Туда, где любят

Первым ушел мужчина.
Девушка проводила его взглядом, стоя у приоткрытого окна, рассеянно покуривая и по привычке стараясь держаться чуть поодаль, в тени колеблемой ветром занавески, хотя в этом не было ни малейшей необходимости: всё равно ведь не обернётся, не увидит… Впрочем, если бы обернулся, как было всего только раз за полтора года их неустойчивой, почти иллюзорной связи, – она не отшатнулась бы, прячась, а наоборот – подалась бы ему навстречу, заулыбалась, замахала рукой…
И вот, спрашивается, где логика? В чем смысл ее тайного «затенённого» соглядатайства, если она готова с радостью себя обнаружить, по первому же зову и требованию? –
Так думала девушка, глядя на удаляющуюся спину своего любимого. На этот классический «перевёрнутый треугольник», сплетённый из бугрящихся под футболкой мыщц, покрытых лёгким «жирком солидности». Всё-таки как никак – спортсмен, хоть и бывший. Атлет, боксер, красавец Аполлон… Впрочем, девушке не довелось застать его в этой молодой, блистательной ипостаси. Ей он достался уже как поэт – сетевой и мало кому известный, несколько помятый хуками и аперкотами непростой по нынешним временам, эпизодически даже суровой жизни, но явно талантливый, со всё еще огромным будущим.
«Вот интересно, - продолжала она внутренне истязаться, подглядывая за любимым. – Человек уже УШЕЛ, уже идет бодрым шагом куда-то туда, в свою жизнь, а ты всё еще продолжаешь его видеть… Он только что был твоим. А теперь он снова кому-то муж, отец… и вряд ли вспомнит о тебе в ближайшую пару месяцев…»
Эта мысль была не нова. Гладка и обкатана была эта мысль, словно камень-голыш с морского побережья, и уже не имела тех изначальных сколов, зазубрин и острых граней, о которые девушка когда-то так больно ранилась. Сегодня, в тысячный раз подуманная, она, эта мысль, была не более чем последовательностью знакомых, притёртых друг к другу слов.
«Не в тысячный, - поправила себя девушка. – А всего лишь в девятый».
С первого дня она вела строгий учет – как их встречам вообще, так и его приездам к ней домой, на «романтические побывки». Встреч-вообще, вне стен ее дома, было десять. Девять плюс десять – итого девятнадцать. Значит, следующий раз будет двадцатый – юбилейный. Значит, ей будет что отметить бокалом бордо, сидя в гордом одиночестве за столиком в какой-нибудь «Шоколаднице».
В этот миг мужчина резко развернулся всем торсом к девушке, выкинул руку вправо, в сторону проезжей части, и начал мелко потряхивать ладонью, продолжая пятиться.
Он был уже довольно далеко от дома, в одном из окон которого, на четвертом этаже, замерла напрягшаяся худенькая фигурка, застигнутая врасплох и как бы заметавшаяся внутри своей неподвижности, не зная, как поступить, спрятаться или, наоборот, высунуться подальше…
Уже в следующую секунду девушка сообразила, что смятение ее совершенно напрасно, и что всё это до обидного смешно, если не сказать – оскорбительно, и что пора уже, давно пора со всем этим завязывать. Отрубать, как собаке хвост! Она осталась стоять, не пошелохнувшись.
Мужчина по-прежнему (разумеется: с такого-то расстояния!) ее не видел.
Вот он склонился к окошку притормозившей возле него «девятки».  Вот открыл дверцу и плюхнулся на сиденье. Всё. Прощай.
Девушка поднесла к губам сигарету и только тут заметила, что курить больше нечего, сигарета, дотлев до фильтра, давно погасла. Тогда девушка бросила ее в окно, обернулась и окинула взглядом кухню.
Кухня была как кухня, ничего со вчерашнего вечера в ней не изменилось. Раковина с грязной посудой, на столе – открытый ноутбук и два коньячных фужера. Их девушка машинально переставила в раковину.
В единственной и очень небольшой комнате почти всё пространство занимал разобранный для спанья диван со сбитой в ногах, какой-то жалкой сейчас постелью. Диван был похож на брошенное умирать животное. С минуту девушка стояла над ним, словно раздумывая (на самом же деле – без единой мысли в голове, ставшей вдруг какой-то странно легкой, как будто полой изнутри, и в то же время неприятно заполненной, словно надутый гелием шар), а потом принялась лихорадочно одеваться. Джинсы, кофточка…
«Лихорадочность» этих сборов проявлялась в какой-то особой вялости, непреодолимой медлительности движений, свойственной скорее кошмарным снам, нежели реальной жизни. А главное: всё это тоже когда-то было! Причем не раз.
«Так, стоп! - скомандовала себе девушка, почуяв, что вот-вот, еще немного, и участия в кошмарном марафоне в чугунных башмаках по лунной поверхности ей будет не избежать. – Давай сначала!».
Вернулась в кухню, села, закурила.
Было очень тихо. Тишайшее, хоть уже и не очень раннее, воскресное утро. Слабый сквознячок покачивал занавески…
Это было невыносимо.
Но девушка все равно выкурила всю сигарету, до конца, и лишь потом, уже наполовину собранная (то есть уже одетая, но еще не накрашенная) вернулась в комнату.
Тут-то и стало окончательно ясно, что находиться здесь, в этой комнате, больше нельзя. БОЛЬШЕ нельзя – и ПОКА ЧТО нельзя. Потом снова будет можно. Когда именно «потом» она подумает потом – на улице. Или  в «Шоколаднице». Или в метро. Но никак не здесь!
Кинув косметичку в сумочку и наскоро зашнуровав кроссовки, девушка выскочила на улицу.
По дороге к метро, достав мобильник, долго скакала взглядом по списку абонентов, никого не узнавая настолько, чтобы решить прямо сейчас, позвонить этому человеку или нет. Наконец нажала на кнопку вызова.
- Ирка? – отозвался телефон несколько заспанным, удивленным голосом. – Привет с утра пораньше! Ты чего?

Она вернулась поздно вечером, в двенадцатом часу, стянула один об другой кроссовки и сразу прошла на кухню, не удостоив издохший и уже разлагающийся диван даже беглого полувзгляда.
В кухне было всё не так плохо, как она боялась. Не было уже этой утренней разбавленной белесоватости, этого лета цвета пыли в немытом с прошлой осени окне. Напротив, квадрат окна был теперь подчеркнуто ярким, налитым темно-синим чернильным соком, с праздничными световыми вкраплениями фонарей и соседних окон.
Уселась за ноутбук, разбудила монитор движением «мыши», подперла щеку рукой… Вот я и дома, дорогая моя френдлента, вконтактники, одноклассники…
Там, у подруги Юльки, ее сначала долго отпаивали горячим кофе – как снятого со льдины полярника. Юлька при этом, как обычно, наставительно занудствовала:
- Ну вот, я же тебе сто раз говорила, бросай ты его, не звони, не пиши. Исчезни! Одно дело, если б ты его не любила, а просто так с ним встречалась, время провести. Как он с тобой. Это еще куда ни шло… Но вот так, как сейчас, это уже ни в какие рамки!
- Да не люблю я его, давно не люблю! - оправдывалась Ирина. – Это просто остаточные явления, рефлекс на его присутствие… фантомные боли…
- Ага, фантомные! Ты сама как фантом выглядишь сейчас, примчалась вся всклокоченная, бледная, в разобранном состоянии…
У Юльки дома было хорошо, уютно. Видно было, что здесь люди живут, именно живут, в своем жилье, а не прозябают в съемной замызганной квартирёнке. На кухонном столе даже стояла плетёная вазочка с миниатюрными пирожками. Всё-таки есть свои плюсы в жизни с родителями! Даже когда тебе двадцать пять…
- Да фигня всё это, его поэзия! Не в поэзии дело! Просто он здоровенный, как лось, и фактурный такой, красивый мужик. Ничего не скажешь. Вот на это ты и подсела, а стихи тут ни при чем вообще!
- Да нет, у него правда стихи такие… особенные… В них душа видна. Я некоторые даже наизусть помню.
Так они сидели на кухне и болтали, и вскоре из своей комнаты выбрел, позевывая, Юлькин восемнадцатилетний брат-студент, Олег. Увидев гостью, Олег поспешно захлопнул рот и прошмыгнул в ванную. Вышел уже другим человеком – умытым, причесанным, с яростно горящими на лице прыщами.
- Олежка, посиди с нами, - позвала Ирина. – Давно не виделись…
- Да я, это… в институт тороплюсь, - смущенно буркнул юноша, топчась между кухней и прихожей.
- В воскресенье? Летом?
- Эээ… Да. Там у нас одно дело… Практика…
Когда он все-таки скрылся в своей комнате, подруги переглянулись и прыснули со смеху.
- Переживает, - сказала Юлька. – Видала, как его обсыпало? Ему и так несладко, а тут еще ты пришла, Великая Любовь! Боюсь, его теперь из комнаты до конца дня не выкурить. Тоже еще, страдалец…
Чтобы не мучить парня, Ирина решила долго не засиживаться, да и Юльке вдруг захотелось развеяться, и в итоге они пошли в кино, а потом – в парк гулять, а потом поехали в одни гости, куда их давно уже зазывали, да всё как-то ноги не доходили; а потом они отправились на поэтический вечер в кафе «Суок».
И весь день, невзирая на то, что находилась она, по сути, «в бегах», скрываясь от себя самой и от ожидающего ее бесприютного, пустого дома, – весь день настроение у нее было не то чтобы приподнятое, но… какая-то ложка меда, капля света, была всё-таки в этом не самом лучшем положении дел. В этой бочке вязкой, сгустившейся нелюбви…