Бирюза от Кудашева. Книга II. Глава 11

БИРЮЗА от КУДАШЕВА

Владимир П. Паркин
Роман.

Книга II
историко-приключенческого романа из пяти книг
«МЕЧ И КРЕСТ РОТМИСТРА КУДАШЕВА»

 УДК 821.161.1-311.3
ББК  84(2Рос=Рус)63.3
П 182
©  Владимир П.Паркин, автор, 2013.
©  Владимир П.Паркин, издатель, 2013.
ISBN 978-5-906066-08-4

***   *****   ***
***   *****   ***

ГЛАВА 11.

*****

Наконец-то дома. Бирюза от Кудашева. Тайна стального портсигара. Уздень Дзебоев и его семья.

*****

3 декабря 1911 года. Асхабад.
Восемь дней потребовалось Кудашеву на обратную дорогу в Асхабад. Слава Богу, без приключений!
Из Ташкента позвонил полковнику Дзебоеву, потом Барановым. Поговорить толком не удалось, но хоть услышал родные голоса. Правда, не только голоса, но Леночкин плач. Ну, не может она без слез!

Пассажирский поезд Ташкент-Красноводск прибыл в Асхабад минута в минуту по расписанию в десять двадцать вечера.
Кудашева встретил сам полковник Дзебоев. Обнимать не стал, молча поздоровался рукопожатием. Кудашев тоже не стал рапортовать по стойке смирно. Они оба уже понимали друг друга без слов. Народ на перроне страсть как зрелища любит! Нехитрый багаж приняли казаки. Прошли на вокзальную площадь к «Rolls-Royce» генерал-майора Шостака. У биржи извозчиков вахмистр Веретенником держит в поводу своего Ветерка и коней старших урядников жандармерии Дмитрия Брянцева и Дмитрия Митрохина. В шоферах у Шостака армейский вольноопределяющийся. Несмотря на то, что «Роллс-Ройс» с закрытым салоном и при ветровом стекле, вольноопределяющийся держит на околыше фуражки английские фирменные очки автомобилиста. Шостак не против, а Дзебоеву нет дела. Шофер предупредительно открыл дверь салона, попытался поддержать Кудашева за локоть. Кудашев понял: о его приключении в армянской лавке и последнем ранении – в Асхабаде знают.

«Роллс-Ройс» предупреждающе подал клаксоном голос, стрельнул сизым облачком бензинового дыма и покатил по мокрой мостовой, брызгая по сторонам талой водой и грязным снегом.

– Еще вчера снег шел, к ночи все белым-бело было, красиво. А сегодня с полудня таять начал, – Дзебоев начал разговор ни о чем.
– Лена знает? – спросил Кудашев.

– Откуда ей знать? Но догадывается, что у тебя беда. По нашим лицам читает. Баранов пить бросил. На нашем обеде восемнадцатого ноября в «Гранд-Отеле» последний стаканчик принял. На что в доме Татьяна Андреевна хозяйка, а к мужу не пристает, побаивается. Ждали, как все обернется. Тебя ждали и ждут! Сам то, что скажешь, где тебя нелегкая носила?

– Ммм… Скажу, подарок искал, нашел, привез! Мы куда сейчас? Разговор есть…

– Если срочный – ночь впереди. Если до утра терпит – завтра. А сейчас к Барановым. Максим сам лично шашлыки готовит!

– Значит сегодня зароку конец. Я два больших штофа армянской тутовки везу!
 
«Роллс» свернул на Андижанскую. Остановился. Дал клаксону волю.

Лена услышала автомобильный сигнал, расставляя на столе хрустальные бокалы. Чуть не уронила один на пол. Кинулась к двери. Её успела перехватить и прижать к своей груди Татьяна Андреевна.
– Ты куда, казачка? Осторожнее, на шею не кидайся. Помни, казак из похода может раненым вернуться!

– Ты откуда…– Лена остановилась, побледнела.

В зал вошел Дзебоев, за ним Кудашев. Они уже без шинелей, без ремней, без портупей, по-домашнему. Лена подходила к Александру Георгиевичу, не глядя на него, на звук, на родной запах, крепко сжав на груди руки. Остановилась, когда Кудашев нежно обнял ее за плечи.
– Здравствуй, Леночка!

Лена открыла глаза и увидела на синем суконном мундире аккуратную, размером со спичечную головку, штопку синими шёлковыми нитками. Ахнула.
Татьяна Андреевна была наготове. Крепко сзади взяла Леночку за талию. Встряхнула ее. Потянула к тахте.

– Саша! Лена! Посидите, пока, в сторонке. Саша, здравствуй, с приездом! – Татьяна Андреевна вскользь поцеловала Кудашева в щеку. – Саша! Успокой свою невесту. Она теперь от радости плакать будет! 

– Саша! – Лена смотрела в его лицо счастливыми глазами полными слёз. – Ты вернулся? Ко мне вернулся!
Осторожно одним пальчиком потрогала штопку на его мундире, спросила:
– Ты ранен? В самое сердце?..

Кудашев пересел на тахте так, чтобы Леночка была с правой стороны, обнял ее за талию одной рукой.
– Да… Снова ранен. Снова в сердце – стрелой Амура! Знаешь такого кудрявого шалуна? Я люблю тебя!

Леночка пришла в себя:
– Так я тебе и поверила! – и, указывая на штопку: – Это что, отвечайте ротмистр Кудашев! Вы снова мой раненый воин? Перевязку будем делать? Забыли? – я сестра милосердия!

Кудашев коснулся губами её ушка:
– Конечно, будем. Последний раз мне ее в Ташкенте делали дня три назад. Там все нормально, абсцесса нет!

Хлопнула дверь. Вернулся Максим Аверьянович – полковник Баранов. В его руках несколько шампуров с парком. Вослед – казак Пантелеев с большой стеклянной «четвертью» красного сухого вина.

Баранов положил на блюдо шампуры, вернулся к Кудашеву, осторожно взял его за плечи, поцеловал в щеку.
– Здравствуй, Александр! С приездом! Сейчас кушать будем. Я шашлык задумал, тебе силы нужны… А Татьяна Андреевна говорит, пост, нельзя барашка резать. Вот, решили из осетрины. Вроде, не так грешно… Сейчас еще принесу, вы за стол идите!

Баранов вышел.
Лена прижалась к Кудашеву, насколько позволяли приличия. 
– Где ты был? Куда ездил? Расскажешь? Я извелась. И не только я. Максим Аверьянович на валерьянку перешел. Владимир Георгиевич вообще перестал разговаривать. Сядут рядом, закурят и молча в окно смотрят… Потом Дзебоев встанет и молча уйдет. Не здороваясь, не прощаясь. Мы с тобой своих родителей потеряли, а они – своих родных детей. Если ты сам не понял, знать должен – ты для них родной сын! Если бы не вернулся, не знаю, что с ними самими стало бы! А я знала, что тебе было плохо, очень плохо… Плакала. А потом стала думать, что ты меня бросил. Горько было. Ты же не бросишь меня? Нет?..

– Нет. Никогда. Глупая, тоже Лермантова начиталась. Как Бэла Печорину… Я казак, в походе со мной только шашка! Я подарок тебе искал. Нашел, привез. Держи! – Кудашев протянул Лене картонную круглую бонбоньерку в тисненых золотом сердечках, перевязанную ленточкой с бантиком.

– Ой! Что это?!

– Открывай, смотри… Бирюза от Кудашева!

Не только Леночка получила подарок. Баранов – пенковую трубку в гуттаперчевом футляре, а Татьяна Андреевна – шелковый французский зонтик. Ужин был тих и скромен. Ни «четверть» с красным вином, ни штоф с армянской тутовкой распечатаны не были. После чая женщины принялись разбирать привезенную Кудашевым корзину с газетами и журналами, набранными Александром Георгиевичем на бесчисленных станциях за весь долгий путь, по принципу: это нам – это вам! В стопку «нам» откладывались французские журналы мод «La mode journal», «La mode illustree», русский журнал «Парижанка». В стопку «вам» - столичные газеты, журналы «Нива», «Огонёк», «Вокруг света» и прочие.

Резная кукушка высунулась из дубового домика на стене зала и прокуковала полночь.

Кудашев прощался с Леной:
– Я с тобой и только с тобой десять дней! Все вечера наши. В синема сходим на «Оборону Севастополя»! Отпуск по состоянию здоровья. Сейчас к Георгию Владимировичу едем, совещание срочное, у него и заночую!

*****

В доме у Дзебоева на Козелковской Кудашев был впервые. Узкая калитка, ворот нет. Цепной кобель – кавказская овчарка. Дом в один этаж на четыре комнаты. Во дворе флигель. Вернувшегося хозяина встречают пожилые супруги – прислуга.

Дзебоев от ужина отказался, но распорядился подать чай и приготовить спальню для гостя.
Присели у топившейся печи. Кудашев за дорогу в продуваемом ветром фаэтоне Дзебоева успел озябнуть. В Асхабаде к ночи снова подморозило. Дзебоев открыл дверцу печки, разворошил угли, подкинул пару поленьев.
– С чего начнем, Александр Георгиевич?

– Давайте с конца, Владимир Георгиевич! Столько всего было. К утру разберемся. Можно я начну?
– Начинайте.

Кудашев вынул из кармана отцовский, изуродованный пулями, портсигар.

– Вот оно что! – протянул Дзебоев. – А я-то в недоумении! Получил несколько шифрограмм из Петербурга, от Джунковского, с информацией о происшествии. Теперь вижу, что тебе жизнь спасло!

– Не только мне, Владимир Георгиевич, и отцу тоже. Мистика. Один и тот же портсигар дважды спасает жизнь сначала отцу, а потом и сыну. И это ваш подарок, портсигар с тамгой рода Дзебоевых!

– Никакой мистики, все логично. Просто одни стрелки предпочитают целиться в голову, а другие – в сердце! Два раза – это просто случайность. Третьего раза может и не быть. Береги теперь голову.

– Постараюсь.

Дзебоев достал из кармана свой собственный и поставил оба портсигара на стол. В полированной дамасской стали отражался огонь из открытой печи. В мерцающих бликах ясно были видны рога тура.
Кудашев вынул из кармана и поставил на стол третий портсигар.
– Владимир Георгиевич! Разрешите мне сделать и вам подарок, вернуть утраченную реликвию роду Дзебоевых.

– Не может быть! – Дзебоев взял портсигар в руки, повернул его, увидел вделанный в корпус камешек бирюзы, поднес к огню, прочел вслух вырезанную на камне надпись: – «Черменъ».

– Чермен… сын! Откуда это у тебя, Саша?

– Долго рассказывать, Владимир Георгиевич. Расскажу – с самого начала! Но попробуйте открыть портсигар. Я не стал, стенки несколько смяты, внутренняя половина не выходит.

Дзебоев столовым ножом отогнул смятый стальной край портсигара, попросил Кудашева:
– Помоги вынуть!

Портсигар был раскрыт. Его внутренняя часть была плотно забита бумажными и картонными листочками. С помощью того же столового ножа с величайшей осторожностью был извлечен один из картонных прямоугольников, за ним второй, третий… Пенал был опустошен.

С картонного листа на Дзебоева и Кудашева смотрела молодая красивая женщина в европейской шляпе со страусовым пером. На втором – сам Владимир Георгиевич в мундире с эполетами подпоручика. На третьем...

Дзебоев уронил половинку портсигара на паркетный пол. Из его глаз сами собой бежали слезы. 

– Владимир Георгиевич! Вам плохо?!

– Это моя семья! Привет с того света. Дом сожжен, разграблен. Все убиты! Как это могло сохраниться?! – Дзебоев торопливо стал раскладывать на столе фотографии, наклеенные на картонные паспарту с тисненными серебром рамочками и виньетками «Владикавказъ. Фотографiя А.К.Джанаевъ-Хетагуровъ», «Светопись Г.Г.Квитонъ. Владикавказъ. Александровский проспект, дом № 19»...

Фотографии небольшого размера, так называемые – «визитные». Ни одной парной или общей, они бы в портсигар просто не поместились. Среди фотографий коричневый от времени неровно оборванный лист оберточной бумаги с письмом старославянскими буквами, но не на русском языке. Кудашев подал его Дзебоеву.

– «Хжларзжрдж зынарг фыд, байрай! жз ужрыкк фырт Черменъ…», – начал читать Дзебоев. Повернул голову к Кудашеву: – Здоровается со мной… Это пишет мой сын Чермен! Сомнений нет, только я мог называть его «ужрыкк» - ягнёнок!

__________________________________________
* Аланский. Добрый дорогой отец, здравствуй! Я твой ягнёнок, сын Чермен…
__________________________________________

Дзебоев пробежал глазами письмо, показал Кудашеву дату в его конце – 1907 год.
– Здесь непонятная смазанная строка… Персия… Исфахан. Письмо написано в девятьсот седьмом в Исфахане! Его не убили в девятьсот пятом! – Дзебоев улыбался, но из его глаз шли слезы, которые он не пытался скрыть от Кудашева.

– Да, это правда, эта дата совпадает с событиями, о которых мне рассказал армянский купец Самвел Татунц. Начинаю рассказывать?!

– Подожди… Теперь не спеши. Свершилось великое чудо. Можно как угодно называть – стечение случайных обстоятельств, судьба, рок… Один шанс из миллиона – это милость Всевышнего! Прошу тебя, Саша, пройди в свою спальню минут на десять. Я тебя позову. Потом расскажешь…

В комнате для гостей горела свеча. Кудашев присел на краешек тахты. Смотрел в окно на падающие снежинки. Где-то далеко пролаяла собака. Скрип снега под ногами позднего прохожего. И снова тишина. И в этой тишине Кудашев вдруг услышал тихое пение. Прислушался. Узнал голос Дзебоева. Владимир Георгиевич в полголоса пел молитву «Богородица, Дева, радуйся!» на осетинском…  Несколько минут тишины, потом громкий зов: «Саша, идем ужинать!».

Вот и здесь не пригодился штоф тутовки из запасов Самвела Татунца. Стол был почти традиционным осетинским: кувшин домашнего пива, три пирога с сыром, варёная баранья голова на деревянном блюде, соленые огурцы, чеснок и баклажаны, балык из копчёной осетрины, жареный картофель в хлопковом масле, горячий лаваш!
Заметив вопросительный взгляд Кудашева, переведенный на него с мясного блюда, Дзебоев извиняющее развел руками:
– Не грех, что в уста, грех – что из уст!

Рассказ Кудашева, а потом его обсуждение, сопоставление двух источников информации, бесчисленные предположения растянулись на всю долгую зимнюю ночь. Кудашев и не заметил, как очутился в горизонтальном положении на пуховой перине под пуховым одеялом. Проснулся только в полдень. Когда лег, и когда встал Дзебоев, для него осталось тайной.

*****

История стального портсигара с камешком бирюзой началась в имении князя Дзебоева, что в семи верстах от селения Христиановское по направлению к Ардону, которое местные осетины называют по своему – Дигора.
Пятнадцатого января 1905 года в имении отмечали два события – проводы подполковника Владимира Георгиевича Дзебоева в распоряжение Главнокомандующего вооруженными силами на Дальнем Востоке генерала от инфантерии Алексея Николаевича Куропаткина, и – семнадцатый день рождения младшего из рода Дзебоевых – Чермена.

Заутреннюю службу и молебен во здравие именинника семья Дзебоевых отстояла в храме Святого Великомученика Георгия Победоносца в селе Ардон. Заканчивая службу, настоятель храма освятил подарки Дзебоеву-младшему. Присутствующие прихожане уже успели полюбоваться приготовленными для освящения разложенными на столе, покрытом белой скатертью кинжалом и саблей осетинской кузнечной работы, но сварной – «дамасской» стали. Рядом лежали из такой же узорной стали предметы ювелирной работы – газыри для патронов к кремнёвому ружью и портсигар.
Окропив подарки святой водой, прочитав традиционную молитву, священник пожелал:
– Пусть меч сей послужит не злу, не разбою, не насилию, но защите отечества, родной земли!

Под выстрелы и музыку, веселый посвист и молодецкое гиканье удалых всадников на чистокровных кабардинских жеребцах возвращался в имение к пиршественному застолью санный поезд.
Яркое солнце. Синее небо. Заснеженные поля и вековые буковые, сменяющиеся сосновыми, леса. Прямая, как стрела, дорога к отчему дому. Белая морозная пыль из-под копыт коней! Чермен счастлив, как никогда. На его поясе мужской тяжелый кинжал. В его руках острая, как бритва осетинская шашка, со свистом рассекает морозный воздух.
– Марга! – кричит Чермен.
– Марга! Марга! – кричат всадники.
Всем весело. Еще немного, и конец пути. Всех – и домочадцев, и гостей – ждут пылающий камин и гостеприимное щедрое застолье.
__________________________________________
* Аланский. – Марга! – «Убей!» – боевой клич осетин.
__________________________________________
Однако, не всем предстоящее застолье в радость. В крытых волчьими шкурами санках подполковник Дзебоев с супругой. В горьких слезах уронила голову на грудь мужа красавица Надиа. На морозном ветре ее чёрные ресницы опушены белым инеем. Бриллиантами застывают на розовых щеках слезинки.
– Не оставляй нас, душа моя Владимир Георгиевич! В чужой край поедешь за чужим интересом. Здесь твой дом, дом твоих предков, дом твоего сына… Кто, кроме тебя защитит его?! Кому мы нужны?Ничего не ответил уздень своей жене, только стал еще мрачнее. Прижал лицо своей Надиа к своему лицу, своим теплом согревает его…
В руках подполковника Дзебоева последний номер газеты «Санкт-Петербургскiя Ведомости», купленный на станции Ардон, а в нагрудном кармане отпечатанная свежими чернилами на гектографе Листовка Петербургского комитета РСДРП о событиях 9 января, полученная в Отделении жандармской полиции Владикавказской железной дороги.

Только что прочитанное потрясло его. Впервые в совместной жизни Владимир Георгиевич не слышал голоса своей жены…

*****
Документ № 31.
«Листовка Петербургского комитета РСДРП о событиях 9 января 1905 года».
Извлечение:
РОССИЙСКАЯ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ РАБОЧАЯ ПАРТИЯ
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
С утра во всех рабочих районах — за Нарвской и Невской заставами, на Выборгской и Петербургской стороне, на Васильевском и других островах, в городе — стали собираться рабочие с фабрик и заводов для шествия к Зимнему дворцу. Рабочие хотели подать царю петицию о своих насущных экономических нуждах и о политических правах, о созыве выборных от всего народа для устройства управления государством. Они хотели действовать мирно и явились безоружными. Их убеждали, что царь выйдет к народу, выслушает его желания и даст немедленно повеление об их исполнении. Но царь, стоящий во главе министров, жандармов, шпионов, попов и других чиновников, грабящих и угнетающих народ, обманул доверие рабочих. Он приказал через генералов и офицеров солдатам не допускать народ к Зимнему дворцу, он приказал солдатам действовать оружием и стрелять в мирную безоружную толпу за то, что они хотели говорить с царем о своих нуждах…
…. За Нарвской заставой рабочих, которые шли с иконами и флагами, предводительствуемые священником Гапоном, войска встретили залпами. Улица покрылась убитыми и ранеными. Когда раненых подбирали, стрельба продолжалась, стреляли также в спины убегавших рабочих. Убито около 100 человек. За Невской заставой в толпу рабочих стреляли холостыми зарядами и рубили холодным оружием. Василеостровских рабочих встретили шашечными ударами у Николаевского моста…
…. Подвести точно итог убитых и раненых невозможно, но убитых не менее 150 человек, раненых же многие сотни. Такова победа царя над народом. Но рабочие не сложили оружия, они только еще берутся за него.
     Необходимы деньги для поддержки движения. Просим общество передавать их комитету Российской социал-демократической рабочей партии.
Да здравствует социализм! Да здравствует учредительное собрание! Да здравствует всеобщая стачка! Долой царя-убийцу!

       Петербургский комитет РСДРП».


*****
Документ № 32.
Справка по месяцу ноябрю 1905 года
Извлечение:
В лавках купцов Мкртычева и Багатурова изъяты три картины, аллегорическим образом изображающие порабощенную Армению. Багатуров привлечен к следствию по делу о тайном армянском революционном сообществе, содержался в арестном доме три дня. Взят на поруки поручительством армянской общины церкви, отдан под особый надзор полиции.

В духане Мартироса Татунца задержан Авак Агавальянц, российскоподданный из Эчмиадзина, с надлежащим паспортом, но по подозрению как уполномоченный боевик от тайного общества «Дашнакцутюн», прибывший для сбора денег с богатых армян под страхом насилия. По его созыву бывают тайные сходки, на которых решаются разные вопросы.
На основании ст. 21 «Положения об охране» содержан под стражею в арестном доме в течение 1 месяца, считая срок ареста со дня задержания.
Отдан под суд Владикавказскому Мировому судье 2-го участка.
Оправдательным приговором Мирового судьи Игнатенко установлено: Авак Агавальянц арестован незаконно за сбор добровольных пожертвований в пользу голодающих армян в Персидском Тебризе.
Авак Агавальянц освобожден 29 дня ноября 1905 года.

Заведующий Владикавказским арестным домом
подполковник конвойной стражи А. Истомин.


***  *****  ***
***  *****  ***

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

***  *****  ***
***  *****  ***