В. Йегер. Философ в государстве Платона

 Построение идеального государства в общих чертах закончено, тема завершена, а произведение не достигло и середины. Оно лишь приближается к своему апогею. Перед нами встает вопрос, можно ли претворить в жизнь государство Платона, и если да, то как? В этом месте Платон рассматривает свое творение с некоторого расстояния. Давая ему оценку, Сократ сравнивает себя с художником, который только что завершил свою прекрасную картину. Он создал идеальный образ праведного человека, раскрыв перед нами его суть и обрисовав испытываемое им блаженное состояние. Созданный художником образ праведника оттеняет контрастная фигура неправедного человека. Платон называет свое творение «парадигмой»: это одновременно образ и образец. Сравнение сократовской идеальной конструкции с портретом прекрасного человека показывает, что именно Платон считает предметом своей книги. Это не государство, это прежде всего сам человек и его способность создавать государство. Платон, правда, говорит о парадигме государства, но ведь нельзя на самом деле сравнивать государство с портретом прекрасного человека300. Прекрасный человек— это идеальный тип праведника, которого сам Платон считает предметом своей картины301. Идеальное государство — это лишь адекватное пространство, в котором он помещает созданный им образ. Это разъяснение Платона совпадает с результатами нашего анализа. «Государство» Платона — это прежде всего произведение о формировании человека. Это политическое произведение не в общепринятом смысле, а в том, какой ему придает Сократ302. Однако огромная воспитательная истина, которая наглядно представлена в «Государстве», — это строгая корреляция образа человека и пространства, в которое он помещен. Это не только художественный принцип, это и нравственный закон. Совершенный человек может сформироваться только в совершенном государстве, и наоборот: создание совершенного государства — это проблема формирования человека. В этом и заключается причина взаимозависимости внутренней структуры человека и государства, человеческих типов и типов государства. С этой точки зрения нам становится понятно, почему Платон придавал такое значение влиянию общественной атмосферы на формирование человека.
 Платон нам также объясняет, как следует понимать философскую «картину», нарисованную Сократом. Любая парадигма есть некое совершенство, которым мы восхищаемся, независимо от того, может ли она претвориться в жизнь или нет303. Уже в самом понятии совершенства заложена мысль, что оно не может осуществиться. К совершенству можно лишь приблизиться304. Но, признавая это, мы вовсе не хотим сказать, что наш идеал несовершенен. Идеал всегда сохраняет свое значение, подобно тому как портрет самого прекрасного человека всегда сохраняет свою красоту, хотя к ней неприменимы практические мерки. В восприятии сократовской картины как образца заложено неистребимое стремление человека к подражанию.
[ 245 ]

Вся греческая Пайдейя основана на древних греческих понятиях парадигмы (образца) и мимесиса (подражания). Платон конструирует свое «государство» как новую ступень Пайдейи. Риторика во времена Платона проповедовала мифические и исторические парадигмы и призывала подражать им. Как уже было сказано, такая ментальность греков восходит к поэзии древнейших времен, когда события и образы мифов служили образцами для подражания305. Воспитательный характер поэзии восходит своими корнями к мифам. Поэтому, сравнивая свое идеальное государство или идеального человека с образами мифов306, Платон подчеркивает присущий им характер образца. В изобразительном искусстве тоже существуют каноны для изображения человека, которые должны служить эстетическим образцом во всех его пропорциях и формах307. Но у Платона в понятие парадигмы входит, кроме того, этический элемент. В этом Платон непосредственно соприкасается с древней поэзией и даже вступает с нею в состязание. Он осознает привлекательность идеальных образов поэзии и чувствует, что именно этой силы недостает философскому мышлению, оперирующему абстрактными понятиями. Однако перед его поэтическим взором обобщенное понятие добродетели сразу же превращается в определенный тип человека. Справедливость принимает образ праведного человека308. Мы видим это не только в данном конкретном случае. В поисках парадигмы его ум создает идеальные человеческие типы всевозможных нравственных оттенков и форм. Такая типизирующая персонификация становится устойчивой манерой его мышления. Учитывая это, можно понять «идеальное государство» и «истинно праведного человека» в его книге. Они — достойные подражания образцы, которые лишь нужно претворить в жизнь.
 С чего же следует начать их претворение в жизнь? Если идеальный человек может существовать лишь в идеальном государстве, то вопрос воспитания такого человека в конечном итоге сводится к вопросу о власти. Как показано в «Горгии»309, в современном Платону государстве власть становится самоцелью. В задачи государства не входило воспитание человека, а для Платона именно воспитание было основной функцией государства. Однако он считает, что эту проблему нельзя решить тем путем, какой предлагал Сократ. Ему представляется невозможным избавление от социальных зол в современном обществе, если политическая власть и философский дух не сольются воедино. Становится понятным знаменитое высказывание Платона о том, что политические неурядицы мира исчезнут, если к власти придут философы или, наоборот, если властители станут философами310. Это требование занимает центральное место в его «Государстве». Это не просто злободневный лозунг. В нем находит свое разрешение трагический конфликт, существующий между государством и задачей философского воспитания человека, с которым мы уже сталкивались в более ранних произведениях Платона311. Свое символическое выражение этот трагический конфликт находит в проблеме смерти праведника, к которой и прежде возвращалась его мысль. Там он был результатом тотального разрыва между
[ 246 ]

духом и государством312. Над стихией этой гигантомахии в «Государстве» поднимается видение нового миропорядка, который вбирает в себя ценности предшествующего устройства и подчиняет себе его формы. Требование отдать власть философам продиктовано у Платона сознанием, что именно философия служит созидательной силой в этом зарождающемся мире, то есть тем духом, который государство хотело уничтожить в лице Сократа. Лишь философия, мысленно построив идеальное государство, в состоянии претворить его в жизнь, если ей будет дана власть.
 В этом месте впервые в «Государстве» Платона философия выходит на передний план. До сих пор она скрывалась в тени своего детища — созданного ею государства. Теперь она открыто предъявляет свои права на господство. Стремление к господству в государстве продиктовано не просто жаждой власти. Кажется, что оно вступает в противоречие с прежним критическим отношением Платона к государству и государственной власти313. Платон в «Горгии» отвергает чрезмерные претензии государства на власть, но при этом он явно признает право философии на господство. Платон не осуждает власть как некое «зло само по себе». Он лишь подвергает само понятие власти радикальному переосмыслению, снимая с него пятно эгоцентризма314. В его представлении власть должна быть лишена произвола и сводиться к чистому стремлению делать добро. Каждый человек хотел бы знать, что для него хорошо и полезно. Но только истинная власть способна решить, что ему нужно. Таким образом предпосылкой любой власти будет истинное познание добра. Сама философия — ну не парадокс ли это? — становится средством достижения истинной власти. В «Государстве» Платон обосновывает право философии на власть самим понятием философии. Само понятие, естественно, нуждается в уточнении. Оно введено Платоном без всяких предварительных объяснений. Его вызывающий тезис о господстве философии сначала поражает читателя, но затем Платон объясняет его. Раскрывая сущность истинного мудреца, он показывает, почему тот от природы предназначен быть правителем315. Как только Платон сформулировал это положение, нам становится понятным, почему он столь усердно занимался в своих прежних сочинениях проблемой правильного поведения человека, определением подлинной добродетели и истинных знаний. Мы видим, что его усилия были направлены на достижение одной цели, и эту цель мы теперь знаем. В этом месте Платон удивительно лаконично дает представление о сущности философии. По выразительности это напоминает нам его прежние формулировки в более ранних произведениях. Как и во всех остальных своих сочинениях, он заранее подводит читателя к теме. Однако экономное использование художественных средств в «Государстве» порождает иллюзию, что читателю здесь впервые пришлось поразмыслить о предмете философии. В известной мере это так и есть. Ибо философия, претендуя на право управлять государством, неожиданно предстает перед нами в совершенно ином свете. И даже самые преданные поборники и почитатели философии чувствуют себя вынужденными пересмотреть свое отношение к ней.
[ 247 ]

Для современного читателя нет ничего увлекательнее, чем наблюдать, как Платон, полагаясь на могущество философии, вводит ее в самую гущу жизни и ставит перед нею огромные практические задачи. В том изолированном положении, в каком находится философия в настоящее время, ей и самой трудно понять, что лишь решая практические задачи она смогла закалить свой характер, свойственный ей на первой творческой стадии. Прав был Гегель, утверждая, что сова Минервы вылетает только по ночам. Это утверждение бросает трагическую тень на те героические усилия, с которыми человеческий дух стремится в последнюю минуту спасти государство. У любой стареющей культуры была своя пора юности. Философия Платона как раз и была юношеской силой его времени. Поэтому у него молодое поколение окружает Сократа и с энтузиазмом участвует в его диалогах. В этом видно стремление Платона противопоставить новую веру дряхлеющему, скептически настроенному государству и старчески мудрой культуре. Для этой цели нужна была философия. И вовсе не потому, что она обладала древними традициями, — среди ее представителей встречаются имена достойных мыслителей разных направлений, естествоиспытателей, ученых, стремившихся к разрешению мировых загадок, исследователей космоса, — а потому, что она ощущала в себе идущую от Сократа способность дать человеческому обществу новое понимание истинных норм жизни.
 С этой точки зрения Сократ рассматривает суть философии в «Государстве». Он несколькими штрихами набрасывает катехизис философии, в котором он определяет сущность философии через предмет ее познания. Философ — это человек, который не полагается на свои чувства и ощущения. Доверяя только своим ощущениям, человек всю жизнь будет носиться по зыбкому морю своих впечатлений. Ум философа обращен ко всему сущему на земле в его единстве316. Он один обладает познанием в его подлинном смысле. В разнообразии явлений он находит их обобщенный образ — «идею». Только философ может установить, что справедливо и прекрасно. Общепринятые суждения большинства колеблются в полумраке между небытием и чистым бытием317. В этом вопросе и государственные мужи не отличаются от толпы. Они считают все существующие законы и постановления образцами, которыми следует руководствоваться, но сами эти законы и предписания не что иное, как подражание истине318, — так говорит об этом Платон в «Политике». Таким образом тот, кто может следовать этим законам, сам лишь подражает подражанию. Философ же — это человек, который носит в своей душе отчетливый образ вещи319. Во времена всеобщей неуверенности его взор направлен на этот образ, он для него норма. Способность познать эту норму зависит от силы зрения, которая в первую очередь нужна подлинному стражу государства. А поскольку философ соединяет в себе острое зрение с жизненным опытом и с прочими достоинствами, необходимыми для практического руководства государством, он превосходит по своим качествам обычных государственных мужей320.
[ 248 ]

Данная Платоном характеристика философа проливает свет на идею и исходное положение его учения о государстве. Политические и моральные пороки, от которых страдает мир, вызваны отсутствием высшей целенаправляющей и законодательной структуры. Создание такой структуры было когда-то проблемой, решение которой привело к зарождению демократии. Демократия признала волю большинства законодательной силой. Эта система основана на признании прав отдельного человека, и поэтому очень долго демократию считали наиболее прогрессивной государственной формой. Но эта система, подобно всем другим, обладала всеми человеческими недостатками. Развиваясь и совершенствуясь, она в больших греческих государствах становилась инструментом в руках потерявших совесть демагогов. Воспитание оказалось в руках людей, которые называли себя софистами. Платон изображает софистов как своего рода укротителей зверей, которые предметом своих многолетних штудий сделали настроения «большого зверя» — толпы. Они умеют объясняться с этим зверем, прекрасно понимая по издаваемым им звукам, когда он благодушен и когда зол. Они искусны в обращении с ним и умеют подчинять его, льстя ему и приспосабливаясь к переменам в его настроении321. Мнение массы становится руководством в политической деятельности, дух приспособления постепенно пронизывает всю жизнь. Стремление угождать массам делает невозможным подлинное воспитание человека, ориентированное на вечные ценности322. В произведениях Платона большую роль играет критика политических ораторов, плохо понимающих суть общественных отношений. В «Горгии» он сравнивает их политику со способом мышления философа, который своей высшей целью почитает познание добра323. Познание высшей нормы, которую философ носит в своей душе как образец, Платон в «Государстве» делает пробным камнем для истинного правителя324.
 Учитывая это, можно понять композицию «Государства». Философия, как считает Платон, поможет человеку в беде, ибо только в ней можно найти решение жгучих проблем человеческого общества. Если допустить, что возможно познать высшую норму, как ее понимал Платон, то вполне естественно взяться за преобразование гибнущего государства325. Основное значение в государстве должно иметь познание истины, а это по своей природе доступно лишь немногим. Платон подходит к проблеме общения с массами не с психологических позиций. Он исходит из тех требований, которые предъявляет государству более высокий в духовном и нравственном отношении человек. Только в том случае, если государство удовлетворяет этим требованиям, такой человек может ему служить326. Во имя высоких начал, заложенных в философии, Платон требует ее господства в государстве. Бросающиеся в глаза особенности государства Платона, членение общества на сословия и авторитарный характер управления — все это продиктовано единственным требованием: в государстве должно царить познание абсолютной истины. Из этого несложного, но логически завершенного построения нельзя вынуть ни единого камня или заменить его другим. Если отнять у правителя способность
[ 249 ]

познавать абсолютную истину, это значит лишить его, в глазах Платона, авторитета; основан он не на врожденном божественном даре, а на убедительной силе истины, которой должны подчиняться все граждане в государстве, потому что все они воспитаны в духе ее познания. Познание высшей нормы, которую носит философ в своей душе, и есть последний штрих в системе государственного устройства Платона.
 Но если даже считать познание высшей нормы основополагающим для идеального государства, то ведь практическая беспомощность философов будет противоречить требованию Платона, чтобы в нем управляли носители такого знания327. Платон здесь прежде всего выступает против высказанного Калликлом в «Горгии» соображения. Тот утверждал, что философия, если ею заниматься несколько лет в юности, полезна для Пайдейи, но длительное занятие философией истощает нервную систему человека и делает его непригодным для жизни328. Платон здесь, как он это делал и в «Горгии», отрицает такое узкое понимание Пайдейи. Он рисует картину (;;;;;), которую, даже не обладая особой фантазией, можно перенести на полотно, а затем поместить на титульный лист сатирического журнала329. Платон описывает корабельщика, который и ростом и силой превосходит всех на корабле, но он глуховат и близорук и мало смыслит в мореходстве. Корабельщик — это народ. Его окружают матросы, которые спорят из-за того, кто должен управлять кораблем. Они требуют, чтобы корабельщик предоставил управление им. Матросы — аллегорическое изображение претендентов на высшую власть в государстве. Им невдомек, что управление — это искусство, которому нужно учиться. Каждый считает себя способным управлять кораблем. Если же их не слушаются и не доверяют им кормила, они прибегают к силе и без разговоров выбрасывают за борт всех, кто им возражает. Одурманив с помощью мандрагоры, вина или другого какого-нибудь средства настоящего кормчего, который единственный мог вести корабль, они не дают ему проявить свое искусство управления кораблем и несутся по морю, пируя и бражничая. Они восхваляют каждого, кто поможет им захватить власть силой, отняв ее у кормчего. Единственного сведущего в кораблевождении человека, который учился своему искусству, они бранят, называя его праздным болтуном и бездельником.
 Платон подчеркивает, что образование философа (именно он просматривается за образом кормчего) отличается от той Пайдейи, о которой говорит Калликл. В «Пайдейе» Калликла сыновья знатных господ посвящают несколько лет в юности учению до того, как они столкнутся в жизни с серьезными проблемами. По сравнению с таким учением тот курс, который прошел «кормчий», представляется очень уж трезвым и целенаправленным. Это подчеркнуто профессиональное обучение, которое затем находит практическое применение. Как мы видим, Платон не согласен с софистами и гуманистами, выступающими против профессионального обучения. В его устах это звучит парадоксально, ведь он превыше всего ценит знания ради самих знаний330. Следует защитить Пайдейю Платона от упрека в абсолютном
[ 250 ]

отрицании практической целесообразности. (В этом его упрекал Исократ331.) У нее есть цель, и она служит определенной профессии. Эта профессия представляет собой наивысшее умение человека, направленное на спасение тех, кто вместе с «кормчим» находится на одном корабле. Образ кормчего выбран очень точно. В описанной Платоном ситуации находит отражение: необходимость для спасения команды тех знаний, которыми обладает кормчий, и неспособность команды понять превосходство его искусства. Его знания необходимы для управления кораблем, но для команды он, тем не менее, бездельник и праздный болтун332. Его профессия требует знания теории и обладания мастерством в большей степени, чем это могут себе представить матросы. В этом описании бросается в глаза то, что Платон намеренно подчеркивает, что искусству управления кораблем можно научиться. Матросы же считают, что этому учиться незачем333. Таким образом Платон здесь снова, как в «Горгии»334, поднимает вопрос об искусстве политики, и мы сразу вспоминаем, как Сократ в «Протагоре» поначалу усомнился, что политической добродетели можно обучить335. Но уже в конце диалога эти сомнения исчезают, потому что он осознает добродетель как знание336, а знание можно приобрести. В «Государстве» Сократ уже не сомневается в этом. Показав нам, что подлинному искусству кораблевождения можно научиться, Платон подводит нас к мысли, что можно научиться управлять государством, и ставит вопрос о воспитании правителей336a.
 Однако сделанного им описания корабля недостаточно, чтобы опровергнуть обвинение философов в практической непригодности. Оно лишь положило начало глубокому анализу положения философа в обществе337. Всеобщий скепсис по отношению к политическим способностям философа имеет психологические причины. Поэтому следует подробнее остановиться на его психологии. Но Платон рассматривает философа не изолированно. Его анализ — шедевр типологического описания, при котором не только абстрактно перечисляются свойства людей определенного типа, но они также рассматриваются в их взаимодействии с социальным окружением. Платон серьезно относится к сомнениям в том, что философия вообще может быть профессией. Эти сомнения заставили его отказаться от многих черт, которые входили обычно в понятие «философ». Он решительно защищает истинную философию, и если он в чем-то и соглашается со своими критиками, то эти уступки превращаются у него в обвинения своей эпохе. Судьба философа в его изображении превращается в трагедию. Страницы, посвященные этой теме, написаны кровью сердца. Теперь его уже волнует не только ставшая для него символом судьба Сократа. К ней примешивается история его собственных неосуществленных замыслов и недостаточность его сил для выполнения той задачи, которую он поставил перед собой.
 Строго говоря, защита философии началась еще прежде критики. Охарактеризовав философа через предмет его знаний338, Платон приступает к попытке определить его природу339. Это нужно ему, чтобы стал понятным тезис о философах-правителях. Особенно существенно это рассуждение для современного читателя, для которого
[ 251 ]

представление об ученом совпадает с вошедшим в наш язык греческим словом «философ». В его понимании ;;;;;;;;; — это не профессор философии и не представитель философского «факультета», которые, обладая начальными знаниями в этой области (;;;;;;;;;;), уже считают себя философами340. Еще в меньшей степени он считает философом «оригинального мыслителя», потому что где найти столько оригинальных мыслителей, сколько нужно Платону для управления государством. Хотя это слово в языке Платона содержит очень много от учения о диалектике (мы скоро убедимся в этом), в первую очередь оно сохраняет свое основное (более широкое) значение: философ — это «друг познания», под этим словом понимается глубоко образованный человек. Философ в представлении Платона — это человек с прекрасной памятью, быстрым восприятием и любознательный. Его не интересуют детали, он видит вещь в целом, охватывая взором бытие и эпохи. Он не слишком высоко ценит жизнь и не обращает внимания на ее внешние блага. Ему чуждо бахвальство. Он — «друг и приверженец» истины, справедливости, мужества, самообладания. Платон полагает, что такого человека можно создать, непрерывно отбирая лучших представителей еще в раннем возрасте и в дальнейшем воспитывая их. С годами к этому прибавится жизненный опыт341. Философ в изображении Платона отличается от ученика софистов. Интеллектуал, непрерывно критикующий других, не пользуется благосклонностью Платона, для него нет места в его храме342. Для Платона основное в человеке — это гармония духа и характера. Поэтому он присваивает своему философу название ;;;;; ;;;;;;;343.
 Упрек в непригодности, обращаемый против философов, нужно обратить против тех, кто не умеет их использовать. Люди, обладающие философской натурой, встречаются нечасто. Они подвержены множеству опасностей и даже порче344. Отчасти опасность таится в них самих. Любая из их добродетелей (храбрость, рассудительность и другие), если они развиваются односторонне и изолированно друг от друга, может препятствовать истинному формированию личности философа345. Другим препятствием могут оказаться такие блага, как красота, телесная сила, влиятельные в государстве родственники и все, что с этим связано346. Здоровое развитие зависит от правильного питания, климата и местности. Это общее положение распространяется на растения и животных, но особенно применимо оно к совершенным и сильным натурам347. Взращенная на хорошей почве философская натура достигнет всяческих добродетелей, и результаты будут обратными, если почва будет плохой. Разве что на помощь придет какое-нибудь божество (;;;; ;;;;)349.
 Судьба непостижима для простого человека, но благочестивый разум воспринимает ее не как слепую случайность, а как чудесное проявление спасительной власти350. Эта мысль неоднократно встречается у Платона именно в этой связи и представляет собой религиозное истолкование жизненного опыта. Она воспринимается как парадокс, и одновременно в ней ощущается высший смысл. В Письмах Платона мы также встречаемся с «божественной Тихе». Например,
[ 252 ]

Платон видит проявление ее власти в том, что, находясь в Сицилии, он в лице Диона, племянника тирана, приобрел верного последователя своего учения о воспитательной функции государства. Спустя десятилетия Дион встал во главе переворота, который привел к падению диктатуры Дионисия. Платон со своим учением неумышленно послужил причиной этого значительного по своим последствиям исторического события. Перед Платоном встал вопрос, было ли это чистой случайностью, или он на самом деле оказался инструментом в руках более высокой власти351. Связь этих событий после краха всех его попыток воплотить в жизнь свои идеи в более поздние годы стала для него религиозной проблемой. Отзвук тех же личных переживаний мы находим в «Государстве» в рассказе о чудесном спасении философа от влияния порочного окружения в годы его учения. В глазах Платона трагический характер существованию человека с философской натурой придает то обстоятельство, что такая натура в этом обществе вообще может сложиться только благодаря особой божественной милости или благодаря судьбе (Тихе). Большинство таких натур осуждено на гибель еще до того, как они достигнут расцвета.
 Платон, как мы уже знаем, считает плохое воспитание губительным для философов352. В этом он как будто единодушен с мнением толпы, которая жаловалась на губительное влияние софистов. (Вспомним, что Сократ стал жертвой подобных обвинений). На самом деле теория влияния отдельных личностей на воспитание человека противоречит взглядам Платона. С точки зрения Платона, воспитание — это функция общества, независимо от того, регулируется ли оно государством или осуществляется «свободно». А так как правильное воспитание возможно лишь в идеальном государстве, он мысленно создает такое государство. Оно должно служить рамкой для правильного воспитания. За пороки существующего воспитания он возлагает ответственность не на воспитателей, а на все общество. Поэтому людей, обвиняющих софистов в разложении молодежи, он считает тоже софистами353. На самом деле это вина государства и общества, воспитывающих человека. Воспитание происходит в нужном для государства направлении. Народные собрания, суд, театр, военные лагеря и любые другие людские сборища — это места, где люди с громкими овациями или криками неодобрения встречают речи ораторов. В таких местах формируются взгляды людей любого возраста. Разве может противостоять молодой человек подобному воздействию? Не устоит перед ним и воспитание, полученное частным образом (;;;;;;;; ;;;;;;;)354. Молодой человек, попав в такую среду, присоединится к мнению толпы. Суждения толпы станут для него руководящими принципами в его поведении. Человек формируется под влиянием такой «Пайдейи» и подчиняется лишь ее законам, разве что божественная судьба спасет его от этого пагубного влияния355. Учителя и воспитатели, получающие деньги за свою работу (;;;;;;;;;;;;; ;;;;;;;), могут привить человеку только господствующие взгляды толпы. Слабость софистов, полагающих, что именно они дают людям наилучшее воспитание, как раз заключается в том, что все их суждения продиктованы толпой356. Эти воспитатели
[ 253 ]

уподобляются людям, которые, ухаживая за «огромным и сильным зверем», научились понимать издаваемые им звуки357. Они сделали своей профессией умение приспосабливаться к желаниям этого зверя. Таким образом господствующая система воспитания воспринималась Платоном как искажение истинной Пайдейи358. Истинная Пайдейя, как и спасение философской натуры (оно ведь возможно лишь благодаря Пайдейе), может осуществляться в этом мире лишь в результате вмешательства божественного чуда359. Эти рассуждения помогают нам понять, каким образом Платон нашел свое спасение, взяв себе воспитателем Сократа. Но случай с Сократом — это исключение, когда отдельная личность в состоянии передать своим ученикам понятие о вечных ценностях. За независимость своих взглядов этот воспитатель поплатился собственной жизнью.
 Историческим фоном, на котором сложились взгляды Платона, без сомнения, послужила афинская демократия IV столетия, но толпу Платон воспринимает в более обобщенном смысле. Для него это не афинский Демос, но именно толпа — чернь, не имеющая понятия о добре и справедливости360. Познание добра — прерогатива философа. Для Платона противоречие заключено в самом понятии философствующей толпы (;;;;;;;;; ;;;;;;)361. Люди, стремящиеся угождать толпе, естественно, относятся враждебно к философии. В таких условиях философская натура должна выстоять и прийти к своему полному расцвету. Философскую натуру используют те, кто предвидит большое будущее этих высокоодаренных людей. Они играют на слабостях будущих философов. Они пророчат молодому человеку власть над греками и варварами и стараются раздразнить его честолюбивыми надеждами362. Платон при этом, по-видимому, имеет в виду натуры, подобные Алкивиаду и Критию. Их преступления ставили в вину Сократу и его воспитанию36*. Платон не отрекается от них, как это делает Ксенофонт364. Он воспринимает их как последователей философии, имевших высокое предназначение, которых испортило окружение. В образах этих крупных политических авантюристов есть что-то философское. У них высокий полет и блеск ума, что возвышает их над толпой. Ведь толпа не в состоянии совершить значительный поступок: ни добрый, ни злой. На такой поступок способна лишь философская натура, она-то как раз и оказывается перед выбором: стать ли величайшим благодетелем человечества или превратиться в гениального злодея, несущего страшное зло народам365.
 Ничто не делает для нас столь психологически близкой мечту о господстве философов, как сравнение Алкивиада с платоновским философом, который обретает плоть и кровь при этом сравнении. Ведь это сравнение сделал человек, в окружении которого было немало таких людей: он и сам ощущал себя человеком такого же ранга, хотя и сознавал, что он изберет другой путь. Платон считает эту проблему эсотерической. Ведь драму характера одного из членов семьи может понять лишь тот, кого это близко касается. Философия теряла людей, которым самой природой было предназначено не ниспровергать истину на манер дьявола, но, подобно архангелам, стоять вокруг ее трона. Их освободившиеся места занимали люди недостойные и
[ 254 ]

неспособные к столь высокому искусству Пайдейи. Они вряд ли могли укрепить доверие к философам-правителям366. Платон видит себя окруженным такими недостойными подражателями. Лишь немногие одухотворенные натуры могут устоять перед всеобщим разложением: например, какой-нибудь высокообразованный человек с благородным характером, вынужденный жить в изгнании. Либо это может быть человек высокой души, родившийся в маленьком городке и обратившийся к философии, потому что он презирает этот маленький мирок. Это также может быть человек, которому болезнь помешала заняться политикой, либо ремесленник, презирающий свое занятие и потому обратившийся к философии367. Поистине удивительная компания — эта галерея устоявших от порчи людей. Они явно напоминают нам окружение Платона368. Нам кажется странным это ироническое отношение философов к самим себе и одновременно их претензии на высшее положение в этом мире. Это помогает нам понять то глубочайшее разочарование, с которым Платон завершает свои рассуждения в защиту философии369.
 «Те немногие, кто отведал философии и узнал, какое это сладостное и блаженное достояние, довольно видели безумия большинства и то, что в государственных делах никто не совершает ничего здравого и справедливого, и нет ему там союзника, чтобы с его помощью бороться за правое дело и при этом не потерять надежды на спасение от всеобщего разложения. Напротив, он подобен человеку, который, очутившись среди диких зверей, не пожелает сообща с ними творить несправедливость, но в то же время ему не под силу управляться одному со всеми своими дикими противниками. Он погибнет, прежде чем принесет пользу государству и своим друзьям. Взвесив все это в своем уме, он сохраняет спокойствие и делает свое дело, словно укрывшись за стеной в непогоду. Видя, что все остальные преисполнились беззакония, он доволен, если проживет здешнюю жизнь чистым от неправды и нечестивых дел, а на исходе жизни отойдет радостно и мирно, уповая на лучшее».
 С высоты своих притязаний на высокое положение философии в идеальном государстве философ вновь возвращается к скромному существованию мудреца370, которое уготовано для него жизнью. Теперь мы знаем, какое государство он хотел бы создать, будь то в его власти. На самом же деле (об этом рассказано в «Горгии») после взлета духа философ остается на том же месте, где его теснят и поносят риторы и политики. Далекий от мысли преобразовать существующее в его время государство и не желая оказаться на арене политической борьбы, он предстает перед ними подлинным человеком, которого не признает свет. Он равнодушен к успехам, признанию и власти — сфере, где действуют великие мира сего. Его отказ от общественной деятельности становится его силой. Уже в «Апологии» Платон показал своего Сократа человеком, которому, наконец, стало ясно, почему внутренний голос в течение всей его жизни призывал остерегаться политики. Он признается перед судьями, что никто не может устоять перед толпой, если захочет открыто выступить против творимых ею до сих пор неправедных дел. Тот, кто на самом деле ратует за
[ 255 ]

справедливость, должен бороться за это в частной жизни, а не на общественном поприще. Однако было бы неправильно видеть в книге Платона, в его грустных размышлениях отказ от первоначального намерения оказывать влияние на жизнь государства371.
 В VII письме со всей очевидностью говорится, что смерть Сократа привела Платона к кризису политических убеждений3'2. «Апология» подтверждает это. Трагические настроения в «Государстве» отличаются от настроения в «Апологии» не только по существу, но и той поэтической выразительностью, которую приобрел Платон, оплакивая судьбу Сократа. Недвусмысленная принципиальная позиция «Апологии» приняла религиозный характер в «Государстве». Спокойная сосредоточенность религиозных взглядов представляется подготовкой к последнему испытанию, каким оно изображается в эсхатологических мифах «Горгия» и в других диалогах Платона.
 Философ у Платона не похож на все прежние идеалы человека, воплощенные в образах героев греческих поэтов. Все они были носителями реальных добродетелей, взятых из жизни полиса. В поэтическом изображении этих добродетелей граждане полиса видели отражение своих идеалов и свое понимание мира. Добродетели платоновского философа— полная противоположность гражданским добродетелям, если они не направлены на поддержание единства общества. Ступив на предлагаемый Платоном путь, общество, распадаясь на отдельные личности, не перестает быть общностью. Невольное обособление от общества продиктовано у Платона сознанием того, что философ преследует высшую цель и обладает более глубоким познанием истинных ценностей жизни, чем все остальные люди, хотя их и большинство. Философ превращает бедственное положение меньшинства в добродетель. Реально существующее общество в его глазах превращается в сплошную массу. В небольшой группке отделившихся от толпы философов, сохранивших в чистоте свою натуру вопреки всем угрожавшим ей опасностям, выражается новое понимание общности как узкого круга людей, принадлежащих к одной школе или секте.
 Образование таких общностей — исторический факт необычайно широкого диапазона, который еще и сегодня в значительной мере определяет характер отношений личности и общества. Руководящей силой такой школы или общины всегда будет одухотворенная личность, которая, пользуясь своими познаниями, собирает вокруг себя единомышленников. Рассматривая картину авторитарного государства Платона, не следует забывать, что его неосуществимое требование превратить философскую истину в высшую властную структуру на самом деле продиктовано признанием чрезвычайно высокого значения одухотворенной личности. Единственным последствием в социальном плане этого суверенитета духа было образование школ, подобных Академии, которую учредил Платон в Афинах. Ученики и учителя существовали во все времена; однако было бы историческим анахронизмом представлять себе отношения между ними в досократовской философии такими же, какой была школа Платона. Единственный образец такой школы Платон нашел в кругу пифагорейцев в
[ 256 ]

Нижней Италии. То, что он основал Академию непосредственно после возвращения из своей первой поездки по греческому Западу, где он особенно тесно общался с пифагорейцами, указывает на связь этих фактов. Пифагорейцы придерживались определенного образа жизни, и Платон следовал этому образцу. Однако попытка возвести к Пифагору сознательный философский идеал жизни, выработанный Платоном, да и само слово «философия», ни в коей мере не оправдана373. Несмотря на высказываемые Платоном идеи построения идеального государства, школа его не играла большой политической роли в жизни отечества, как это было у пифагорейцев до уничтожения их ордена. В VII письме он подробно объясняет свой отказ от революционных преобразований в Афинах, ссылаясь на политическую авантюру своего любимого ученика Диона в Сиракузах. Его отношение к отечеству подобно отношению взрослого сына к родителям, поведение и принципы которых он не одобряет. Сын выражает свое неодобрение, но это не избавляет его от обязанности проявлять пиетет по отношению к ним и ни в коем случае не применять силу374.
 И в самом деле, существование Академии было возможно только в условиях афинской демократии. Платон считается с ее законами, хотя и критикует собственное государство. Здесь уже давно признали осуждение Сократа тяжелейшей ошибкой и в его преемниках видели прежде всего людей, умножающих славу государства, которое, несмотря на свое непрочное положение, все в большей степени становилось духовным центром эллинского мира. Обособленное существование философов в Академии, которая, будучи оторвана от шумной городской жизни, располагалась на зеленом холме Колоне, породило особый тип человека, с любовной иронией описанного Платоном в «Теэтете»375. Эти люди не знают ни базарной площади, ни суда, ни народного собрания. Они так же мало осведомлены о родословных знати, как и о последних городских сплетнях. Они погружены в математические и астрономические проблемы, их взгляд направлен на высокие материи. Они плохо ориентируются в этом мире и натыкаются на предметы, которые никак не могут быть помехой для человека с открытыми глазами и здравым рассудком. Платон убежден во внутренней значительности философа и в том, что его духу присуща искра Божья. То, что человеческое общество не признает философа, побудило Платона в карикатурном виде изобразить его, чтобы вызвать еще большее раздражение у обывателей. Их злость только доставляет удовлетворение тем, кто умеет ценить этот удивительный тип людей. Философам свойственно подлинно художественное восприятие мира, они лишены экзальтированности и тщеславия, что свойственно людям, которые хотят казаться оригинальными. Этот карикатурный портрет философа, пожалуй, ближе к истине, чем тот идеальный образ, гармонически сочетающий физические и духовные достоинства, который Платон делает образцом для стражей в своем «Государстве». Но то, что Платон говорит о духовных интересах философа в «Теэтете», подошло бы как образец для обучения правителей в «Государстве». Процесс обучения философов вполне может служить иллюстрацией высказанного в «Теэтете» положения
[ 257 ]

о том, что у философа знания не тождественны чувственному восприятию, данному человеку от рождения. Эти знания приобретаются «лишь» многими усилиями и длительным воспитанием (Пайдейей)376. «Государство» позволяет нам представить, как проводилось обучение в платоновской Академии, и в этом плане книга не только создает идеал, но воспроизводит кусок действительности.
 Мы узнали, как обособленно от мира жили философы и как общество относилось к ним, и теперь нам трудно вообразить себе их в роли правителей государства будущего. Истинный философ, каким нам его показал Платон, кажется смешным в этой роли. Но для Платона это служит лишь новым доказательством его теории о вредном влиянии плохого окружения на воспитание. Философ — это росток, который, будучи пересаженным на чуждую ему почву современного государства, либо чахнет, либо приспосабливается к этой почве377. Но стоит только такой натуре оказаться в условиях идеального государства, тогда-то и обнаружится ее божественное происхождение. Здесь особенно четко выражена мысль Платона о том, что идеальное государство — не что иное, как идеальная форма общества, необходимая для полного расцвета способностей философской натуры. С другой стороны, делая философа правителем, Платон наделяет государство разумом, который будет поддерживать его систему воспитания и формировать традиции. Лишь такой разум будет в состоянии создать творческую воспитательную структуру, в которой в конечном счете воплотится вся система идеального государства378. Прежнее воспитание философов никогда не достигало своей цели— не давало «политического» образования379, так как оно всегда проводилось в неподходящем для этого возрасте. Такое воспитание — лишь «Пайдейя» и философия для юношества380. Платон снова восстает против занятий философией «только в образовательных целях». Такой подход к философии был свойствен софистам381. Он провозглашает свою собственную программу, которая дает более широкое толкование понятию воспитания: у него воспитание становится делом всей жизни. Люди изменят свое отношение к воспитательному значению знаний, как только увидят, что такое истинное знание. А пока им еще недоступно стремление к знанию ради самого знания382. Для них знание — это пустое ораторское искусство, которое требуется лишь для участия в спорах383. Люди должны, наконец, понять, что те, кого они сейчас считают философами, таковыми не являются. Отрешенность философа от мира не вызовет у них прежнего презрения, как только они поймут, что для того, кто посвятил свою жизнь познанию 1 высшего божественного порядка, невозможно принимать участие в дрязгах, спорах и раздорах, преисполненных недоброжелательства и зависти, как это делают те, кого свет несправедливо считает учеными, интеллектуалами. На самом же деле они лишь дерзкие самозванцы в заповеднике философии384. Преисполнившись божественного покоя и порядка, философ стремится к познанию божественного и вечно существующего мира иного бытия385. И в «Теэтете», и в «Государстве» философ, как Сократ в более ранних произведениях, наделен чертами математика и астронома. Мысль о том, что философ
[ 258 ]

уподобляется предмету, которым он занимается, тому божественному началу, которое содержится в философии, встречается в обоих относящихся к этому времени произведениях386. Однако созерцательный образ жизни, который вынужден вести философ в этом мире, в «Государстве» не представляется обязательным. В его идеальном государстве философ от созерцания перейдет к созиданию. Он станет «демиургом». В тех условиях, в которых он существует сейчас, ему доступен лишь единственный вид творческой работы — самообразование (;;;;;; ;;;;;;;;). В идеальном государстве он будет заниматься воспитанием человеческих характеров как в частной, так и в общественной жизни387. Он станет великим художником, который по божественному образцу в своей душе создаст картину совершенного полиса388. Здесь уместно вспомнить эпизод, когда Сократ, завершив проект своего государства, сравнивает себя с художником, который написал портрет самого прекрасного человека389. Но на этот раз речь идет не об образце, которому должна уподобляться действительность. Сама картина есть действительность, воспроизведенная по божественному образцу в душе философа. Художник направляет государство, а само государство — это ;;;;; (доска), на которой образ нового человека принимает определенные очертания и краски. Смешивая черты вечно справедливого, всегда прекрасного и рассудительного идеального человека с чертами реально существующего, то есть сплавляя идею и реальную жизнь, художник-философ создает вместо «богоподобного» (;;;;;;;;;;) героя гомеровского эпоса образ героя «человекоподобного» (;;;;;;;;;;;)390.
 И снова Платон проводит параллель между поэзией и философией, которой он руководствуется в своих мыслях и образах. Философ в состоянии вступить в спор с Пайдейей поэта и выиграть его, потому что он обладает новым идеалом человека. Здесь Платон привносит эпико-героические черты в образ человека философского склада. Свое главное произведение он ориентирует на ту высоту, к которой стремился греческий дух. Ибо мы говорим о гуманизме в том случае, когда воспитание имеет целью воздействовать на основные черты человеческой души. Таким образом Платон противопоставляет свой философский гуманизм созданному софистами типу человека. Человек у софистов не обладал идеалами, и его основной чертой было приспособление к существующему государству. О платоновском гуманизме нельзя сказать, что он принципиально аполитичен, но он берет начало не в реальном мире. Основа его — идея, которая и есть подлинная действительность. Он застыл в эсхатологической готовности быть движущей силой в божественно совершенном государстве будущего. Однако он не отказывается от своего права критиковать любую форму существующих государственных структур, ибо он ориентируется не на преходящий, а на вечно существующий образец391. Идеальный образ «человеческого» или «человекоподобного» Платон делает символом и назначением истинного государства, когда он приступает к описанию Пайдейи правителей. Образование человека невозможно без идеального образа человека. Самообразование, которое на самом деле ограничено философской Пайдейей, приобретает
[ 259 ]

свой высший социальный смысл благодаря своему отношению к совершенному государству. Эту зависимость Платон не считает чистой фикцией. Он подчеркивает, что идеальное государство возможно, хотя его и нелегко создать392. Благодаря этому понятие будущего, ради которого философ и занимается самообразованием, не переходит в область воображаемого. Теоретической жизни философа он придает удивительное напряжение, которого лишена «чистая наука»: он дает ей возможность в любое время превратиться в реальную жизнь. Благодаря такому промежуточному положению между чистым исследованием, не имеющим перед собой практических этических целей, и чисто практическим политическим образованием софистов платоновский гуманизм оказывается выше их обоих.
 ПРИМЕЧАНИЯ

 «"ГОСУДАРСТВО" ПЛАТОНА»
 297 Rsp. 471с-е.
 298 Rsp. 472c-d.
 299 Rsp. 472с, 472d.
 300 RSp. 472d9.
 301 Rsp. 472d5, ср. 472c5.
 302 См. выше с. 77. Политика Сократа — это «забота о душе» (;;;;; ;;;;;;;;;). Каждый, кто заботится о душе, тем самым заботится о «самом полисе».
 303 Rsp. 472d, ср. 472е.
 304 Об отношении между идеалом и реальностью и о возможности приближения к идеалу см.: Rsp. 472с, 473a-b.
 305 Ср. Paideia. Bd I. S. 70. 306 Rsp. 501 е.
 307 Ср. Polycleitus А 3 (Diels).
 308 См.: Rsp. 472b-c, где справедливость и справедливый человек появляются вместе. Этика Аристотеля уделяла много места, в частности, типизации универсальных этических понятий: наряду с описанием великодушия он выводит и великодушного человека, наряду с описанием щедрости — щедрого и т. д.
 309 См. выше с. 146 слл. 310 Rsp. 473c-d.
 311 См. выше главу о сократических диалогах. 3,2 См. выше конец главы о Сократе.
 313 См. выше главу о «Горгии».
 314 См. выше с. 147 и с. 150-151.
 315 Описание Платоном природы философских занятий занимает конец 5-й книги «Государства» начиная с 474b и далее.
 316 Rsp. 476а ff.
 317 Rsp. 479d.
 318 pit. 300c.
 319 Rsp. 484с, ср. 540а, где парадигма определяется более точно как идея добра.
 320 Rsp. 484d.
 321 Rsp. 493а-с.
 322 Rsp. 493а7 и 493с8.
 323 См. с. 147.
 324 Ср. примеч. 317.
 325 Историк, излагающий платоновское учение о Пайдейе, не впадет в ошибку petitio principii, если примет как данность справедливость ее исходного пункта и покажет, в каком виде, учитывая эти предпосылки, должно было сложиться платоновское решение проблемы. Проверка истинности исходного пункта — задача систематической философии.
 326 Rsp. 497b.
 327 Rsp. 487d ff.
 328 Grg. 485a: ;;;; ;;;;;;;; ;;;;;. На обвинение в ;;;;;;;;;;;, выдвинутое Калликлом в «Горгии» против философской культуры, Платон отвечает в «Государстве» (Rsp. 486а). Его защита своей позиции обращена и против Исократа, отношение которого к платоновской философии (рассматриваемой как Пайдейя) весьма сходно с отношением Калликла.
 329 Rsp. 488а ff.
 330 Ср., например, Rsp. 499а, где Сократ говорит, что «поиски истины ради знания» — характерная отличительная черта философа.
 331 См.: Paideia. Bd III.
 332 Rsp. 488e.
 333 Rsp. 488b, e.
 334 Grg. 462b, 464b.
 335 Prt. 319a.
 336 Prt. 361a.
 336а о происхождении общего образования из политического см.: Paideia. Bd I.
 337 Платон часто предвосхищает результаты рационального исследования образом (;;;;;) в этом духе. Наиболее знаменит образ пещеры в начале VII книги «Государства»: он предвосхищает всю систему Пайдейи, о которой пойдет речь в этой книге.
 338 См. заключительную часть V книги.
 339 Rsp. 485е ff. Ср. сжатое повторение всего сказанного о свойствах «философской природы» в 487а.
 340 Rsp. 475е, ср. 495c-d.
 341 Rsp. 487а. Как настоятельно утверждается в 484d, опыт (;;;;;;;;) играет очень важную роль и по своему значению равен философской тренировке интеллекта.
 342 Ср. слова Сократа в Rsp. 500b: «Согласен ли ты, что виновниками нерасположения большинства к философии бывают те посторонние лица, которые шумной ватагой вторгаются, куда не следует, поносят людей, проявляя к ним враждебность, и все время позволяют себе личные выпады - иначе говоря, ведут себя совершенно неподобающим для философов образом?» (перев. А. Н. Егунова).
 343 Rsp. 489е. В «Эвдемовой этике» Аристотеля (которая в этом, как и в других отношениях близка Платону) обладатель истинной арете, в которой объединены все ее части оказывается обладателем калокагатии (VIII 3 1248Ь8). В «Никомаховой этике» Аристотель в этом вопросе, как и во многих других, уходит из-под влияния Платона. Для того, кто привык видеть вместе с Платоном в его философии прежде всего Пайдейю, особенно важно отметить, что платоновский
 илософ - это просто носитель калокагатии, вдохновленный духом ократа, т. е. тот самый «калокагатос» - высший идеал духовного совершенства классического периода греческой культуры.
 344 Rsp. 490d ff.
 345 Rsp. 491b, ср. перечень отдельных добродетелей в 487а и выше главу о сократических диалогах.
 346 Rsp. 491с.
 347 Rsp. 491d.
 348 Rsp. 491 е.
 349 Rsp. 492а, 492е.
 350 См. докторскую диссертацию по предложенной мною теме: Berry Е. The History and Development of the Concept of ;;;; ;;;;; and ;;;; ;;;; down to Plato. Chicago, 1940. P. 49 (с библиографией).
 351 Ep. VII 326e. 352 Rsp. 491 e.
 353 Rsp. 492a5-b.
 354 Rsp. 492b-c.
 355 Rsp. 492d-e.
 356 Rsp. 493a.
 357 RSp. 493a-b.
 358 Rsp. 493c.
 359 См. прим. 349.
 360 Rsp. 45)3b7.
 361 Rsp. 494a.
 362 Rsp. 494c.
 363 См. выше с. 77.
 364 Xen. Mem. I. 2.
 365 Rsp. 495b.
 366 Rsp. 495c-d.
 367 См. перечень типов людей, которых можно сохранить для занятий философией, если их изолировать от внешнего мира и таким способом спасти от гибельных влияний (Rsp. 496b—с).
 368 феаг, один из учеников Сократа, который из-за слабого здоровья не мог заниматься политикой, назван здесь по имени. Читатели-современники могла угадать имена остальных, но мы теперь уже не можем этого сделать.
 369 Rsp. 496с-е.
 370 Ср. Grg. 485d.
 371 Ар. 31е.
 372 Ер. VII. 325b f.
 373 См. моего «Аристотеля», с. 99. Мой покойный друг И. Л. Стоке сделал попытку спасти историчность сообщения Цицерона (Tusc. Disp. V. 3. 8), согласно которому уже Пифагор употреблял слово «философ» применительно к себе самому. Я, однако, никогда не мог решиться принять доводы, выдвинутые этим замечательным ученым, чья безвременная кончина была большой потерей для классической филологии.
 374 Ер. VII 331b-d.
 375 ТЫ. 173с ff.
 376 T/ht. 186с: ;;; ;;;;;; ;;;;;;;;; ;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;;;;;. 377;;;;; ;;;;;;;;, Tim. 90a; ;;;;;;; ;;;;;;, Rsp. 497b («иноземные семена»).
 378 Rsp. 497b7-c4.
 379 См. выше с. 237-238.
 380 Rsp. 498b и ср.: Rsp. 498а.
 381 См. выше главу о «Протагоре».
 382 Rsp. 498d-499a.
 383 Rsp. 499a-b.
 384 RSp. 500a-b.
 385 Rsp. 500c.
 386 Ср. Tht. 176b: ;;;;;;;; ;;; ;;;; ;; ;;;;;;;.
 387 Rsp. 500d. Это место представляет особенно большой интерес, отчасти потому, что здесь впервые в истории воспитания появляется понятие «самообразования». Кроме того, здесь с удивительной ясностью показаны идеал и действительность философской Пайдейи Платона. В трудных обстоятельствах, в которых жил Платон, его философия могла служить только самообразованию, а не образованию народа.
 388 Rsp. 500е.
 389 Rsp. 472d.
 390 Rsp. 501b.
 391 Отношения философии и государства в Греции были как бы параллелью к взаимоотношениям пророков и царей в Израиле.
 392 Rsp. 499c-d.