Фигурка моржовой кости

Он зашёл ко мне заполночь, по обыкновению пьян. Говорил как всегда о каких-то там чакрах-мантрах-буддах. На кожаном шнурке у него на шее талисманчик. Друг подарил. Сам вырезал из кости моржовой. Вообще, мастер был, художник. Почему был?
Гроза была тогда, арматурины все сырые, а у него ступни не было, ампутировали ступню. Сырые арматурины, вышка высокая, телевизионная вышка скользкая вся в тумане. Не удержался. Зачем лез? Кто теперь скажет…
Он почесал подбородок, попросил чаю. Отдувался, отфыркивался, как вышвырнутая штормом на берег нерпа. Сколько ему лет? Сколько лет мы с ним знакомы – год, пять? Всё те же песни ты поёшь, меняешь концепции, как перчатки, а всё едино… Всё сводится к тому : я знаю что-то!, что-то чего ни ты, ни кто другой не знает. Чего даже смерть не знает, поэтому я её обхитрю. Нужно только правильно всё сделать. Тибетскую книгу мертвых читал? То-то. Вот как там – надо, чтоб всё правильно…
Роется во внутренностях куртки, и неожиданно, как самый младший из Кио, откуда-то вывинчивает бутылку  водки. Стаканчик–стаканчик-стаканчик! бульк – вот и всё правильно… Ну вот, теперь пузыри начнёт пускать, блаженная дитятя, раскраснеется весь, если гитара под рукой – так струны дёргает, спеть что-то желает, а вместо слов – пузыри. Слова, видимо, очень заповедные, сакральные…
Гитара под рукой, льётся блюз. Да нет, уже не льётся, низвергается, летит, дребезжа, раскачивая пространство вокруг. На него смотреть страшно – арлекин в судный день. Как обычно, рвётся первая струна. Сегодня он не настолько пьян, чтобы уместить свою музыку в пять струн.
И опять – рассказ о мастере, в который раз уже, словно фигурка моржовой кости жжёт сквозь рубаху, и невозможно отвлечься от неё… Туман был… скользко было… И отброшена гитара, и снова льётся водка в стакан, и, будто бы он скачет-скачет на коне, и вдруг – с коня свалился… Тааак, приехали – говорю, - домой, Саша, домой пора. Благо, недалеко, за стенкой живёт. Набычась, выпятив губу, голова – вперёд, хитрым зигзагом удачно вписывается в дверь, без прощаний, всё и всем заранее простив, вылетает, словно в вакуумную воронку…
Ворочаюсь в кровати, сон всё не приходит. Тибетская… книга… если увидишь мутно-зелёный цвет – беги его, стремись к изумрудному, и так избегнешь перерождения в сансаре… Причудливо переливаются лунные отсветы на стене, или это уже я полетел в астрал надвигающегося сновидения…среди бликов, от мутного – к ясному свету… Туман был… скользко… Что он видел, когда летел?…
И снилось мне, что не какой-то мастер взбирается по скользкой лестнице телебашни, а сосед Санька, в одежды тибетского монаха  облачённый, а амулет его – золотом сияет, улыбается с него золотой Будда, и как бы, подмигивает… Тут – нога у Саньки соскальзывает, а он – нет бы за поручни крепче держаться – руки к амулету тянет… И летит навзничь вниз… Только вот, пока летит – земля всё удаляется от него, чем быстрее он падает, тем быстрее от него поверхность земная удирает. Он глаза открывает, озирается, и вдруг – улыбка, не хуже, чем у Будды – ну, что я говорил? Убежал от неё, костлявой! А Земля внизу – уже совсем маленький шарик, и летит наш Саша, раскинув руки, среди полного звёзд и планет космоса…
Дней пять спустя, под вечер – стук в дверь. Открываю – Саша. Пьян не до конца, на ногах прочно стоит, а глаза – таинственным светом сияют. « - Пойдём, с интересным народом познакомлю, пока ещё не все разошлись!». Сосед ведёт меня в свой «холостяцкий угол». В маленькой комнате – человек пять, буддисты «линии Ден-Дорона», неканонического течения. От всех разит водкой, но, кроме того, в комнате – стойкий дух жжёных алтайских трав. Так, думаю, что-то вроде духовного собрания было. «Много гостей, наверное, тут было» - говорю. Самый «просветлённый» от алкоголя, видимо, местный гуру, выдаёт остроту: «Много. Гораздо больше, чем ты можешь себе представить…» Ну, это явно, куда уж нам, сирым и убогим.
А Сашок всё рассказывает о том, какие это «продвинутые» люди, а гуру – так вообще воплощённый в России тибетский  далай-лама. И, как-то, между прочим, говорит, что на следующей неделе собирается с ребятами в Бурятию, по святым буддистским местам и дацанам [моностырям их, значит]. «Ребята хотят остаться в Агинском дацане, а я посмотрю-послушаю, и через месяцок – домой…» «Будешь возвращаться, - говорю – ты мне травок этих ароматных привези, к благовониям я не равнодушен». «Лады, привезу. А что, может, и ты с нами махнёшь? Бери отпуск – и на месяц хоть от суеты этой оторвёшься!» «Нет, - говорю, - я ещё не такой просветлённый. Вот, может, через годик и дозрею, тогда поговорим…». На том и разошлись. Я пошёл к себе, а друзья-буддисты, видимо, ещё сутки зависали у Саши [уходя, я заметил на столе несколько непочатых бутылок – праздник продолжается].
Через месяц получаю телеграмму: «Лечу таким-то рейсом из Улан-Удэ. Везу твои травы. Встречай. Саша» Значит, завтра – в аэропорт. Самолёт прибывает рано утром, нужно хорошенько выспаться.
Этой ночью мне вновь приснилась Сашкина фигурка из моржовой кости, она летела грозовой ночью откуда-то сверху, вдоль телевизионной вышки, неотвратимо приближаясь к земле, кувыркаясь в воздухе, видоизменяясь… Вот у неё появились крылья, а ещё в следующее мгновение она непомерно разрастаясь, вдруг стала превращаться… в Сашу. Но у него крыльев не было. Со страшным громом и треском он рухнул на скользкую от дождя глинистую землю.
В этот миг я проснулся – за окном бушевала гроза, расцвечивая всполохами чёрное предутреннее небо. «Приснится же всякая чушь,» - подумал я, и, перевернувшись на другой бок, под раскаты грома и журчание дождевых струй за окном, заснул ещё крепче, уже без сновидений.
Пробуждение было авралом – будильника не услышал, рейс должен был вот-вот сесть, а до аэропорта – минут сорок на такси. Косой ливень не прекращался, пока ловил мотор – изрядно промок, однако планов менять не стал – еду в аэропорт.
Непонятная, тревожная, нездоровая суета сразу же накатилась колесом КАМАЗа, как только вошёл в зал аэровокзала. Что-то необычайно неприятное будто бы жужжало в наэлектризованном воздухе. Мимо взволнованных, не по-будничному озабоченных людей ринулся я к диспетчерской. «Рейс Улан-Удэ – Владивосток уже сел?» «А… вы ещё не знаете? Аварию потерпел… На подлёте, за городом… Соболезную…» и ещё что-то говорили, да я уже не слушал… В словно ватой забитых ушах – равномерное жужжание злой озабоченной пчелы, перед глазами – падающая фигурка моржовой кости из сна, только вот без крыльев…
Через неделю в списках погибших нашёл его имя… А ещё через неделю… стук в дверь – встречаю его, живого Сашку, на пороге… Трезв, как стёклышко, в руках – пакет трав ароматных. От удивления чуть не выронил сигарету. «Вот так, брат, бывает… Я тогда на рейс опоздал, на оставшиеся деньги поехал поездом. Веришь, не было даже копеек телеграмму дать…» Значит, перехитрил-таки, убежал от судьбы.
Вот, казалось бы, и вся история, после которой, Сашок не только пить бросил – забросил блюз, ни о каких буддистах-просветлениях и не заикался. Как, впрочем, никогда не вспоминал своего друга-художника и фигурку из моржовой кости. Через пару месяцев он переехал куда-то, в другой город, и наше общение на этом как-то заглохло.
Вспомнил я о нем через год, при очень странных обстоятельствах. Отправились с компанией за город, «на шашлыки». Найдя подходящее для костра место, разбрелись в поисках дров. Идущий со мной Витёк, наш водитель, проронил: «Здесь недалеко, метрах в пятиста – воронка – самолёт в прошлом году упал. Городские службы уже поработали, но можно ещё кой-какие «артефакты» найти. Не хочешь прогуляться?» Я ощутил некоторую неловкость, но, вспомнив Сашку, согласился пройтись до места.
Воронка была в основном очищена, крупных обломков не было, и если бы не слова Витька, я вряд ли бы понял, что эта хаотично вспаханная земля – место трагедии. Я брёл медленно, упираясь взглядом в рыжую глинистую почву. Вдруг небольшой светлый предмет привлёк моё внимание. Я поднял его, да так и остался стоять, медленно проворачивая его в руках, не замечая убегающих минут, не слыша окликов ушедшего далеко вперёд Витька… Так-так, вот и Сашкина роспись иголкой … И последние сомнения покинули меня – их место заняла непонятная, нелепая, необъятная, с кучей версий и предположений – тайна.
Да, это была она. Маленькая фигурка из моржовой кости.