Сельский фельдшер

В коридорах поселковой поликлиники людно. Возле каждого кабинета больные: одни сидят, другие стоят, опираясь на стены или переминаясь с ноги на ногу. Санитарка с ведром и шваброй в шлёпках повышенной давности,  серо-бурном халате, застегнутом на две пуговицы,  с выбивающимися из-под косынки волосами бесцеремонно теснит пациентов, развозя по полам грязную воду. Больные переходят с пыльного на грязное, выражая вслух недовольство долгим ожиданием приема. То там, то здесь слышно, как громко поносят правительство за дороговизну лекарств и платные медицинские услуги.
По правде говоря, эти разговоры надоели, и я стала читать санбюллетень, приклеенный на стене, «Что должна знать беременная женщина с отрицательным резусом крови». По крайней мере, лет пять при каждом посещении поликлиники я читаю один и тот же бюллетень и точно знаю, что должна делать эта женщина. Перечитывая вновь, поймала себя на мысли, что думаю о другом. Вспомнила другой бюллетень и другую, сельскую, поликлинику – амбулаторию – в далеком сельском районе Рязанской области, в которую мне приходилось посещать почти полсотни лет назад.
Старое, бревенчатое, барачного типа, одноэтажное здание. Большое деревенское крыльцо с двумя скамейками. Перед крыльцом  камнем выложенная площадка, на ней корыто с водой и пара конопляных веников (тогда конопля росла практически в каждом дворе, но никто и не подозревал о ее наркотических ресурсах). На крыльце рядком стояли вымытые галоши.
В узком коридоре сухо и чисто. Вдоль стен скамейки со спинками, не крашенные, а  выскобленные добела. В углу при входе прибиты вешалки, и пациенты, заходя, вешают пальто, а шапки кладут на полочку над вешалками. Полы тоже дощатые и с песком отдраены так, как это делалось по субботам в доме чистоплотной хозяйки.
В торце коридора – самодельный дощатый шкаф. За стеклом – муляжи органов человека: сердце, почки, желудок и т.д. Более всего меня привлекал глаз – стеклянный, большой, с голубой радужкой.
На стене висели санбюллетени. Внимание привлек бюллетень «Малярия – это опасно!» Тогда, в середине 50- х годов малярия была распространенной болезнью. С нею боролись всем миром. Бюллетень был очень хорошо оформлен, а его содержание, изложенное от руки каллиграфическим почерком  заставляло читателя задуматься о необходимости быть внимательным к своем здоровью.
Больные  тихо переговаривались, ожидая своей очереди, как будто были в церкви. Самая большая очередь была у кабинета фельдшера – старушки лет 70, аккуратной, с благородным лицом, сухонькой, с добрыми глазами, казавшейся человеком мягким, домашним. Помню ее фамилию – Венеценосцева, то ли Варвара Петровна, то ли Вера Петровна.
Когда она выходила в коридор, все замолкали и смотрели на нее, как на святую. «Ну, милейший, а у Вас какая беда? – задавала она вопрос, и взяв очередного под руку, заводила в кабинет.
Как я понимала, все старались попасть именно к ней.  Почему – я поняла позже.
Раньше ученики летом работали в колхозе. После восьмого класса я с подругами работала на току - веяли  гречиху. Зерно попало мне в трещину пятки, и на ней образовался нарыв. Дома справиться с большим нарывом и распухшей ногой мама не смогла и отправила меня в амбулаторию.
К счастью, я попала именно к Венеценосцевой.  Руки у нее, действительно, были золотые.
Не буду описывать экзекуцию с доступными в то время обезболивающими средствами, но мне было не страшно. Я видела перед собой ее добрейшее лицо и видела, как бережно и аккуратно она вскрывала нарыв, вынимала зерно, обрабатывала  и перевязывала рану. В конце процедуры  подняла глаза, улыбнулась и произнесла: «Правда, не больно? Завтра на перевязку, а потом… до свадьбы все заживет». Еще раз улыбнувшись, повела меня до двери и спросила: «Дойдешь сама?».
Дошла, все зажило, но в памяти осталась не боль, а доброта и чистота, исходившая из сердца этой прекрасной женщины.
У нас в школе были еще двое Венеценосцевых: ее брат – учитель физики и его жена – учительница русского языка и литературы.  Учителя – от Бога.
В школе говорили, что Венеценосцевы из дворян. Так это или нет, не знаю, но что уровень их образования и культуры высок – в этом сомневаться не приходилось. Эти благородные люди много сделали для того, чтобы донести до сельских жителей настоящую русскую культуру.
Но вернусь к воспоминаниям сельской амбулатории 50-х годов. Это было царство чистоты и покоя. Фельдшера и санитарочки были безупречны в своих белых халатах и косыночках . Все двигались чинно, с больными разговаривали уважительно, по-доброму. Как-то не хотелось громко разговаривать, тем более бросить на пол ватку или бумажку.
Мама говорила мне, что такие люди – крайне редкое явление, настоящие интеллигенты. С их уходом из жизни жители села много потеряют. Я тогда не очень этому верила, считая, что незаменимых нет. Оказалось, есть.
Когда фельдшер Венеценосцева умерла, хоронили всем селом. На ее место прислали другого фельдшера. И все стало по другому. Уже галоши не стояли на крыльце, а неряшливая санитарка развозила тряпкой грязь по почерневшим коридорным доскам.

Мои воспоминания прервал резкий голос из открытых дверей: «Прием окончен. Приходите завтра!» Повернув голову, я увидела сгорбленную старушку с костылем, стоящую в дверном проеме и просящую врача: «Деточка прими меня, голова болит – сил нету». Врач бросила на нее ледяной взгляд и таким же ледяным тоном изрекла: «Сказала же – завтра!». Я увидела ее равнодушные глаза, в которых нет места чужой боли, и поняла: это не Венеценосцева и никогда похожей на нее не будет. Та Венеценосцева не зря носила такую фамилию: видно, Господь отметил ее род святым   венцом.
Господи, мысленно произнесла я,  спустись на землю и посети наши учреждения здравоохранения, сними боль и унижение с русских пациентов (так нынче называют людей, пришедших за освобождением от болезней), поверни докторов сердцем к чужой боли!