Часть 1. Рассказ 11. Пасынок войны

Рассказ 11. Пасынок войны.
(рабочий вариант)
2019 год. Лето.
Мотор «УАЗика» упрямо фырчал, двигая разбитую машину по лесной дороге, усеянной ямами и ухабами. Машина была очень разбита и прошита вдоль и поперек пулями и осколками, но все ещё работала, казалось, опровергая все физические законы. Хотя двигатель уже стучал и дымил, и все в машине скрипело и стонало, и грозило отвалиться на ходу. Но пока машина упрямо ехала, и можно было сказать, что эта упрямость ни в чем не уступала упрямости четырех сидящих в ней людей. Двое мужчин, женщина и ребенок.
У того мужчины, что был постарше правая рука была перевязана тряпкой из под которой выглядывал краешек недавно бывшего белым бинта. В другой руке мужчина сжимал автомат. Он смотрел вперед по ходу машины, иногда поглядывая вверх. Время от времени его лицо искажала мимолетная гримаса боли, когда машина слишком сильно подскакивала на очередном ухабе...
Другой мужчина, сидящий за рулем и с остервенением выкручивавший туда-сюда руль и орудуя рычагами переключения передач, был гораздо моложе раненого. Он был весь увлечен дорогой, иногда лишь на миг отвлекаясь на подпрыгивающий у него на коленях автомат, когда тот собирался свалиться под ноги.
Женщина и ребенок сидели на заднем сиденье, прижавшись друг к другу, мальчик, при этом, крепко сжимал в руке ремень автомата, лежащего у него в ногах на полу машины. Взгляд женщины устало шарил между пробегающими, а вернее сказать — проползающими мимо деревьями.
Все четверо ехали молча. Два дня назад они выжили после налета натовской авиации на их поселение, и на каким-то чудом уцелевшей машине смогли уйти, как только прекратился обстрел. Теперь они ехали в другой укрепрайон, и скоро бензин должен был уже закончиться.
Этой семье уже дважды посчастливилось выжить на этой войне. Сначала — когда был стерт с лица земли их город, и теперь — когда из двухсот поселенцев выжили только они. Целая семья... Такое редкое явление на этой войне.
Отец со старшим сыном давно, то есть с самого начала, воевали. Сначала сами по себе, защищая свою семью, а потом в составе отрядов Сил Сопротивления. Это разбомбленное поселение было для них уже третьим. Предыдущие два постигла та же участь. Но в тех двух случаях люди хоть и с большими потерями, но уходили на новое место. В этот раз осталась в живых только одна семья.
Машина фыркнула, дернулась и заглохла.
   - Все, приехали... - впервые за день заговорил молодой.
Отец развернул карту и посмотрел, сколько и куда им ещё идти.
  - Ещё километров 50... Если болотом пойдем.
  - Вить, может, обойдем? - заговорила женщина, его жена.
  - Это ещё километров десять по открытой местности... Хотя, если пойти вот так, - он повел по карте указательным пальцем, - то тоже будет километров 60, но без болота, и можно будет в случае чего укрыться вот в этих двух деревнях.
  - Бать, давай так и пойдем... Уж лучше по земле, чем по болоту... - сказал молодой, взваливая на себя рюкзак.
  - Ладно. Ну, что? Готовы? Тогда двинули.
На лесной дороге осталась стоять умершая машина, а четверо людей стали углубляться в лес, однако, не отходя далеко от дороги, чтобы не сбиться с пути.
  - Пап, а когда мы найдем другое поселение, мы вернемся за машиной? - спросил с надеждой мальчик, оглядываясь на почти уже невидимый силуэт «УАЗика».
  - Не знаю, сын, - отец покачал головой, глядя вперед, - вряд ли. Опасно. - И добавил, посмотрев на него, - не болтай много. Береги силы.
Сын ещё раз обернулся назад и молча побрел за отцом. Автомат болтался у него за спиной, стукаясь прикладом об икры голеней, но мальчик упрямо не хотел отдавать его отцу. Это было его оружие, оружие, которое заменило ему закончившееся детство. В свои десять лет он уже начал забывать, какой была жизнь до войны. Дети быстро привыкают к внезапно изменившейся реальности. Вот и он уже совсем не думал о том, что было до войны, и что будет после. Война была его привычной жизнью, он воспринимал её как что-то неотъемлемое от этой жизни и от себя самого. Иногда ему даже казалось, что идет она уже не два года, а была всегда и будет всегда… И семья его тоже будет всегда вместе с войной. В его маленьком сознании ещё и уже не было места для Моцарта, Айвазовского, Толстого, в нем на правах хозяина поселилась такая огромная и такая никчемная война. Он что-то чувствовал, глядя на небо и лес вокруг, но это «что-то» было неотделимо и зависимо от того, в чем все это в его сознании существовало. Даже его семья – мать, отец, брат – были для него частью главного. Он знал и понимал, что дороже них у него нет никого и уже никогда не будет, но он и его семья подчинялись тому, что с ними всеми происходило на войне. А раз так, то это и есть главное.
Отец, глава семейства, командир боевого отряда, он вел свою жену и двух сыновей к спасению. Осколок разорвал ему руку и полетел дальше; кость осталась цела, но нерв был перебит – пальцы совсем не шевелились. Это было так досадно для него… Рука постоянно ныла, в ней пульсировала в такт сердцу подлая боль. Рану обработали  быстро и даже наложили проволочные швы, но что толку, если она теперь совершенно бесполезна. Он не хотел думать о том, что будет, если рука загноится. Это гарантированно закончится тем, что он станет обузой для своей семьи – из ведущего превратится в несомого. Нет, это было невозможно.
Конечно, есть старший сын, который по боевым навыкам уже обскакал своего отца, но он ещё так молод и так горяч. Он слишком ненавидит врага, не понимая, что на этой войне главное – выжить. Война отняла у него все радости того замечательного возраста, когда юноша превращается в мужчину. И весь свой юношеский пыл он обрушил на гадкую тётку-войну. А ей, казалось, только этого и нужно было, она вцепилась в него, как  немолодая помятая бордельная девка впивается в молодое мужское тело. Она не убила до сих пор этого юношу только потому, что он каждый день своей юности приносил ей на алтарь.
Младший сын шагал рядом с ним, сверля пространство перед собой своим колючим взглядом. Всякий раз, когда отец смотрел в глаза своего сына, ему становилось немного не по себе. Этот маленький человечек с автоматом за два года превратился в настоящего аборигена войны. Отцу казалось, что сын теперь воспитывается не отцом с матерью, а самой войной, он стал её приблудившимся пасынком. Что будет с ним, когда он вырастет?.. Когда или если?.. может быть, как раз он и выживет?.. Пусть он выживет. Неважно, что будет потом, пусть он просто выживет и все. Может быть, эта война не убьет его, посчитает своим воспитанником?..
Он не испытывал иллюзий по поводу будущего. Да, пока им несказанно везет, и события двухдневной давности тому подтверждение, но всякому везению приходит конец. Он вел свою семью сейчас туда, где были (должны были быть) отряды Сил Сопротивления. Вел окольными путями, через лес, и если нужно будет, то и через болото. Они обязательно дойдут, лишь бы рука не помешала. Но гадкая мысль о том, что когда-нибудь ему неизбежно придется подороже продать свою жизнь врагу, не отпускала его.
С самого начала он решил, что всегда будет рядом со своей семьей. До конца. И во время жизни в поселении он всегда оставался в прикрытии, когда остальные бойцы уходили на очередное задание. Командир отряда пытался было отправить его с остальными, но, натолкнувшись на глухую оборону, принял мудрое решение оставлять этого бойца в прикрытии поселения, поближе к семье, ведь других целых семей не осталось.
Армейские берцы для женской ноги были не самой подходящей обувью. Но только не сейчас. Это в той, довоенной жизни она как-то раз, ради шутки, примерила их и прошлась по комнате в квартире под общий смех детей и мужа, который купил их себе для выездов на рыбалку и охоту. Теперь же она и представить себе уже не могла, в какой ещё обуви можно ходить по лесу, по камням или обломкам бетона… Изящные женские ножки вынужденно быстро привыкли к новым реалиям. Она же сама привыкала мучительно… Первое время даже не думала о том, что нужно выжить самой, все её мысли были о детях и о муже. За мужа она страшно боялась, до взрыва мозга. И она с почти животным страхом представляла себе, что они будут делать, если с ним что-нибудь случиться. Потребовалось время, чтобы она поняла, что она тоже что-то может. И наступил день, когда она взяла в руки автомат, когда пружина страха лопнула от постоянного напряжения. И теперь в ней будто уживались две личности – одна, боящаяся за своих родных, особенно за младшего сына, готовая в случае опасности спрятаться вместе с детьми за спину мужа, и вторая – у которой в одной руке была ручка младшенького, а в другой автомат, и этой рукой в нужные моменты управляла неистовая ненависть, почти такая же животная, как и страх…
…Со стороны дороги послышался шум, такой знакомый и такой ненавистный – завывание двигателей натовских бронетранспортеров. Все четверо, не сговариваясь, залегли и приготовились к бою. Если на бронетехнике включены тепловизоры, то его не избежать. Из-за деревьев было плохо видно, как движется техника, но, судя по звуку, пара машин двигались туда, откуда шли они.
- Проходят мимо… - прошептал старший сын отцу, лежащему рядом.
- Да, похоже… - ответил отец.
И тут БТРы остановились. Спустя несколько секунд оттуда донеслись звуки голосов. Виктор оглянулся назад, посмотрел на жену и сына – те залегли за толстым стволом сосны, торчали только два дула.
- Костя, - повернулся отец к старшему сыну, - аккуратно, глянь…- он махнул головой вперед. Конечно, правильнее было бы ему самому это сделать, но ползать с неработающей рукой не получится быстро и тихо, этот героизм мог бы для всех них закончиться гибелью.
Костя от дерева к дереву пополз в сторону натовцев, однако, вскоре двигатели машин вновь взревели, и броневики продолжили свой путь. Костя поднялся на ноги и, теперь уже не таясь, повернул к своим.
- Подождем ещё минут пять и двинем… - решил отец.      
…Среди деревьев уже начала виднеться опушка. Виктор развернул карту – оставалось совсем немного, километров пять до того места, где должна была быть база отряда Сопротивления. Все четверо остановились, тревожно вглядываясь в просветы между деревьями. Что там?..
- Ладно, пошли, что стоять?.. – сказал глава семьи и первый пошел  к опушке.
Четверо человек с оружием наизготове подошли к самому краю леса. Вокруг было тихо, но совсем не спокойно. Звенящая тишина… Или жужжащая?.. Даже если бы Виктор сообразил на пару-тройку секунд раньше, что жужжание – это признак тишины, а звук моторчика вполне материальной камеры наблюдения, то у них всё равно не было бы шансов не оказаться не замеченными. Камера среагировала на движение, и теперь её невозмутимый объектив-глаз смотрел на них. Это означало, что там, в сожженной деревне, находится база натовцев. Их угораздило наткнуться на одну из миллионов камер, натыканных натовцами по периметрам их бесчисленных баз. Через минуту всё пространство на сотни метров вокруг превратится здесь в пылающий, взрывающийся ад…
Виктор, вдруг, подумал, что младший сын шел последним в их маленькой колонне, камера могла его и не заметить. Да даже если и заметила, то из-за одного мальчишки они обстрел леса не начнут. Эта мгновенная мысль пронеслась в голове отца, как надежда на спасение хотя бы одного человека из их семьи. Он юлой развернулся на месте и обернулся к сыну.
- Сынок!.. – он вцепился здоровой рукой в его плечо, - сынок! Слушай меня! Сейчас ты развернешься и побежишь, что есть силы побежишь в обратную сторону! И будешь бежать, пока не свалишься без сил! Слышишь!?. У нас совсем нет времени! Давай!.. – он смотрел в наливающиеся ужасом глаза сына и молил Бога, чтобы он его понял и не стал спорить и сопротивляться, - если ты побежишь один, то они не станут стрелять и преследовать тебя! Ты выживешь! Выживешь ради нас! Всё, беги… - отец развернул от себя сына и подтолкнул…
Мать бросилась было вдогонку своему маленькому сыну, но тут же остановилась, обхватив свою голову руками, закричав и зарыдав в голос, потом она резко развернулась и бросилась первой из леса на открытое пространство навстречу своей смерти и спасению хотя бы одного сына.
Отец со старшим сыном ещё пару секунд смотрели, как убегает Игорек, потом бросились вслед за обезумевшей матерью.
Игорек бежал и слышал за спиной сначала знакомые автоматные очереди, а потом несколько частых разрывов, после которых всё стихло. Он остановился и развернулся, сжимая в руках автомат, ему захотелось побежать обратно, чтобы отомстить, но в голове звучали умоляющие слова отца: «Ты выживешь!.. Ради нас…».
Игорек впервые за долгое время ощутил себя просто маленьким мальчиком, которому зачем-то дали в руки автомат. И он снова побежал прочь от того места, где погибла его семья. Он бежал, рыдал, падал, поднимался и снова бежал. Он обязательно выживет, и злая мачеха-Война ещё пожалеет, что оставила его сегодня в живых.       
-------
…Опять ребенок, и опять остался один… - думал Артемий. - Хотя здесь совсем нет крови, и смерть показана лишь косвенно, но как же он ужасен, этот рассказ. Что должна была чувствовать эта бедная женщина?.. И этот отец, Виктор, с его маниакальным желанием сохранить свою семью, которое, однако же, рухнуло в одну секунду...