Сфинкс

     Вчера вечером я видел в зеркале сфинкса. Недобрый знак. Сфинкс улыбался. Он улыбался так нехорошо, что я почувствовал, как по коже моей прополз целый муравейник отвратительных ледяных мурашек. Самое удивительное то, что я в ответ ему столь же премило улыбнулся. При этом мои зубы клацали крупно и часто, сотрясая всю голову и тело, подобно отхаркивающемуся пулемету. Кажется, тогда я пребольно прикусил одновременно и язык и нижнюю губу – чудеса акробатики. Рот тут же наполнился теплой солененькой жидкостью, а подбородок и шея украсились чрезвычайно живописными струйками красного цвета. Такую эстетичную картину я наблюдал, все так же глазея в зеркало, следовательно, - пытаясь логически мыслить, с трудом соображал я, - кроме меня в глубине этой стекляшки решительно никого не было. Хороши дела, нечего сказать (вечерний звон, вечерний звон, как много дум наводит он), - явленьица, рожи в зеркалах (чужие, заметьте, рожи), а там и санитары, смирительные рубашки, желтый домик с решетчатыми ставенками, - Доктор, неужто я действительно спятил?
     Нагруженный такими вот, вполне резонными думами, я медленно прокурсировал в ванную. Шум воды, льющейся в раковину, и легкое гудение крана – успокаивали. Сполоснув окровавленный лик (противники напыщенного стиля «лик» могут заменить физиономией), аккуратненько промокнул его белым полотенцем, запачкав чистую махровую поверхность не совсем приятными розовыми пятнами. С некоторой опаской я поднял голову, и взглянул в зеркало шкафчика над раковиной. Зеркало было в порядке, а вот лицо мое – нет. Губа и язык изрядно распухли. Можно подумать, сам сфинкс укусил меня (за губу и язык – каков извращенец!). Ха! Этак, мне в ванной русалка привидится. Скользкая, с грандиозным силиконовым бюстом. Презабавно! Да, ведь, не наркач же я, не алкоголик в белой горячке (хотя, сказать честно, - выпить приятно). Короче говоря, до настоящего момента находился в совершенно здравом уме и твердой памяти. А сейчас я, признаюсь откровенно, испугался. Мне стало очень даже не по себе.
     Живу я совершенно один, если не считать иногда ночующих загостившихся приятелей, или оставшихся на ночь случайных пассий, изматывающих мою бренную плоть, и катастрофически потрясающих далеко не блестящий бюджет.        Но как раз этой-то ночью у меня никого не было (кроме сфинкса, конечно) – вот это и не радовало. Господи, что за ребячество! Я уже достаточно большой мальчик, чтобы не бояться одному оставаться дома. И все из-за какой-то дурацкой хари в зеркале. С этим что-то необходимо было делать. Можно, - думал я, - напиться, можно подцепить девицу. В конце-концов, можно удавиться. Третье, было, пожалуй, рановато. Второе – хлопотно, и чуть дороговато. Я выбрал первое средство (как говорил классик: «дешево и сердито»). В холодильнике, очень даже кстати, обретались две литровые бутыли водки, явно восточноевропейского производства, выполненные в псевдославянском стиле. В самый раз, - подумал я. Если даже трезвый может ловить глюки, то не грех будет и надраться. И к чертям всех сфинксов (вместе с русалками).
     В тот самый момент, когда я, отчаянный и решительный, доставал из холодильника священные сосуды, в дверь позвонили. Звонили муторно и настойчиво – Какая наглость! От неожиданности один из пузырей вывалился наружу, зацепив по дороге увесистую банку мясных консервов (А вот и закусь!), пребольно тюкнувшую мою ногу. Приперлись…-, без особого энтузиазма констатировал я, предполагая «визит вежливости» (а, точнее, ни-хрена-не-деланья) кого-нибудь из особо надоедливых товарищей. Ну и нюх у этих халявщиков на бухло, - в очередной раз подивился этому обстоятельству, - и, страшно ругаясь (сильно, но не матерно), пошел открывать дверь.
     Шел я, видать, по «дороге разочарований», так как за дверью оказался не зануда-приятель, почуявший выпивон, и не веселая телочка из скорой секс-помощи, обнаружившая в недрах своей сумочки мой адресок… Дело в том, что на площадке не было никого и ничего. Вообще.
     Захлопнув дверь, я еще раз выругался, теперь уже более весомо. Кто бы ни был этот шутник, шуточки его казались, как нельзя более, попадающими в тон всему вечеру и последующей ночи. Эх, попадись мне такой вот шутник, уж я бы ему устроил «Молот ведьм», «Варфоломеевскую ночь», и геноцид против идиотов! Нет, напьюсь, непременно напьюсь! Тяжко, по-коровьи как-то, вздохнув, направился я обратно на кухню вкушать алкоголь.
     Первое, что я увидел, зайдя на кухню, это стоящие на столе бутылки, которые я, насколько помнится, так и не успел вытащить из холодильника, будучи отвлеченным от этого увлекательного занятия чертовым звонком. То, что я увидел затем, наверное, нанесло решающий и роковой удар по моему рассудку. Пожалуй, присутствие Франкенштейна, Дракулы, или наследного принца Великобритании, потрясло бы меня значительно меньше. Мой мочевой пузырь внезапно послал мучительный позыв к мочеиспусканию (извиняюсь за столь деликатную подробность): за столом сидел…Сфинкс.
     С трудом подавив зов естества, я несколько раз закрыл и открыл глаза, бешено замотал головой, и даже ущипнул себя. Напрасно… Сфинкс по-прежнему сидел за столом, одной рукой (или лапой – как она у него называется?) выстукивая дробь по столешнице, а другой, подперев пухлую, ворсистую щеку. В ответ на мои неистовые гримасы, этот нелюдь хитро подмигнул и изобразил губами звук пускаемых ветров, после чего многозначительно щелкнул себя по горлу и указал в сторону бутылок.
     Как ни старался, я не смог выдавить чего-либо членораздельного, промычав вместо этого нечто крайне невразумительное. «По-египетски кумекаешь?» - поинтересовался Сфинкс. Я замотал головой. «Жаль…» - хрипловатый голос гостя был чрезвычайно похож на голос актера Евгения Леонова, что никак не вязалось с его экзотическим обликом. – «Да ты садись, в ногах правды нет. Где у тебя тут стаканы?» Чисто механически, я достал из шкафчика два граненых стопаря, поставил их на стол, и молча уселся напротив этой загадочной образины. Сфинкс в это время деловито открыл бутылку и наполнил стаканы. - «Там у тебя тушенка, давай ее сюда». Истерически хмыкнув, я поднял лежащую возле холодильника банку, и подал гостю. Не спрося консервного ножа, тот открыл ее ногтем (или когтем?) большого пальца. Догадываясь, что доставать содержимое он будет, вероятно, руками, я подал ему вилку, вторую взяв себе. – «Ну, поехали!» - весело произнес Сфинкс (я, по-моему, уже действительно «поехал»), и шумно глотая, выпил. – «Уффф-ф, хороша!» - тут же отправил в рот здоровенный кусок тушенки, лицо его сияло. У водки оказался премерзкий фруктовый привкус. Борясь со спазмами в пищеводе, я допил стакан, поспешив заесть подцепленным из банки кусочком.
     И тут до меня начала доходить дикая несуразность происходящего: я выпиваю на кухне (ну это, скажем, не в первой), но с кем? С каким-то мифологическим реликтом – СО СФИНКСОМ!!! И он еще, как ни в чем не бывало, дует водяру и жрет тушенку, - ну, блин, вечерок выдался! Но как естественно этот гад себя ведет: будто не какой-то там хрен египетский, а дворник Кузьма Спиридоныч заглянул перехватить рюмочку.
     Словно в ответ на мои мысли, Сфинкс крякнул и потянулся к бутылке за второй порцией. – «А тебе, браток, не рекомендую» - многозначительно изрек он, подняв указательный палец. – «Это почему же?» (первые слова, которые я произнес с момента появления этого субъекта), - несколько возмущенно поинтересовался я. – «Дело есть. Да ты не боись, будет интересно!» Действительно, все это чертовски интересно. Во всяком случае, скука мне не угрожает.
     Победоносно хрюкнув, Сфинкс снова выпил и набросился на тушенку. Затем, откуда-то из пространства за спиной он вытащил маленький предмет, и протянул мне со словами: «На-ка, попробуй это. Корень фараона Хуфу.» С некоторой опаской, я взял протянутую мне штуку и стал разглядывать. Величиной эта гадость была примерно с полпальца, имела темно-бурый цвет, что делало ее похожей на кусочек дерьма, при этом она практически ничего не весила.
- «Слушай, по-моему, это сушеный член фараона Хуфу?»
- «Иди ты, остряк! Говорят же тебе – это чудесный корень фараона Хуфу – одно из лучших средств  египетской магии. Один такой кусочек стоит тысяч бутылок водки!»
        - «Так это наркота, что ли?»
        - «Ха, наркота! Этот корешок покруче тонны гашиша!»   
     Признаться, я был весьма заинтригован комментариями Сфинкса относительно таинственного зелья. – «Ну, и как его употребляют?» - спросил я, подозрительно поглядывая на дерьмоподобный кусочек. – «Откуси половину и разжуй».
- «Есть это?!» - меня аж передернуло от брезгливости. «Ну да. Ешь, ешь, не бойся!» - пробурчал Сфинкс, занятый вытряхиванием остатков содержимого консервной банки в свой рот.
     С чувством невероятного омерзения я раскусил корень пополам, и стал медленно разжевывать один из кусочков. Ощущение походило на то, как если бы я откусил кусок пенопласта. Вкус оказался специфически пряным, слегка горчащим и отдающим холодком – намного лучше, чем можно было предполагать. Мелкие частички корешка у меня во рту вдруг расползлись в однородную, очень мягкую массу. Затем последовало странное чувство того, как эта масса начала в буквальном смысле слова впитываться в язык, щеки, десна, - в считанные секунды все кончилось, даже глотать ничего не понадобилось. Ни фига себе, фокус!
     Ошеломленный, я стоял, глядя, то на половинку корешка в моей ладони, то на улыбающегося Сфинкса. –«Ты это прибери» - указал он на оставшийся кусочек. Я послушно кивнул, и положил то, что осталось, в брючный карман. Кстати, должен сказать, что ноющая боль в прикушенных давеча языке и губе пропала совершенно, более того, позже я не мог отыскать даже малейшего следа ранки.
     Продолжая прислушиваться к своим ощущениям, я заметил, что чувства мои странным образом обострились. Я видел каждое пятнышко на стенах кухни, каждую неровность крашеных стен: крохотные соринки на полу и крошки на столе, разглядывая, будто камни-валуны; видел чудовищный труп таракана возле плинтуса. Со слухом дело обстояло так же. В ушах моих глухим эхом сотрясался звук сердцебиения, дыхание напоминало рев урагана. Поразительно, но я слышал топот мух, ходящих по потолку, слышал, как сосед за стенкой покряхтел и пустил газы, кто-то кашлял, отовсюду раздавались голоса, ругавшие правительство, обсуждавшие сексуальные подвиги какого-то Жорика, кто-то, матерясь, скандалил. И все это было у меня в голове. Но были еще запахи. Запахи всего, что можно только вообразить (и даже того, чего и вообразить-то нельзя): резкий, как вонь тройного одеколона, запах водки, густые ароматы съеденной тушенки; испарения мусорного ведра, идущие из туалета; странный душок «египетского гостя»; и в конце-концов, мой собственный запах – тоже не подарок.
     Вытаращив глаза, смотрел я на Сфинкса, на то, как он удовлетворенно кивает головой, - судя по всему, так и должно быть. – «Сядь, а то, еще, чего доброго, звезданешься с перепугу» - прогремели в моем ведре (пардон, чердаке…Фу-ты, в башке) слова Сфинкса. Я поспешил, неуклюже ступая, словно сделавши в штаны, переместиться на табурет.
     Еще некоторое время вкушал я прелести состояния расширенных сенситивных возможностей (читатель, покопайся в словаре), постепенно приходя в себя (может и не совсем в себя). Не могу сказать, даже крайне приблизительно, сколько это продолжалось. Нужно добавить, что пока я так отдувался, Сфинкс все время мурлыкал себе под нос что-то крайне немузыкальное, как мне показалось, в ритуальных целях. Вдруг он соскочил, хлопнул в ладоши, потер их и воскликнул:
- «Ага! Первый этап прошли! За-ме-чательно! А теперь пойдем».
- «Куда?» - ошалело пялился я.
- «К зеркалу» - ответил этот потусторонний экскурсовод.
- «На кой?» - я решительно недоумевал.
- «Пошли, пошли, там увидишь» - поторапливал Сфинкс.
     Плюнув на все, я оторвал седалище от табуретки, и сделал шаг в сторону коридора. Тут-то и начались вещи, еще более странные, чем предыдущая моя гипертрофия ощущений.
     Коридорчик, ведущий с кухни в прихожую, имеет в длину около пяти метров, пройти его – дело трех секунд, но когда я взглянул прямо перед собой, то увидел длиннющий, тускло освещенный туннель, конец которого терялся, бог знает где. Сзади меня подталкивал Сфинкс – конвоир долбанный! (За что, гражданин начальник?!) Пришлось идти.
     Сначала я пытался считать шаги, потом плюнул на это дело, стал считать лампочки вверху: где-то на девятом десятке бросил, заподозрив кольцеобразность туннеля. Поинтересовался об этом у провожатого. Тот ответил: - «Да все мы, батенька, в конечном счете, ходим по кругу. Не бывает прямых дорог-то. Вся разница в длине окружности. Так-то…» - «Мудро» - констатировал я, не затрудняя себя перевариванием услышанного.
     Периодически, на нашем пути попадались двери. Все они были выкрашены в белый цвет и плотно прикрыты, - заперты или нет – не знаю.
     Возле одной двери, ничем не отличавшейся от других, Сфинкс велел остановиться. – «Войдем, надо попроведать кой-кого» - сказал он, и открыл дверь. В небольшой, ярко освещенной комнате, у стены стояла кровать, к которой был придвинут стол. На кровати, поджав к груди коленки, сидел смуглый мальчик лет десяти. Одет он был странно: не помню точно во что, - но выглядел при этом как маленький фараончик. А вот глаза я запомнил. Никогда в жизни не видел у детей таких глаз, - огромные, черные, и смотрят печально-печально. «Должно быть, египтенок» - подумал я. Когда мы вошли, он поднял взгляд на Сфинкса, и сказал, улыбнувшись - «Здравствуй, дядя Бебан». – «Будь здоров, маленький, на-кась, гостинчик…» - с этими словами зверюга вытащил из воздуха пучок леденцов на палочках, и положил на стол. – «Спасибо, дядя Бебан. Ты добрый. Передай от меня привет папе». – «Ты кушай, маленький, кушай, а мы пойдем» - с этими словами Сфинкс взял меня за руку, и вывел из комнаты.
- «Это кто?» - поинтересовался я.
- «Он просто заблудился. Теперь живет здесь. Я его навещаю, время от времени».
- «И много здесь таких?»
- «Хватает».
- «Слушай, а мы сами, случаем, не заблудимся?»
- «Если будешь со мной, то дойдешь куда надо».
     Поняв, что большего с него не выудишь, я прекратил бесполезные расспросы. Пройдя еще немного (А, может, и много?), мы увидели следующее зрелище. Навстречу шел бородатый мужик в мохнатой шапке, тулупе и валенках, за ним, с перекошенными злобой лицами, шествовал табунчик людей в кафтанах и с саблями наголо. Прижавшись к стене, мы переждали, пока пройдет эта странная вереница.
- «Вот это человечище! - восторженно воскликнул Сфинкс, - Сусанин, Иван. Слыхал?» И, видя мои округленные глаза, добавил, успокаивая – «Да он все время тут ходит».
- «Ага. А Моисея здесь у вас не видать?»
- «Нет, Моисей не здесь жительствует. Но кое-кого из его людей встретить можно».
     Примерно в десятке лампочек от сусанинского отряда, Сфинкс остановил меня. – «Теперь сюда» - указал он на дверь. Я нажал на ручку и шагнул вперед. Прямо за дверью начинался другой коридор, только уже обозреваемый во всю длину, в конце которого белела большая дверь.
     Этот коридор производил впечатление очень запущенного помещения. Штукатурка на стенах и потолке отсырела, и во многих местах отвалилась, обнажив кирпичную кладку. Электропроводка была проложена толстыми кручеными шнурами и сплетениями проводов, густо забеленных известкой. Двери, находящиеся здесь, от старости потеряли свой первоначальный цвет. Облупившаяся краска серыми клочьями свешивалась с растрескавшегося дерева. Пол коридора имел колер средний между бордовым и темно-коричневым. Вся вышеописанная картина показалась мне до боли знакомой, в силу неведомых ассоциативных механизмов. Вспомнились времена «далекой юности», школьные рекреации, в голове зазвучали грозные звонки, вопли рассвирепевших «наставников», глаза шарили по стенам в поисках расписания уроков (Да-а, «школьны-ы-ы-е го-о-о-ды-ы-ы чуде-е-е-сные…»).
     Отвлекшись на такое лирическое отступление, я не сразу заметил небольшую черную собаку, путавшуюся у нас под ногами. Животина петляла от стены к стене, к чему-то принюхиваясь, и поглядывая на нас хитрым глазом. Потом она подошла к одной из дверей, которая была приоткрыта, и наглым образом проникла в комнату. – «А пойдем-ка, полюбопытствуем, что эта псина там забыла» - предложил Сфинкс. Подойдя к месту, облюбованному собачкой, мы только хотели заглянуть внутрь, как оттуда, навстречу нам, вышел, невысокого роста, грязный, чернявый и кучерявый цыган, неопределенного возраста, с большой серьгой в ухе. Он косо посмотрел на нас, и зло бормоча что-то себе под нос, удалился в направлении, противоположном нашему. Комната, откуда вышел этот подозрительный субъект, и куда прошмыгнула собаченция, оказалась маленькой и абсолютно пустой. Лишь у самого порога желтела большая, омерзительная лужа мочи, источая аммиачные флюиды.
     Заинтригованный странным исчезновением четверо-ногого млекопитающего, и не менее странным появлением другого – двуногого, я спросил у Сфинкса о его мнении по поводу увиденного. В ответ на это, он озадаченно поскреб в затылке, надул щеки, и произнес ворчливо: «Ходют тут всякие…» По-видимому, это было не все, что он думал по данному поводу, однако, изложить подробно ход своих мыслей Сфинкс не пожелал.
     Впрочем, ну их к лешему, цыган с собаками, - успокоился я, и взялся за ручку большой двери в конце коридора, к которой мы подошли. Заперто – убедился я (Обломись, путник!). «Ну, и что теперь?» - вопрошал я у своего провожатого.
- «А в чем проблема? Проходи».
- «Так, ведь, заперто».
- «Если есть дверь, друг мой, то пройти завсегда можно. А заперта она, или не заперта – это для дураков. Ежели позарез человеку нужно, он идет, и замков не спрашивает. Держись за руку» - с этими словами, Сфинкс схватил меня, и устремился вперед.
     Вряд ли я смогу достаточно убедительно описать эффект перемещения через закрытую дверь. Скажу одно: я так и не понял, прошел ли я сквозь дверь, или дверь сквозь меня? В-общем, на момент я ощутил дерево в себе и себя в дереве. Мгновение спустя, мы были уже с другой стороны. Такая вот метафизика. Тоже мне, иллюзионист, - Дэвид Копперфилд выискался!
     По ту сторону двери располагался целый лабиринт маленьких комнатенок, переходов и чуланчиков, сырых и темных. В некоторых местах было столь темно, что приходилось брести на ощупь, держась за руку (или лапу?) Сфинкса. И уж совсем не берусь гадать, как передвигался он сам. Должно быть, этот продукт генной инженерии в темноте видит не хуже кошки.
     В одном таком закутке, освещенном двадцатипятиваттовой лампочкой, наткнулись мы на любопытного шизика. Тип этот сидел на полу, возле батареи отопления, в мятых, проношенных брюках, вероятно бывших когда-то синими, и в засаленной водолазке, цвет которой вообще не идентифицировался. На босую ногу были надеты допотопного вида летние сандалии, на носу красовались очки в толстенной черной оправе. Коротко, но грубо остриженные волосы, и обрюзгшее лицо, что интересно, гладко выбритое, создавали некоторый контраст с остальным внешним видом. Рядом, на полу, громоздилась груда какого-то своеобразного барахла: огромных размеров духовой инструмент, сверкающий медью; похоронного вида барабан с колотушкой; несколько пустых кастрюль разных габаритов; молоток, обрезок железной трубы и кусок рельса.
     Схватив трубу, шизоид принялся остервенело долбать ею сначала по батарее, потом по кастрюлям, сшибая с них эмаль, и делая вмятины. Но, вместо ужасающего грохота, вокруг стояла полная, совершенно неестественная тишина. На лице «музыканта» отразилась гримаса отчаяния, он швырнул трубу в духовой инструмент, так же беззвучно, и обхватил голову руками.
     Недоумевая по поводу увиденного, я спросил у Сфинкса, что это значит. Он ответил: «Видишь, мается человек. Хочет звук услышать».
- «Глухой, что ли?»
- «Сам ты глухой. Сказано тебе – человек мается. Наказан он. Тишина – его удел, его ад».
- «За что наказан-то?»
- «Да не все ли равно? Ну, скажем, он все время убивал тишину. Теперь тишина убивает его».
     В этот момент страдалец схватил с пола молоток, и с размаху заехал им себе по макушке. Внезапно, блаженная улыбка счастья расплылась по измученной физиономии – видимо какой-то звук он, все же, услышал. Торжествующий мученик нанес себе новый удар, затем еще и еще, с каждым ударом делаясь все счастливее…
     - «Пойдем отсюда, - сказал Сфинкс, - он нашел выход, теперь он спасется». Последний раз посмотрев на шизика, я последовал за своим поводырем.
     Дальше освещение стало поярче, так что я вновь занялся осмотром окружающей обстановки. Пол в переходах, по которым мы продвигались, был цементным, а стены облицованы керамической плиткой. Потолки представляли собой массивные бетонные блоки без штукатурки. Лампы прикрывались колпаками из толстого рифленого стекла. Не очень-то веселенькая обстановочка. Да, надо еще упомянуть о сырости. Влажные испарения пронизывали все вокруг. Вода каплями стекала по стенам, собираясь в лужи на полу. Мало того, что я промочил ноги (кстати, только тогда я заметил, что путешествую в одних шерстяных носках, без обуви), так и одежда моя стала противно сырой от стоящего здесь тумана. Благо еще, что по мере нашего следования, воздух этих сырых казематов становился значительно теплей.
     Вскоре мы оказались в небольшом тамбуре, где было совсем уж жарко, и из-за двери шел густой пар, и доносились странные гулкие звуки. – «Снял бы рубашечку, жарко, ведь, да и носки тоже – все равно мокрые» - позаботился Сфинкс. «Дельный совет» - подумал я, и разделся, оставшись в одних брюках, остальное тряпье зажав под мышкой. «Ну, и порядок» - довольно оглядел меня Сфинкс, - «Теперь пошли».
     Помещение, расположенное за тамбуром, представляло собой обширный зал с довольно-таки низким потолком, кафельными стенами и бетонным полом, в котором были устроены канавки для стока воды. С двух сторон зала находились душевые кабинки. В стене напротив видны были большие проемы, ведущие куда-то еще. Судя по всему, попали мы в баню. Не так уж плохо, с дорожки, да на ночь глядя. Но самым интересным оказалось зрелище, которое предстало прямо перед нами.
     В центре зала, прямо под оборудованными наверху душевыми кранами, тусовались десятка два совершенно голых мужиков и женщин. Все они были, мягко говоря, чрезвычайно тучны – что называется «в теле», и под струйками горячего дождичка выписывали какие-то сумасшедшие кренделя.
     Пятеро румяных здоровяков, видимо изображавших оркестр, исполняли заводную мелодию, обходясь исключительно лишь силами своих вокальных данных и музицирования на различных частях тела. Вслушавшись в импровизированную музыку, я понял, что голые люди танцуют ламбаду. Полный бред, если вдуматься! Выстроившись вереницей, совершали они поистине безумные телодвижения, раскачиваясь в такт, вертя и потрясая соприкасающимися чреслами и ягодицами. Видимо, процесс танца доставлял этим пляшущим неописуемое наслаждение. Вода, смывая пот, струилась по сияющим, довольным рылам, мокрым волосам, трясущимся жирным грудям и животам, стекая на бородатые гениталии. Зрелище было мерзкое и комичное одновременно. Кроме того, это было, вообще-то, эффектное шоу.
     - «Полюбуйся, - священный танец мудаков» - прокомментировал Сфинкс. (Тысячу раз прошу прощения за грубое слово, но именно так он и сказал. Я, лишь передаю услышанное.) – «Между прочим, сие увлекательное зрелище весьма ценимо было античной публикой» - добавил он к вышесказанному.
     Понаблюдав еще немного, мы оставили эту компанию веселых «мудистов» выполнять свое священное действо, а сами подались по направлению к одному из проемов на противоположном конце зала. Когда мы к нему подошли, я увидел, что это просторный, светлый туннельчик, так и сверкающий кафелем. Устройства, расположенные на потолке по всей длине помещения, разбрызгивали целые потоки воды, от которых шел сильный пар. Таким образом, нам предстояло пройти через целую душевую галерею. Впрочем, я был совсем не против хорошего горячего душа. Оказавшись внутри, я убедился в том, что это действительно самый приятный коридорчик за все время нашей прогулки.
     Глядя на меня, прибалдевшего под горячей водичкою, Сфинкс сердобольно порекомендовал: «Да сними ты это тряпье – уж и помоешься основательно». Согласившись с таким предложением, я не без удовольствия избавился от мокрых брюк и плавок, оставшись, в чем мать родила.
- «Только, куда я теперь, с этим барахлом?»
- «Тут и оставь, на кой черт оно тебе».
- «А, хрен с ним!» - подумал я, и оставил все это мокрой кучкой на полу душевой.
     Пройдя до конца туннельчика, мы уперлись в массивную дверь из нержавеющего металла. «Погоди-ка, забыл кое-что…» - с этими словами, Сфинкс протянул мне вторую половину чудесного корешка, оставленную в брючном кармане. – «На, подкрепись». Удивительно, но таинственный корень ни чуть не размок, несмотря на такое обилие воды.
     На этот раз я разжевал бурую субстанцию без лишних колебаний. Несколько мгновений спустя, как я и ожидал, крошки всосались в ротовую полость, однако, все последующие ощущения оказались значительно слабее, чем в первый раз. – «Ну, все, браток, вот и второй этап тоже прошли» - торжественно произнес Сфинкс, - «Открывай дверь». С некоторой опаской я нажал ручку и устремился вперед.
     Комнатка за дверью была совсем крохотной. Других дверей, кроме той, через которую мы вошли, и которая тут же захлопнулась на защелку, не наблюдалось. Стены и потолок затянуты черным кожезаменителем, пол – из натурального мрамора. У стены напротив двери стояло большое зеркало, в точности такое же, как у меня в прихожей. Подойдя поближе, я убедился, что это на самом деле мое зеркало. Совпадали даже царапины на деревянной раме.
     Но, когда я увидел изображение в зеркале, то невольно вздрогнул: там не было наших отражений, - вместо них внутри, будто в окне, раскинулся неведомый ландшафт. Видны были несколько пирамид, целое скопище каких-то статуй, чуть далее протекала широкая и прямая река. Солнца на небе не было. Вся наблюдаемая картина освещалась бледно-золотистым сиянием.
     - «Ну, что ж, пойдем» - Сфинкс взял меня за руку, и словно в дверь, шагнул прямо в зеркало. Рука моя погрузилась в зазеркальное пространство, не встретив сопротивления. И вот тут-то, господа мои хорошие, я испугался. Более того: признаюсь честно, перетрусил я страшно. Почему-то я подумал, что если последую за Сфинксом, возврата не будет, - так и останусь «Алисой в Зазеркалье». Ну, хотите бейте, хотите – режьте, не внушали мне доверия ни эти пирамиды, ни статуи, ни прочие прелести потусторонних пейзажей. И речка Стикс вспомнилась, и лодочник Харон. Ну, уж нет, гуляйте сами.
     Что было сил, отшатнувшись назад, я вырвал ладонь из руки Сфинкса (Нет, все-таки, из лапы, поганой мохнатой лапы!), и, потеряв равновесие, растянулся на полу. Внезапно до меня доперло, что голым задом своим я ощущаю не холодный мраморный пол мрачной Комнаты, а родной, можно сказать, линолеум собственной прихожей.
     Легко постанывая от полученной при падении легкой контузии, я огляделся вокруг: долой сомнения, это моя квартира. И только по ту сторону зеркала маячил Сфинкс на фоне бледного ландшафта. Он печально улыбался. Наконец, раздались приглушенные слова:
     - «Ну, не сегодня, так завтра. Последний этап – улавливаешь? Где бы ни увидел ты зеркало, сделай шаг туда, откуда сбежал, всего один шаг. Помни об этом».
     Мгновение спустя после глубокомысленной тирады, видение в зеркале потускнело, задрожало и исчезло, представив взору до боли знакомый автопортрет, правда, в несколько экзотическом прикиде – костюме Адама.
     В ушах у меня еще звучали последние слова Сфинкса, когда я, трясущийся от страха и возбуждения, схватил металлический рожок для обуви, и с силой нанес несколько ударов по зеркальной поверхности…
     В последующие пять минут я разбил все зеркала в моем доме. Гей-Гоп! Я триединый поросенок, мне не страшен серый волк, - нет, точнее, страшный Сфинкс. Право же, дом поросенка должен быть крепостью.… Затем, продрогший и измученный, рухнул в постель. (Спать. Немедлен-но спа…)
     Я проснулся, когда часы показывали половину одиннадцатого (Утра? Вечера?), скорее всего, утра. Но, какого дня – понятия не имею.
     Кстати сказать, дальнейшие поиски одежды, сброшенной где-то в катакомбном душе, успехом не увенчались. Оделся в чистое.
     Придя на кухню для осмотра места вечерней пьянки с «египетским гостем», я обнаружил приоткрытый холодильник, и валяющуюся внизу, одну из бутылок, в соседстве с банкой тушенки – то и другое запечатано. Вторая бутылка преспокойно покоилась в недрах холодильника. Стол – пуст и чист: ни стопарей, ни вилок. Проверил зеркала: разбиты вдребезги.
     О дальнейшем скажу кратко. В телефонном справочнике я отыскал номер психиатрической больницы. Вызвал врачей на дом. Обещали быть. (Доктор, а в вашем учреждении есть зеркала?) В ожидании гостей, попытался воспроизвести запутанную цепь событий на бумаге (Приложение №1 к истории болезни).
     Впрочем, в дверь звонят. От всей души надеюсь, что это не Сфинкс…


1996 г.