время несла, несла, несла ему деньги…И ты говоришь, что ты ему веришь?
  - Лариса, но ведь не он это всё придумал! – возразил Филипп. – И не я, между прочим.  Да, всем нужны деньги! Но я заработаю денег, сколько надо, лишь бы вернуть тебя в нормальное состояние! Надо только тебе пройти у Атаманова полный курс лечения…
 - Ты полагаешь возможным, чтобы я лечилась на твои деньги? – Лариса была искренне удивлена.
 - Я хочу тебе помочь, Лариса! И если нужны деньги – значит, будут деньги!
 - Но это неправильно, Филипп, - возразила она. – Так не должно быть.
 - Лариса, у нас нет выбора! Работать сама ты не можешь, ты еще даже не закончила школу.
 - В самом деле, не закончила... – как эхо, отозвалась Лариса.
 - А сюда едет твоя мама, чтобы увезти тебя домой, - с плохо скрытой досадой продолжал Филипп, - ты уедешь, и вся твоя адаптация накроется медным тазом! Вот что меня крайне напрягает.
 - Мама сюда едет? – повторила девушка, словно слышала об этом впервые. – Но зачем?
 - Затем, что ты одна не сможешь доехать до дома в таком состоянии, - с горечью сказал Филипп. – Она едет, чтобы тебя сопровождать. Тебя увезут, и на этом закончится твое лечение, которое только-только началось. И что тогда будет с тобой дальше?
  - Ты так сильно беспокоишься за меня, Филипп, – сочувственно заметила Лариса. – Но почему?
Вопрос, заданный с искренним простодушием, застал молодого человека врасплох. Он не сразу нашелся, что ответить.
  - Может, когда-нибудь ты это поймешь, - сказал он чуть слышно.
  - Филипп… - Лариса сейчас показалась ему крайне серьезной и вполне адекватной. – Ты для меня самый добрый и близкий друг. Мне всего лишь семнадцать лет…Чего же еще ты от меня хочешь?
  Ему вдруг сделалось стыдно. А в самом деле, разве этого мало? Чего же он хочет от этой  юной девушки, которая только лишь по физическому развитию обгоняет своих сверстниц, а сама при этом остается вполне обычной  школьницей? Филипп, конечно, многое слышал о нынешних школьницах – мол, они теперь уже с двенадцати лет…ну, и всё такое, однако это всё не про Ларису. Эта девушка создана для истинной любви, а не для случайных сексуальных приключений.
  - Лариса…- несмело сказал Филипп. – Если я тебе друг, почему ты не хочешь со мной поделиться тем, что с тобой произошло на Змеиной горе? Неужели я не заслужил  твоего доверия? Я, между прочим, искал тебя там всю ночь, бегал по этой проклятой горе, как сумасшедший, лазил на эту чертову башню!
 - И что ты там увидел? – спросила девушка, и Филипп заметил, как  ее длинные, полусогнутые пальцы заметно дрогнули.
 - А что я мог там увидеть? – отвечал Филипп с раздражением. – Если не считать заплесневелых камней, куч древнего щебня и старой каменной лестницы – то ничего.
Между прочим, ты меня об этом уже спрашивала.
 - Каменная лестница…- промолвила Лариса задумчиво, будто и не слышала его замечания. – Ты видел лестницу? А люди?
 - Какие еще люди? – Филипп начал уже сердиться. – Не было там никаких людей! Кроме одной серой ящерицы, я там вообще не встретил ни души!
  Лариса  молчала, сдвинув брови, как будто мучительно пыталась вспомнить нечто очень важное. Филипп очень внимательно посмотрел на нее. Ему показалось, что сейчас она непременно что-то вспомнит…
  - Но там были люди… маски… много людей, - рассеянно произнесла Лариса.
  Филиппа начал охватывать гнев. Какие, к чёрту, люди, если он сам входил в башню и никого там не встретил? Да и откуда могут взяться  люди в таком месте, как Змеиная гора, да еще – глубокой ночью?
  - Значит, ты всё-таки что-то помнишь? – пытливо спросил он. – Каких-то людей, например? И что это были за люди?
 - Но я, правда, не помню, Филипп, - виновато сказала Лариса. – У меня перед глазами мелькают только какие-то смутные тени, цветные пятна…Но иногда ночью ко мне приходят сны. Яркие, цветные сны, как будто возвращающие меня туда…Я эти сны вижу, а когда просыпаюсь, ничего не помню.
  Филипп с досадой  хлопнул ладонью по скатерти.
 - Но это очень важно, Лариса! Пожалуйста, постарайся вспомнить! Я очень тебя прошу…
Лариса молча склонила голову, будто прислушиваясь к чему-то такому, что оставалось недоступно слуху Филиппа. Молодой человек замер неподвижно, словно боясь ненароком спугнуть ее с таким трудом собирающиеся мысли.
  - Филипп, ты понимаешь – я не могу! – в голосе девушки послышались нотки отчаяния. – Разве у тебя так не бывает – ты утром помнишь, что видел какой-то яркий сон, но что именно тебе снилось, вспомнить никак не можешь?
   - Если такое случается, я применяю силу воли, упорно размышляю над тем, что же я видел во сне, и наконец вспоминаю, - ответил Филипп.
  - Нет…не могу! – призналась Лариса. – Хотя постой…
Она словно бы спохватилась. Филипп затаил дыхание: сейчас она скажет ему нечто очень важное, и тогда это важное послужит той спасительной ниточкой, за которую сможет потянуть доктор Атаманов…
  - Я сейчас, - сказала Лариса будто бы в каком-то полузабытьи. Она поднялась и вышла в соседнюю комнату, оставив Филиппа сидеть за столом в одиночестве.
  Через несколько минут она вернулась и положила перед ним на стол довольно большую книгу в цветной обложке. Книга оказалась  Филиппу знакома: это был роман «Великое плавание», с которым Лариса  практически никогда не расставалась.
  Филипп непонимающе смотрел на яркую, хотя и потёртую обложку, тогда как Лариса села напротив него и, поставив локти на стол, оперлась подбородком на расставленные ладони. Она смотрела на Филиппа так, будто  не сомневалась, что он непременно всё поймет.
  Однако Филипп ничего не понял.
  Он рассеянно полистал книгу, довольно равнодушно просмотрел попавшиеся на глаза картинки с изображениями старинных испанских галеонов и каравелл, узких улочек  старинных приморских городов, задержал взгляд на выразительных портретах  самых разных людей в средневековых одеждах…
  - Ну, и как это понимать? – нетерпеливо спросил Филипп. – Знаю я эту книгу. Она тебе очень нравится. Только зачем ты мне ее сейчас-то показываешь?
  - Я вспомнила, правда, очень смутно, что там, на вершине этой старинной башни, мне как будто встретился юноша, о котором  рассказывается в этой книге, - совершенно серьезно сказала Лариса. – Мы с ним были  там вместе…
 Филипп несколько минут сидел молча, явно ошеломлённый тем, что только что услышал. Он аккуратно закрыл книгу и отложил ее от себя. Затем долгим,  изучающим взглядом уставился на девушку.
  - Почему ты так на меня смотришь? – спросила Лариса с недоумением.
  - Да вот пытаюсь понять: ты в самом деле спятила с ума или просто издеваешься надо мной! – заговорил он с нескрываемым раздражением. – Лариса! Ты сама-то себя слышишь? Что за бред ты несешь: встретился юноша, о котором рассказывается в книге! Господи, ну как же так можно! Когда ты наконец спустишься на землю, ведь ты не ребёнок! Какой, к чёрту, юноша? Это же вымышленный герой, всего лишь литературный персонаж, такого человека никогда не было в жизни, он не существовал никогда в реальности, это ты можешь понять?! Или ты уже совсем не в состоянии отличить реальную действительность от творческого вымысла?..
  Филипп выплеснул из себя наружу всю накопившуюся в его душе досаду и бессильное раздражение, и на какое-то мгновение вроде бы почувствовал некоторое облегчение, но он тут же умолк, когда увидел, каким страшным  взглядом  смотрит на него Лариса. Это был взгляд настоящей, осмысленной ненависти, и он никогда еще не видел, чтобы Лариса так смотрела…
   - Филипп, - жёстко сказала Лариса. – Вставай и уходи. Сейчас же!
 Молодой человек заметно смутился, он уже пожалел о своей минутной несдержанности. Однако ведь давно известно: слово не воробей, вылетит – не поймаешь…
  - Лариса, понимаешь…- начал было он извиняться, однако закончить ему не пришлось.
  - Вон отсюда, я сказала! – озлобленно вскричала Лариса, привстав со стула и опершись ладонями на стол. Филипп тоже поднялся на ноги. В какой-то момент ему показалось даже, что она готова на него наброситься.
  - Ну хорошо… - он примирительно выставил перед собой ладони, как бы успокаивая ее. – Я сейчас же уйду. Вот… уже ухожу!
  Девушка продолжала сверлить его немигающим взглядом, полным неподдельной ненависти.
 - Убирайся, - сквозь зубы процедила она, - и никогда больше не приходи! Ты -безмозглый придурок…
   Филипп счёл за лучшее действительно убраться. Лариса была в самой настоящей ярости, и Филипп даже в страшном сне не мог себе представить ее такой. А причина столь резкой  и неприкрытой вспышки агрессии вообще была ему совершенно непонятна…

     В пригородном лесу на полянке горел небольшой  костёр, вокруг которого сидело четверо молодых парней.
Тут же возле костра была расстелена тряпица с разложенной  на ней нехитрой снедью. На плоском пеньке гордо возвышалась початая поллитровка.
 - Слышь, мужики, а Ларку-то из вас кто-нибудь видел? – как бы невзначай спросил Кирсанов.
 - Какую Ларку? – недоумённо отозвался  Сысоев.
 - Опять тупишь? Одна у нас тут Ларка – приезжая! Которая с нами на Змеиную гору ходила и пропала там, - Геннадий усмехнулся. – Филя-то наш тут, помните - носился по всему городу в темпе ошпаренной  кошки и блеял на каждом углу: «Лариса пропала! Лариса пропала!» Так вот, нашлась-таки она! А несколько дней где-то действительно пропадала… теперь  вот больше месяца уже дома сидит безвылазно.
  - И где она пропадала? – снова спросил Сысоев.
  - Сашок, ты сам ее спроси. А вдруг именно тебе она возьмёт и расскажет?
  - Сама нашлась, говоришь? – заметил с ухмылкой Сергей Князев. – А я вот слышал, что Филя ее разыскал,  и не где-нибудь, а в психушке, и не в какой-нибудь психушке, а в областной клинике психиатрии, что находится в Павловске!
  - В Павловске? – изумился Сашок. – Да как же она в Павловск-то попала?!
  - А кто ее знает? – серьезным тоном отвечал Кирсанов. – Может, на ракете прилетела?
 - Нет, действительно странно…Может, враньё это всё?
 - Да нет, не враньё: Филя с бабкой вместе ездили в Павловск и оттуда ее привезли. Вся наша улица об этом до сих пор судачит…
  - А Филя-то сам ничего не рассказывает? – спросил Князев.
  - Филя со мной не разговаривает принципиально, - едко заметил Геннадий, - он полагает, что Ларка – это его девчонка, видите ли. Встретил я его тут на днях, пытался расспросить, так он со мной вообще не захотел говорить; я его приятелем назвал, так он – знаете, как на меня окрысился? Впору было в морду ему заехать, козлу блудливому…
  Сергей Юрьев  недобро усмехнулся и взглянул на Кирсанова исподлобья. Похоже, у него было свое мнение на этот счет.
  - В общем, не знаете вы ничего, - сердито заметил Кирсанов, - а я-то  думал, от вас хоть что-нибудь узнаю! Девушка с вами в поход ходила, вы ее в горах ночью бросили, а теперь вот нашлась она, и ходит как блаженная, а вам хоть бы что.
 Князев с Юрьевым многозначительно переглянулись.
 - Так это мы ее бросили? – воскликнул Князев вызывающе. – Это мы?
- Конечно, вы! А кто же еще!
- Гена, ты с дуба рухнул? А разве не ты первый с горы  драпать пустился, будто самого чёрта там увидел? А теперь на нас стрелки переводишь – так, что ли?
 - Ну и что? – отозвался Гена невозмутимо. – Ну, испугался я, побежал…что ж я – не человек, что ли? Вам бы меня остановить, да успокоить, в чувство привести, ан нет: вы сами такого стрекача дали, что не останавливались до самого Семигорска! Вперед меня прибежали, храбрецы хреновы…
 - Ладно, все были хороши! – хмуро заметил Юрьев, - повели себя как последние трусы! Один только Филя среди нас настоящим мужиком и оказался.
 - Это ты в порядке самокритики, Серёга? – спросил Кирсанов.
 - Хоть бы и так! Я показал себя ничем не лучше других, о чем, кстати, сожалею.
 - Да как же не бежать, если страшно! – простодушно заметил Сысоев. – Меня там такой ужас вдруг охватил, как никогда в жизни! Подумалось – если не убегу, тут мне и конец! А потом вообще всякое соображение потерял, один страх только  остался.
 - Ну, Сашок, с соображением у тебя всегда туговато было, - снисходительно заметил Кирсанов, - так что терять-то особо и нечего было!
 - Сашок, между прочим, всегда правду говорит, - угрюмо сказал Юрьев. – Никогда не врёт и не лицемерит, как некоторые.
 - На лицемерие у него ума не хватает, - отозвался Геннадий, - а вот ты, Серёга, у нас самый умный, самый грамотный, и все это знают. А вот в людях, видать, совсем не разбираешься!
 - Неужели? С чего ты так решил?
 - Филя, говоришь, единственным мужиком среди нас оказался? – спросил Кирсанов. – А ты знаешь, что он в ментовку ходил, нас всех хотел с потрохами сдать?
 - А чего нас сдавать? – вмешался Князев. – Чего такого мы сделали-то?
  - А это ты, Серега, в ментовке потом доказывал бы, что ты ничего такого не сделал. И они тебе, конечно, поверили бы… сходу! – усмехнулся Геннадий. – Ты меня благодарить должен, что я Филю туда не пустил!
 - Как же тебе такое удалось? – усмехнулся Сергей Юрьев. – Филя-то упрямый!
 - А вот удалось! И вы поэтому сейчас спокойно по улицам ходите, водку вот в лесу распиваете…
 - Ну что ты гонишь, Генка! – устало сказал Юрьев. – Филя и мне говорил, что в милицию пойдет, только не нас сдавать, а писать заяву об исчезновении. Но вот – не понадобилось ничего писать, Лариска сама нашлась. И слава Богу…
  - Ну, наливай, что ли? не всё же время языки чесать?..
  Выпили, закусили, помолчали. Наконец Князев задумчиво вымолвил:
 - А видел я ее, между прочим…Раза два видел.
 - И где же? – спросил Кирсанов, стараясь казаться безразличным.
 - Ну, где…на улице, конечно!
 - А слыхал я, будто она дома сидит!
 - Ну, сидит… но гулять-то она когда-никогда всё равно ходит!
 - С кем? – дрогнувшим голосом спросил Геннадий. – Неужто опять с Филей?
 - Да нет… - поморщился Сергей. – Филя-то у нас на железобетонном заводе вкалывает, на работу ходит – то с утра, то с обеда до ночи, а то и в ночь. Филя у нас деловой, не то, что вы, бездельники! Лариска одна гулять ходит. Я ее два раза видел…
 - Вот оно как, - заметил Геннадий. – А вот я ни разу так ее и не видел. Ну, и как она?
 - Да бродит, как тень… отрешенная, задумчивая, как лунатичка какая-то, - отвечал Князев. – Если бы не книжка в руках, можно было бы подумать – обкуренная или обдолбанная…Короче, сильно изменилась, совсем не такая, как была раньше.
 - А раньше-то какая она была? – никак не унимался Кирсанов.
 - Ну какая…- Князев задумался на пару секунд, потом сказал: - Веселая была, живая такая, энергичная, всем всегда интересовалась…Да ты сам-то не помнишь, что ли? А теперь ходит, будто в воду опущенная.
 - Ну и где именно ты ее встречал? – спросил Геннадий.
 - Да в лесопарке! Обычно там она гуляет…
Пока длился этот диалог, Сергей Юрьев внимательно прислушивался к нему, при этом не сводя с Кирсанова  весьма подозрительного взгляда.
 - Ген, а чего это ты к Сереге с Лариской-то пристал, как банный лист? – спросил он с недоброй усмешкой. – С какой целью интересуешься?
 - А что, нельзя разве? – сразу огрызнулся Геннадий. – Хочу, вот и интересуюсь! Не всё же одному Фильке за ладной девахой ухлёстывать!
 - Гена, ты дурак? – повернулся к нему Князев. – Филя пусть сам думает, у него на то свой чан на плечах имеется, а ты-то соображай –  Ларка  ведь явно головой  поехала, ей теперь прямая дорога в психушку! Зачем тебе эта блаженная? Тем более, не сегодня-завтра она уедет, и  тогда – поминай,  как звали!
 - А чего я? – отозвался Кирсанов. – Я ничего! Просто повидать ее хотел, ведь как-никак, она наша подружка по детским играм, и в поход  на Змеиную гору с нами вместе ходила! Вот слышал, что с нею что-то случилось – как не поинтересоваться? Не каждый день люди-то с катушек слетают, а тем более молодые девчонки! Смотрю,  давно не видно ее что-то, вот и спрашиваю…
  - Подружка по детским играм, говоришь? – заметил Юрьев, всё так же сверля Геннадия глазами.
  - Ну да… а что, не так разве? – спросил он с невинным лицом. – Или забыл, как мы все вместе, и с Ларкой тоже, яблоки в здешних садах  тырили? И мне совсем не безразлично, что с нею происходит: беспокоюсь я за нее! Да и вы, наверное, тоже… Это вполне нормально.
 - Ну, ну… беспокойный ты наш, - и Юрьев отвернулся от приятеля с недовольным видом.
Больше к этой теме приятели не возвращались. Весёлый пикник продолжался…

  Она шла по тропинке, наслаждаясь вечерней прохладой, задумчиво помахивая в такт своим шагам любимой книгой. Лариса снова перечитывала ее, сидя на скамеечке в лесопарке, а потом, когда сидеть неподвижно ей надоело, отправилась прогуляться. Куда именно шла – сама не знала, тропинка должна была всё равно куда-нибудь привести.
  Вдруг позади послышался приближающийся рокот мотора, и Лариса обернулась. По тропинке ее настигал мопед, а в парне, сидевшем за рулем, девушка сразу узнала Генку Кирсанова.
  Раньше этот скользкий тип с извечно двусмысленным взглядом бегающих глаз вызывал у нее раздражение, а порой отторжение. Сейчас же она наблюдала за его приближением с полным равнодушием.
  Кирсанов подъехал ближе и, поравнявшись с Ларисой, заглушил движок. Смерив девушку довольным взглядом своих нагловатых глаз, он непринужденно и весело воскликнул:
  - Лариска, привет!
  - Привет, - безразлично отвечала Лариса.
  Если бы она пребывала в своем обычном состоянии, то наверняка обратила бы внимание на то, что Кирсанов смотрит на нее изучающе. Однако Лариса находилась где-то в иной реальности, всё окружающее было ей глубоко безразлично, а потому ничего необычного она не заметила – ни в поведении Геннадия, ни в его взгляде.
  - Слыхал я, ты скоро уезжаешь? – спросил Кирсанов, испытывающе глядя на нее.
  - Вроде того, - отвечала девушка, отводя взгляд.
  - Да-а, - с сожалением протянул Гена, - лето кончается. Вот и сентябрь на носу – тебе в школу, мне на работу…Тебе не жалко, а?
  - Жалко чего? – Лариса наконец подняла на парня свой блуждающий взгляд.
  - Ну того хотя бы, что лету конец?
  - Да мне как-то параллельно, - отрешённо сказала Лариса. – Ну кончилось лето, придёт время, начнется другое. Подумаешь!
  - Но ведь в другое лето ты уже сюда не приедешь, ведь так? – спросил Гена, снова внимательно заглядывая ей в глаза.
  - Ну, не приеду! А тебе-то что за дело?
  - Да вот жалко, что на Змеиную гору больше не сходим, - отозвался Кирсанов, пристально наблюдая за ее реакцией на его слова. Однако лицо Ларисы оставалось совершенно невозмутимым. – Тебе как будто там понравилось, правда? Было интересно…
    Лариса вдруг смутилась. Кирсанов заметил, как в темно-карих глазах ее промелькнула тревога, а затем появилась растерянность; ее длинные пальцы судорожно стиснули книгу так, что отросшие ногти впились в твердую обложку, оставляя на ней чуть заметные лунки – даже послышался легкий скрип.
  - Послушай, Ларка, - сказал Кирсанов, - мне тут Филя про тебя трепался, будто ты ничего не помнишь из того, что произошло на Змеиной горе. Это действительно так?
И как ты очутилась в Павловске – тоже будто бы не помнишь. Я в это как-то не очень верю, ведь так не бывает?
  - Генка, тебе чего от меня надо?
 В ее вопросе не было ни раздражения, ни негодования – она словно погрузилась на несколько мгновений в свои грёзы и вдруг снова очутилась здесь, в реальном мире.
Могло показаться, что она попросту потеряла нить разговора.
  - Я спросил про Змеиную гору, - сказал Геннадий терпеливо. – Ты помнишь, что там произошло?
  - Очень смутно, - ответила Лариса, отводя глаза. – Почти не помню. А ты зачем меня спрашиваешь?
  - А то, что было вчера, помнишь? – поинтересовался Геннадий, пропустив мимо ушей ее вопрос.
  - А что было вчера?
  - Ну, я не знаю…Мало ли что! А вот книгу свою читаешь – что прочитала, хоть помнишь?
  - Книгу? – Лариса озадаченно приподняла книгу, которую всё так же держала в руке. – Книгу – помню. Только это и не книга вовсе.
  - Как не книга? А что это?
  - Прости, но тебе это знать не положено.
  - Да ну? Это почему же?
  - Ты обыкновенный человек. От тебя всё это скрыто.
«Да она на всю голову больная! – подумал Кирсанов. – Неудивительно, что Филя про нее старается помалкивать. Ну что же, нам это на руку…»
 Лариса повернулась и хотела идти дальше, причём в ее движениях присутствовала такая отрешенность, что можно было усомниться, помнит ли она вообще только что состоявшийся разговор и кто именно беседовал с ней. Это неадекватное состояние девушки Кирсанов уловил мгновенно тонким и безошибочным чутьем алчного хищника.
  - Постой, Ларка! – воскликнул он, судорожно хватая ее за руку. – Постой…
  - Ну чего тебе? – всё также безразлично отозвалась Лариса.
  - Я ведь хотел тебе сюрприз перед твоим отъездом сделать! – загадочно улыбнувшись, сказал Геннадий.
  - Какой еще сюрприз? – устало спросила Лариса. Кирсанов начал серьезно ей надоедать.
  - Знаешь, Ларка, - понизив голос, заговорил Геннадий  заговорщическим тоном, - тут у нас неподалеку есть ферма; а на ферме недавно появились маленькие телята. Ты когда-нибудь видела новорожденных телят?
  Он заглянул девушке в глаза, сохраняя при этом на устах добрую улыбку – так улыбается взрослый  малому ребенку, когда сулит в награду за хорошее поведение подарить ему новую забавную игрушку.
  - Новорожденных телят? – переспросила Лариса и тут же совсем по-детски улыбнулась. – Нет, никогда не видела!
  - Ну так хочешь – я покажу! – оживлённо воскликнул Кирсанов. – Они такие забавные…Лариска, тебе понравится! Поедешь домой – так будет, о чем вспомнить! Такое зрелище ты точно не забудешь!
  Лариса немного поколебалась, раздумывая  над Генкиным предложением. Посмотреть на маленьких телят ей очень, конечно, хотелось, однако личность самого Кирсанова, предлагающего себя в провожатые, внушала ей серьёзные сомнения. И всё же полудетское девичье любопытство, помноженное на природную доверчивость, одержало верх.
  - А где эта ферма? – спросила девушка нерешительно.
  - Да тут, недалеко! – с жаром отвечал Геннадий. – До нее ехать пять минут!
  - Туда надо ехать?..- в вопросе Ларисы прозвучало сомнение.
  - Ларка, не вопрос! – горячо зашептал Геннадий, уже вздрагивая всем телом от предвкушаемого наслаждения. – Вот, садись на заднее сиденье, и через пять минут мы на месте! Тут рядом. Сама увидишь.
 - Ну хорошо…поехали, - сказала Лариса.
 - Вот и славненько! – довольно отозвался Кирсанов. – Поехали!
 Он развернул мопед таким образом, чтобы Ларисе было удобно сесть на сиденье. Взявши  в одну руку свою заветную книгу, а другой рукой ухватившись за ручку над сиденьем, девушка уселась за спиной Геннадия; тот завел мотор, и мопед рванул с места.
   Едва они тронулись, как приподнялись  ветки ближайших  кустов, и на поляну вышел Сергей Юрьев. Он проводил озабоченным взглядом удаляющийся мопед, который ревмя ревя уносился прочь по извилистой тропинке лесопарка.
  - Вот же чёрт! – выругался Юрьев, который слышал весь разговор, спрятавшись совсем рядом от беседующих. – Всё-таки он увёз ее…Эх, Филя, Филя…придется оказывать тебе услугу. Не ради тебя, конечно, а ради самой девчонки…вот уж действительно – нет ума, считай, калека! На такую приманку мог повестись разве что невинный младенец. Ну и Ларка…Видно, и впрямь у нее плохо с мозгами  стало после Змеиной горы! А этот тоже хорош – подлец чертов! Девчонка, похоже, действительно спятила, а он этим вовсю пользуется! Ладно, надо догонять, а то неровен час – опоздаю. Ну, Генка, держись! Испортить девку, у которой  явно не все дома,  я тебе ну никак не могу позволить! Это слишком уж подло, даже для тебя…
  Он торопливо вытащил из кустов спрятанный там велосипед, разогнался, вскочил на него, как на коня, и стремглав помчался по тропе, обгоняя ветер.

   Кирсанов не обманул: не прошло и пяти минут, как Лариса, сидя за его спиной, увидела справа от тропы небольшую рощицу, за которой  мелькнули  стена и покатая крыша какого-то одинокого полузаброшенного строения.
- Ну вот и приехали! – радостно объявил Геннадий.
- Это что, и есть ферма? – с легким удивлением спросила Лариса.
- Ну, не совсем ферма… так, отдельно стоящее здание, принадлежащее ферме. Да ты погоди, Ларка, сейчас сама всё увидишь! Тебе понравится…
  Он круто вывернул с тропы на чуть заметную в густой зеленой стёжку. От резкого поворота произошел сильный толчок вправо, едва не спихнувший Ларису с седла.
  - Ты не мог бы поаккуратней? – недовольно спросила она. – Я чуть не слетела!
  - Ой, извини…- пробормотал Геннадий.
 Девушка резко повернула голову, рассматривая строение, и ее развевающиеся волосы, подхваченные потоком воздуха, коснулись щеки Геннадия, защекотали шею…Кирсанов жадно вдохнул волнующий аромат этих мягких и тёплых волос – ему всё труднее и труднее становилось сдерживать себя.
  - Странная ферма, - сказала  между тем Лариса, внимательно разглядывая поросший бурьяном двор, обнесённый полуповаленным  плетёным забором.
  - А чего в ней странного? – беззаботно отозвался Кирсанов.
  - Я думала, на ферме много людей должно быть, все занимаются своими делами, опять же – коровы пасутся, собаки бегают…
  - Это всё есть, только не здесь, а дальше, - сказал Геннадий. – А мы приехали в один из крайних ангаров, он на отшибе стоит, в стороне от других...
  «А она, между прочим, кое-что соображает! – подумал он с легкой озабоченностью. – Это не есть хорошо…Или на нее временами какое-то просветление находит, и в мозгах проясняется?»
  Кирсанов остановил мопед перед неким подобием ворот в плетёной ограде  и заглушил двигатель.
Сразу наступила тишина, нарушаемая только щебетанием невидимых лесных птиц. Геннадий слез с водительского седла, помог сойти со своего сиденья Ларисе, затем вынул ключ, поставил мопед на двуногий упор.
  - Ну, пошли, - деловито сказал он своей спутнице.
  Лариса с легкой тревогой во взгляде озиралась по сторонам: место само по себе было совсем глухое, вокруг не наблюдалось ни души, и это заметно начинало настораживать ее. Кирсанов наблюдал за нею с напряжённым вниманием, оставаясь внешне беззаботным и преисполненным искреннего благодушия.
  «Только бы она не заартачилась идти в ангар, - мысленно сказал он себе. – Если начнет всерьёз упираться, то такую здоровую кобылу мне одному туда не затащить! Лишь бы она через порог переступила, а там, внутри,  уже я буду ей полным хозяином.»
  - Ларочка, ну ты чего? – сказал он как можно ласковее, чтобы не спугнуть столь желанную добычу. – Идём же!
  Но Лариса всё же колебалась.
 - Куда, в ангар? – наивно спросила она.
 - Ну да, в ангар!
 - Так ведь там закрыто вроде, - она показала на внушительный замок, висящий на петлях ворот.
 - Ну конечно, закрыто! – широко улыбнулся Кирсанов. – Кто ж тебе маленьких телят на улице без присмотра оставит? Но у меня-то ключ от замка есть!
   И он вынул из кармана большой ключ, которым и покрутил в воздухе перед глазами Ларисы.
Заметив вновь пробудившееся в глазах девушки любопытство, Геннадий повернулся и по-хозяйски зашагал к воротам ангара. Краем глаза он с удовлетворением увидел, что молодая  девушка покорно следует за ним, и ощутил в душе гордость  за свою изобретательность. Как ловко он облапошил эту рослую, красивую, но такую наивную дурочку! Осталось лишь довести задуманное до конца, и главное – не спугнуть голубку в самый последний момент.
  Кирсанов открыл замок, вынул его из петель и широко распахнул заскрипевшую  дверь, гостеприимным жестом приглашая девушку войти.
  Лариса перешагнула деревянный массивный порог и очутилась внутри обширного и почти пустого помещения. Высоко над головой ее раскинулась крыша, крытая несколькими слоями рубероида и поддерживаемая мощными деревянными стропилами; стены были сделаны из толстых досок, которые даже не были строгаными; свет проникал сюда через несколько окошек, что тянулись по стенам с обеих сторон и располагались под самой кровлей. Посреди обширного земляного пола возвышались два-три стога сена, еще несколько куч поменьше были разбросаны по всему помещению, да и сам пол был местами усыпан высохшим желтовато-бурым сеном. Ничего, кроме сена, крыши и дощатых высоких стен Лариса не увидела, а потому с недоумением повернулась к своему провожатому.
  - Гена! – требовательно воскликнула она. – А где же телята?
  - Сейчас, сейчас, - быстро отвечал Кирсанов, - будут  тебе и телята…и  всё остальное тоже будет.
Он плотно прикрыл дверь и опустил щеколду, которую установил неровно, ибо торопился, и руки у него заметно дрожали.
  - А дверь зачем закрываешь? – спросила девушка.
  - Чтобы никто не припёрся сюда и не мешал, - с легким раздражением ответил Геннадий.
Он взял Ларису за руку и потянул ее к сенным кучам.
  - Пошли! – сказал он. – Они там, на сене, только с другой стороны.
 Лариса последовала за ним, а вернее – просто позволила вести себя за руку вперед. Когда они подошли к ближайшему стогу, Лариса внимательно оглядела всё вокруг, пытаясь обнаружить хоть какое-нибудь движение в сенном покрове, хоть малейший намёк на присутствие чего-то живого, однако ничего, кроме тяжелых вил, оставленных кем-то валяться прямо на куче сухой травы, она не увидела.
  - Ну, и где же они? – спросила Лариса.
  - Кто?..- отозвался вдруг Геннадий, улыбаясь при этом самым глупейшим и гнусным образом.
  - Телята, говорю,  где?
  - Телята где?.. - протянул вместо ответа Кирсанов, и по его глазам, окидывающим формы девушки алчным похотливым взглядом, легко было понять, что он меньше всего думал сейчас о каких-то там телятах.
  - Да ты меня обманул, что ли? – возмущенно воскликнула Лариса, гневно глядя на него.
  - Телята где, говоришь…- осклабился Кирсанов и вдруг резко и цепко схватил ее обеими руками за запястья. Лариса вздрогнула от неожиданности и попыталась вырваться, однако Геннадий держал крепко. Не давая ей опомниться, он потащил ее прямо на кучу сена. Здесь Кирсанов попытался опрокинуть ее на спину, однако у него не получилось: Лариса была крупнее его и на ногах стояла твердо. Тогда Геннадий обхватил ее руки одной рукой, а другой быстро расстегнул и снял с себя ремень, который и накинул на запястья девушки. Лариса попробовала оттолкнуть его, но он вцепился в нее, как клещ, и не отпускал…
  - Генка, не валяй дурака, - сказала она спокойно, - ты всё равно не сможешь…
  - Обижаешь! – воскликнул он. – Еще как смогу...
  - Генка! Отстань, я сказала!
  - Заткнись! – злобно и глухо прошипел Геннадий и вдруг с размаху ударил ее по лицу. Удар был силён и внезапен, у девушки даже искры посыпались из глаз. На какой-то миг она вроде как ослепла.
 - Получила? – самодовольно воскликнул Кирсанов. – Кончай брыкаться, и всё будет хорошо. Тебе понравится. А сопротивляться и не думай: а то мне придется пустить в ход кулаки по-настоящему, а портить такую милую мордашку мне не хочется…
  Он начал торопливо наматывать ей на руки ремень, и Лариса поняла, что если она даст насильнику возможность затянуть ремень на ее запястьях, то справиться с нею ему станет куда легче. Он просто собьёт ее с ног, и она окажется в совершенно беспомощном состоянии. Ее охватил лютый гнев, а затем в груди у нее как будто что-то взорвалось.
  - Убери свой ремень, ублюдок! - вскричала она в ярости, взмахивая руками, и тут же получила еще одну затрещину – на этот раз в живот. Девушка охнула и согнулась от боли.
  - Так-то лучше! – заметил Геннадий. – Ларка, хватит уже, а? Мне что – палку взять, чтобы научить тебя уму-разуму? Смотри, пожалеешь – за мной ведь не заржавеет.
    Лариса медленно выпрямилась и взглянула в лицо своего мучителя глазами, полными злобы и настоящей ненависти. От ее испепеляющего взгляда Кирсанову на какой-то миг сделалось не по себе, но всего лишь на миг. Он широко улыбнулся, и в улыбке его не было озлобленности – он говорил с Ларисой, как с непослушным ребёнком. Он явно полагал, что юная девушка не сможет оказать ему серьёзного сопротивления, и сломать ее не составит большого труда. Надо было только набраться немного терпения и вести себя с нею построже, не останавливаясь перед прямым физическим воздействием – лучшего способа запугивания и подавления воли будущей жертвы никто еще не придумал.
  - Ты покушаешься на то, что тебе не принадлежит! – воскликнула Лариса, не спуская с него пылающих глаз. – И никогда принадлежать не будет, понял?
  - Ах, ах…ну конечно, конечно! – ёрнически ответил он. – Не принадлежит, надо же! Какая досада…Придётся взять это силой! С твоего согласия, милая, или без него.
Только я тебе уже, кажется, дал понять: сопротивляться бессмысленно, на помощь никто не придёт, а со мною тебе не справиться, девочка, так что и не начинай попусту. Лучше…
    Лариса не стала дослушивать, что именно будет для нее лучше. Она начала со смачного удара кулаком в челюсть Геннадия, что явилось для него полнейшей неожиданностью. Ремень выскользнул из его рук и, мёртвой змеей соскользнув с Ларисиных запястий, упал на земляной пол. Опомнившись от потрясения, Кирсанов хотел было обхватить строптивицу руками, стиснув ее в своих железных объятиях, однако ему явно не хватило ни силы, ни даже длины рук, чтобы выполнить это намерение с такой крупной и рослой девушкой, как Лариса. Он оказался в довольно нелепой позе – с разведёнными в стороны руками и расставленными ногами. А в следующую секунду получил сокрушительный удар ногой прямиком в причинное место; голени у Ларисы были мощные, гладкие и при этом тверды, как железо, а потому ужасающая боль, пронзив Геннадию пах, разлилась по всему низу живота, исторгнув из груди парня отчаянный вопль и заставив резко согнуться пополам. Этот жуткий крик сам по себе был способен перепугать кого угодно, но Лариса словно бы и не услышала его! В следующую секунду она схватила Кирсанова за пальцы правой руки и заломила ему руку за спину с такой силой, что хрустнули суставы…Геннадий взвыл от нового приступа боли, а Лариса, крутанувшись на месте вокруг своей оси, увлекла его за собой и, разогнавши по кругу до нужной ей скорости, с ужасающей силой ударила его всей массой его тела о стену ангара.
  Удар был таков, что крепкая дощатая стена заходила ходуном. Послышался сухой треск, и с потолка посыпались древесные щепки и мелкие опилки; мутным рыжеватым облаком в воздухе закружилась какая-то сыроватаая труха. Откуда-то сверху сорвалась увесистая доска, звучно хлопнувшая Кирсанова по голому плечу и отлетевшая прочь.
    Но Лариса не дала Кирсанову возможности прийти в себя. Левой рукой она схватила его за горло, а правой с размаху ударила в живот. Геннадий сдавленно захрипел, и тут же получил следующий удар, еще более мощный, после которого кричать вообще уже не мог. Он неминуемо свалился бы на землю, если бы крепкая рука Ларисы не прижимала его шею к дощатой стене, намертво сдавливая ее своими гибкими и сильными пальцами.
    Кирсанов уже находился в полуобморочном состоянии и только судорожно всхлипывал, пытаясь поймать открытым ртом хоть один глоток воздуха. Сильным рывком Лариса нагнула его левой рукой, затем обхватила его шею, намертво зажав его голову у себя подмышкой, и потащила на середину помещения.
    Она с размаху швырнула Кирсанова на кучу сена, а когда он попытался приподняться, с разбега пнула ногой в бок. Геннадий закричал от нестерпимой боли и снова упал, бессильно вытянувшись на сене всем телом. Едва он пошевелился, как она нанесла новый удар ногой такой силы, что парня подбросило в воздух. Упав на кучу сена, он скатился ниже и вытянулся во весь рост на голой земле.
    Лариса несколько секунд постояла над ним, упершись руками в бедра и снисходительно глядя с высоты своего роста на свою жертву, беспомощно распростёртую у ее ног. Кирсанов – сломленный, раздавленный, буквально размазанный по земле, сдавленно кашлял, отплёвываясь кровью. Лариса резко наклонилась над ним, грубо схватила его за волосы и, приподняв над землей, перевернула его на спину.
  Кирсанов взирал на нее снизу вверх, пуская кровавые сопли и пузыри, а из глаз его обильными ручьями лились непрошенные слёзы.
  - Разве я не сказала тебе, что ты всего лишь обычный человек? – спросила Лариса, еще ниже склоняясь над ним. – Но ты и не человек даже, ты просто ничтожество…
  Лариса распрямилась во весь рост, наступила Геннадию на горло, постояла так с минуту, прислушиваясь к беспомощным хрипам, доносящимся из-под ее стопы, а затем склонилась над ним и плюнула ему в лицо.
    Кирсанов даже не утёрся, он только смотрел на Ларису снизу вверх, смотрел из разбросанного по земляному полу сена, смотрел с ужасом, с молчаливым ожиданием расправы, и в его вытаращенных  глазах сквозил настоящий животный испуг, дикая растерянность, жалкий страх за дальнейшее, над чем он был уже не властен…В полоумном взгляде читался только один немой вопрос: «Что ты теперь сделаешь со мной?» вид его был настолько жалок, что Лариса не удержалась  и плюнула ему в лицо еще раз.
    Входная  дверь вдруг сотряслась от сокрушительного удара снаружи. Лариса равнодушно повернула голову и посмотрела на нее. Удар повторился: с двери посыпались опилки и мелкие щепки, из-под корявого полотна поднялось облачко пыли…
  Лариса еще раз надавила ступней на горло поверженного. Кирсанов жутко захрипел, его рот судорожно скривился, вываливая наружу распухающий язык. На губах выступила розоватая пена…
  Дверь снова сотряслась от ударов, посыпавшихся один за другим. Щеколда, державшая полотно изнутри, заходила ходуном. 
  - Кто там так усиленно рвётся? – спросила Лариса с нескрываемой насмешкой.
 Снаружи сначала помолчали, потом голос отозвался:
  - Открывайте! Это я, Сергей…
  - Да вот…мы заняты, Сережа! – сказала Лариса. – Генка сильно занят. Подойти не может…
   За дверью матерно выругались, затем удары посыпались с удвоенной силой. Щеколда затряслась, мелко задрожала и наконец, не выдержав напора, сорвалась вниз. Дверь со скрипом распахнулась, и в ангар влетел Юрьев с сумасшедшими глазами.
   - Так…что это у вас тут творится? – закричал он с порога.
Сергей замер, ошеломленный открывшимся ему зрелищем: посреди помещения стояла во весь рост Лариса в непринужденной позе, а под ее ногами среди разбросанных по земле охапок сена слабо шевелилось и подергивалось нечто бесформенное и окровавленное,  но несомненно еще подающее признаки жизни. Из-под Ларисиной ступни на Сергея глянули перепуганные глаза на перемазанном  кровавой грязью лице, а слабый голос сдавленно и еле слышно прохрипел:
  - Серё-ё…га-а…
  Юрьеву понадобилось две-три секунды, чтобы оценить ситуацию.
  - Лариса…отпусти его! – требовательно крикнул он.
  - Ага, щщас! – грозная амазонка только усмехнулась. – Этот урод хотел меня трахнуть! Против моей воли – представляешь? Он хотел получить от меня то, что ему не принадлежит! Я его предупреждала! Он не слушал! А я теперь его отпущу?
  - Я представляю, – отозвался Сергей как можно спокойнее. – Но ты уже сама разобралась с ним. Всё закончилось, Лариса! Ты победила. А теперь – отпусти его…
  Лариса  молчала, словно бы раздумывая. Похоже было на то, что твёрдый, уверенный и при этом доброжелательный голос Юрьева оказывал на нее успокаивающее действие. Внезапно какая-то неведомая мысль пришла ей в голову, и лицо снова исказилось гневом.
  - Сколько раз можно повторять: меня зовут Лорана! – закричала она в ярости. – Я не Лариса!
 При  грозных звуках ее голоса раздавленный и трепещущий Кирсанов издал какой-то слабый не то стон, не то всхлип. Сергей, не отрываясь, смотрел прямо в ее разгневанные глаза.
  - Ну хорошо, - сказал он примирительно. – Лорана…пусть будет Лорана. Лорана, отпусти Генку.
Лариса смотрела на Юрьева пристально и сурово, словно размышляла, можно ли доверять ему.
  - Я Лорана…- в каком-то полузабытьи произнесла она. Затем вновь взглянула на Сергея – подозрительно и настороженно.
  - Почему ты разговариваешь со мной, как с маленькой? Или как с дурочкой?
  - Ну что ты…Я разговариваю с тобой как  со взрослой. И я знаю - ты умная, Ларис…то есть – Лорана…А поэтому отпусти его. Он тебе больше не опасен.
 - Ты глупый, Серёжа, - спокойно заметила Лариса. – Ты не понимаешь. Он  и до этого мне был совсем не опасен. Ведь я надёжно защищена.
  - Конечно, ты защищена! Просто он этого не знал, - Юрьев попробовал улыбнуться. – А теперь он знает, и его надо отпустить…пусть идёт себе.
  Кирсанов, распростёртый на земляном полу и полузасыпанный сеном, слегка пошевелился. Лариса тотчас направила на него пронзительный взгляд своих пылающих гневом глаз.
  - Лежать! – вскричала она. Водрузив  свою стопу на голову Геннадия, Лариса  намертво придавила  ее к земле. Кирсанов только всхлипнул и слабо застонал – стон этот напоминал скулёж побитой собаки.
 - Лорана…- начал было Сергей, но девушка не слушала его. Она еще сильнее придавила поверженного ногой к земле, затем, убедившись, что Кирсанов больше не шевелится, сошла с него, сделала два шага в сторону и вдруг, нагнувшись, подхватила лежащие на сене вилы.
  Юрьев дёрнулся, подавшись вперёд, но Лариса направила искривлённые железные острия своего оружия прямо на него. Сергей замер неподвижно. Кирсанов взвизгнул по-поросячьи и закрыл голову руками, уткнувшись носом в пол.
  - Ларка, - в ужасе воскликнул Сергей, - ты что хочешь делать?
  - Догадайся с трёх раз! – криво усмехнулась Лариса.
  - Ларка, опомнись! – горячо обратился к ней Юрьев. – Немедленно брось вилы! Прошу тебя…
 Он сделал непроизвольное движение, как будто намереваясь выхватить из рук Ларисы грозное оружие, однако ее суровый окрик тут же остановил его.
  - Стоять на месте! – вскричала она. Заметив, насколько легко ее крепкие, налитые силой руки обращаются с тяжелым оружием, Сергей  счел благоразумным  исполнить данную ему команду. Однако он и не подумал сдаваться.
  - Ну хорошо, хорошо! – спокойно сказал он, приподнимая руки примирительным жестом и показывая ей пустые ладони. – Видишь, я стою на месте…Только послушай, умоляю тебя! Если ты убьешь меня или Генку, тебя посадят в тюрьму. А это куда похуже клиники…из клиники тебя быстро отпустили, а из тюрьмы очень долго не выпустят! Понимаешь, Лорана?  Обещаю – я не сделаю тебе ничего плохого. Поэтому – пожалуйста, брось вилы.
  Лариса молча и пристально смотрела на него, словно размышляя  над его  словами. Юрьев терпеливо ждал, не делая ни малейшего движения. Наконец Лариса  коротко мотнула вилами, направленными прямо в грудь Юрьева, в сторону лежащего на полу Геннадия.
   - К нему подойди! – приказала она. – Быстро!
Сергей безоговорочно выполнил и эту команду – стал рядом с Кирсановым.
  - У него в кармане ключ, - сказала Лариса. – Вынь его и брось мне.
Юрьев присел около Геннадия и, обшарив его карманы, извлёк ключ от замка и бросил его девушке. Лариса поймала его в воздухе с поистине кошачьей ловкостью.
  - А теперь стоять и не двигаться! – велела она Юрьеву, а сама стала пятиться к двери, не опуская своего оружия. Сергей терпеливо и спокойно ждал  развязки, не делая никаких движений. Дойдя до двери, Лариса толкнула ее пяткой и вышла на улицу. Приставив вилы к наружной стене, она с силой прихлопнула дверь, вставила дужку замка в петли…Через пару секунд Сергей услышал, как снаружи в замке поворачивается ключ. Послышался звук удаляющихся шагов, и вот стало тихо.
  Сергей вздохнул и устало опустился на большой перевёрнутый жбан, валяющийся рядом.
  Кирсанов, слабо застонав, заворочался на земле и приподнялся на локте. Юрьев исподлобья взглянул на него. Лицо Геннадия было запачкано землей и кровью, нижняя губа разбита, один глаз заплыл, из носу текло…Юрьев сердито усмехнулся.
  - Ну и видок у тебя! – небрежно бросил он.
  - Смеёшься, да? – озлобленно отозвался Кирсанов неестественно хриплым голосом.
  - Да уж, так смешно! Ржу – не могу… - ответил Сергей. – Вообще-то я ехал сюда спасать Лариску от тебя – понял, что если не вмешаться, ты наломаешь дров, а тут, глядишь – на деле всё вышло с точностью до наоборот. Спасать пришлось не ее от тебя, а тебя от нее…
 - Серега…я не думал, что так получится… - Геннадий говорил с трудом, его голос сипел и прерывался. – Но так вышло! Ты ведь никому не расскажешь, правда? А то ведь… сраму не оберёшься.
  Юрьев только вздохнул.
 - Ну да, это как раз то, о чем тебе в первую очередь надо позаботиться! – заметил он с едким сарказмом. – Ты о себе подумай лучше! О состоянии своем! Говоришь так, будто у тебя петлю на шее затягивают!
  - Она…душила меня! – выдохнул Кирсанов. – Психопатка! Как с цепи сорвалась…
  Сергей молча приподнял за подбородок  его голову и взглянул на горло своего приятеля. Оно было синим с фиолетовым отливом, покрыто поперечными  темными полосами, и на слабо пульсирующей коже Юрьев отчетливо увидел короткие  рытвины в форме лунок, явно следы от Ларисиных ногтей. В некоторых лунках притаилась застывшая кровь.
 - Ничего себе! – ужаснулся Юрьев. – Генка, да тебе в больницу надо…
 - И что я там скажу? – простодушно спросил Кирсанов.
 - А вот это ты сам придумывай, что ты скажешь! Тут я тебе не помощник. Только тебе явно врачебная помощь нужна! Может оказаться, у тебя с горлом проблемы и даже сотрясение мозга. Впрочем, твоим мозгам оно только на пользу…
  - Кончай издеваться, Серёга… - просипел Кирсанов. – И так тошно…
  - Ишь ты! Тошно ему…Я тебя предупреждал – не лезь ты к ней! Не связывайся! Но тебе всё как о стенку горох…
  - Да я думал, ты так говоришь из-за Фили…
  - Да причём здесь Филя! – рассердился Юрьев. – Дался тебе этот Филя! У Фили горшок на плечах нормально варит, а ты без царя в голове! Ты сам-то соображал, что делаешь? Хоть чуточку?
  - А чего такого? – тупо отозвался Геннадий. – Подумаешь, дело-то житейское…Я думал, ей даже понравится…
 - Ни черта ты не думал! Головкой  ты думал, а надо иногда голову включать. Придурок…
 - Да ладно тебе, Серёга! Кто ж знал, что она сумасшедшая…
 - Все это знали, кроме тебя! Между прочим, действия ее вполне оправданы! Здесь ты преступник, а она потенциальная жертва, сумевшая дать отпор насильнику. Сечёшь?
 - Отпор? – возмутился Кирсанов. – Хорош отпор! Это нанесение телесных повреждений…вот как называется. И я этого так не оставлю…
 - Неужели? В милицию пойдешь? В суд подашь? Скажешь, хотел, мол, девчонку изнасиловать, а она тебе морду вдребезги разбила? Знаешь, что будет? Ее признают невменяемой, а тебя привлекут за попытку изнасилования. Вот и будешь отвечать -  да не просто за попытку совершить насилие, а насилие над психически нездоровой  девчонкой! За такое куда больше дают! Так что залегай  на дно и зализывай свои раны, сатир похотливый! И твое счастье, что свидетелей не было, когда ты на нее накинулся. Я, понятно, не в счёт.
  - А…ты меня ведь не сдашь…Серёга? – пролепетал Кирсанов, чувствуя, что дело-то и впрямь пахнет жареным.
 Юрьев пристально взглянул на него и сокрушенно покачал головой.
  - Если бы ты добился своего, сдал бы! – сказал он. – А так…сам себя ты наказал, Генка. Получил свое сполна! А Лариска – что? Отделала она тебя на славу, жизни немного поучила, причём поучила по-настоящему, от души! А сама теперь уедет, да чуть ли не завтра, причем уедет насовсем. Ну, и какой смысл тут  сыр-бор разводить? А тебе впредь наука – на всю оставшуюся жизнь хватит! Урок был полезный, хотя и жёсткий немного…
  - Немного? – окрысился Геннадий. – Вот за что я тебя не люблю, Серёга, так это за то, что никогда не понять – серьёзно ты говоришь, или просто издеваешься, пургу гонишь…
 - Ну вот, смотрю, горло у тебя вновь заработало, гортань, значит,  не сломана, - заметил Сергей, - я рад за тебя. А говорю я, Гена, всегда серьёзно. Впрочем, нет смысла тебе это втолковывать! Всё равно не поймешь, ты у нас неисправим. А вот любить ты меня теперь до гробовой доски должен!
 - Да ну? Это ж с какого-такого бодуна? – насупился Кирсанов.
 - А с такого, Гена, что я тебе только что жизнь спас! – отвечал Юрьев. – Возможно, ты просто не заметил, ведь ты валялся на брюхе, да еще - носом в землю! А я всё прекрасно видел. И глаза Ларискины видел! Она всерьёз собралась тебя прикончить, понял? И не подоспей я вовремя, убила бы она тебя за милую душу. И ничего бы ей не было. Что с нее возьмёшь, коли с головой у нее проблемы, и видать – серьёзные!
  - Ну спасибо тебе… благодетель, - с досадой прошипел Геннадий.
  - Пожалуйста! – Сергей пожал плечами. – Нравится тебе это или нет, но в том, что шкурка твоя сейчас цела и кишки твои на своем законном месте пребывают, а не намотаны на Ларискины вилы, - в том заслуга целиком моя! Вот и думай – любить тебе меня или не любить, мне-то оно как-то параллельно. Ладно, проехали! Надо отсюда выбираться. Видишь, Лариска нас на замок заперла? Не стоит нам здесь задерживаться. Тут,  в ангаре этом, наверняка  где-то должен быть другой выход. Какая-нибудь другая дверь, потайной ход, лаз или что-то в этом роде. Вот и давай этот выход искать, пока сюда кого-нибудь не принесло...


                Конец 6-ой главы.