След на земле. Кн. 1, ч. 1, гл. 5 Побег

Глава 5   Побег.
1
    Егорку уводили из дома под дулом нагана. Прасковья вопила, как по покойнику.
    - Десять лет мальчишке и уже каторжник. А что же будет дальше?
    - Да, что ты ревёшь, душу разрываешь? – упрекнул жену Семён. – Мальчишке всего десять лет. Постращают, да отпустят. Не убил же никого.
    - А если не отпустят? Если в тюрьму посадят? Погибнет же ребёнок.
    «Вообще-то могут и посадить, - думал Семён о сынишке, - трудно понять нынешнюю власть. Говорят одно, а делают другое. Сначала сказали, что колхоз – дело добровольное, а теперь, кто не доброволец, выселяют из деревни.» Для успокоения жены же вслух сказал: «Ты всё видишь в черном цвете. Ну скажи пожалуйста, за что его в тюрьму сажать? Он же стрелял по ворам и, опять же, никого не убил, не ранил.»
    - Господи! Хоть бы не били его там. Говорят, арестованных в кутузках бьют. Может, пойдём в сельсовет, попросим, чтобы отпустили. Глядишь, при нас хоть бить не будут. – причитала Прасковья.
    - Бесполезно. Если нас там увидят ещё и обвинят, что это мы научили. Воспитали сына-бандита, который в людей стреляет. А у нас их с тобой ещё трое, - он указал на детишек, тихо игравших под полатями. – Нам и о них нужно думать.
    - Но надо же что-то делать? Мы не можем сидеть, сложа руки, когда нашего ребёнка под дулом пистолета уводят из дома.
    Семён был согласен с ней. Нужно что-то делать. Но что? Он этого не знал. Мысли лихорадочно меняли одна другую, и каждая была опаснее другой. «Напасть на уполномо-ченного, когда тот повезёт Егорку в райцентр? Но ведь милиционер вооружён, будет стрелять. Это смертельно опасно. Потом за это нападение если не убьют, то всё равно посадят, а значит, ничем я сыну не помогу. А то и хуже сделаю. И что остаётся? Упасть этим гадам в ноги и ползая уговаривать, чтобы простили? Бесполезно. Да и не могу. Но вот если с Егоркой сделают что-то, потом точно поубиваю. По одному, всех уничтожу.» Злость
переполняла Семёна, и он едва сдерживался, чтобы не сорваться.
    Стемнело. Егорка не возвращался. Значит, всё-таки посадили мальчишку в тюрьму.
    - А я ведь ему даже куска хлеба с собой не дала, - снова подала голос Прасковья. Растерялась дура, замешкалась и забыла про хлеб. Голодный теперь сынок мой. А может, его в холодный амбар сунули? У них ума хватит у паразитов.
    - Опять ты за своё, - заскрипел зубами Семён. Его терпение таяло. – Одевайся. Пойдём в сельсовет, узнаем что-нибудь, успокоим наши души.

2
    Уполномоченный Титов привёл Егорку в сельсовет и скинув с себя тулуп сразу приступил к допросу. Голова ещё гудела с похмелья, но случившееся происшествие с его подопечными, вынуждало его принять решительные меры. Он был крайне зол, что не выспался и оттого, что перепугался, когда ему сообщили о выстреле.  Нападение на его новых товарищей, его помощников по выполнению Постановления партии и правительства  было настолько неожиданным, что первой его мыслью было «нападение банды». Он спотыкаясь, кинулся к телефону и попросил девушку на коммутаторе соединить с приёмной первого секретаря, который инструктируя предупреждал немедленно сообщать  о всяких проявлениях угроз в их адрес. А тут стрельба. Бунт. Как только на том конце провода ему ответили, он успел крикнуть только, что обстреляли колхозных активистов. Поскольку вскакивая с постели, он не успел застегнуть натянутые в спешке галифе, то у телефона они упали к ногам. Поднимая их одной рукой и докладывая одновременно о выстреле, он запутался в штанах, оступился и потеряв равновесие грохнулся на пол, увлекая за собой и телефонный  аппарат. От соприкосновения с полом аппарат развалился, из его корпуса выпали внутренности с проводками и детальками, а связь сменилась тишиной. Навыков ремонта современной техники товарищ Титов не имел. Среди напуганных активистов, принесших дурную весть, таковых мастеров тоже не оказалось.
    Он немного пришёл в себя, когда осушил поднесённые ему полстакана самогона, оставшегося со вчерашнего, затянувшегося почти на всю ночь, застолья. Он дослушал и успокоившегося Акимочкина, который поначалу твердил, что пуля пролетела у самого его носа и что пуля эта из ружья сидящих в другом помещении крестьян Никишиных, но стреляли не они, а их щенок Егорка. Титов всё это переваривал с трудом, но картина всё же сложилась.
    По вчерашней договорённости во время застолья и подведения итогов привлечения крестьян в колхоз, активисты с утра должны были вызвать на беседу с председателем сельсовета Семёна Никишина. Васяев ещё раз должен был убедить единоличника стать колхозником, и если он будет ломаться, то выманить из дома и его жену Прасковью, а самим, покуда хозяйство без присмотра, очистить амбар от семян, забрать лошадь и корову, без чего Никишины станут сговорчивей и поймут, что от колхоза им не отвертеться. А зерно, лошадь и корова всё равно станут коллективными. Всё шло по плану, пока их сын не увидел, как они забирают семейное имущество, а потом пальнул в них из ружья.
    «Теперь эти Никишины могут подать жалобу на незаконную конфискацию, - задумался Титов. – Надо им мозги прочистить. Припугнуть, что посадим их щенка в тюрьму, если не согласятся стать колхозниками. А если опять упрутся? На раскулачивание  не сошлёшься, они ведь маломощные крестьяне. Но за то, что оказали вооружённое сопротивление, можно зачислить их в подкулачники и подать на выселение к чёртовой матери. А то, что  хозяин не сам стрелял, можно сказать, будто науськал сынка.»
    То как можно повернуть дело в свою пользу немного обрадовало уполномоченного, и он решил немедленно арестовать мальчишку. Он позвал председателя сельсовета Васяева к себе и велел отпустить Никишиных домой, так как пацана можно арестовать только в их присутствии, чтобы не было разговоров о нарушении закона. Но припугнуть родителей надо – пусть начинают за сынка бояться. Сговорчивей станут.
    После того, как Никишины, узнав новости про сына, ушли к себе, Титов попытался наладить телефон и восстановить связь. Какую волну он поднял своим звонком на верху, он даже представить себе не мог.
    И вот сейчас насупившийся десятилетний пацан сидел перед ним на стуле и совсем его не боялся.
    - Фамилия? – Титов строгим голосом хотел напустить на мальчишку страх.
    - Никишин! - Егорка произнёс свою фамилию громко и с гордостью.
    - Имя, отчество. И не кричи, я слышу, - велел Титов, записывая данные в протокол.
    - Егор Семёнович, - чуть тише, но так же гордо декламировал парнишка.
    - Год рождения?
    - 1919.
    - Это ты стрелял в колхозных активистов? Кто тебе велел делать это?
    - Никто. Я стрелял в воров, а не в активистов.
    - Но ты знал этих людей? - повысил голос уполномоченный.
    - Конечно, знал. Но я не знал, что они воры и застал их на месте преступления, - тоже повысил голос Егорка.
    В кабинет вошёл председатель сельсовета Васяев. И Титов обратился к нему:
    - Вот, полюбуйтесь, Василий Александрович. От горшка два вершка, а уже бандит. Заядлый враг Советской власти. Из берданки стрелял в колхозных активистов. Что прикажете с ним делать? Тут хлопнуть или на пустырь вывести и там расстрелять? – он, по-прежнему, пытался запугать мальчишку, вынудить его заплакать, просить прощения, ещё лучше умалять его, Титова о прощении. Для большего впечатления достал из кобуры револьвер и потряс перед носом Егорки.
    - Я не враг, - возразил Егорка всё также громко. – Если хотите знать, я сам агитировал родителей вступить в колхоз. А теперь вижу, что колхозники воры, а воровство в нашей деревне всегда сурово наказывалось. Жалею, что промахнулся.
    - Вот видишь! - опять обратился к Васяеву уполномоченный. - Какой волчонок. Он ещё жалеет, что промахнулся. Гадёныш.
    Васяев, пару лет назад вступивший в партию, а потому назначенный председателем сельсовета, не одобрял действий уполномоченного райкома по коллективизации. Он знал жителей деревни достаточно хорошо и был в курсе того, кто согласится добровольно, а кого придётся убеждать. Он готов был разъяснять преимущества колхозного строя, как объясняли ему на заседаниях в райкоме партии, но таким методам его не обучали. Поэтому в душе он одобрял действия Егорки против грабежа, но на словах поддерживать его не имел права.
    -  От врагов Советской власти нужно, конечно, избавляться. Но у парня есть смягчающие обстоятельства. Он агитировал своих родителей вступить в колхоз и выполнить Постановление партии и советского правительства, кроме того он отлично учится и ему пришлось защищать своё добро в отсутствие родителей. Поэтому, будет лучше, если ты Юрий Иванович, посоветуешься со своим начальством о его наказании.
    Егорка смерти не боялся. Он просто не знал, что она из себя представляет. Слышал только, что души умерших детей непременно попадают в рай. А коли так, что же её бояться-то? Однако и умирать ему вовсе не хотелось. Что ему там, в раю без родителей и друзей делать? И потом, ради чего я должен помирать раньше времени? Ведь я же стрелял в воров. Воровство – страшный грех и за него следует строгое наказание.  Если человек не будет  защищать от воров своё добро, то, что же тогда получится?
    «Эх, жалко, что не сбежал от этого милиционера, когда шли сюда. Была такая возможность. Но я же не знал, что так повернётся, что за это расстреляют,» - подумал он и глянул на пистолет, который Титов сунул за ремень. «Хорошо бы изловчиться и выхватить его и уж тогда бы посмотрел, как заплясали они с председателем под дулом то.»
    Но выхватить пистолет возможности не было, потому, как уполномоченный ходил из угла в угол, а Егорка так и сидел перед столом. А вот сбежать возможность представилась. Васяев, взяв какие-то бумаги, вышел с ними в другую комнату, а уполномоченный ушёл в угол, зачерпнул ковшом из ведра воду и начал  жадно пить. Поскольку Егорка был одет и сидел недалеко от двери он стремглав рванулся с места и был таков. Он бежал во весь опор, жадно вдыхая морозный воздух, иногда поскальзываясь на укатанной дороге и ловя равновесие, удаляясь от сельсовета всё дальше и дальше. И хотя погони за собой он не чувствовал, решил не останавливаться, пока не окажется в Волчьей пади. Но совсем скоро бежать стало труднее, ноги затяжелели, и дышать было всё трудней. Убедившись, что погони за ним нет, он перешёл на шаг и уже спокойно доплёлся до кустарника, где завалился передохнуть и подумать, куда двигаться дальше.
    Через какое-то время, может через полчаса, может больше стало смеркаться, он так и не решил куда идти. «Где-то рядом есть волчье логово, и я могу спрятаться там,» - подумал он. «Но если вернутся волки, сожрут же заживо. Но и в деревню, тоже вернуться опасно. Там меня опять схватят и точно в кутузку посадят.» Мысли раздваивались. « Были бы родственники в другой деревне, ушёл бы к ним.» Но таковых не было у Никишиных. Были где-то очень далеко, но где Егорка не знал, да туда и не добраться.
    Так в нерешительности Егорка пролежал под кустами, пока не стемнело. А решения так и не было. Только услышав протяжный волчий вой совсем недалеко от себя он, уже не раздумывая, направился в деревню.

3
    Титов встрепенулся и пролил на себя воду, когда услышал за спиной звук хлопнувшей двери. Обернувшись, и не обнаружив мальчишку на месте, понял, что тот сбежал. Но догонять пацана не собирался. Куда он денется. Побежит домой. Если нужен будет там и найдём. Зимой в поле не спрячешься. Он даже вздохнул с облегченьем. Всё-таки паренёк ещё мал, чтобы его в тюрьму сажать. Да и прав он по-своему.
    В кабинет вернулся Васяев и вопросительно посмотрел на Титова. «Неужели посадил мальчишку в кутузку? Этот вряд ли отпустит.» - мелькнула мысль у председателя.
    Уполномоченный устало улыбнулся и спокойно сказал: «Сбежал волчонок. Да и пусть. Я и сам хотел его отпустить. Не посадишь же в холодную десятилетнего мальчишку, только не знал, как это сделать. Просто отпустить, значит благословить на другое подобное преступление. Так и начнёт по каждому поводу в живых людей палить. А тут…Сбежал, значит опасаться будет, раскаиваться в своём поступке. А вообще-то смелый гадёныш. Даже понравился. Я его расстрелом пугаю, стращаю по всякому, а он… хоть бы хны. Другой на его месте сопли бы распустил, начал бы оправдываться, прощения просить, а этот волчонок клыки показывает. Крепкий характер. Побольше бы таких на нашей стороне было. Ну ничего, с помощью мальчишки я Никишиных заставлю вступить в колхоз,» - на губах Титова появилась хитрая улыбочка и Васяев догадался, что у того есть коварный план.
    Уполномоченный накинул тулуп и вышел на улицу с намерением посмотреть,  где разместили конфискованное добро Никишиных и согласовать планы с активистами.
    Через четверть часа в сельсовет Красавских Двориков прибыл уполномоченный из Перевёсенки.
    - Что у вас со связью? Из района не могут дозвониться. Прошла информация, что у вас здесь стреляли в колхозных активистов. Бунт что ли? Начальник НКВД района послал меня узнать и доложить. Если нужна помощь милиции для наведения порядка срочно сообщите.
    И Васяев подробно доложил ему о случившемся происшествии, причинах нарушенной связи и методах, применяемых Титовым к принуждению красавчан вступать в колхоз. Пока он рассказывал, перевесенский милиционер стал копаться в телефонном аппарате, что-то соединяя, что-то прикручивая перочинным ножиком, извлеченным из кармана. Через двадцать минут он уже попросил девушку на коммутаторе соединить его с начальником НКВД и передал тому информацию, полученную от председателя сельсовета Васяева.

    Милиционер уехал, но предупредил, что начальник НКВД прибудет лично разбираться с происшествием.  Васяев вызвал Захарку и велел найти и передать явиться в сельсовет уполномоченного Титова, а сам принялся писать доклад. Через некоторое время, когда на улице стали сгущаться сумерки на пороге сельсовета снова появились Никишины. Васяев придал своему лицу суровость и не спрашивая зачем те явились к нему первым пошёл в атаку.
    - Вырастили бандита. Десять лет от роду, а он уже по людям стреляет.
    - По ворам, не по людям,- вступилась Прасковья Васильевна. – Или у нас воровство нынче законом разрешено стало?
    Васяев понимал правоту Никишиных, но и отступать не собирался.
    - Самосуд это тоже преступление. У вас никто ничего не воровал, а временно изъяли представители колхозного актива и не себе в карманы, а на сельский двор, - но понимая, беспочвенность своего выступления примирительно сказал. – Что вы от меня хотите?
    - Где Егорка, Василий Алексаныч? – выпалила Прасковья.
    - Ещё и спрашиваете? – удивился Васяев. – Небойсь, спрятали его в какой-нибудь норе, а ко мне пришли, чтобы отвести от себя подозрения?
    - То есть, как спрятали? – в свою очередь изумился Семён Алексеевич, - Он, что сбежал, что ли?
    - Сбежал волчонок. И если в ближайшие день-два его не поймают, придётся тебе за него посидеть Сёма, - решил припугнуть Никишина председатель. – Всё ваше упрямство виной.
    - За сына, Василий Александрович, я посижу, только его теперь найти надо, - облегченно вздохнул Семён.
    Прасковья не знала: радоваться ли ей такому известию или печалиться. Но радость всё же пересилила. «Молодец сынок. Есть у тебя мой характер. Умеешь за себя постоять.»
    Возвращаясь домой из сельсовета, она снова всплакнула.
    - Такой холод. И ночь почти уже, а он в бегах. Где он теперь? Может у дружков своих прячется? А если не у них, если вообще сбежал из деревни? Замёрзнет же ребёнок.
    - Он у нас смышлёный. Не замёрзнет, - успокаивал её и себя Семён. – Но к дружкам зайти можно. Вдруг и правда у них.
    Шурка Змей, к великому своему удивлению, даже не знал, что приключилось с другом. Весь день он просидел дома, мучаясь животом, только к вечеру, после выпитых отваров полегчало и он готов был хоть плясать. Услышав, что Егорка стрелял по колхозным активистам, когда те грабили хозяйство, а потом ещё и сбежал из-под ареста, он с долей зависти посчитал друга героем. Окрылённый желанием пожать «герою» руку он быстро оделся и пошел с родителями Егорки к Толику.
    Но у Сладенького Егорка тоже не объявлялся. Родители заволновались не на шутку.
    - Не плачьте, тётя Паша, - успокаивал Прасковью Шурка, - мы с Толиком его найдём. Мы примерно знаем, где он может прятаться.
    - Где же? – в один голос спросили Никишины.
    - Скорее всего, в Волчьей пади. В логове волчицы сидит, - внёс свою лепту Толик.
    Прасковья остолбенела от страха. Её сынок, её ребёнок, её кровинушка ночью, в мороз сидит где-то в волчьем логове голодный и прячется от Советской власти, будь она не ладна.
    - Ведите нас туда скорее. Он же погибнуть может. Волки сейчас голодные, сожрут и следа не оставят, - не унималась Прасковья.
    - Да не волнуйтесь так, тётя Паша! Идите домой, а мы с Толиком за ним сходим и если он там приведём домой, - Шурке совсем не хотелось, чтобы об их схроне ещё кто-то знал.
Они его приметили и приготовили на случай, как раз от родителей то прятаться.
    - Не шутите ребята, - вмешался Семён Алексеевич. – Если встретятся волки, то вы и Егорке не поможете и сами пострадаете. Поэтому пойдём вместе и нужно захватить топоры и  вилы.

    От Волчьей пади до деревни было около двух вёрст. С трудом пробирающемуся вперёд по бездорожью Егорке чудился запах печёной картошки. Ему сильно хотелось есть. Как утром позавтракал, так больше маковой росинки во рту не бывало. Он прислушивался и принюхивался к новым звукам и дуновениям ветра. Снова до слуха донёсся волчий вой и он невольно ускорил шаг. Встречаться с волками на заснеженном поле ему не хотелось. Он попытался бежать.
    Из-за туч вдруг выплыла ущербная луна. На фоне синеватого снега показались тёмными точками силуэты деревенских изб. Значит, большую часть пути он преодолел. Он остановился, прикидывая с какого краю лучше входить в деревню, чтобы не наткнуться на милиционера или колхозных активистов. Решил войти в деревню справа, со стороны Кафтровки и идти к Толику. А уж там, вместе с другом подумает, где дальше прятаться. Через четверть часа, пройдя через выгон, валясь с ног от усталости, он постучал в дверь толькиной избы.
    - Егорушка! – заахала бабка Толика,  - а тебя здесь родители искали. Толик с Шуркой тоже с ними пошли. Раздевайся, проходи в избу. Небось, есть хочешь? Я тебя накормлю сейчас.
    Егорка не мог возражать. Сил у него почти не осталось, и он послушался бабу Клаву.
Пока она суетилась у печи. В избу вошел Сладенький. Увидев Егорку, он с радостью кинулся к нему обниматься.
    - А мы тебя в Волчьей пади искали. А ты оказывается тут. Вот здорово, что нашёлся.
Тебе домой наверное нельзя. Оставайся, у нас заночуешь. Но родителям твоим сказать надо, что ты жив и здоров, а то уж больно сильно волнуются. Тётя Паша весь обратный путь от Волчьей пади проплакала, хотя мы поняли, что ты там был. Я пожалуй сбегаю предупрежу.
    - Вы ешьте, ребятки, а я сама предупрежу, - выставляя еду на стол, сказала баба Клава.
    Ребята накинулись на еду, а она через пару минут хлопнула дверью, оставив мальчишек наедине.
    - А ты молодец, - глотая куски хвалил друга Толик. – Мы с Шуркой позавидовали тебе.
    - Чему позавидовали? Тому, что промахнулся в воров, - тоже с набитым ртом ответил Егорка, - или тому, что замёрз в Волчьей пади?
    - Тому, что стрелял! Подумаешь, промахнулся, в следующий раз попадёшь. Но страху на них ты нагнал. Представляю, как они удирали, - засмеялся Толик. – И в штаны… ха-ха-ха… наложили, - он смеялся так заразительно, что и Егорка тоже прыснул, хотя минуту назад ему было вовсе не до смеха.
    Вскоре вернулась Толькина бабка. Сообщила, что родители успокоились. Что к председателю приехал какой-то большой начальник из района, наверно по Егоркину душу, так что домой ему пока нельзя.
    После ужина ребята забрались на тёплую печку и скоро уснули «без задних ног».

    Шли дни, недели. Егорка оставался скрываться у Сладенького.  По вечерам его навещал кто-то из родителей, чаще всего мать. Приносила продукты на его долю и передавала Толькиной бабке. Пока Толик ходил в школу, он помогал ей по хозяйству. В свободное время читал книжки или смотрел из-за занавески на улицу. Когда Толик приходил со школы, вместе делали уроки. Вечером приходил Шурка, и им опять было весело.
    В конце января 1930 года Толик принёс Егорке радостную новость, что он может больше не бояться ареста. Учительница сказала это Шурке с Толиком и ходила к его родителям.
   - Так и сказала. Пусть ваш дружок Егорка не боится и приходит в школу. Никто его арестовывать не будет. Простили его по малолетству.
    Егорка к словам учительницы теперь отнёсся  настороженно.  Он ей больше не верил. «Хочет заманить меня в школу и там выдать властям,» - думал он. – «Но если, арестуют, всё равно сбегу!»  Однако в школу пошёл с радостью, и домой очень хотелось вернуться.
    Не зря говорится: «В гостях хорошо, а дома лучше.»