Подмосковные вечера

 Ефрейтор Груббер трубил, собака, что зима на среднерусской равнине практически ничем не отличается от аналогичного времени года на севере нашей горячо любимой родины! Лично я бы за такие речи забил в лживую пасть его собственные обмороженные гениталии. Ха! Ради этого пришлось бы откапывать беднягу из под полуметрового сугроба. Су-гроба… - как ужасно рифмуется это слово. Я разучил уже много туземных слов, несмотря на их медвежью труднопроизносимость. Самое первое, полное дикой романтики – «вотка». Бородатые селяне говорили по-другому – «перватч» или «замогон».
 В первый раз я отравился, выпив чересчур много «вотка». Добрый знахарь, в избе которого мы жили, вылечил меня огуречным рассолом.
 А как таинственно и трогательно звучит слово «дьевка» или «дьевушка». Как хороши были милые крестьянские «дьевки». Мы угощали их шоколадом, а они насыпали нам полные карманы жареных семян подсолнечника. А потом… Богом клянусь, мы были предельно вежливы и никого не насиловали! Эти русские сами столь же развратны, сколь темпераментны. Они вытворяют странные штуки в особых помещениях, называемых «банья». Вообще, этот термин у них обозначает гораздо более широкие понятия. Например, женщину (возможно, легкого поведения) они называют как-то вроде «банная мать». По-видимому, знаком хорошего тона считается предложить собеседнику во время оживленной беседы сходить в «банью».
 Интересно, что в сортире эти медведи пользуются разорванными на кусочки листами правительственных газет. Чертовски странная ментальность!
 О-о-о-ой, опять подуло. Кажется, мысли замерзают. Ма-а-а-ма…вот, уши уже не болят, потому, что застыли в лед, - не помогли и куски мешковины, нацепленные поверх пилотки. У Вальтера есть шарф – вот счастливчик. Но лучше всех Карлу, - он носит войлочные сапоги – «валенки», правда, нос и левую щеку обморозил.
 Мо-роз – ужасное, кошмарное, могильное слово… Хайль Гитлер! – но генерал Мороз сильнее Гудериана! Мой фюрер, почему меня не отправили в Африку?!
 И, все-таки, самое страшное – это «партизан». Один из моих знакомых до войны работал в полиции: он показывал мне фотокарточки преступников-рецидивистов. По сравнению с партизанами, это были милейшие люди. Партизан – страшнее медведя! В России я, почему-то, ни разу не видел медведей, - наверное, их всех распугали партизаны. Зато, когда я впервые увидел партизан, то, к стыду своему, сделал в штаны. Один из таких лесных воинов, попав в плен, сломал автомат конвоира о его же, конвоирскую голову и, несмотря на то, что в него стреляли семь человек, полз еще метров пятьдесят. При осмотре тела нашли, что свинца в нем больше собственного веса. Говорят, партизан может выпить ведро «вотки» и обслужить двадцать пять туземных «дьевок». Лично я в это верю.
 Никогда, никогда, никогда я не был так далеко от дома! И, вообще, никогда, никогда, никогда там уже не буду, не увижу своей бакалейной лавки! А мне говорили, что мы позабавимся, стреляя по звездам на башнях легендарного Кремля…не надо…не хочу никаких звезд, ни башен, ни крестов – железных или березовых… Мой фюрер, тебя обманули, - нам не нужна Россия… Но, как же ты прав, - они не люди, - люди здесь не выживут…
 Вот и Ганс замерз, - у него лицо инеем покрылось, а еще час назад он рассказал мне анекдот… Мой фюрер, у нас полно патронов, но мы не стреляем, - для того, чтобы стрелять, нужно просто нажимать на курок, - но пальцы, пальцы не шевелятся! Я не могу даже застрелиться. Весь наш окоп замело снегом. Так, пожалуй, теплее. У меня ничего не болит. Это не измена, если я немного посплю. И пусть мне приснится Зимбабве…